Текст книги "Кто-то мне должен деньги"

Автор книги: Дональд Эдвин Уэстлейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Дональд Уэстлейк
Кто-то мне должен деньги

1

Готов заключить пари: всего этого не произошло бы, не будь я так болтлив. Тяга к красноречию всегда доставляла мне неприятности, хотя некоторые считают, что у меня есть недостатки и похуже.

Не всем же болтунам в мире заседать в Конгрессе. Я, например, сижу в такси. Вожу пассажиров по Нью-Йорку. Они часто удивляются, как это парень, у которого язык так здорово подвешен, работает простым таксистом. Обычно я отвечаю вежливо, но коротко, не вдаваясь в подробности. Дело в том, что свое образование я получил дома, читая газеты и журналы, а не в каком-нибудь университете. Это все-таки ограничивает возможности трудоустройства. Зато в такси у меня свободный график работы: дневная смена, когда на всех улицах пробки, или ночная, когда весь транспорт становится на прикол. Если где-нибудь идет игра, в которой мне хочется принять участие, я вообще не выхожу на работу целые сутки, и хозяину на это наплевать. А когда я без цента в кармане, я могу работать несколько смен подряд, пока не поправлю свои дела.

И вообще, работать таксистом гораздо интереснее, чем может показаться. Вы все время общаетесь с людьми, но индивидуально: только с одним или двумя за раз. В больших количествах они меня утомляют. К тому же – сложности экономической ситуации – в такси обычно садятся состоятельные люди. В основном я имею дело с адвокатами, бизнесменами, артистами, туристами из Европы и так далее. Нередко приходится возить хорошеньких девушек, с которыми можно по-дружески поболтать, а иногда и договориться о свидании. Как с той девушкой, Ритой, с которой я встречался в прошлом году, и все у нас шло так хорошо, пока я не понял, что она не собирается выходить за меня замуж. Рита терпеть не могла азартные игры, хотя – что поразительно – сама работала брокером на бирже. Она все время твердила, что я должен вложить деньги в какие-нибудь акции. Прожужжала мне уши фразами типа: «Аэроспейс» идет сейчас ниже рыночной», и тому подобными. Я говорил, что лучше буду играть на скачках, чем на бирже, потому что я разбираюсь в лошадях и не разбираюсь в акциях; она отвечала, что скачки и биржа – это совершенно разные вещи; я утверждал, что это одно и то же, и приводил доказательства; и тогда она просто выходила из себя, крича, что мои доказательства – выдуманные. Так продолжалось до тех пор, пока она не пошла своей дорогой, а я – своей, и это была моя последняя постоянная девушка до того времени, о котором я хочу рассказать.

Все началось с пассажира, которого я вез в Манхэттен из аэропорта Кеннеди. Это он заварил всю кашу, хотя с тех пор я его больше никогда не видел. Правда, он сделал это неумышленно, сам того не подозревая, но все началось именно с него.

Крепкого сложения, краснолицый, лет пятидесяти, он курил вонючую сигару и, когда я уже загрузил в багажник два дорогих чемодана, назвал мне адрес – между Пятой авеню и Четырнадцатой улицей. Был январь, на Нью-Йорк уже три дня подряд падал снег, а мой пассажир явно только что прилетел из какого-то теплого местечка, поэтому, разумеется, мы первым делом завели разговор о нью-йоркской погоде. Потом я рассказал один или два анекдота, выдал несколько прописных истин, сказал пару ласковых о политиканах, потом поговорил о состоянии автомобильной промышленности, глубоко проанализировал проблему загрязнения города и вообще болтал без удержу.

К концу поездки на счетчике было шесть девяносто пять. Я доставал чемоданы из багажника, когда швейцар открыл дверцу машины и помог ему выйти. Пассажир протянул мне десятку, я отсчитал сдачу, а потом мы несколько сукунд просто стояли и смотрели друг на друга. С одной стороны от нас прямо на тротуаре был сложен багаж, с другой – топтался швейцар, а пассажир молча улыбался, как будто ему пришла в голову какая-то забавная мысль. Наконец он сказал:

– Надо бы дать тебе чаевые, не так ли?

– Пожалуй,– ответил я. На улице было довольно холодно.

Он кивнул.

– Рядом с тобой на сиденье лежала газета. Это «Дейли телеграф»?

– Да,– подтвердил я.– Именно.

– Ты случайно не играешь на скачках?

– Меня считают неплохим игроком,– ответил я. Он снова кивнул.

– Из этих шести девяноста пяти сколько причитается лично тебе?

– Пятьдесят один процент,– сказал я.

– Получается три пятьдесят четыре,– мгновенно подсчитал он.– Ладно. Ты мне понравился, мы хорошо поболтали, поездка была приятной. Поэтому я дам тебе один совет. Поставь эти три доллара пятьдесят четыре цента на Пурпурную Пекунию. Это принесет тебе по меньшей мере восемьдесят один доллар сорок два цента.

Я стоял и ничего не говорил.

– Не стоит меня благодарить,– скромно произнес он, еще раз улыбнулся, кивнул и направился в дом. Швейцар подхватил его чемоданы.

– Да я и не собирался,– сказал я ему вслед, но вряд ли он меня услышал.

Иногда случается оставаться без чаевых, но, по моей собственной теории, к этому надо относиться философски. Рано или поздно я все равно заработаю хорошие чаевые, и то, что мне не удалось получить теперь, будет с лихвой компенсировано. Поэтому я только пожал плечами, залез в теплую кабину и поехал искать клиента, который расплатится со мной по-человечески.

Это было часов в девять утра. А около половины двенадцатого я, как всегда, отправился перекусить в кафе на Одиннадцатой авеню. Я заказал чашку кофе и гамбургер. Вообще-то я вроде бы соблюдаю диету. От постоянного сидения в машине начинаешь как-то расползаться вширь, поэтому время от времени я пытаюсь сбросить пару фунтов. Но стоит только проголодаться, и я не могу обойтись без кофе и гамбургера, хотя, возможно, лучше было бы нормально пообедать один раз.

Так или иначе, я прихватил с собой газету и стал ее просматривать. И внезапно наткнулся на эти слова – Пурпурная Пекуния. Та самая лошадь, на которую он мне советовал поставить. Я-то думал, он сказал «Петуния», как цветок, но это оказалось – «Пекуния». Странное имя. Она участвовала в скачках во Флориде, и, судя по ее прошлым результатам, для нее будет большой удачей, если она доковыляет до финиша хотя бы к вечеру. Ничего себе совет.

Я принялся все это обдумывать. Вспомнил, что пассажир как будто неплохо ко мне относился и что у него явно водились деньги, так как он быстро подсчитал пятьдесят один процент от суммы, набежавшей на счетчике. И тогда я подумал, что, может быть, все-таки стоит попытаться.

Цифры я запомнил. Три пятьдесят четыре – моя доля от выручки, восемьдесят один сорок два – это деньги, которые я выиграю, если поставлю свою долю на ту лошадь. По меньшей мере, восемьдесят один доллар сорок два цента.

Я принялся делить все эти цифры столбиком, прямо на полях «Дейли телеграф», и у меня вышло один к двадцати двум. Цент в цент.

Человек, который так быстро оперирует числами в уме, сказал я сам себе, вероятно, знает о чем говорит. К тому же, судя по всему, у него самого денег хватает. И вообще, с какой стати он стал бы пудрить мне мозги?

Любой, кто играет на скачках или в карты, рано или поздно приходит к одному выводу: полагайся на интуицию. И вот у меня появилось предчувствие, что пассажир, прилетевший из какого-то теплого местечка – не забывайте об этом,– знает о чем говорит и что Пурпурная Пекуния выиграет забег, а значит, тот, кто поставит на нее, станет в двадцать два раза богаче. По меньшей мере в двадцать два раза.

А мне бы деньжата не помешали. Есть у меня знакомые ребята, с которыми мы регулярно играем в покер, но вот уже пять недель кряду мне идет такая паскудная карта, что хоть садись и плачь. В таких случаях остается только одно – выждать. Но мои деньги в последнее время таяли с невероятной быстротой, и в городе уже было не меньше чем полдюжины парней, в карманах у которых лежали мои расписки, а одна из них – на целых семьдесят пять долларов. Честно говоря, я уже начал волноваться. Если в ближайшее время не повезет хоть в чем-нибудь, тогда мне несдобровать.

А если я поставлю на эту Пурпурную Пекунию и она действительно выиграет забег, все мои трудности останутся позади. Оставалось решить только одно: какой суммой я могу рискнуть?

Я подумал, что лучше всего обратиться к Томми. Томми Маккей – это мой букмекер. Все равно мне придется делать ставку в кредит, так что я смогу проиграть ровно столько, сколько он мне позволит.

Покончив с гамбургером и кофе, я расплатился и направился к телефонной будке в глубине зала. Томми занимается делами дома, поэтому я туда и позвонил. Трубку взяла его жена.

– Здрасьте, миссис Маккей,– сказал я.– Томми дома? Это Чет.

– Кто?

– Чет. Чет Конвей.

– А, Честер. Минутку.

– Чет,– поправил я. Ненавижу, когда меня зовут Честер.

Но она уже положила трубку рядом с телефоном. Я ждал, продолжая думать о Пурпурной Пекунии. Потом мне ответил Томми. У него был почти такой же высокий голос, как и у его жены. Только говорил он немного в нос.

– Томми,– спросил я,– сколько я могу поставить в кредит?

– Не знаю. Сколько ты мне должен?

– Пятнадцать.

Немного поколебавшись, он сказал:

– Могу увеличить твой кредит до пятидесяти. Я знаю, что ты вернешь долг.

Меня снова охватили сомнения. Задолжать еще тридцать пять монет… А что, если Пурпурная Пекуния проиграет?

К черту! Если есть предчувствие, надо ему верить.

– Ставлю все,– сказал я.– На Пурпурную Пекунию. На выигрыш.

– Пурпурная Петуния?

– Нет, Пекуния. С «к».– Я прочитал ему то, что было напечатано в газете.

Он немного помолчал.

– Ты действительно хочешь поставить на эту клячу?

– У меня предчувствие.

– Это твои деньги,– сказал он, и был почти прав.

После разговора с Томми я сильно разнервничался. Выехав на улицу, даже заметил, что невольно обращаю внимание на транспорт. Обычно я никогда этого не делаю. Сижу в своей машине отрешенный от всего, что происходит снаружи. Я никуда не спешу, я – на работе. Если я не буду обращать внимания на движение, я не испорчу себе нервы и проживу гораздо дольше. Но теперь я волновался из-за своих тридцати пяти долларов, которые поставил на Пурпурную Пекунию, и другие водители раздражали меня. Я надеялся, что подвернется пассажир, которому потребуется ехать до аэропорта, но надежды не сбылись. Одни короткие ездки по центру. Восьмая авеню и Пятьдесят третья улица. Затем Парк и Тридцатая. Затем Мэдисон и Пятьдесят первая. И тому подобное.

У меня в такси есть приемник, и я включил его, чтобы услышать результаты скачек. Без десяти четыре сообщили про Пурпурную Пекунию. Она выиграла забег.

В этот момент я вез какую-то старую леди. Ее багаж состоял из доброй сотни коробок от «Бонвит Теллер». Она не отрываясь смотрела в окно и говорила без умолку:

– Посмотрите на это. Нет, вы только посмотрите. Посмотрите на этого черномазого. Идет себе по Пятой авеню, какая наглость! Вы только посмотрите, идет как ни в чем не бывало. Сидел бы у себя на Юге. Нет, вы посмотрите, этот вообще в галстуке! Господи, что творится!

Она отсчитала «на чай» десять центов, но мне было все равно. Я высадил ее в восточной части, в районе шестидесятых улиц. Затем опустил флажок «В парк» и подрулил к ближайшей телефонной будке. Бросив в автомат только что полученные десять центов, я набрал номер Томми, и он сказал:

– Я ждал твоего звонка. Вот это предчувствия у тебя!

Еще бы. При ставке один к двадцати двум я должен был выиграть восемьсот пять долларов.

– Так сколько мне причитается? – спросил я.

– Из расчета двадцать семь к одному.

– Двадцать семь?

– Именно.

– И сколько всего?

– Девятьсот восемьдесят,– ответил Томми.– Минус полсотни, которые ты мне должен. Выходит девятьсот тридцать.

Девятьсот тридцать долларов! Почти тысяча! Я разбогател!

– Я зайду часов в шесть,– сказал я.– Хорошо?

– Конечно.

Я не мог вернуться в гараж раньше пяти и поехал в пригород, подальше от бешеного движения. И, разумеется, мне тут же попался пассажир, спешащий в аэропорт. Я довез его до здания «Панам» и посадил другого пассажира, до центра… Словом, было уже двадцать минут шестого, когда я загнал машину в гараж на Одиннадцатой авеню. Тут же я сам превратился в пассажира, хотя редко позволяю себе роскошь прокатиться на такси. Томми жил на Сорок шестой улице между Девятой и Десятой авеню. Я нажал на кнопку домофона, но тут дверь открылась и показалась женщина с детской коляской. Поэтому я не стал дожидаться ответа Томми. Придержал дверь, пропуская женщину, а затем вошел в подъезд. Пока я шел к лифту, по домофону так никто и не ответил.

Но Томми, наверно, слышал звонок, потому что, когда я вышел на четвертом этаже, дверь в его квартиру была приоткрыта. Я открыл ее полностью, вошел в прихожую и сказал:

– Томми? Это я, Чет.

Мне никто не ответил.

В прихожей горел свет. Я прикрыл за собой входную дверь и прошел по коридору. Кухня, затем ванная, затем спальня,– везде горел свет и нигде никого не было. Гостиная находилась в самом конце коридора.

Наконец я вошел в гостиную и увидел Томми, лежащего на ковре с распростертыми руками. Все вокруг было в крови. Казалось, ему пробили грудь из зенитного орудия.

– Господи Иисусе,– сказал я.

2

Я пошел на кухню, чтобы оттуда позвонить в полицию. И тут хлопнула дверь и на пороге появилась жена Томми – невысокая, худая женщина с острым носом и вечно недовольным лицом. Обе руки у нее были заняты свертками и пакетами.

Увидев меня, она остановилась в дверях кухни и спросила:

– В чем дело?

– Произошел несчастный случай.– Я знал, что это не несчастный случай, но ничего лучшего мне просто не пришло в голову. В этот момент ответила полиция, и я сказал в трубку: – Я хочу сообщить о… Подождите секундочку.

– О чем вы хотели сообщить? – спросил полицейский.

Я прикрыл ладонью микрофон и попросил жену Томми:

– Не ходите в гостиную.

Она посмотрела в сторону гостиной, нахмурилась и положила пакеты с продуктами на стол.

– Почему это?

– Алло! Алло! – твердил полицейский.

– Секундочку,– повторил я и снова обратился к жене Томми: – Потому что там Томми, и… он неважно выглядит.

Она шагнула назал в коридор.

– А что с ним такое?

– Не ходите туда,– сказал я.– Пожалуйста.

– Объясни, что случилось, Честер,– настаивала она.– Ради Бога, ответь мне.

Полицейский уже надоел мне своими «алло». Я сказал жене Томми:

– Он мертв.– А затем полицейскому: – Я хочу сообщить об убийстве.

Она рванулась и побежала в гостиную. Полицейский спрашивал мое имя и адрес. Я сказал:

– Послушайте, у меня совсем нет времени. Сорок седьмая улица, дом четыреста семнадцать, квартира четыре С.

– А как ваше имя?

Из гостиной донесся крик.

– Тут у женщины истерика,– сказал я в трубку.

– Сэр,– полицейский произнес это слово как будто на иностранном языке,– скажите, как вас зовут.

Жена Томми вопила.

– Вы слышите? – Я выставил трубку в дверь, затем снова поднес ее к уху.– Слышали?

– Я слышал, сэр,– ответил он.– Пожалуйста, сообщите ваше имя, и я немедленно вышлю машину.

– Это хорошо,– сказал я.

Тут на кухню влетела жена Томми. Она дико озиралась по сторонам. Руки у нее были в чем-то красном. Наконец она увидела меня.

– Что тут случилось? – заорала она изо всех сил.

– Меня зовут Честер Конвей,– проговорил я.

– Что это было? – поинтересовался полицейский.

Жена Томми схватила меня за куртку. У меня хорошая куртка – на «молнии», синего цвета, с двумя карманами. Зимой в ней очень удобно водить машину.

– Что ты сделал?! – снова завопила она.

– Секундочку,– сказал я полицейскому и положил трубку на стол. Не отпуская моей куртки, жена Томми пыталась что-то из меня вытрясти. Я попятился.– Возьмите себя в руки. Пожалуйста. Я должен поговорить с полицией.

Она тут же отпустила меня и схватила телефонную трубку.

– Освободите линию! – закричала она.– Мне надо позвонить в полицию!

– Это и есть полиция,– сказал я.

Она стала колотить по аппарату.

– Повесьте трубку! – Она уже визжала.– Повесьте трубку! Я должна срочно позвонить!

– Мне, вероятно, следует дать вам пощечину.– Я дернул трубку у нее из рук, пытаясь привлечь ее внимание.– Эй! Мне, наверно, следует дать вам пощечину, чтобы вы успокоились. Но я не хочу этого делать. Мне бы не хотелось этого делать, слышите?

Она стиснула телефонную трубку так, будто пыталась задушить, и, держа ее в вытянутой руке, снова завопила:

– По-весь-те труб-ку!

Я дернул ее за другую руку и настойчиво повторил:

– Это – полиция. Полиция.

Вместо ответа она отшвырнула телефон, и он свалился на пол. Вырвав у меня руку, она выбежала из кухни, а затем из квартиры.

– На помощь! – Ее крик раздавался уже на лестнице.– Полиция!

Я поднял аппарат.

– Это его жена,– объяснил я.– С ней истерика. Побыстрее присылайте сюда своих полицейских.

– Да, сэр,– снова сказал он.– Вы хотели сообщить свое имя.

– Да,– согласился я.– Меня зовут Честер Конвей.– Затем я произнес имя по буквам.

– Спасибо, сэр.

Он прочитал имя и адрес, и я сказал, что все правильно. Потом он пообещал, что немедленно пришлет полицейских. Я повесил трубку и заметил, что она испачкана кровью,– там, где за нее держалась жена Томми. Поэтому и моя рука оказалась красной и липкой. Я машинально провел ею по куртке, но тут же обнаружил, что куртка тоже красная и липкая. Потом в кухню вошел какой-то верзила, в майке, туго обтянувшей живот, с голыми волосатыми плечами. В руке он сжимал молоток. Вид у него был решительный, грозный и испуганный.

– Что здесь происходит? – спросил он.

– Тут одного убили,– ответил я и понял, что он подозревает меня. Мне стало страшно. Я указал на телефон.– Я только что звонил в полицию. Они уже едут.

Он огляделся по сторонам.

– А кого убили?

– Человека, который жил в этой квартире,– объяснил я.– Томми Маккея. Он лежит в гостиной.

Верзила шагнул назад, как будто хотел пойти в гостиную и увидеть все своими глазами, но вместо этого вдруг хитро прищурился и заявил:

– Никуда ты отсюда не уйдешь.

– Конечно,– согласился я.– Я собираюсь дождаться полиции.

– Еще бы.– Он посмотрел на кухонные часы, а затем снова на меня.– Подождем их пять минут.

– Я действительно им позвонил,– повторил я.

За его спиной показалась очень толстая женщина в цветастом платье. Она положила руки на его волосатые плечи и, глядя на меня, спросила:

– Что тут, Гарри? Кто он?

– Все в порядке,– успокоил ее Гарри.– Ситуация под контролем.

– А что это у него на куртке, Гарри?

– Это кровь,– сказал я.

Наступила внезапная гулкая тишина, наполненная эхом, как после удара в гонг. Я отчетливо услышал, как Гарри сглотнул. Его глаза заблестели, и он еще крепче сжал рукоятку молотка.

Мы все стояли и ждали.

3

Когда появились полицейские, мы заговорили одновременно. Но они сначала выслушали Гарри. Может, потому, что он стоял ближе, или потому, что он держал молоток, а может, потому, что его жена говорила вместе с ним. Затем они велели ему забрать жену и молоток и вернуться в свою квартиру, чтобы помочь леди, которая бьется там в истерике. Они пообещали зайти к нему попозже. Гарри и его жена удалились с достоинством, как и подобает добропорядочным гражданам, а полицейские повернулись ко мне.

– Я этого не делал,– заявил я.

Сначала они удивились, потом уставились на меня с подозрением.

– Никто еще вас и не обвинял,– заметил один из них.

– Тот парень принес молоток, чтобы меня ударить,– сказал я.– Он думал, что я это сделал.

– Почему он так думал?

– Не знаю. Может, жена Томми сказала ему.

– А почему она могла так сказать?

– Потому что у нее истерика,– объяснил я.– Но я не уверен, что она ему что-то говорила. Может, просто потому, что у меня кровь на куртке.– Я взглянул на руку.– И на руке тоже.

Они дружно посмотрели на мою куртку и на мою руку, а затем нахмурились. Но этот полицейский продолжал спрашивать все так же вежливо:

– Как же это произошло?

– Жена Томми схватила меня,– ответил я ему.– Тогда она и запачкала мне куртку. Она заходила в гостиную и, наверное, дотронулась до Томми, а потом окровавленными руками схватилась за мою куртку.

– А рука?

– От телефонной трубки.– Я кивнул на телефон.– Она хотела выхватить у меня трубку.

– Это она сообщила полиции о случившемся?

– Нет. Я.

– Вы? А кому же звонила миссис Маккей?

– Никому. Она хотела позвонить лега… полицейским, но я и сам уже разговаривал с дежурным. Она просто не поняла что к чему.

– Ясно.– Они переглянулись, и тот, который расспрашивал меня, продолжал:

– Где тело?

– Там,– я махнул рукой в направлении гостиной.– Последняя дверь.

– Покажите нам.

Мне не хотелось туда идти.

– Может, вы сами…– пробормотал я и вдруг понял, что им нужно. Они не хотели выпускать меня из виду.– Ладно.

Я повел их по коридору в гостиную, где все еще лежал Томми с внутренностями наизнанку.

Тут же мне стало стыдно, что я так подумал.

Я отошел в сторону, полицейские осмотрели труп. Потом один их них обратился ко мне:

– Можно позвонить по вашему телефону?

– Конечно,– кивнул я.– Только это не мой телефон.

Телефонный аппарат стоял возле окна. Когда молчаливый полицейский пошел звонить, второй задал очередной вопрос:

– А почему вы звонили с кухни, а не отсюда?

– Я не хотел находиться с ним в одной комнате,– ответил я.– Мне и сейчас этого не хочется.– Я старался не смотреть на Томми, но все же видел его краешком глаза.

Полицейский взглянул на меня.

– Вам плохо?

– Вроде нет.

Он кивнул на дверь.

– Подождите там минутку.

– Ладно.

Я вышел в коридор. За моей спиной зазвучали приглушенные голоса полицейских. Я не стал прислушиваться.

Минуты через две разговорчивый полицейский вышел из гостиной и предложил мне заглянуть в квартиру Гарри. Казалось, Гарри был удивлен, увидев меня без наручников. Удивлен и даже раздосадован, будто это чем-то его задевало. Жена Томми лежала на громоздком диване в комнате, тесно заставленной мебелью. Одной рукой она закрывала лицо. Я увидел, что она уже смыла кровь.

Усевшись на журнальный столик, полицейский мягко сказал:

– Миссис Маккей?

Она откликнулась, не убирая руки от лица:

– Что?

– Могу я задать вам несколько вопросов? – Он произнес это еще более мягко. Очевидно, он знал, как надо себя вести с родственниками убитого.

– Можно, я воспользуюсь вашей ванной? – спросил я у Гарри.

Вместо ответа он недовольно поморщился и обратился к полицейскому:

– Ему можно?

Тот с досадой взглянул на него через плечо.

– Да, да.– И снова повернулся к жене Томми.

Теперь я считался гостем, и жена Гарри вежливо проводила меня в ванную комнату. Я закрыл за собой дверь, стараясь дотрагиваться до всего только чистой рукой, набрал воду в раковину и вымыл руки. Взял полотенце, намочил его и постарался оттереть кровь с куртки. Затем прополоскал полотенце, вытер руки и вернулся в гостиную.

Полицейский был уже не один. К нему присоединились три детектива в штатском. Все трое были в шляпах и не вынимали рук из карманов. Они уставились на меня. Полицейский в форме сообщил:

– Это он обнаружил труп.

– Я займусь им,– сказал один из детективов. Вытащив наконец руки из карманов, он приблизился ко мне со словами: – Это вы Честер Конвей?

– Да.

Краем глаза я заметил, что Гарри и его жена сидят, прижавшись друг к другу, в одном кресле и с любопытством наблюдают за происходящим. Они без сожаления расстались с ролью участников, превратившись в благодарных зрителей. Это устраивало их нисколько не меньше.

– Я детектив Голдерман,– представился человек в штатском.– Пойдемте со мной.

Гарри и его жена явно расстроились, поняв, что меня не будут допрашивать в их присутствии. Вместе с детективом Голдерманом мы вернулись в квартиру Томми. Он провел меня в спальню. В гостиной, судя по всему, работала целая бригада криминалистов.

Голдерман вытащил записную книжку.

– Что ж, Конвей, рассказывай все по порядку.

Я и рассказал по порядку: как позвонил Томми в четыре часа, как сказал ему, что зайду около шести, как попал в дом, как обнаружил, что Томми убит, начал звонить в полицию, как потом пришла его жена и закатила истерику.

Когда я замолчал, он спросил:

– Маккей был твоим другом, не так ли?

– Да,– кивнул я.– Приятелем.

– Зачем ты к нему сегодня пришел?

– Так, в гости,– ответил я.– Иногда я захожу к нему после работы.

– А кем ты работаешь?

– Таксистом.

– Права с собой?

– Конечно.

Я протянул ему права, он сравнил мое лицо с фотографией, поблагодарил и отдал права обратно. Затем спросил:

– Тебе известно, по какой причине с твоим другом могли поступить таким образом?

– Нет,– ответил я.– Неизвестно.

– Может, он был напуган или чем-то взволнован, когда ты позвонил ему сегодня днем?

– Нет, сэр. У него был обычный голос.

– Это он предложил встретиться в шесть или ты?

Тут я замялся: мне не хотелось рассказывать легавому, что Томми был моим букмекером и нас связывали чисто деловые отношения; но, с другой стороны, я боялся, что он поймает меня на лжи. Пожав плечами, я сказал.

– Не помню. Наверное, я. Или мы оба так решили.

– Кроме тебя, к нему никто не собирался зайти?

– Не знаю.

– Гм…– Минуту он размышлял, потом поинтересовался: – Ты не знаешь, у Томми были нормальные отношения с женой?

– Отличные,– сказал я.– Насколько я знаю.

– Они не ссорились?

– По крайней мере, в моем присутствии.

Он кивнул.

– Скажи мне твой домашний адрес, Честер.

– Сто шестьдесят девять Плейс, Джамайка, Квинс. Детектив записал адрес в свой блокнот.

– Возможно, мы с тобой еще увидимся.

– Значит, сейчас я могу идти?

– Конечно.– Он повернулся ко мне спиной и вышел из спальни, как будто я перестал существовать.

Я тоже вышел. Он повернул направо, к гостиной, а я – в противоположную сторону. Вышел на улицу, где стало еще холоднее, спустился в метро и поехал домой. Сидя в вагоне, я все время думал о том, что произошло, и только когда доехал до станции «Вудхевен», вдруг вспомнил, что так и не получил девятьсот тридцать долларов.