Текст книги "Кто-то мне должен деньги"

Автор книги: Дональд Эдвин Уэстлейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Я повесил ее шубку и повернулся к ней. Только теперь она произнесла:

– Боже, ну и лестница.

– К ней привыкнуть невозможно.

– Верю,– ответила она.

– У тебя будет преимущество, а это нечестно, знаешь ли,– сказал я.– Никто из нас не сможет смотреть на карты.

Она улыбнулась.

– Как мило, что ты так говоришь.

– Ты выяснила что-нибудь на панихиде?

– Ничего важного. Потом расскажу.

– О'кей.

Я провел ее в гостиную, чтобы представить ребятам, и все они держались вполне естественно и невозмутимо, разве что Дуг выпустил столько сигарного дыма, что стал похож на паровую машину, Лео рассыпал по столу стопки фишек – а они были совсем не высокие,– Фред опрокинул стул, когда вскочил на ноги, Джерри издал свой несчастный смешок, словно его опять обыграли, а Сид быстро-быстро заморгал, как будто собирался блефовать.

В конце концов все расселись. Эбби оказалась между Сидом и мной и получила от Джерри фишки на десять долларов. Мы объяснили ей наши правила, Лео раздал карты, и вскоре Эбби взяла неплохой банк на дамах против троек. Добро пожаловать в наш клуб!

Спустя две раздачи была ее очередь.

– Моя любимая игра – штуд,– сказала она.

Дуг, который хотел понравиться такой красивой девушке, но еще не решил, как это лучше сделать посреди покера, спросил:

– Пятью картами или семью?

– Пятью,– ответила она.– Естественно.

В полном молчании она с небрежной ловкостью профессионала перетасовала колоду, затем подала ее Сиду, чтобы тот снял, и стала расстреливать карты, как Джон Скарн. Мой туз в открытых смотрелся неплохо, но дело решила десятка, которая была в паре с четвертой картой, и я загреб банк – небольшой, но все равно это было приятно. Потом настала моя очередь, и я просто не смог раздать ни на что, кроме пятикарточного штуда.

После заявления Эбби все остальные тоже не могли переключиться на что-либо другое, так что еще целый час или около того мы играли исключительно в штуд пятью картами. Эбби делала успехи, играя довольно осторожно и постоянно понемногу выигрывая. Моя удача слегка застопорилась, но нельзя сказать, чтобы совсем отвернулась. Лео, похоже, оставался при своих, а Джерри проигрывал все отчаяннее и отчаяннее. Он напоминал мне центрифугу, раскручивающуюся все быстрее и разбрасывающую деньги во все стороны. Но больше всего удивили меня Фред и Сид. Фред вдруг собрался и оказался четким, осмотрительным, блестящим игроком, безошибочно распознающим блефы, проницательным, как налоговое управление, и вообще выглядел совсем другим человеком. Сид, напротив, совершенно сломался. Все расчеты, казалось, вылетели из его головы, и он сделался таким рассеянным, как будто был в противофазе со всеми нами и играл, отставая от нас на пять раздач. Эбби сидела у его левого локтя, и с этой близостью он, по-видимому, справиться не мог. Узнать, что гангстеру тоже не чуждо ничто человеческое, было для меня большим облегчением. Если бы он сидел рядом со мной, пожалуй, я даже осмелился бы шепнуть ему магическое имя, хотя, если подумать, гангстер, впавший в рассеянность, едва ли становится от этого менее опасным.

Уже ближе к одиннадцати, как раз, когда Эбби снова собиралась сдавать, Дуг спросил ее, кем она работает в Лас-Вегасе: танцует или еще что. Эбби ответила:

– Я – банкомет в «двадцать одно».

И начала сдавать карты на штуд.

Сногсшибательно. Какое там! Никто даже не взглянул на свои карты – все тут же уставились на Эбби.

Вопрос, который вертелся у всех нас на языке, задал Дуг. Отставив сигару, он спросил:

– А ты случайно не шулер?

– У нас в Вегасе все законно,– спокойно сказала она.– Заведение зарабатывает деньги за счет процента с выигрышей.

– Ага,– сказал Дуг и указал сигарой на колоду в ее руке.– Но ты все-таки умеешь жульничать при сдаче?

Эбби оглядела всех нас и неохотно кивнула.

– Кое-что я умею,– призналась она.– Я не собираюсь ничего такого делать, но я это умею.

– Например? – спросил Дуг.

Она пожала плечами.

– Могу сдавать через одну. Или снизу. Знаю, как лучше разместить колоду на столе. Ну и так далее.

– Покажи нам какие-нибудь штучки,– попросил

Дуг.

Он подвинул к ней свои карты.

– Покажи, как это делается.

– А как же игра? – спросила она.

– К черту игру,– ответил он, и все согласились.

Мы все подвинули свои карты к Эбби. Она пожала плечами, собрала колоду и начала показывать нам всякие штуки.

Восхитительно! В течение получаса она демонстрировала свои фокусы, и наблюдать за ней оказалось одно удовольствие. Просто замечательно было смотреть, что вытворяли с картами ее длинные, тонкие пальцы с бледно-красным лаком на ногтях. Пиковый туз наверху колоды, пальцы делают «чик-чик-чик», карты раздаются по кругу, а наверху колоды все тот же пиковый туз. Она прятала карты, или делала вид, что снимает, а карты оставались в том же порядке, или раздавала карты на игроков, а потом сваливала в кучу оставшиеся, подгребая к ним сброшенные, и вся эта куча словно оживала, шевелясь и перемешиваясь,– и чего только еще она не делала. Она взяла старую колоду, которая завалялась у Джерри, и показала нам, как делаются крапленые карты – помечаются ногтем большого пальца по краю, пока колода в игре. Она показала, как держать колоду, чтобы карты сняли так, как вам надо.

На этом с покером в тот вечер покончили. Джерри выставил пиво и виски, и мы просто сидели и болтали об азартных играх, о надувательстве, о том о сем, и прекрасно провели время. Даже Сид в конце концов немного расслабился, и жена Фреда, Кора, так и не позвонила, что само по себе было удивительно, и это сделало вечер особенно приятным.

Расходиться стали около половины первого, договорились предварительно, что Эбби должна опять прийти в следующий раз, если она еще будет в городе. На этом мы расстались. Я не сомневался, что это один из лучших вечеров в моей жизни. Все видели, что я не просто был знаком с этой девушкой и пригласил ее, но еще и ушел вместе с ней. К тому же я выиграл пятьдесят три бакса, что для такой игры было совсем неплохо. Полоса неудач закончилась, я это чувствовал.

12

Сид спустился вниз раньше и ждал нас на улице.

Он предложил мне:

– Ты домой, Чет? Я тебя подвезу.

Прежде чем я ответил, Эбби сказала:

– У меня машина.

– А,– Сид пожал плечами.– Тогда пока,– попрощался он, повернулся и зашагал прочь.

Я посмотрел ему вслед.

– Интересно,– заметил я,– он никогда раньше не предлагал подвезти. Он знает, что у меня своя машина.

– Твоя машина тоже здесь?

– Нет, сегодня нет. Я приехал прямо после работы.

– Тогда поехали на моей. Я сегодня взяла ее напрокат.

– Я живу в Квинсе,– сказал я.

– Нормально. Нам все равно нужно поговорить. Поехали.

Я не возражал. Мы сели в зеленый «додж», кожаные сиденья которого совсем застыли от мороза. Эбби завела двигатель и тут вспомнила, что еще нужно заправиться. Не знаю ли я, где сейчас что-нибудь работает?

– Здесь есть заправка «Суноко» в Вест-Сайде, но это немного не по пути.

– А другого места ты не знаешь?

– Ну,– сказал я, поколебавшись,– это единственная заправка «Суноко», которая сейчас работает.

– Какая разница? Бензин есть бензин.

Я замялся.

– Ну, понимаешь, я играю в «Солнечные Доллары».

Эбби смотрела на меня и долгое время ничего не говорила, а потом улыбнулась и сказала:

– Ну ты и фрукт, Чет.

– Пожалуй, да.

– Тогда пусть будет «Суноко».

– Если ты не против.

– Конечно нет. Если ты сегодня выиграешь, двадцать пять процентов мои.

Я улыбнулся ей в ответ:

– Хочешь сама быть в гуще событий?

– Всегда,– ответила она и тронулась с места.– Куда?

– Через парк.

Мы объехали квартал и направились на запад. Эбби заметила:

– Есть ведь и другие игры, на других заправочных станциях. Почему бы тебе слегка не расширить круг своих интересов?

– Это только уменьшает шансы. Ты ведь останавливаешься на заправке определенное количество раз. Делишь это количество на две игры – и шансы резко падают.

– В два раза.

– Нет, гораздо больше. Я не математик, но, по-моему, получается так. Мой отец, наверное, смог бы рассчитать.

Тут она, естественно, спросила о моем отце. Я рассказал ей о нем и об этих страховках, а потом она рассказала мне немного о своем детстве – ее и Томми. Их отец занимался недвижимостью во Флориде. В таких делах всегда много подъемов и спадов, и их семья тоже впадала то в одну, то в другую крайность. Периоды подъемов были короткими, а периоды спадов – продолжительными, потому что их отец оказался к тому же настоящим любителем лошадок, игроком с неизменной верой в случай, одним из тех, кто всегда ставит на лошадь с самой странной кличкой. Будь он жив по сей день, Пурпурная Пекуния ему как раз бы подошла, но он испустил дух семь лет назад во время шестого заезда в Хиалее, когда лошадь по имени Микки Маус, на которую он поставил тридцать семь к одному, будучи на пять корпусов впереди остальных, споткнулась и упала за два шага до финиша. После его смерти их мать стала настоящей религиозной фанатичкой. Она переехала в Натли, Нью-Джерси, и не пропускала ни одной церковной тусовки в течение следующих четырех лет, до той ночи, когда какой-то лихач насмерть сбил ее автомашиной.

– Его так и не нашли,– закончила Эбби.– Я ничего не могла сделать, когда умер папа, и ничего не предприняла, когда погибла мама, но смерть Томми я так не оставлю, даже если это будет последним, что я сделаю на этой земле.

Я взглянул на нее: она сосредоточенно смотрела сквозь лобовое стекло, и на какой-то момент мои собственные проблемы – девятьсот тридцать баксов – показались мне полной ерундой. Мне даже захотелось предложить ей свои услуги, подобно рыцарю, защищающему какую-нибудь беспомощную дамочку и утешающему ее в горе, но, к счастью, чувство реальности вовремя взяло верх, и я успел закрыть рот. В том мире, где, надо полагать, обитал убийца Томми Маккея, я был бы скорее обузой, нежели опорой, путался бы под ногами в самый неподходящий момент, и так далее. А кроме того, Эбби Маккей уж никак не была беспомощной дамочкой. Она могла сама постоять за себя, в этом я не сомневался.

Так что я просто сменил тему разговора, и мы немного поговорили о покере. Она высказала кое-какие интересные замечания относительно каждого из ребят – их характеров и стиля игры, а также указала на один из моих собственных недостатков – слишком большое почтение к тузам. Туз, которого я замечал в чужих картах, заставлял меня пасовать, когда у меня были все основания остаться в игре, а туз в моих собственных картах, напротив, удерживал меня в игре, когда я имел на руках чистый пас. Мне пришлось с этим согласиться, и я учел все, что она сказала, чтобы использовать на следующей неделе.

На заправке мы получили два пятака «Солнечных» и десятку «Долларов».

– Ну как, хорошо? – спросила Эбби.

– Нет. Половинки не сходятся.

Заправившись, мы поехали назад через город, миновали Мидтаунский туннель и выехали на Экспрессвэй, и в этот момент Эбби сказала:

– Нас преследуют, Чет.

Я оглянулся и увидел четыре пары фар позади нас. Из-за их слепящего света я не мог разглядеть ни одной из машин.

– Которая? – спросил я.

– Вторая сзади в левом ряду.

– Откуда ты знаешь, что он едет за нами?

– Он был позади нас, когда мы остановились перед светофором на Пятой авеню по дороге на заправку. А потом я опять увидела его позади нас в туннеле.

– Ты уверена, что это та же самая машина?

– Я разглядела бандитскую эмблему,– хмыкнула она.– Очень сексуально.

Я взглянул на нее и вдруг почувствовал, что эта девушка волнует меня гораздо больше, нежели любая машина, преследующая нас по ночному городу. Она покосилась на меня, усмехнулась и сказала:

– Я тебя разыгрываю, Чет.– И снова стала смотреть вперед.– Но это та же самая машина, я знаю.

Я опять обернулся назад. Машина держалась на неизменном расстоянии от нас.

– Я тебе кое о чем еще не говорил. Может, сейчас как раз подходящий момент.

И я рассказал ей о бандитах, приезжавших за мной прошлой ночью.

Она выслушала с большим интересом, ни разу меня не перебила, а когда я закончил, кивнула и сказала:

– Я тоже думала, что не они убили Томми. Просто не похоже, что это их рук дело. А то, что они тоже пытаются что-то узнать, только подтверждает мою мысль.

– Они думают, что это сделал тот тип, Соломон Наполи,– напомнил я.– И легавый, который ко мне приходил, тоже упоминал это имя.

– Нам надо будет выяснить, кто он,– сказала она.– А пока давай-ка оторвемся от этой машины, там, сзади.– И она нажала на газ.

На «доджи» теперь ставят гораздо более мощные двигатели, чем раньше. Мы рванули вперед, как герои какого-нибудь мультфильма, и понеслись по Экспрессвэй словно пуля, выпущенная из винтовки.

– Эй! – воскликнул я.– У нас в Нью-Йорке и полиция имеется.

– Они едут за нами?

Я посмотрел назад и увидел, что один автомобиль устремился за нами следом. Теперь он был чуть дальше от нас, чем прежде, но больше уже не отставал. К счастью, машин на дороге было мало, и мы неслись друг за другом, петляя между ними, как змея в большой спешке.

– Они еще здесь,– сказал я.

– Держись,– предупредила она.

Я взглянул на нее: она склонилась над рулем, сосредоточенная и напряженная. Я не мог и подумать, что она собирается свернуть на улицу, надвигающуюся на нас справа, но она это сделала, в последний момент крутанув руль, срезая угол на полной скорости.

Впереди на светофоре горел красный. Нигде поблизости не было видно машин. Эбби сняла с газа ногу и нажала на тормоз. Крутясь, мы выкатились на перекресток. Я до сих пор думаю, что все это удалось ей совершенно случайно.

Так или иначе, мы отмахали еще один квартал по совершенно пустой улице, что было очень удачно для всех, и затем, под визг покрышек, свернули еще раз направо. После этого мы оказались в квартале, где один к одному стояли темные, безмолвные и мрачные магазины с облупившимися фасадами. Примерно в середине квартала между двумя зданиями с правой стороны был проезд, и Эбби, совершив еще один невозможный поворот, воткнула туда «додж», со скрежетом затормозила в нескольких сантиметрах от полуразрушенных ворот старого гаража, заглушила двигатель, потушила фары.

Мы оба посмотрели назад и минуту спустя увидели, как мимо промелькнули огни, белые впереди и красные сзади.

– Ну вот,– с гордостью сказала Эбби и повернулась к рулю.

Я смотрел на нее, прижавшись спиной к двери.

– Эбби,– произнес я.– Ты добилась редкого достижения. Ты вела автомобиль так, что привела в ужас нью-йоркского таксиста.

В машине было темно, но я разглядел ее улыбку.

– Мы удрали, разве не так? – с торжеством сказала она.

– Удрали,– согласился я.– Но я уже почти захотел, чтобы меня поймали.

– Ну и зря.

Что-то в ее голосе заставило меня насторожиться.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Кто это еще мог быть,– ответила она,– как не те люди, которые приходили за тобой прошлой ночью? И если они снова ищут тебя, это может означать только одно.

– Что же?

– В конце концов они все-таки решили, что ты виновен в смерти Томми.

– Черта с два. В этом нет никакого смысла.

– Даже я какое-то время думала, что ты виновен,– возразила она.– А зачем тогда они снова вернулись за тобой? Зачем они за тобой следят?

– Может быть, хотят спросить еще что-нибудь. Мне не о чем беспокоиться.

– Не о чем беспокоиться? Ты еще скажи, что собираешься сейчас поехать домой, как будто ничего не случилось.

– Естественно,– сказал я.– Куда мне еще ехать?

– Они будут тебя ждать. Если ты поедешь домой, они тебя убьют.

– Убьют? Эбби, в самом худшем случае они снова начнут задавать мне свои вопросы. И вообще, у меня тоже есть вопросы, которые я хочу задать им, например, куда мне пойти, чтобы получить мои деньги. Если только ты не выяснила это сегодня на панихиде.

– Я ничего не выяснила на панихиде,– сказала она.– Чет, если ты покажешься на глаза этим людям, они тебя застрелят.

– Зачем? Не говори глупостей,– отмахнулся я.– Жена Томми приходила на панихиду?

– Нет,– ответила Эбби.– И это не глупости. Я пытаюсь спасти тебя от смерти.

– Никто меня не убьет,– сказал я.– Может, хватит об этом? Хоть что-то интересное было на панихиде?

– Приходил кое-кто из родственников Луизы, но ни один из них не знает, где она. И еще какие-то люди были, некоторые выглядели довольно сурово, но никто не сказал, что работает вместе с Томми, и поэтому я ничего не могла спросить. И тебе лучше ни о чем не спрашивать, потому что в ответ тебе снесут голову.

– Опять делаешь поспешные выводы, как в тот раз, когда ты впервые села ко мне в такси,– парировал я.– Тогда ты была убеждена, что я убийца, а теперь ты убеждена, что меня собираются убить.

– Так оно и есть, Чет. Может, ты хотя бы признаешь, что это возможно?

– Нет. Потому что это не так.

– Чет, я не хочу везти тебя домой. Они будут следить за твоим домом.

– Послушай,– сказал я.– В твоих рассуждениях есть по крайней мере одно слабое место. Те люди знали, где я живу, они меня ждали около дома, и им не потребовалось бы следить за мной. Нет, Эбби, это кто-то другой.

– Кто?

– Не знаю.

– Что они хотят от тебя?

Я покачал головой.

– Не знаю.

– Но ты не считаешь вполне возможным, что, кем бы они ни были, они хотят тебя убить?

– Нет никакой причины, чтобы кто бы то ни было хотел убить меня. Может, ты от меня отстанешь с этим? Ты, черт возьми, слишком любишь мелодраму.

– Чет, не злись. Я просто пытаюсь объяснить тебе…

– Ты просто пытаешься заразить меня своей паранойей,– сказал я, быть может, резче, чем следовало. Ее настойчивость очень уж действовала мне на нервы.– А теперь с меня хватит. Уже поздно, а завтра я должен идти на работу. Если тебе больше нечего мне рассказать, давай трогаться.

Она едва сдерживала гнев.

– Ты просто не хочешь слушать, так?

– Именно так,– подтвердил я.

– Что ж, прекрасно.

Она завела машину, сдала назад, на улицу, и поехала обратно к Экспрессвэй.

Весь обратный путь она вела машину, возможно, несколько жестко, потому что была сердита, но без выкрутасов. Время от времени я односложно обращался к ней, поясняя, как проехать к дому, но, кроме этого, мы не разговаривали.

Когда она остановилась перед моим домом, я холодно произнес:

– Спасибо, что подвезла.

Если она желает быть упрямой, пожалуйста. Я тоже это умею.

Она кивнула не менее холодно. Тоже умеет.

Я открыл дверь, в салоне зажегся свет, я уже хотел выйти, и тут сзади прозвучал выстрел. Почти одновременно с этим что-то просвистело в машине, и волосы у меня на затылке подняло порывом ветра.

Я огляделся, недоумевая, и увидел круглую дырку с лучиками трещин в лобовом стекле.

– Эй! – воскликнул я.

– Закрой дверь! – завопила Эбби.– Свет, свет, закрой дверь!

Кажется, я соображал слишком медленно. Я взглянул на нее в замешательстве, собираясь спросить, что происходит, и тут что-то тяжелое ударило меня по голове, и свет разом померк.

13

Первая мысль: я напился. Это было единственным возможным объяснением моего состояния. Мне казалось, что настало утро, и я просыпаюсь, как обычно, дома, но с той раскалывающей болью в голове, какая бывает у меня от виски или бурбона. Я знал, что вылечить меня могут две таблетки аспирина и кварта апельсинового сока, а затем еще полчаса сна, но выбраться из постели, чтобы заняться лечением, было очень трудно. Пожалуй, даже невозможно, а, как вы понимаете, невозможное занимает чуть больше времени.

Вероятно, самым тяжелым моментом будет тот, когда я открою глаза. Яркий свет уже бился в веки, пытаясь вонзиться сквозь них прямо мне в мозг. Я жмурился даже с закрытыми глазами. Потом осторожно приподнял для пробы одно веко. То, что я увидел, заставило меня широко распахнуть оба глаза и резко вскочить.

Я лежал в чужой постели, в незнакомой спальне; была глубокая ночь; горел верхний свет, и какая-то девушка в бюстгальтере и трусиках, стоя спиной ко мне, что-то доставала из ящика комода.

– Детектив Голдерман! – вскричал я.

Девушка обернулась. Это была Эбби.

– Извини,– сказала она.– Я тебя разбудила? Я думала, что ты отключился на всю ночь.

Не торопясь она подошла к шкафчику и набросила халат.

У меня было слишком много причин, чтобы растеряться. Я произнес:

– Почему я это сказал?

Завязывая пояс халата, Эбби спросила:

– А как ты меня назвал, кстати?

– Детектив Голдерман,– ответил я, все еще смущенный.

Она тоже смутилась. Оглядела себя и переспросила:

– Детектив Голдерман?

И тут я понял.

– Комната,– сказал я.– Это спальня Томми.

– Ну да.

– Я был здесь один-единственный раз,– объяснил я,– когда детектив Голдерман допрашивал меня после… Это кровать Томми!

– Конечно.

Я выпрыгнул из постели.

– Ты голый, Чет,– сказала Эбби.

Я тут же нырнул обратно.

– Что… что…

– Мы с доктором тебя раздели,– пояснила она.– Он помог мне перенести тебя сюда.

– С доктором?

Мое замешательство становилось все сильнее и сильнее. Я поднес руку к голове, и мои пальцы коснулись ткани. Ощупав всю голову, я обнаружил, что она обмотана бинтами и еще чем-то вроде пластыря.

– Что за черт? – спросил я.

– В тебя стреляли.

Тогда я все вспомнил. Машина остановилась, я открыл дверь, зажегся свет, потом раздался выстрел, и я -увидел дырку с трещинами в лобовом стекле, у меня зашевелились волосы; потом – крик Эбби, и наконец резкая тьма, как будто я смотрел телевизор и у него внезапно погас экран.

Я затрепетал, ощутив настоящее благоговение перед самим собой.

– Значит, в меня стреляли?

– В голову,– уточнила она.

Это вдруг показалось мне невозможным.

– Нет, нет,– возразил я.– Если бы мне выстрелили в голову, я бы умер. Или, по крайней мере, находился бы сейчас в больнице.

– Пуля только содрала кожу.

– Содрала кожу?

Какой ужас.

– Она не попала тебе в голову,– терпеливо объясняла Эбби.– Она просто как бы скользнула сбоку. Вот здесь, над твоим левым ухом.

Я дотронулся до головы над левым ухом и почувствовал очень сильную боль. Под повязками моя голова отозвалась на прикосновение резким «бам-м-м».

– Ох,– выдохнул я и оставил свою голову в покое.

– Доктор сказал, что пуля сорвала немного кожи и оставила крошечную вмятину на твоем черепе, но ты будешь…

– Вмятину?

Все мое участие в диалоге ограничивалось изумленным повторением отдельных слов Эбби. Но я слышал сразу столько всего, повергавшего меня в недоумение, что просто не знал, о чем спросить в первую очередь.

– Просто маленькая вмятина,– повторила она успокаивающе.– Почти незаметная. Доктор сказал, чтобы ты полежал в постели день или два, а потом какое-то время старался не перенапрягаться, вот и все.

– И можно не ложиться в больницу?

– Конечно. Честное слово, Чет, это совсем легкая рана. Доктор сказал, что пролетевшая пуля сразу как бы прижгла ее, к тому же она сильно кровоточила, и кровь ее промыла, и поэтому…

– Я не хочу ничего об этом слышать,– прервал я ее. Потом осторожно приложил руку к голове – впереди, не слева – и сказал: – Больно.

– Доктор дал мне таблетки для тебя.

Эбби вышла.

Пока ее не было, у меня наконец появилось свободное время, чтобы немного разобраться в ситуации, и когда Эбби вернулась, я уже обдумал несколько вопросов, которые хотел бы задать ей. Я проглотил две маленькие зеленые таблетки, запил их водой, вернул ей стакан, поблагодарил и спросил:

– А полиция?

– Что полиция?

Она поставила стакан на столик и присела на край кровати.

– Ты их не вызывала?

– Боже праведный, нет,– ответила она.

– Боже праведный, нет? Боже праведный, почему нет?

– Потому что мафия пыталась убить тебя,– объяснила Эбби.

Я опять пришел в замешательство.

– Прошу прощения,– пробормотал я,– но мне кажется, что это как раз чертовски подходящая причина, чтобы их вызвать. Хотя бы потому, что только так можно получить защиту полиции.

Она покачала головой.

– Чет, ты разве не знаешь, что происходит, когда мафия кого-то преследует, а он обращается в полицию за защитой?

– Он эту защиту получает,– ответил я.

– Нет. Чаще всего его выбрасывают из окна. Ты что, никогда не слышал о взяточничестве? О подмазках? О купленных полицейских? Ты думаешь, Томми мог заниматься букмекерством на виду у всего Манхэттена, и полиции при этом постоянно не платили? Ты думаешь, что в распоряжении боссов Томми нет легавых, которым регулярно платит мафия?

– Да брось,– сказал я.– Ты опять впадаешь в паранойю. Ты все время…

– В последний раз, после того как ты это говорил,– напомнила она,– ты едва не получил пулю в голову.

Мне стало не по себе, хотя, конечно, это было нелепо. Смешно принимать всерьез такие вещи, это вроде старого суеверия насчет третьего, прикуривающего от одной спички. А с другой стороны, ведь сколько людей тем не менее зажигают новую спичку для третьей сигареты? Таких сотни. И я – один из них.

И все-таки то, что она говорила, в самом деле казалось мне довольно диким. В меня стреляли. В голову. Как я вообще могу думать о том, чтобы не обращаться в полицию?

– Что же мне тогда делать? – спросил я.– Боже мой, да они снова примутся стрелять, как только опять меня увидят. Я не могу пойти ни домой, ни на работу, я не могу даже пройтись по улице.

– А тебе и не надо этого делать,– успокоила она.– Доктор сказал, что ты должен оставаться в постели, так что оставайся здесь, и будешь в полной безопасности. Никто ведь не знает, что ты здесь. Никто даже не знает, что я здесь.

– Ну да,– согласился я.– Я буду лежать здесь два дня, а потом пойду, и меня застрелят.

– Нет, не застрелят, Чет,– уговаривала она.– К тому времени они прекратят тебя преследовать.

– Очень приятно это слышать. Правда, у меня есть кое-какие сомнения.

– Да не сомневайся,– сказала она.– Ты только задумайся об этом на минутку.

– Лучше не надо.

– Чет, не будь глупеньким. Спроси себя, почему они пытались тебя убить?

– Я не хочу задавать себе такие вопросы. Я не хочу об этом думать.

– Ответ заключается вот в чем,– не отставала она.– Они все еще думают, будто ты имеешь отношение к смерти Томми. Они думают, что ты работаешь на этого Наполи, или как его там, и что ты убил Томми. Поэтому они хотят отплатить Наполи, убив тебя.

– Наполи?

– Это они так думают,– пояснила она.– Глаз за глаз.

– Да, но это мой глаз, а не его.

– Но что, если они узнают,– продолжала она,– что ты не имеешь никакого отношения к убийству Томми? Тогда они больше не будут тебя преследовать.

– Дай Бог,– вздохнул я.– Только как же они узнают эту хорошую новость?

– От меня,– ответила она.

– От тебя?

– Я же собираюсь выяснить, кто убийца. Я все еще думаю, что Луиза имеет к этому какое-то отношение…

– Не имеет.

– В любом случае я уверена, что она действовала не одна. В этом деле, разумеется, замешан мужчина, который нажал на курок. Его-то я и собираюсь найти.

– Неужели?

– Да. Его арестуют. Тогда мафия тоже узнает, что это не ты, и они оставят тебя в покое.

Я покачал головой.

– Я что-то не понял,– сказал я ей.– Значит, в течение этих двух дней ты найдешь убийцу Томми, докажешь его вину и выдашь его полиции. И тогда гангстеры больше не будут пытаться меня убить.

– Правильно,– подтвердила она.

– Эбби…– Ее рука лежала на одеяле рядом с моим коленом, я накрыл ее ладонью и сказал: – Эбби, я не хочу, чтобы ты сомневалась в моем бесконечном уважении к тебе и так далее, но взгляни правде в глаза. Ты не детектив, ты только банкомет в «двадцать одно».

– Не волнуйся, Чет, я его найду,– пообещала она.

Потом Эбби встала, осторожно высвободив руку.

– Теперь спи. Мы еще поговорим завтра утром.

– Я не хочу спать.– сказал я.– Я не устал.

– Доктор сказал, что таблетки тебя усыпят.

Вообще-то таблетки меня уже почти усыпили, но я с этим боролся.

– Я не хочу спать,– уверял я.– Я не хочу говорить утром. Я хочу сейчас. Я хочу поговорить о…

– Чет,– перебила она,– извини, может, ты и не хочешь спать, но я хочу. Я собиралась принять душ, когда ты проснулся. Мне это действительно нужно. Я вымоталась, у меня все болит после того, как я помогала тащить тебя сюда, и я все еще липкая.

– Липкая? – переспросил я.

– Понимаешь, ты все залил своей кровью, Чет,– объяснила она.– Видел бы ты машину. Не знаю, что скажут люди из «Эвиса».

– Ох,– произнес я.

Неожиданно я почувствовал себя очень слабым и совсем сонным. Я моргал изо всех сил, потому что мои глаза очень хотели закрыться, а я хотел, чтобы они открылись.

– Я загляну к тебе, когда выйду из душа,– пообещала Эбби.– А утром мы поговорим. Что бы мы ни решили, Чет, это может подождать до утра.

– Хорошо.

Я больше не мог бороться, я засыпал. Лег поудобнее и натянул одеяло до подбородка.

– Пока,– пробормотал я.

– Пока,– ответила Эбби, и уже сквозь смеженные ресницы я увидел, как она остановилась в дверях, улыбаясь мне.

– У тебя классная задница,– сказала она и вышла.

Это меня чуть не разбудило опять. В течение нескольких секунд я смотрел на дверь, пока мои веки снова не отяжелели. Ну и манеры. Что ж, девушка работает банкометом в Лас-Вегасе. Вы же не станете ожидать, что она окажется непорочной, как Святая Дева. Нет, не святая, и не дева.

Мои глаза медленно закрывались, и тут я заметил, что подсчитываю месяцы. Сколько времени прошло с тех пор, как я был в постели с Ритой? Шесть месяцев? Семь. С тех пор, как она в последний раз отказалась поехать со мной на ипподром.

Это довольно много, семь месяцев. Я лежал, размышляя обо всем этом, прислушиваясь к плеску воды в душе, представляя себе женское тело, на которое льется эта вода, мечтая, что, может быть, когда-нибудь смогу любоваться этим телом; и так, пребывая в весьма хорошем настроении, что довольно странно для человека, в которого совсем недавно выпустили несколько пуль, постепенно и плавно я погрузился в спокойный сон без сновидений и не просыпался до тех пор, пока Эбби не закричала.