Текст книги "Кто-то мне должен деньги"

Автор книги: Дональд Эдвин Уэстлейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Ну ладно. В конце концов, тот, который сидел за столом, самый важный, вроде бы убедился, что я невиновен, так что на этом все должно закончиться. Я заглотнул остатки «Джека Дэниэлза», поставил стакан в мойку, выключил свет и в темноте поднялся в свою спальню.

И только там мне наконец пришло в голову, что я мог бы спросить этих людей, у кого же мне получить свои деньги. Черт. Ну ладно, завтра я навещу жену Томми, Луизу.

7

Но я к ней так и не съездил. Когда звонок будильника поднял меня с постели после четырех с половиной часов неспокойного сна, мир был белым, словно закутанным в вату, и казался каким-то отрешенным. Снег по-прежнему лениво падал, кружился в воздухе, но теперь это были миллионы и миллионы снежных хлопьев, и земля уже была покрыта ими на три или четыре дюйма. Первый большой снегопад этой зимы.

Я ничего не сказал отцу о том, что случилось прошлой ночью, потому что он бы только разволновался и потребовал позвонить в полицию, но я думал, что если сделаю это, то всерьез рискую опять встретить вчерашних парней. А меня не очень-то радовала подобная возможность. Мне казалось, что я – маленькая рыбка, плавающая себе в воде, живущая своей собственной маленькой жизнью, и вот я попадаюсь на крючок, и неведомая сила, слишком могучая, чтобы с ней бороться, и слишком таинственная, чтобы ее понять, выдергивает меня из воды. Сама смерть заглядывает мне в лицо, но тут вдруг меня бросают обратно в воду, так как я оказался уж слишком маленькой рыбкой. После всего этого мне совсем не хотелось поднимать шум; единственное, чего я хотел,– это убраться куда-нибудь подальше и поскорее все забыть.

Мы завтракали, а я то и дело поглядывал в окно кухни на снег – он все шел. Я встал рано, чтобы выйти в дневную смену, потому что сегодня вечером, как всегда по средам, я собирался отправиться играть в покер, но выходить на работу в такой снегопад было бессмысленно. После завтрака я позвонил в гараж и сказал, что не вижу никакого толку присоединяться к затору, который, несомненно, создался на Манхэттене, диспетчер ответил, что не возражает, и таким образом я получил целый день в свое распоряжение.

Отец вернулся к своим процентам, устроившись за столом в комнате, но по существу оставив меня одного. Я стал звонить ребятам, чтобы выяснить, соберется ли вечером достаточно народу для игры, но кто-то из них ушел на работу, а кто-то вообще отказывался выходить из дому:

– Если хочешь, играйте у меня, Чет, я не возражаю.

Сиду Фалько я не позвонил. У меня возникло какое-то странное отношение к нему после того, что я узнал о нем минувшей ночью. Я позвонил в магазин канцтоваров, поставил на номер двести четырнадцать и пообещал завтра занести четвертак, а потом мне было уже совершенно нечего делать, кроме как читать спортивные страницы в «Ньюс» и ждать наступления завтрашнего дня.

И когда, вскоре после одиннадцати, в дверь позвонили, это показалось мне подарком судьбы. Я дошел уже до того, что начал смотреть старый фильм о скачках с Маргарет О'Брайен по одиннадцатому каналу, а я терпеть не могу такие фильмы. Я и без них знаю, что на скачках и результаты подтасовывают, и не дают всей информации об участниках, но все равно снова и снова влезаю в это проклятое дело.

Я тут же выключил телевизор, пошел и открыл дверь. В дом ворвался вихрь снега, а затем вошел детектив, который допрашивал меня после убийства Томми. Детектив Голдерман. Количество уже выпавшего снега, насколько я разглядел через открытую дверь, казалось просто невероятным, но по мостовой только что прошли снегоочистители, так что, возможно, по ней и можно было проехать. Перед домом я увидел припаркованный черный «форд».

Я захлопнул за ним дверь, а он снял шляпу и спросил:

– Помнишь меня. Честер?

Почему полицейские всех зовут на «ты»?

– Конечно,– ответил я.– Вы детектив Голдерман.

Отец крикнул из столовой:

– Кто это?

Детектив Голдерман заметил:

– Ты не пошел сегодня на работу.

– А кто пошел? – спросил я.

– Я пошел,– ответил он.

Из столовой снова закричал отец:

– Я жду человека из страховой компании!

Детектив спросил:

– У тебя найдется несколько минут?

– Конечно. Проходите в гостиную.

– Чет! – завопил отец.– Это человек из страховой компании?

Я проводил детектива Голдермана в гостиную и извинился, что должен ненадолго оставить его.

– Конечно, конечно.

Я прошел в столовую и объяснил:

– Это полицейский.– Я сказал «полицейский», а не

«легавый», потому что детектив Голдерман мог слышать меня.

– Почему ты сразу не сказал? – пробурчал отец.

Он был раздражен. Скорее всего, это означало, что цифры ему не давались. Рано или поздно он всегда разделывал эти полисы, но над некоторыми ему приходилось изрядно помучиться, и когда это случалось, его выводил из себя любой пустяк.

– Мы будем в гостиной,– сообщил я и вернулся к детективу Голдерману. Я предложил ему сесть, и сам сел тоже.

– Ты ведь неплохо знал Томми Маккея, верно? – спросил он.

Я пожал плечами.

– Пожалуй. Конечно, мы не были особо близки, но мы были друзьями.

– Тебе известно, чем он зарабатывал на жизнь?

– Я не уверен…– нерешительно протянул я.

Глядя на меня, он ухмыльнулся, словно хотел сказать: мы ведь просто так сидим, болтаем, так что брось, чего уж там. А вслух произнес:

– Но ты, возможно, догадываешься, да?

– Думаю, что да.

– Хочешь, чтобы я сам сказал?

– Лучше бы.

– Томми Маккей был букмекером.

Я кивнул:

– Думаю, что так оно и есть.

– Гм… И как же ты с ним общался: как друг или как клиент?

На этот раз настала моя очередь ухмыльнуться, нервно и сконфуженно, так что все становилось ясно без объяснений.

– Думаю, и того и другого понемногу,– сказал я.

– Не волнуйся, Честер,– успокоил меня Голдерман.– Я не интересуюсь игроками.

– Это хорошо.

– Мы расследуем убийство, и только.

Я сказал, что это тоже хорошо.

– У тебя есть какие-нибудь идеи?

Думаю, в эту минуту у меня был озадаченный вид. Во всяком случае, чувствовал я себя озадаченным.

– Идеи?

– Кто мог бы его убить.

Я покачал головой."

– Нет. Мы были знакомы не настолько хорошо.

– В тот день ты никого больше не видел в квартире или в подъезде?

– Нет, не видел.

– Маккей никогда не высказывал тебе обеспокоенность, опасение, что кто-то может за ним охотиться?

– Нет.

– Он когда-нибудь задерживался с выплатой выигрышей?

– Никогда. Тут Томми всегда был точен.

Он кивнул, задумался на секунду, а потом спросил:

– Ты знаешь еще кого-нибудь из жильцов этого дома?

– Дома, где жил Томми? Нет.

– Тебе о чем-нибудь говорит имя Соломон Наполи?

До вчерашней ночи я мог без колебаний ответить на этот вопрос. Теперь, стараясь представить, как бы я сделал это, а затем изобразить полную искренность, я приподнял бровь, почесал голову, уставился в окно и наконец сказал:

– Соломон Наполи? Нет, не думаю.

– Ты не уверен.

– Разве? Нет, я действительно не знаю этого имени, просто я постарался вспомнить, чтобы ответить наверняка. А кто это?

– Кое-кто, кем мы интересуемся,– сказал он, ясно давая понять, что уж мне-то интересоваться им не следует.

– Он живет в том же доме, что и Томми?

Он нахмурился и как будто смутился.

– Конечно нет. А что?

– Ну, вы спросили, знаю ли я кого-нибудь в этом доме, и тут же спросили…

– А,– перебил он,– понимаю. Нет, это два разных вопроса.

– А…– сказал я.

– Ты когда-нибудь слышал о Фрэнке Тарбоке? – спросил он.– Он не живет в доме Томми.

– О Фрэнке Тарбоке? Нет.

– Теперь ты не хочешь сначала подумать?

– Ну…– пробормотал я.– Это… Я просто сразу понял, что он…

– О'кей, Честер. А Багса Бендера ты не знаешь?

– Это его так зовут? Нет, если бы я когда-либо слышал такое имя, я бы запомнил.

– А Уолтера Дробла?

Я уже собирался снова сказать «нет», но вдруг это имя вызвало в моей памяти что-то вроде отдаленного отзвука.

– Уолтер Дробл,– повторил я.– Я не мог о нем читать в газетах или слышать где-нибудь?

– Ты только случайно о нем слышал?

– Да, пожалуй. Как будто я встречал это имя где-то, но очень давно.

– Хорошо.– Казалось, целую минуту он все это обдумывал, а затем спросил: – Насколько хорошо ты знаешь миссис Маккей?

И он туда же!

– Не очень хорошо,– ответил я.– Я имел дело только с Томми.

– Может быть, ты слышал какие-нибудь сплетни о ней? Например, что она путается с другим мужчиной?

Я покачал головой.

– Ничего такого.

– А с тобой она никогда не заигрывала?

– Миссис Маккей? Вы ее видели? Ну да, конечно, видели, в тот день.

– В тот день она выглядела не лучшим образом,– согласился он.– Так ты думаешь, что она не настолько хороша собой, чтобы флиртовать?

– Ну, она не то чтобы плоха, не знаю… Я толком и не видел ее и вообще не знаю, как бы она выглядела, если бы оделась как-нибудь по-другому…

– Ну что же…– Он встал.– Пожалуй, это все. Спасибо за содействие.

– Не стоит благодарности,– сказал я.

– Ты не собираешься в ближайшие дни уезжать из города?

– Нет, конечно.

– Тебя известят о дознании.

– Я буду здесь.

Я проводил его до двери. Он застегнул пальто и надел шляпу, я открыл дверь, и он вышел в снежную круговерть. Снег валил по-прежнему густо, к тому же то и дело налетали легкие порывы ветра, так что, когда я выглянул на улицу, мне показалось, что я смотрю на затертую, исцарапанную фотографию.

Дождавшись, пока детектив сойдет с крыльца, я захлопнул дверь и вернулся в гостиную, но телевизор включать не стал. Я просто сидел и размышлял, и мне пришло в голову, что если есть кто-либо в этом мире, на чьем месте я ни за что не хотел бы оказаться, так это, скорее всего, Соломон Наполи. Легавые, по всей видимости, думают, что он имеет какое-то отношение к смерти Томми, и так же считает неведомый босс Томми. Таким образом, Наполи, похоже, оказался между двух огней.

Кто этот Наполи? Может быть, босс какой-то другой банды, и все это связано с противоборством двух группировок? Вражда между группировками все еще существует, только не получает уже такого резонанса, как раньше. В наши дни гангстеры просто исчезают, их больше не взрывают в парикмахерских и не расстреливают автоматными очередями перед каким-нибудь детским садиком. Но все же время от времени кое-что попадает в газеты, обычно в тех случаях, когда что-то не срабатывает. Например, история с тем парнем, года два назад, на которого напали в баре в Бруклине, а двое легавых совершенно случайно туда зашли и увидели, как его душат с помощью проволочной вешалки для одежды. Было известно, что он входил в одну из местных гангстерских шаек, и легавые потом выяснили, что убийцы были связаны с другой шайкой. Нападавшим удалось удрать, а парень, отдышавшись, разумеется, утверждал, что не знает ни кто они, ни почему они на него напали.

Но Томми-то ведь не исчез. Информация об убийстве попала в газеты и все такое прочее. Правда, в сегодняшней газете о нем ничего не было, но только потому, что ничего нового и не произошло.

Что ж, это не моя проблема. Моя проблема заключалась в том, чтобы получить деньги, а потеря целого рабочего дня делала эту проблему еще более острой.

Конечно, если вдруг номер двести четырнадцать сегодня выпадет, то мои двадцать пять центов принесут мне сто пятьдесят долларов, но я не могу спокойно сидеть и ждать, пока это случится. За все годы, что я играю в эти номера, я еще ни разу не выигрывал. Иногда я сам удивляюсь, зачем трачу на них время. Я считаю это скорее добровольным взносом, чем ставкой. Раз или два в неделю я отдаю четвертак в магазин. Но, черт возьми, выигрыш – из расчета шестьсот к одному, а шансы – один к тысяче, так что одолжений никто никому не делает. По четвертаку за раз – риск невелик.

Словом, весь вопрос в том, как получить девятьсот тридцать долларов, и я узнаю это, когда смогу навестить миссис Луизу Маккей.

Если она знает.

Знает ли она? Рассказывал ли Томми жене о своих делах достаточно для того, чтобы она могла объяснить, к кому мне теперь обратиться? Некоторые мужья рассказывают, некоторые – нет, и, вспоминая Томми, я подумал, что он, пожалуй, скорее относится к тому типу мужей, которые предпочитают лишний раз не открывать рта.

Но мне же нужно получить эти деньги. Если миссис Маккей не может сказать, как мне их получить, то кто сможет?

Я вспомнил те, другие имена, которые упомянул детектив Голдерман: Фрэнк Тарбок, Багс Бендер и Уолтер Дробл. Может, кто-то из этих парней работает на тот же синдикат, что и Томми, и у них я смогу узнать, к кому теперь обратиться.

Но я бы предпочел спросить у жены Томми. Мне казалось, что это сделать легче, возможно, это безопаснее, и вообще лучше.

И только для того, чтобы подстраховаться на всякий случай, я прошел в столовую, взял у отца листок бумаги и записал на нем эти три имени. Теперь я их не забуду. Фрэнк Тарбок, Багс Бендер, Уолтер Дробл.

8

К трем часам я уже не мог выносить бездействия. Около часа дня снег наконец перестал идти, но снегоочистители еще какое-то время продолжали шуровать по улице, а по радио сказали, что снегу выпало восемь дюймов и что больше не будет. Мир за окном был белым, сереющим по краям, и во всем чувствовалась какая-то приглушенность, как будто я ходил, заложив уши ватой.

На обед я приготовил себе кэмпбелловский гороховый суп, так как отец в столовой все еще делил и умножал, а после обеда я немного поиграл сам с собой в солитер, ставя на карту гипотетический доллар против гипотетического дома, но с отвращением бросил это дело, проиграв гипотетически семьдесят шесть долларов. Мне ни разу карты не пришли.

Итак, в три часа я решил все-таки сходить к миссис Маккей. Надев пальто и шапку, я сказал отцу:

– К ужину буду дома. Если нет, позвоню.

– Сколько будет одна тринадцатая от семидесяти одного? – спросил он. Его лицо уже было разрисовано синими закорючками, взгляд расплывался.

– Пока,– сказал я и вышел.

Разумеется, тротуары еще не были расчищены, и поэтому я пошел по убранной от снега мостовой Джамайка-авеню, по пути зашел в магазин, уплатил свой взнос – четвертак, купил «Телеграф» и затем направился к метро. Внизу, на станции, было сыро и холодно, как, впрочем, бывает каждый год с ноября по апрель. Я стоял один на платформе, притопывая ногами, и читал газету, пока не приехал поезд.

В вагоне тоже почти никого не оказалось, и когда я вынырнул из метро на углу Восьмой авеню и Пятидесятой улицы на Манхэттене, у города был какой-то странно пустынный вид. Лишь несколько легковушек и грузовиков пробирались по скрипящему снегу вверх по Восьмой авеню, лишь немногие тепло одетые прохожие попадались навстречу, и магазины, мимо которых я шел, были закрыты, а на их окна и двери спущены решетки. Один из тех редких дней, когда на Манхэттен не съехалось в несколько раз больше людей, чем он мог вместить.

Тротуары и здесь оказались непроходимы, и я снова присоединился к цепочке пешеходов, растянувшейся по проезжей части. Горные хребты из снега высотой в человеческий рост, оставленные снегоочистителями, обрамляли мостовую с обеих сторон, то там, то здесь из-под них блестели капот или боковое стекло погребенной под снегом машины. Большие старые зеленые грузовики с горами грязного снега, сваленными в кузова, дребезжа, тащились вверх по Восьмой авеню.

Я прошел вниз по Сорок седьмой и повернул направо. На боковых улицах было хуже: их еще не чистили. Машины здесь с трудом продвигались в один ряд, в сером снегу посреди мостовой виднелись две черные колеи, и, когда машин не было, немногочисленные пешеходы брели по ним, как заблудившиеся путники, связанные одной веревкой. Когда появлялась машина, пешеходам ничего не оставалось делать, кроме как отходить в сторону, проваливаясь в сугробы, и ждать, пока колея снова не освободится.

Перед домом номер четыреста семнадцать, где жил Томми, снег оказался глубже чем по колено. Я перебрался через него, поднимая колени почти до носа при каждом шаге, вошел в подъезд и позвонил в квартиру 4С. Никакого ответа. Я подождал, читая написанное от руки объявление об украденной детской коляске, в котором просили любого, кто может что-то сказать об этом, обратиться в квартиру 1В. Потом еще раз позвонил, но ответа опять не было.

Куда, черт возьми, она делась? Может, уехала пожить у родственников или что-то вроде этого, не хотела оставаться одна в квартире сразу после смерти Томми… Конечно, было бы только естественно, если она так и сделала, но в тот момент это не вызвало у меня ничего, кроме раздражения. Мне нужны были эти деньги.

Не видя никакого смысла здесь болтаться, я вышел. Перед подъездом, прямо в следах, оставленных мной, когда я шел к дому, стоял детектив Голдерман. Руки в карманах, на голове шляпа.

С несколько скептическим выражением разглядывая меня в упор, он произнес:

– Мы опять встретились, Честер.

– А…– пробурчал я.– Привет.

– Я думал, ты сегодня сидишь дома,– заметил он.

– Ну, снег перестал…– нерешительно проговорил я. Я чувствовал себя очень виноватым, и боялся, что так и выгляжу – очень виноватым, и отчаянно пытался найти причину, объясняющую мое присутствие здесь. Но она не находилась.– Я шел на работу,– тянул я,– и подумал, не зайти ли… э…

Тут я пожал плечами и поковырял ногой в снегу, надеясь, что детектив не станет дожидаться, пока я договорю.

Но нет. Он продолжал молча смотреть на меня, так что неоконченная фраза повисла в воздухе между нами, и я наконец сказал:

– Выразить свои соболезнования.

Он слегка склонил голову, но не сводил с меня взгляда.

– Выразить свои соболезнования,– повторил он.

– Вдове,– пояснил я. Затем уточнил: – Миссис Маккей.– И, вдохновленный собственной ложью, продолжал: – В прошлый раз, когда я ее видел, она была просто в истерике, и я не имел никакой возможности с ней поговорить.

– Понимаю,– кивнул он.

Было совершенно ясно, что он мне не верит. Он посмотрел мимо меня на фасад дома, на окна верхнего этажа, затем опять на меня.

– Она дома?

– Нет,– ответил я.

– Наверное, ты еще зайдешь?

– Не знаю.– Я старался говорить небрежным тоном.– Пожалуй, если окажусь поблизости.

– В сущности, это не так уж важно,– заметил он.

– Да, не особенно,– согласился я.– Знаете, вроде как жест вежливости.

– Ага,– произнес он холодно и бесстрастно, как человек, не поверивший ни единому услышанному слову.

Я подумал, что, может, стоит сказать ему правду. Но нет, это было просто невозможно. Азартные игры запрещены законом, а он легавый, и не имеет значения, из какого он отдела – отдела убийств или другого. Я не мог вот так взять и прямо признаться, что участвовал в незаконных делах. Конечно, он уже и так знал это, в любом случае, но я не мог это произнести вслух. И потому я стоял там как дурак, чувствовал себя виноватым и знал, что сам даю ему повод подозревать меня.

Я нарушил неловкое молчание, заявив:

– Ну что ж, пожалуй, мне пора идти, если я хочу успеть что-то сделать сегодня. На работе, я имею в виду.

Он кивнул.

– Пока,– сказал я.

– До встречи, Честер,– ответил он.

9

Я действительно отправился на работу. Прошел до Одиннадцатой авеню, сел на автобус, доехал до гаража и отметился на выезд. Первого пассажира я поймал, отъехав всего полквартала от гаража. Это была симпатичная девушка со светлыми волосами, в оранжевой шубке и высоких черных сапогах.

– Пенсильвания-авеню,– сказала она.

– Бруклин или Вашингтон? – Обычно я шучу с молоденькими пассажирками независимо от того, обеспокоен я денежными проблемами или нет.

– Бруклин,– серьезно пояснила она.– По кольцу.

– Отлично,– сказал я, опуская флажок.

Удача мне наконец улыбнулась. Не только возможность полюбоваться в зеркальце привлекательной блондинкой на заднем сиденье, но еще и дальняя ездка, к тому же в сторону аэропорта Кеннеди.

Шоссе оказались уже расчищены. На дорогах было гораздо свободнее, чем обычно в это время дня. Мы выехали на Вестсайдское шоссе без двадцати четыре и свернули с кольцевой дороги на Пенсильвания-авеню в Бруклине ровно в четыре. По пути я разок-другой предпринял попытку завязать разговор, но девушка упорно молчала, и я бросил это дело. Мне довольно взглядов, если ей так больше нравится.

Первые полмили по Пенсильвания-авеню пролегают через засыпанные болота. Здесь, в сущности, нет твердой почвы, просто в болото навалили грязи, поэтому дорога очень тряская, вся в рытвинах и ухабах. Несмотря на то что машины и пешеходы встречаются тут очень редко и поблизости нет жилых домов, быстро этот участок не проедешь. К тому же снег, видимо из-за неровностей дороги, был здесь убран плохо, и это заставляло меня двигаться еще медленнее. Короче говоря, я ехал со скоростью не больше двадцати миль в час в тот момент, когда девушка ткнула меня пистолетом в шею и приказала:

– Съезжай на обочину и остановись.

Я тут же замер, и мои руки прилипли к рулю. К счастью, в эту секунду моя нога находилась не на педали газа – ее парализовало где-то на полпути. Машина сразу начала терять скорость.

Первая мысль, которая меня наконец посетила, была такая: что же, ей обязательно надо было сначала наездить на шесть баксов? Разумеется, я был уверен, что меня собираются ограбить.

Затем пришла вторая мысль, еще ужаснее первой: эта девушка вовсе не грабитель.

Опять Томми? Или что-то похуже?

Скорость уже снизилась до трех миль в час. Теперь, до тех пор пока я не нажму на тормоз, машина так и будет двигаться со скоростью три мили в час. Через все Соединенные Штаты, прямо в Тихий океан, по три мили в час. Я нажал на тормоз.

Сзади ехало другое такси, по встречной полосе тоже двигались какие-то машины, но на самом деле я был один в этом мире – наедине с девушкой и ее пистолетом.

Больше половины нью-йоркских такси оборудованы пуленепробиваемыми стеклами, отделяющими водителя от пассажиров, но в этой машине между мной и моим пассажиром не было ничего, кроме воздуха – очень даже пулепробиваемого.

В некоторых машинах бывает еще такая специальная кнопка. Когда водитель нажимает на нее ногой, на крыше такси загорается сигнал тревоги. Большинство из вас, увидев этот сигнал, наверное, не поняли бы, что он означает, и тем не менее возможность воспользоваться этой штукой служит таксисту хоть каким-то утешением. Но «В. С. Гот Сервис Корпорейшн», на которую я работаю, если могла бы, не стала бы оборудовать свои такси даже тормозами, так что, как вы понимаете, меня не утешало ничто.

Когда я наконец остановил машину, девушка скомандовала:

– Заглуши двигатель.

– Хорошо,– сказал я и заглушил двигатель.

– Оставь обе руки на руле.

– Хорошо,– сказал я и положил обе руки на руль.

Я больше не видел ее в зеркале, а это значило, что она была как раз позади меня. Похоже, она сидела, сдвинувшись вперед на край сиденья. Пушка больше не прижималась своим холодным носом к моей шее, но я чувствовал, что она тоже где-то поблизости.

Ну что, Роберт Митчум? Что теперь?

– Я хочу задать вам несколько вопросов и советую говорить мне правду,– сказала девушка.

– Конечно, я скажу вам правду,– заверил я.– Можете в этом не сомневаться.

Я понятия не имел, что она хотела узнать, но в любом случае был решительно настроен рассказать ей все.

– Во-первых,– начала она,– где Луиза?

– О Боже! – вырвалось у меня.

Совершенно неожиданно я будто бы снова очутился в том кабинете на автостоянке. Мне опять задавали вопросы, на которые я не мог ответить. Ради Господа, с меня хватит. Забыв, что любое резкое движение может испугать эту чокнутую и она выстрелит мне в голову, я развернулся на сиденье и на одном дыхании произнес:

– Дамочка, я не знаю, кто вы, но хоть это-то я знаю. Вы тоже не знаете, кто я, но думаете, что знаете, а от этого все запутывается к черту, потому что я – не он. Кто бы он ни был. Я – это я.

Она сидела на заднем сиденье, сжавшись в комок, держа маленький автоматический пистолет с перламутровой рукояткой близко у груди, и нацелен он был приблизительно на мой нос. В течение еще нескольких секунд она продолжала смотреть на меня, затем нахмурилась и спросила:

– Что?

– Я не знаю, где Луиза,– объяснил я.– Если вы имеете в виду жену Томми Маккея, то я не знаю, где она. А если речь идет о любой другой Луизе, то я вообще не знаю никакой другой Луизы.

– А что вы тогда делали в их квартире? – Она сказала это не так, будто нуждалась в ответе, а с торжеством человека, предъявившего неопровержимое доказательство своей правоты.

Я ответил:

– Искал Луизу.

– Зачем?

– Не ваше дело.

– Она убила его, вы знаете,– сказала она, как будто не услышав моей последней фразы. Вообще-то я произнес ее не подумав. Просто случайно вырвалось. С теми вчерашними бандитами я ни разу, ни на секунду не мог забыть об их пушках и угрозах, но, сидя в машине с этой девушкой, было трудно держать все это в голове. Она угрожала мне пистолетом и все такое прочее, но это было как-то неважно, не по-настоящему, как будто на самом деле мы занимались чем-то другим.

Однако, запоздало вспомнив о ее пистолете, я не сразу понял и смысл ее слов. Только через несколько секунд он дошел до меня, и я воскликнул:

– Вы хотите сказать – миссис Маккей? Она убила своего мужа?

– А вы хотите сказать, что вы этого не знаете? – Она ответила так ехидно, как будто на этот раз уличила меня уж совсем в явной лжи.

– Она вела себя не как убийца,– возразил я.– Я видел ее. Я нашел тело, знаете ли.

– Я знаю.– В ее голосе появились угрожающие нотки.

Я поспешно продолжил:

– И миссис Маккей вела себя совсем не как убийца. Вряд ли она могла так хорошо это разыграть.

– Это вы так говорите.

– Ну что ж,– сказал я.– Я там был.

Несмотря на пистолет, мне казалось возможным что-то втолковать этой девушке теперь, когда я повернулся к ней лицом.

– Получилось очень удобно, так ведь? – спросила она.– Ну, то, что вы там были.

– Не уверен,– возразил я.– Я думаю, это было совсем неудобно.

– Но вы же с Луизой могли лгать вместе, покрывать друг друга.

– Да бросьте! – Я чуть не застонал.– Я и Луиза? Я? Ради Бога, взгляните на меня! Вы хоть раз видели Луизу?

– Разумеется, видела,– ответила она.– Она моя невестка.

– Вы – сестра Томми?

– Я его единственный родной человек,– сказала она. Ее лицо дрогнуло, будто она сдерживала слезы.– Больше никого не осталось.– Кусая нижнюю губу, быстро моргая, девушка отвернулась к боковому окну. Казалось, она совсем забыла про пистолет.

Я не знаю, почему я это сделал. Полагаю, потому, что она в самом деле забыла про пистолет. И еще потому, что в каждом из нас есть что-то от Роберта Митчума, или, по крайней мере, желание быть Робертом Митчумом. Так или иначе, я попытался выхватить у нее пистолет.

– Ах! – вскрикнула она и подпрыгнула на метр.

В течение нескольких секунд пистолет держали четыре руки, и мы оба дергали его к себе, а потом он выстрелил.

В машине, все окна которой были закрыты, выстрел прозвучал как громовой раскат, отдавшийся неутихающим эхом. Это оказалось в десять раз хуже, чем та дурацкая шутка, когда какой-нибудь идиот хлопает надутым бумажным пакетом прямо у вас над ухом. А ведь вплоть до того момента я считал такой хлопок самым громким и самым отвратительным звуком в мире.

Что ж, я был неправ. Выстрел из пистолета в закрытой машине – это гораздо круче. Мы замерли примерно на полминуты, уставившись друг на друга, оба с открытыми ртами. Никто из нас был не в силах пошевелиться.

К счастью, я первым пришел в себя. Я вырвал пистолет из ее рук, направил его сначала на себя, потом на нее, и только потом сказал:

– Ну ладно. Ладно.

Она опустила и вновь подняла ресницы, очень медленно, как ожившая механическая кукла, и спросила тоненьким голоском:

– Вы не ранены?

Об этом я не подумал. Меня взволновал только шум, а тот факт, что вместе с шумом из этого дурацкого пистолета вылетела пуля, я как-то упустил из виду. Может, пуля и вправду застряла во мне? Я оглядел себя, не увидел ничего подозрительно красного, взглянул на нее, чтобы проверить: вдруг она умерла, а мы и не заметили, потом взглянул наверх и обнаружил пятно на потолке машины. Просто грязное пятно на обивке, дюйм или два в диаметре. Но если смотреть с близкого расстояния, то можно увидеть крошечную, как бы прожженную дырку в самом центре.

– Вы продырявили машину,– сказал я.

Она взглянула наверх, на пятно.

– Нас могло убить.

– Чем я это объясню? – спросил я ее.– Я отвечаю за это такси, понимаете?

– У вас пистолет! – воскликнула она, глядя на него так, будто он возник из небытия именно в эту секунду. Затем она обхватила руками голову, прижала коленки к груди и откатилась назад на сиденье, явно пытаясь отодвинуться от меня как можно дальше.

Я с недоумением уставился на нее. Никак не мог понять, что она задумала. Она вела себя так, как будто боялась меня. Какого черта?

Я посмотрел на пистолет, можно сказать, в первый раз. Я вообще впервые видел пистолет в собственной руке. И к тому же раньше мне никогда не приходилось разглядывать оружие с такого близкого расстояния. Я не считаю тех случаев, когда мне тыкали им в спину, потому что я же не мог видеть то, что находилось за моей спиной. Сейчас я держал его достаточно высоко над спинкой сиденья так, чтобы девушка тоже могла его видеть и не вздумала выкинуть какой-нибудь фокус. Рукоятка упиралась в спинку сиденья, а ствол был направлен куда-то в заднее стекло; таким образом, он помещался всего лишь в паре дюймов от моего носа. Чтобы его разглядеть, мне приходилось слегка скашивать глаза к переносице.

Он был маленький, удобный, как раз такой, чтобы уместиться в кармане или женской сумочке. Плоский блестящий пистолетик с перламутровой рукояткой. Это был автоматический пистолет, я это понял, потому что он выглядел как младший братишка автоматического кольта, который можно увидеть в кино. Он казался игрушкой, годной лишь для стрельбы шариками из жеваной бумаги, но тем не менее он запросто проделал дырку в крыше такси.

Я снова взглянул на девушку и увидел, что она все еще лежит, сжавшись в комок, на сиденье, и из этого комка торчат лишь коленки в черных сапогах и локти в оранжевом меху, да еще выбиваются пряди светлых волос. Я спросил:

– Что это с вами?

Она что-то отвечала, но так глухо, что прошло несколько секунд, пока я разобрал:

– Вы хотите меня убить.

– Вовсе нет.– Я был оскорблен.– Чего ради мне это делать?

Пальцы слегка раздвинулись, и в щелочке показался голубой глаз. С отчаянным, но безнадежным вызовом она сказала:

– Потому что я слишком много знаю.

– Ох, да бросьте вы.

После этого руки еще сдвинулись и показалась голова, словно головка очаровательной черепахи.

– Меня не обманешь,– заявила она.– Вы сообщник, я знаю. Ставлю двенадцать против одного.

– Договорились,– согласился я и протянул ей руку, совсем забыв, что в ней пистолет.

Черепашка немедленно спряталась в свой оранжевый панцирь.

– Эй! – позвал я.– Да я не собирался в вас стрелять. Я просто принимал пари.

Она снова чуть высунулась и недоверчиво спросила:

– Правда?