Текст книги "Кто-то мне должен деньги"

Автор книги: Дональд Эдвин Уэстлейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

14

Я сел, огляделся по сторонам и обнаружил, что в комнате помимо меня находится незнакомый мужчина с пистолетом. Он стоял буквально в шаге от двери.

Лампа не горела, но серый дневной свет пробивался сквозь задернутые шторы, и, к сожалению, я его разглядел.

На нем были шляпа и плащ, в руке, как я уже говорил, он держал пистолет, и этот пистолет был направлен на меня; и глаза его, холодные и тусклые, тоже смотрели на меня.

Эбби снова закричала, потом что-то разбилось. У нее были неприятности, но я ничем не мог ей помочь. Проку от меня все равно было как от мертвого, поэтому я не стал даже пытаться ничего предпринимать.

В соседней комнате опять что-то разбилось. Затем раздался незнакомый мужской голос, вернее рев, и в нем прозвучали гнев, удивление и боль. Человек у двери раздраженно обернулся, затем снова уставился на меня и помахал пистолетом.

– Не двигайся,– сказал он хриплым полушепотом.

Не двигаться? Разве он не собирается застрелить меня в любом случае? Разве не он стрелял в меня вчера? Если нет, то что он делает здесь? Что делает здесь его пистолет? Что делает его друг с Эбби?

Трах! Мужчина в соседней комнате взревел еще громче.

Что делает Эбби с его другом?

Мужчина с пистолетом тоже хотел это знать. Он отступил на шаг с очень раздраженным видом и как раз собирался выглянуть в дверь, когда мимо нее пролетела настольная лампа. Мы оба услышали, как она разбилась, а потом разбилось что-то еще не то в гостиной, не то рядом, в коридоре, а Эбби и тот, кто был с ней в комнате, одновременно завопили. Мужчина с пистолетом рявкнул на меня:

– Сиди на месте, ясно? Если не хочешь, чтобы ничего с тобой не случилось.

– Я хочу, чтобы ничего со мной не случилось,– сказал я, надеясь, что это всего лишь грамматическая ошибка.

– Тогда оставайся на месте,– повторил он.– Не вставай с этой кровати.

– Можете на это рассчитывать,– заверил я его, но, похоже, он меня не услышал.

Он уже вышел и стоял в холле. Бросив напоследок взгляд в мою сторону и взмахнув пистолетом, он двинулся к двери гостиной.

В течение минуты ничего не происходило, но уж затем началось полное безумие. Грохот удвоился, утроился, все это чем-то напоминало день Святого Патрика на Третьей авеню.

И вдруг – резкая тишина.

Я прислушался. Тишина? Тишина.

Что произошло? Что происходит? Что случилось с Эбби?

Я должен был выйти, говорил я себе. Неважно, мог я встать с кровати или нет, не имеет значения, что я был раздет, безоружен и слишком слаб, чтобы передвигаться; я должен был выйти туда и сделать все от меня зависящее, чтобы помочь ей. Если что-то случилось с Эбби…

И тут она сама влетела в комнату, наткнулась на комод, развернулась и закричала на парня, который ее втолкнул:

– Ты, вонючий ублюдок!

Волосы взлохмачены, косметика размазана, одежда смята – все в беспорядке. Потрясающее, безумно-прекрасное видение, самое прекрасное, которое я когда-либо встречал в жизни.

Мой дружок с пистолетом вошел в дверь, наставил пистолет на Эбби, как будто указывал на нее пальцем, и заявил:

– Ты вовсе не леди.

– Зато ты джентльмен,– огрызнулась она.

Она отвернулась от него и подошла ко мне.

– Как ты, Чет? – спросила она.– Они тебе ничего не сделали?

Я лежал, вытянувшись, на спине, одеяло подоткнуто со всех сторон. Моргая, я смотрел на нее и чувствовал себя круглым дураком.

– Как ты? – сказал я.– Они что-нибудь сделали…

– Эти? – произнесла она с глубочайшим презрением.

Мужчина с пистолетом заговорил снова:

– Леди, ты в своем уме? Мой напарник, видно, свихнулся, раз дал тебе волю. Гляди, что ты с ним сделала. Да будь я на его месте, я б тебя сразу пристрелил, как бешеную собаку. Не пойму, ты чокнутая, что ли?

– Вы силой ворвались сюда…– закричала она, устремляясь к нему, готовая снова броситься в драку.

По его лицу я понял, что на этот раз, пожалуй, в лучшем случае ее стукнут пистолетом по голове, поэтому я потянулся к ней, схватил ее за руку и попросил:

– Эбби, остынь.

Она дергалась, пытаясь вырвать руку.

– Эти люди думают, что они могут…

– Они могут, Эбби,– сказал я.– У них пистолеты. Не испытывай их терпения.

– Верно,– кивнул мужчина с пистолетом.– Ты слушай его, леди, он дело говорит. Ты испытываешь наше терпение, а тебе этого не надо делать. Тебе надо мозгами чуточку пошевелить, подумать кое о чем. Например, о том, что если мы не хотим причинять вам обоим лишние неприятности, так зачем же заставлять нас?

– Это так,– подтвердил я.– Это именно так.

Я подергал Эбби за руку, как дергают шнур звонка, и сказал:

– Эбби, пока они не хотят нас убивать, иначе бы они это уже сделали. Присядь, пожалуйста, и давай послушаем, чего же они хотят.

– Хорошая мысль, приятель,– сказал этот тип с пистолетом.– Присядь-ка сюда на кровать, леди, и давай поговорим как приличные люди, а не как кучка психованных идиотов.

Эбби, чье внимание мне наконец удалось привлечь, возмущенно повернулась ко мне.

– Эти двое силой ворвались в квартиру, просто силой ворвались. И что же, все это терпеть?

– Когда у них в руках пистолеты – да. Да, ты будешь это терпеть. По крайней мере, до тех пор, пока мы не узнаем, в чем дело.

Тут я заметил какое-то движение у двери.

Я моргнул.

Там стоял другой бандит. Левый рукав его белой рубашки был оторван напрочь, то есть вообще отсутствовал. Не хватало также нескольких пуговиц, а карман висел на одной нитке. На этом парне были черные брюки, причем правая штанина оказалась разорвана от колена до низа. Прямо над его левым глазом виднелась кровоточащая ссадина, а к правой щеке он то и дело прикладывал влажную тряпку. Картину дополняли страшно всклокоченные длинные темные волосы, как у Стэна Лорела, и в целом он имел вид человека, который только что выбрался из-под обломков потерпевшего крушение поезда.

– Боже мой!;– воскликнул я.

Ошеломленно глядя на Эбби, парень слабым голосом проговорил:

– Ты сломала мне коронку.

– Так тебе и надо,– огрызнулась Эбби.

– Я не могу поверить.– Он повернулся к своему напарнику с пистолетом и сообщил:

– Ральф, она сломала мне коронку. На переднем зубе.

Он открыл рот и, не переставая прижимать к щеке мокрую тряпку, показал на один из своих зубов свободной рукой. С открытым ртом он продолжал:

– Кы гнаешь, хколько хне хтоила эха коонка? Кы оохще хоть хебе хредставляешь?

– Вы ворвались сюда силой,– твердила Эбби.– И заслуживаете все, что получили.

– Ральф,– говорил между тем раненый, все еще держа рот открытым и указывая на зуб,– я ее угью. Я ее уникхожу. Я хейхяс гзогвусь!

– Возьми себя в руки, Бенни,– проворчал Ральф.– Ты знаешь, что сказал Сол. Он хочет поговорить с этими двоими.

– Сол? – переспросил я.– Соломон Наполи?

Ральф повернулся и взглянул на меня.

– Он самый, приятель.

И ткнул в мою сторону кривым пальцем.

– Пора тебе отсюдова вылезать. Сол ждет.

Я отпустил руку Эбби и хотел встать, но она сама теперь вцепилась в мою руку, села на кровать, слегка облокотилась на подушку, прикрывая мою голову, и наклонилась, заслоняя меня так, что я мог только выглядывать поверх ее правой груди, после чего повернулась к Ральфу и объявила:

– Ему нельзя вставать. Доктор сказал, что ему нельзя вставать целую неделю. В него стреляли прошлой ночью.

– Знаем,– сказал Ральф.– Мы это видели. Как раз об этом Сол и хочет с ним поговорить.

– Вы видели это? – переспросил я, но мой вопрос был заглушен возгласом Эбби, которая упрямо повторила:

– Мне неважно, кто хочет видеть Чета, его нельзя поднимать.

– Заткнись, леди,– не выдержал Ральф.– Я уже тобой сыт по горло.

– Да все в порядке, Эбби,– сказал я, барахтаясь, чтобы выбраться из защитного кольца.– Я уже нормально себя чувствую, я могу встать. Если только не двигаться слишком быстро, то все будет хорошо, я уверен.

И я сел.

Эбби дотронулась до моего плеча. Она выглядела озабоченной.

– Ты думаешь, Чет? Но доктор сказал…

– Оставь его в покое, леди,– перебил ее Ральф.– Он знает что делает.

Она ответила ему убийственным взглядом, но на этот раз ничего не сказала.

Я спросил:

– Где моя одежда?

– Она была вся залита кровью,– объяснила Эбби.– Я сбегала и отнесла ее в химчистку сегодня утром.

Ральф подошел к кладовке, открыл ее и стал вытаскивать все, что попадалось под руку.

– А вот эти шмотки? – спросил он и швырнул всю кучу мне на кровать.

– Это не мое. Это принадлежало Томми.

– Все равно ты можешь это надеть.

Хотел ли я надевать вещи убитого человека? Я посмотрел на Ральфа, чувствуя себя совершенно беспомощным, и ничего не сказал. А он тем временем подошел к комоду и начал выдвигать ящики. Швырнул мне белье, носки и сказал:

– Ну вот. Теперь одевайся.

– У Томми была совсем другая фигура,– возразил наконец я.

– А ты не застегивайся на все пуговицы,– посоветовал он.

Я взглянул на одежду, на Ральфа, снова на одежду, на Эбби, снова на одежду. Похоже, у меня не было выбора.

Эбби спросила:

– Чет, ты уверен, что ты это выдержишь?

Я не был уверен, но ответил:

– Конечно. Я прекрасно себя чувствую.

– Вставай, леди,– приказал Ральф.– Дай ему подняться.

Эбби неохотно встала. Она обеспокоенно взглянула на меня и сказала:

– Я отвернусь.

Что она и сделала, после чего скрестила на груди руки и мрачно заявила, обращаясь к Ральфу:

– Если с ним что-нибудь случится, вся ответственность ляжет на вас.

– Конечно, леди.

Я откинул одеяло, удивившись тому, какое оно тяжелое. Опустил ноги на пол, встал и сразу упал. У меня совершенно исчезло чувство равновесия, и почему-то я вообще не владел своим телом. Я просто опрокинулся, как утенок в тире.

Эбби, разумеется, услышала, как я хлопнулся на пол. Она резко обернулась и выкрикнула мое имя, но я гораздо лучше расслышал полушепот Бенни:

– Он притворяется, Ральф. Давай ему врежем.

– Со мной все в порядке,– сказал я.– Я могу встать.

Я уперся руками, голова и плечи приподнялись, но затем мои руки подломились, и я приземлился на собственный нос, сделав «рыбку».

– Черт тебя возьми,– пробурчал Ральф.

– Он же не может! – вскричала Эбби.– Он ранен, разве вы не видите? Вам что, нравится смотреть, как он падает на пол?

– Мне нравится,– согласился Бенни.– Я бы хотел посмотреть, как он падает из окна.

– Заткнись, Бенни,– оборвал его Ральф.– О'кей, леди, мы его больше не тронем. Но говорить-то он может, так?

– Я могу говорить,– сообщил я полу.

– Вот и хорошо. Давай, Бенни.

Чьи-то руки обхватили меня, подняли, пол отдалился, и меня бросили на кровать, как тюк с бельем. Кровать спружинила, я подскочил разок и остался лежать. Одеялом меня, должно быть, накрыла Эбби.

Ральф сказал:

– Гляди за ними, Бенни, но ничего не делай.

Бенни что-то проворчал.

Я в этот момент переворачивался на спину, что оказалось медленным и болезненным процессом. Я успел перевернуться как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ральф выходит за дверь. Бенни хмуро на меня смотрел.

Эбби спросила:

– Ты голодный?

– Да,– ответил я.– Я очень голодный.

– Я принесу тебе что-нибудь.– Она встала с кровати и направилась к двери.

Бенни загородил ей дорогу.

– Куда это ты идешь?

– На кухню,– ответила она холодно.

Я вмешался:

– Не беспокойся. Зато я никуда не ухожу.

Он уставился на меня.

– Лучше и не пытайся.

Затем, обращаясь к Эбби, сказал:

– А за тобой я пригляжу.

Она не удостоила его ответом, молча вышла из комнаты, а Бенни пошел за ней.

С минуту я мрачно размышлял в одиночестве, а потом заметил телефон на столике у кровати.

Позвонить в полицию? Я вспомнил, что Эбби говорила про легавых, но, поразмыслив, решил, что рискнуть все-таки стоит. Терять мне было уже нечего.

Я протянул руку, снял трубку и услышал:

– … мог сказать нам… Секундочку, босс.

– Хорошо.

Трубка того аппарата, что стоял на кухне, негромко стукнула о стол. Очень осторожно я опустил трубку на рычаг, лег, укрылся до подбородка, сложил руки на груди, устремил взгляд в потолок и постарался принять совершенно невинный вид.

В комнату вошел Ральф. На лице его было написано отвращение. Даже не взглянув на меня, он обошел кровать, дотянулся до телефонной розетки возле столика и вырвал шнур. Затем выпрямился, покосился на меня и заметил:

– У тебя мозгов совсем нет.

Я был сконфужен.

Он покачал головой, повернулся и вышел.

Минут через пять пришла Эбби с подносом. За ней следовал Бенни. Он опустился на стул в дальнем углу, а Эбби поставила поднос на край кровати, затем помогла мне сесть, подсунула под спину подушки и переставила поднос мне на колени.

Прозрачный куриный бульон. Хлеб с маслом, два кусочка. Чай с лимоном. Блюдечко ванильного мороженого.

Я съел все, что было передо мной, а Эбби сидела на краю кровати и с одобрением наблюдала.

Один раз, оторвавшись ненадолго от еды, я спросил:

– Сколько времени я проспал? Сегодня ведь четверг?

– Да. Ты проспал весь день. В какой-то момент я боялась, что ты умираешь: ты лежал и совсем не шевелился.

– Отец, наверное, беспокоится,– сказал я.– Я всегда звоню ему, когда…

– Я позвонила ему и сообщила, что с тобой все в порядке. Я не могла ему сказать, где ты находишься, вдруг кто-то станет давить на него, ну я и дала ему понять, что ты вроде как ночи проводишь со мной. Так что он не волнуется за тебя.

Бенни, по всей видимости, не прислушивался к нашему разговору. Я взглянул на нее.

– Ночи провожу, а?

Эбби шлепнула меня по колену, накрытому одеялом.

– Ты еще слишком слаб, чтобы думать о таких вещах,– сказала она и улыбнулась.

– Я скоро поправлюсь,– пообещал я, и тут подошел Ральф.

Эбби повернулась к нему.

– Что дальше?

– Ждем,– ответил он.

– Чего?

– Сола.

– Он придет сюда? Соломон Наполи? – спросил я.

– Ага,– сказал Ральф.– Он хочет с тобой поговорить.

К тому времени, когда позвонили в дверь, почти час спустя, я чувствовал себя так, словно моя голова уже начала разваливаться на куски. Эбби сидела рядом со мной на кровати. Услышав звонок, я часто заморгал и схватил ее за руку, и мы нервно улыбнулись друг другу, что, как предполагалось, должно было нас приободрить.

В прихожей зазвучали голоса, потом вошел Ральф, а следом за ним еще трое.

Несмотря на все мое волнение, я сразу же понял, кто из них Соломон Наполи. Двое других были просто бандитами, те же Бенни и Ральф, только получше одетые. А тот, который шел между ними, и был Соломоном Наполи.

Я невольно засмотрелся на него. Ростом он достигал не более полутора метров, и его голова едва доставала до плеча любому из тех парней, что прикрывали его с флангов. Он был одет в строгий костюм, будто собрался в оперу на премьеру. Но особенно поразила меня его голова, которая казалась слишком большой по сравнению с телом, но не настолько, чтобы выглядеть несоразмерно, а как раз в той мере, чтобы придавать ему импозантный, властный, внушительный вид. Необыкновенно благородная голова с густой шапкой волос, тяжеловатая челюсть, великолепные белые искусственные зубы, прямой, уверенный взгляд, приятный легкий загар. Ему было, пожалуй, около сорока. В целом он производил впечатление человека, постоянно поддерживающего себя в форме с помощью игры в мяч и вообще привыкшего относиться к себе с уважением.

И к тому же он улыбался! Он вошел, улыбаясь, как политический деятель, открывающий предвыборную кампанию, его зубы сверкали, в глазах светился живой интерес ко всему, что они видели, а походка была упруга и тверда. Его телохранители остановились в дверях, а он прошел к кровати и протянул руку, звонким голосом обращаясь к Эбби:

– Мисс Маккей! Как поживаете? Я был очень высокого мнения о вашем брате. Какое горе, какое горе.

Сквозь свое собственное оцепенение я заметил, что Эбби тоже была зачарована. Ее ладонь выскользнула из моей, она медленно встала, пожала его протянутую руку и неуверенно произнесла:

– Э… благодарю вас. Спасибо.

Он отключил ее, подключил меня. Мной полностью владело ощущение, что он проделывает именно это. Продолжая держать Эбби за руку, он взглянул мимо нее на меня, и его улыбка и взгляд полностью парализовали мою волю.

– А как наш больной?

– Вроде ничего,– пробормотал я.

– Хорошо. Хорошо.– Он выключил меня, подключил Эбби: – Дорогая моя, вы не могли бы посидеть в гостиной, всего несколько минут? Нам с Честером необходимо кое-что обсудить. Мы вас не задержим. Ральф!

– Здесь, босс,– отозвался Ральф, и его голос рассеял чары.

До этого момента я был абсолютно загипнотизирован Наполи, его обаянием, его магнетизмом, заполнявшим всю комнату. И до тех пор, пока Ральф не произнес: «Здесь, босс»,– я не помнил, кто этот человек на самом деле. Соломон Наполи. Гангстер.

А я должен был бы это помнить. Ради себя самого я должен был это помнить.

Ножиданно я испугался вдвое сильнее, чем раньше. Если бы он оказался обыкновенным бандитом с сигарой в зубах, если бы он принялся угрожать мне, конечно, я боялся бы, но я хотя бы понимал его, хотя бы точно знал, с кем имею дело. А так… Я вспомнил, что и Сид Фалько нисколько не был похож на гангстера, и это как раз и казалось самым страшным. А теперь передо мной был босс Сида. Супер-Сид.

Я снова натянул одеяло до подбородка и стал ждать, что будет дальше.

Ральф проводил Эбби из комнаты (прежде чем покинуть меня, она оглянулась с обеспокоенным видом), и я остался совсем один в бассейне с крокодилами. Кто-то из бандитов поставил стул рядом с кроватью, Соломон Наполи сел, и все закрутилось.

– Я полагаю, ты легко отделался, Честер,– сказал он.

В его улыбке сквозило сочувствие, но я не очень-то ему верил.

– Думаю, да,– осторожно согласился я.

Он спросил:

– Кто бы мог в тебя стрелять, Честер? – Теперь в его улыбке ясно читалось желание помочь мне.

Я не поддавался.

– Я думаю, люди, на которых работал Томми.

– Зачем бы им это делать? – с вежливым любопытством осведомился он.

Я покачал головой.

– Я не знаю. Возможно, они думают, что я имел какое-то отношение к убийству Томми.

Может ли улыбка быть угрожающей? Может ли она превратиться в сверкающий оскал, как будто вас вот-вот укусят? Наполи откинулся на спинку стула. Выражение его лица снова изменилось, и он сказал:

– Честер, я очень занятой человек. Я должен быть в Музее современных искусств через…– он взглянул на часы,– сорок минут, на собрании совета попечителей. Пожалуйста, прими как должное, что мы уже знаем о твоей роли, о роли Фрэнка, и никакая невинная ложь с широко открытыми глазами ничего не изменит. Есть несколько деталей, которые я хотел бы от тебя узнать, после чего я обещаю, что ты не будешь считать меня неразумным человеком. Ты знаешь, что люди Дробла за тобой охотятся, и не требуется большого ума, чтобы понять: под моим крылом для тебя в данный момент самое безопасное место.

Я закрыл глаза.

– Что ж, стреляйте,– предложил я.– Я в самом деле больше не могу.

И мне казалось, что я действительно так думаю.

Ничего не произошло. Я лежал на спине, голова на подушке, глаза закрыты, руки сложены на груди – можно сказать, уже приготовился,– но абсолютно ничего не произошло.

Что ж, следующий ход зависел не от меня. Я свое слово сказал.

Наполи произнес:

– Честер, ты меня не впечатляешь.

Я продолжал лежать, по-прежнему не открывая глаз. На секунду мной овладело безразличие полного отчаяния, но оно уже отступало под напором неистребимой любви к жизни, и я чувствовал, что снова начинаю нервничать. Теперь оставаться отчаявшимся было уже делом техники. Но все равно я не мог пока придумать ничего другого.

В голосе Наполи наконец прорвалось раздражение. Он сказал:

– Это нелепо. У меня тридцать пять минут, чтобы добраться… Честер, я вовсе не обязан возиться с тобой. А я даю тебе шанс.

– Шанс? – повторил я, все еще не открывая глаз, потому что знал, что если я буду его видеть, то не смогу говорить. С закрытыми глазами – это все равно что разговаривать по телефону, а по телефону я могу говорить с кем угодно. Поэтому, оставив глаза закрытыми, я воскликнул: – Вы это называете дать мне шанс? Вбили себе в голову неизвестно что насчет меня, называете меня лжецом, присылаете людей, чтобы они угрожали мне оружием. Да Боже мой, вы и сами угрожаете мне, вы думаете…

– Минутку…

– Нет!

К этому моменту я уже метался по кровати, размахивая руками, но глаза продолжал держать плотно закрытыми.

– С тех самых пор, как убили Томми,– орал я,– один чертов дурак за другим приходит за мной с пистолетом. Меня никто и не спрашивает. Все знают так чертовски много, зачем им меня спрашивать, все ведь такие чертовски умные. Сначала эти комики в гараже, потом Эбби, потом тот, который стрелял в меня, теперь вот вы. Да вы все понятия не имеете, что вы делаете! Но вы все такие чертовски самоуверенные, знаете…

– Говори тише!

– Черта с два! С меня хватит! Я…

И тут я замолк, потому что мой рот был зажат чьей-то рукой, и я больше не мог говорить. Рука зажимала также и мой нос, и я больше не мог дышать. Мои глаза открылись.

Надо мной стоял один из приехавших с Наполи бандитов. Его рука упиралась в мое лицо. Он слегка наклонился, вдавливая мою голову в подушку. Я моргнул и взглянул поверх его пальцев на Наполи.

Соломон Наполи наконец перестал улыбаться. Теперь он изучающе смотрел на меня, сложив руки и небрежно поглаживая подбородок одним пальцем. Казалось, он что-то обдумывает.

Мне не хватало воздуха. Я замычал.

– Заткнись,– сказал он небрежно и снова вернулся к своим мыслям.

– М-м… м-м-м… м-м-м-м…– мычал я.

– Возможно,– проговорил он.– Возможно, все-таки существует иное объяснение.

Все вокруг становилось темно-красным. В глубине моего черепа нарастал какой-то рев. Я заметался, как рыба на дне лодки.

Наполи нацелился на меня пальцем, которым до того гладил подбородок.

– Это тебе не поможет,– бросил он.– Веди себя тихо и дай мне подумать.

– М-м… м-м-м… м-м-м-м!…– ответил я.

– Мы видели тебя с Фрэнком Тарбоком,– рассуждал он.– Мы проследили за тобой и теми парнями от твоего дома. А теперь ты называешь их комиками, как будто ты не знаешь Фрэнка, не работаешь на него и вообще не имеешь к нему отношения. Возможно ли это?

Я слабо поскреб ногтями по руке, перекрывшей мне воздух. Откуда-то издалека, сквозь красный туман, на меня поверх своей руки равнодушно смотрел бандит. Я попытался дернуть его за мизинец, но он, похоже, даже не заметил этого.

Наполи все еще говорил – медленно, задумчиво, рассудительно. Я уже не мог разобрать слов: рев, стоящий у меня в голове, был слишком громок, он заглушал все другие звуки. Правда, сквозь сгущающуюся тьму я все еще мог видеть его, видеть, как открывается его рот, как хмурится его бровь в раздумье, как его глаза смотрят вдаль. Здорово он выглядел, но красный туман все сгущался, и мне уже трудно было хорошенько его рассмотреть.

Моя голова превратилась в шар, в красный шар, который все раздувался и раздувался, все раздувался и раздувался, давление внутри росло, оно все росло, давление росло и росло.

Последним, что я слышал, был грохот, раздавшийся, когда этот шар взорвался.