Текст книги "Власть пса"

Автор книги: Дон Уинслоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

Все здесь, чтобы отдать последний долг Аньелло Демонти и попытаться разнюхать, как теперь повернется дело, когда он умер. Всем понятно, все зависит от того, кого Калабрезе поставит на пост помощника босса. Ведь теперь, когда есть вероятность, что Поли упрячут за решетку, новый помощник босса вскоре и станет главным боссом. Если Поли выберет Коццо, тогда в Семье будет мир. Но если кого-то другого... Тогда берегись. Потому все эти гангстеры и явились – разузнать, что к чему.

Все они тут.

За одним – самым главным – исключением.

Тут нет Большого Поли Калабрезе.

Персик просто не может этому поверить. Все ждут, когда подъедет длинный черный лимузин Калабрезе, чтобы могла начаться церковная служба, но машины нет. Вдова в ужасе и растерянности: что же теперь делать? И наконец Джонни Коццо берет на себя роль распорядителя.

– Давайте начинать, – говорит он.

– Человек не приезжает на похороны своего помощника? – удивляется Персик после службы. – Так неправильно. Совсем неправильно.

Он поворачивается к Кэллану:

– А тебя я рад видеть. Куда ты, хрен дери, запропастился?

– Да я так, неподалеку.

– Неподалеку от меня тебя не было.

Кэллан не в том настроении.

– Я не личная собственность макаронников.

– Ну-ну, ты поосторожнее пасть разевай.

– Хватит тебе, Джимми, – вмешивается О'Боп. – Он хороший парень.

– Значит, ты теперь, – поворачивается Персик к Кэллану, – как уж там, плотник, мне говорили?

– Да.

– Слыхал я про одного плотника, его к кресту приколотили.

– Когда явишься за мной, Джимми, – говорит Кэллан, – то приезжай на катафалке, потому что в нем тебя и увезут обратно.

Между ними втискивается Коццо.

– Ну какого черта? – спрашивает он. – Желаете, чтоб у ФБР было еще больше записей? Чего вы теперь хотите им подарить? «Альбом Джимми Персика – запись вживую»? Я хочу, приятели, чтобы теперь вы держались вместе. Ну-ка пожмите друг другу руки.

Персик протягивает руку Кэллану.

Кэллан принимает ее, и Персик другой рукой притягивает Кэллана к себе.

– Прости, приятель. Это все напряжение. Все горе.

– Знаю. И ты меня прости.

– Я люблю тебя, ты, хренов тупица-ирлашка, – шепчет Персик ему на ухо. – Хочешь уйти, ну и ладно. Проваливай. Отправляйся мастерить свои шкафы, столы и всякую там ерунду и будь счастлив. Жизнь коротка, и человек должен быть счастлив, пока может.

– Спасибо, Джимми.

Персик отпускает Кэллана и громко говорит:

– Развяжусь с наркотой, и закатим пирушку, о'кей?

– О'кей.

Кэллана приглашают на поминки вместе со всеми, но он отказывается.

Он отправляется домой.

Находит местечко для парковки, поднимается по лестнице, пережидает у двери с минуту, набираясь храбрости, прежде чем повернуть ключ и войти.

Шивон дома.

Сидит в кресле у окна и читает книгу.

А когда видит его, начинает плакать:

– Я думала, ты не вернешься.

– А я не знал, останешься ты у меня или нет.

Наклонившись, Кэллан обнимает ее.

Шивон крепко прижимается к нему. Когда она отпускает его, он говорит:

– Я подумал, давай пойдем и купим рождественскую елку!

Они выбирают красивую. Хотя невысокенькую и редковатую. Не самая лучшая елка, но она им нравится. Они ставят какую-то затасканную рождественскую музычку и весь вечер украшают елку. И даже не знают, что новым помощником босса Большой Поли Калабрезе назвал Томми Беллавиа.

Они являются к нему на следующий вечер.

Кэллан шагает домой с работы, джинсы и башмаки у него в опилках. Вечер холодный, и он поднял воротник куртки и натянул шерстяную шапку поглубже на уши.

А потому не видит и не слышит машину, пока та не тормозит рядом с ним.

Опускается стекло.

– Залезай.

Пистолета не видно, нет, никакого ствола не высовывается в окошко. Да это и ни к чему. Кэллан знает: рано или поздно ему все равно придется сесть в машину – если не в эту, так в другую, и потому он залезает. Плюхается на переднее сиденье, поднимает руки и не протестует, когда Сол Скэки, расстегнув его куртку, обхлопывает ему подмышки, спину и ноги.

– Значит, правда, – заключает Скэки, закончив осмотр. – Ты теперь гражданский.

– Да.

– Гражданин, значит, – продолжает Скэки. – А это что еще за дерьмо? Опилки?

– Ну да.

– Черт, все пальто себе извозил.

А пальтишко, думает Кэллан, ничего себе, красивое. Стоит, поди, не меньше пяти штук.

Скэки заворачивает на вестсайдское шоссе, направляясь к окраине, и тормозит под мостом.

Самое то местечко, мелькает у Кэллана, чтобы всадить пулю в человека.

И очень удобно – река рядом.

Он слышит, как бешено стучит у него сердце.

И Скэки тоже слышит это.

– Нечего пугаться, дружище.

– Сол, чего ты от меня хочешь?

– Одну последнюю работу.

– Я больше этим не занимаюсь.

Кэллан смотрит через реку на огни Джерси. Может, нам с Шивон стоит переехать в Джерси, думает он, подальше от всего этого дерьма. Гуляли бы там по берегу реки и смотрели на огни Нью-Йорка.

– А у тебя, приятель, нет выбора, – значительно говорит Скэки. – Ты или с нами, или против нас. А позволять тебе быть против нас слишком опасно. Ты у нас, Кэллан, настоящий Малыш Билли. Я про то, что ты с самого первого дня показал, что ты малый мстительный. Правильно? Припоминаешь Эдди Фрила?

Да, Эдди Фрила я припоминаю, думает Кэллан.

Помню, я боялся за себя, боялся за Стиви, и пистолет как-то сам собой выскочил и выстрелил, будто действовал кто-то другой. И помню выражение в глазах Эдди Фрила, когда пули вонзились ему в лоб.

И помню, что мне тогда было всего семнадцать.

И я бы отдал все на свете, только чтобы находиться в тот день где-то еще, а не в том баре.

– Кое-кому, приятель, следует исчезнуть, – продолжает Скэки. – Но было бы неразумно, если б исчезнуть им помог кто-то из Семьи. Ну ты понимаешь.

Понимаю, подумал Кэллан. Большому Поли охота избавить Семью от ветви Коццо – убрать Джонни Боя, Джимми Персика, Персика Маленького, но он хочет с чистой совестью отрицать, будто это сделал он. Лучше взвалить все на бешеного ирландца. У ирландцев убийство в крови.

Конечно, у меня есть выбор, думает он. Шикарный такой.

Я могу убить, а могу умереть сам.

– Нет, – говорит он.

– Нет – что?

– Я больше не убиваю людей.

– Послушай...

– Нет. Желаешь убить меня – убивай.

И вдруг чувствует себя свободным, будто душа его уже в воздухе, парит над этим старым грязным городом, странствует между звезд.

– У тебя вроде девушка есть, а?

Бац.

Он снова на земле.

– У нее еще забавное такое имя, – продолжает Скэки. – Пишется типа не так, как произносится. Что-то ирландское, да? А-а, вспомнил – оно похоже на название ткани, из которой девушки носили раньше платья. Шифон? Как-то так?

Снова в этом грязном мире.

– Как думаешь, если с тобой что-то случится, ей вот так просто возьмут и позволят бежать к Джулиани пересказать все твои ночные откровения?

– Она ничего не знает.

– Ну да. Но кто же станет рисковать-то, а? Сам подумай.

Я ничего не могу поделать, думает Кэллан. Даже если я накинусь сейчас на Скэки, отниму у него пистолет и разряжу ему в рот – это я вполне могу, – Скэки – гангстер из банды, и меня пристрелят, а следом все равно убьют Шивон.

– Кого? – бурчит Кэллан.

Кого тебе надо чтобы я убил?

Телефон Норы звонит.

И будит ее. Ей ужасно хочется спать, она допоздна пробыла на свидании.

– Хочешь поработать на вечеринке? – спрашивает Хейли.

– Да нет, – отвечает Нора, удивляясь, что Хейли спрашивает об этом. Она уже давно не обслуживает вечеринки, такое осталось далеко в прошлом.

– Но вечеринка особенная, – настаивает Хейли. – Они просят нескольких девушек, но по одной на каждого. На тебя специальный вызов.

– Корпоративная рождественская вечеринка?

– Ну, можно сказать и так.

Нора смотрит на часы. 10:35 утра. Пора вставать, пить кофе и грейпфрутовый сок и отправляться в спортклуб.

– Давай соглашайся же, – настаивает Хейли. – Будет весело. Даже я пойду.

– А где это?

– И это тоже необычно.

Вечеринка в Нью-Йорке.

– Вот это елка так елка! – поворачивается Нора к Хейли.

Они стоят у катка на Рокфеллер-Плаза, рассматривая громадную елку. На площади толпятся туристы. По радио громко передают рождественские песнопения, звонит в колокольчики Армия спасения в костюмах Санта-Клаусов, разносчики с тележек громогласно зазывают покупать теплые каштаны.

– Видишь? – замечает Хейли. – Я же говорила тебе, будет весело.

И правда весело, признается себе Нора.

Пять девушек и Хейли прилетели первым классом ночным рейсом, их встретили на двух лимузинах в Ла Гуардиа и отвезли в отель «Плаза». Нора бывала там, конечно, и прежде, но никогда на Рождество. Все по-другому. Красиво, чуть старомодно из-за украшений повсюду, и комната у нее с видом на Центральный парк, где даже экипажи, запряженные лошадьми, украшены венками из остролиста и ветками пуансеттии [72]72
  Растение с красными, розовыми или белыми листьями, похожими на цветы


[Закрыть].

Нора немножко поспала, приняла душ, потом они с Хейли отправились в серьезный поход по магазинам: «Тиффани», «Бергдорф», «Сакс», – Хейли покупала, Нора в основном просто смотрела.

– Раскошелься немножко-то, – замечает Хейли. – Ты такая скупердяйка.

– Я не скупердяйка, – возражает Нора. – Я бережливая.

Потому что тысяча долларов для нее не просто тысяча долларов. Это проценты с тысячи долларов, вложенных на срок, скажем, в двадцать лет. Это квартира на Монпарнасе и возможность комфортно жить там. И потому она не швыряется деньгами, она хочет деньги вкладывать, пусть работают на нее. Но все-таки она покупает два кашемировых шарфа: один для себя, другой для Хейли, – и холодно очень, и ей хочется сделать Хейли подарок.

– Вот, – говорит Нора, когда они снова выходят на улицу. Она вытаскивает серовато-белый шарф из сумки. – Надень.

– Это для меня?

– Я не хочу, чтобы ты простудилась.

– Какая ты милая!

Свой шарф Нора тоже повязывает на шею.

Стоит ясный, морозный, такой обычный для Нью-Йорка день, когда глоток воздуха обжигает холодом, а по каньонам авеню заметает порывистый ветер, кусая прохожим лица и заставляя слезиться глаза.

Глаза Норы, когда она смотрит на Хейли, тоже наполняются слезами. Она убеждает себя, что это от холода.

– Ты когда-нибудь видела рождественское дерево? – спрашивает Хейли.

– Какое?

– Елку в Рокфеллер-Центре, – объясняет Хейли.

– Нет.

– Тогда пойдем.

И вот теперь они стоят вытаращив глаза, дивясь на огромную елку, и Норе приходится признать, что ей и правда весело.

Это его последнее Рождество.

Вот что втолковывает Джимми Персик Солу Скэки.

– Ведь это, черт его дери, последнее мое Рождество за стенами тюряги, – говорит он. Он звонит из одного телефона-автомата на другой, чтобы не радовать фэбээровццев. – Пришпилили они меня, Сол, намертво. Припаяют срок от тридцатника до пожизненного по этому хренову акту Рокфеллера. К тому времени, пока я снова получу девку, мне, может, вообще уже плевать будет на них на всех.

– Но...

– «Но» еще какие-то, – перебивает Персик. – Это мой праздник. И я желаю огромный стейк, желаю войти в «Копа» с красивой телкой под ручку и услышать песню Вика Дэймона, а потом желаю самую красивую задницу в мире и трахаться, пока у меня член не обдерется...

– Подумай, как это будет выглядеть, Джимми.

– Мой член!

– То, что ты притащишь на вечеринку пять шлюх! – Сол бесится: когда же Джимми Персик уймется, перестанет думать только о траханье, если он вообще когда-нибудь перестанет. Парень – настоящий баламут. Ты надрываешься, яйца рвешь, чтоб урегулировать какое-то дело, а потом этот жирный тупой козел отчебучивает номер: вызывает пять шлюх самолетом из дерьмовой Калифорнии. Ему только этого и не хватало – пятерки девок в комнате, где им совсем незачем находиться. Пятерки ни в чем не повинных хреновых посторонних.

– А что Джон про это думает?

– Джон думает – это моя вечеринка.

Вот именно, мысленно добавляет Персик. Джон – чувак старой закалки. Джон – классный, не то что этот хренов старый зануда, который теперь стал их боссом. Джон был, как положено, благодарен, что я веду себя как настоящий мужчина и принимаю то, что мне грозит, не пытаясь организовать сделку с прокурором, чтобы скостить срок, не называю никаких имен. А тем более его.

Что думает Джон? Джон оплатит все расходы.

– Все, что пожелаешь, Джимми! Все! Это твоя ночь. За мой счет.

А Джимми желает «Спаркс Стейк-Хаус», «Копа» и эту девчонку, Нору, самую красивую, самую сладкую из всех, какие у него были. Попка у нее будто спелый персик. Он никак не мог выбросить ее из головы. Поставить ее на карачки и отодрать сзади, так чтобы эти ее персики ходуном ходили.

– О'кей, – бурчит Сол. – Ну может, встретимся с девками в «Копа» после «Спаркса».

– Ни хрена.

– Джимми...

– Что?

– Сегодня вечером у нас очень серьезный бизнес.

– Знаю.

– Ну то есть серьезнее не бывает.

– Вот потому, – говорит Персик, – я и вечеринку хочу устроить серьезную.

– Послушай, – Сол ставит точки над «i», – я отвечаю за безопасность на этом...

– Ну и постарайся, чтоб я был в безопасности. Вот и все, что от тебя требуется, Сол, а потом забудь про все, о'кей?

– Мне это не нравится.

– Ну и пускай. Пошел бы ты. Веселого тебе Рождества.

Ага, думает Сол, кладя трубку.

И тебе, Джимми. Веселого Рождества.

А уж сюрпризец я тебе припасу.

Под елкой лежит несколько пакетов.

Хорошо, что деревце маленькое, потому что подарков немного: с деньгами напряженка, и все такое. Но Кэллан купил в подарок Шивон часы, серебряный браслет и несколько свечей с ванильным ароматом, ей они нравятся. Есть несколько пакетов и для него: похоже, в них одежда, какая ему нужна: новая рабочая рубашка, может, и новые джинсы.

Милое, скромное Рождество.

Они планировали пойти к полуночной мессе.

А утром открыть подарки, попробовать приготовить индейку, сбегать на дневной сеанс в кино.

Но теперь ничего не будет, думает Кэллан.

Сейчас – нет.

В общем, так и так все должно было раскрыться, но получилось быстрее, потому что Шивон наткнулась еще на один пакет, который он запрятал далеко под кровать. Вечером он пришел с работы рано, Шивон сидит у окна, а у ее ног – коробка.

Она включила огоньки на елке, и они помаргивают красным, зеленым и белым позади нее.

– Что это? – спрашивает она.

– Как ты нашла?

– Вытирала пыль под кроватью. Так что это?

Это – шведский пистолет-пулемет «Карл Густав» девятого калибра. Со складывающимся металлическим стволом и магазином на тридцать шесть патронов. Хватит, чтобы выполнить работу. Номера спилены, проследить оружие невозможно. Со сложенным стволом всего двадцать два дюйма в длину, а вес – восемь фунтов. Донесет коробку, будто рождественский подарок, а потом коробку бросит, а оружие спрячет под куртку.

Оружие принес Сол.

Ничего этого Кэллан ей рассказывать не стал. А сказал глупое и очевидное:

– Тебе этого не полагалось видеть.

Шивон горько засмеялась:

– Я подумала, это подарок для меня. Даже чувствовала себя виноватой, когда открывала коробку.

– Шивон...

– Ты опять вернулся к прежнему, да? – Серые глаза смотрят холодно и твердо. – Ты берешься за новую работу.

– Мне приходится.

– Почему?

Кэллану хочется рассказать ей все. Но он не может позволить, чтоб она тащила на себе этот груз до конца жизни. Он говорит:

– Ты все равно не поймешь.

– Нет, я пойму, – возражает она. – Я ведь с Кашмир-Роуд, не забыл? Из Белфаста. Я выросла, наблюдая, как мои братья и дядья уходят из дому с маленькими рождественскими коробками, идут убивать людей. Я видела пулеметы под кроватью и раньше. Потому-то и уехала – меня уже тошнило от убийств. И убийц.

– Вроде меня.

– Я думала, ты переменился.

– Я и переменился.

Она ткнула в коробку.

– Мне приходится, – повторил он.

– Но почему? – недоумевает она. – Что есть такого важного, ради чего стоит убивать?

Ты, думает он.

Ты...

Но он ничего не говорит.

– На этот раз, когда ты вернешься, меня здесь не будет.

– Я не вернусь. Мне придется на какое-то время уехать.

– Господи! А мне ты собирался сказать? Или просто взял бы и уехал?

– Я хотел просить тебя поехать со мной.

И это правда. У него два паспорта и билеты. Он выуживает все со дна ящика стола и кладет поверх коробки у ее ног. Шивон до документов не дотрагивается. И даже не смотрит на них.

– Значит, так? – говорит она.

Голос внутри него вопит: «Скажи же ей. Объясни, что поступаешь так ради нее, ради нас обоих. Умоляй уехать с тобой». Кэллан порывается было сказать, но... не может. Шивон ни за что не простит себя потом за то, что стала частью этой его жизни. И его никогда не простит.

– Я люблю тебя, – выдавливает Кэллан. – Очень сильно люблю.

Шивон встает с кресла.

Подходит к нему близко:

– А я не люблю тебя. Любила, но теперь больше нет. Я не люблю того, кем ты становишься. Убийцу.

– Ты права, – кивает он.

Кэллан, пройдя мимо нее, сует в карман билет и паспорт, закрывает коробку и закидывает ее на плечо.

– Ты можешь жить тут, если хочешь, – говорит он. – Оплачено вперед.

– Я здесь жить не могу.

Хорошая все-таки была квартира, думает он, оглядываясь по сторонам. Самое счастливое, самое лучше место в его жизни. Место и время с Шивон. Кэллан стоит, стараясь найти слова, чтобы высказать ей это, но ничего не получается.

– Убирайся! Ступай, убей кого-то там. Ты ведь для этого уходишь?

– Да.

Кэллан выходит на улицу, там льет как из ведра. Поливает холодный, ледяной дождь. Подняв воротник, он смотрит на окно.

Видит – Шивон все еще сидит там.

Сгорбясь, спрятав лицо в ладони.

А позади нее помаргивают красным, зеленым и белым огоньки на елке.

Ее платье искрится под электрическим светом.

Расшитый сверкающими чешуйками красно-зеленый лиф.

Платье самое рождественское, одобрила Хейли, очень сексуальное.

Tres décolleté[73]73
  Весьма декольтированное (франц.)


[Закрыть].

Джимми Персик не может удержаться и все запускает глаза за вырез ее блистающего платья.

А во всем другом, вынуждена признать Нора, он ведет себя вполне по-джентльменски. Выглядит на удивление пристойно в серо-стальном костюме от Армани. Даже черная рубашка и галстук не кажутся такими уж кошмарными; отдает мафиозным шиком, но не так уж чтобы.

Да и ресторан... Нора думала увидеть какую-то разудалую оглушающую сицилийскую вульгарность. Но «Спаркс Стейк-Хаус», несмотря на претенциозное название, оказался отделан сдержанно и солидно. Интерьер в английском стиле не в ее вкусе – на стенах, обшитых дубовыми панелями, гравюры со сценами охоты, – но все равно совсем не то, чего она ожидала от вечеринки гангстеров.

Прикатили гости на нескольких лимузинах, и швейцар держал зонт, прикрывая их от дождя те два шага, что они прошли от машин к длинному зеленому навесу. Приезд свой гангстеры со своими красотками под руку обставили эффектно и пышно. Обедающие за столиками в просторном переднем зале перестали есть и откровенно таращились на них. Ну, почему бы и нет, подумала Нора.

Девушки все просто сногсшибательно хороши.

На этот вызов Хейли отобрала лучших.

Сдержанные, прелестные, изысканные дамы, в них и намека нет на их профессию. Элегантно одетые, безупречно причесанные, с идеальными манерами. Мужчины пыжились от гордости, входя в зал. А девушки – нет, они принимали восхищение как нечто само собой разумеющееся. Даже никак не показали, что заметили его.

Подобострастный, как и положено, метрдотель сопровождает их в отдельный зал в глубине ресторана.

Посетители провожают их глазами.

Кэллан не наблюдает их процессию.

Он стоит за углом на Третьей авеню, дожидается приказа начать действовать. Видит, как подъезжают лимузины, лавируя в густом потоке праздничного часа пик, как сворачивают на Сорок шестую улицу к «Спарксу», и догадывается, что Джонни Бой, Пиккони и О'Боп прибыли на гулянку.

Он смотрит на часы.

5:30 – минута в минуту.

В зале их приветствует Скэки, каждого гангстера и его девушку по очереди. Все правильно, он хозяин, это он организовал вечеринку. Он даже (запустив украдкой глаза за вырез) целует Норе ручку.

– Рад видеть, – говорит он. Понятно теперь, почему Персик требовал именно эту для своей последней гулянки. Отпадная красотка. Они и все хороши, но эта...

Джонни Бой берет Скэки под руку.

– Сол, – зовет он, – на минутку. Хочу поблагодарить тебя за то, что ты устроил встречу. Я понимаю, тут потребовалось дипломатическое умение, нужно было уладить множество разных деталей. Если сегодня вечером достигнем результата, на какой надеемся, то, может, в Семье наступит мир.

– Только этого, Джонни, я и хочу.

– И места для себя за столом.

– Этого я не добиваюсь, – возражает Скэки. – Я просто, Джонни, люблю свою Семью. Люблю наше дело. И хочу, чтобы оно оставалось крепким, единым.

– Этого хотим и мы, Солли.

– Мне надо выйти, проверить кое-что, – говорит Скэки.

– Конечно, – соглашается Джонни Бой. – Теперь можешь позвонить, сказать королю, что он может входить. Подданные уже собрались.

– Слушай-ка, такое отношение...

Джонни Бой хохочет:

– Веселого тебе Рождества, Сол.

Они обнимаются и целуются.

– И тебе, Джонни. – Сол набрасывает на плечи пальто и идет к выходу. – А кстати, Джонни...

– Да?

– И счастливого Нового года!

Сол выходит под козырек. Погода препаршивая. Поливает ледяной дождь. Поездка обратно в Бруклин будет поганой.

Сол, достав из кармана пальто маленькую рацию, подносит к самому рту:

– Ты там?

– Угу, – отзывается Кэллан.

– Сейчас звоню боссу, чтоб приезжал. Так что время пошло.

– Все в порядке?

– Все как мы планировали. У тебя, приятель, десять минут.

Кэллан, подойдя к мусорному баку, швыряет туда коробку, сует пистолет-пулемет под куртку и шагает по Сорок шестой улице.

Под проливным дождем.

Пенясь, шампанское льется через края бокала.

Под смех и хихиканье.

– Какого черта! – восклицает Персик. – Шампанского полно!

И наполняет все бокалы.

Нора поднимает свой. Она не пьет, только чуть смачивает губы при каждом тосте. Ей нравится, как пузырьки щекочут в носу.

– Эй! Тост! – провозглашает Персик. – В жизни, конечно, есть и плохое. Но хорошего больше. Так что пускай никто не грустит в этот праздник. Жизнь прекрасна!

В этот сезон надежды, мысленно добавляет Нора.

И тут словно все дьяволы ада срываются с цепи.

Распахнув куртку, Кэллан выхватывает пистолет, передергивает затвор, целясь сквозь завесу дождя.

Первым его замечает Беллавиа. Он только, что открыл дверцу машины для мистера Калабрезе и тут увидел Кэллана. В его поросячьих глазках мелькает «А, это ты», а потом возникает тревога. Он начал было спрашивать: «Что это ты тут делаешь!», но мигом догадался и дернулся за своим пистолетом под куртку.

Но слишком поздно.

Руку ему отрывает, когда пули девятого калибра дырявят ему грудь. Беллавиа отлетает на открытую дверцу черного «Линкольн-континенталя» и оседает на тротуар.

Кэллан переводит пистолет на Калабрезе.

Глаза их на полсекунды встречаются, и Кэллан нажимает курок. Старик пошатнулся, а потом словно бы растекся лужицей, смешавшись со струями дождя.

Подойдя, Кэллан приставляет дуло к голове Беллавиа и дважды стреляет. Голова подскакивает на мокром асфальте. Кэллан приставляет дуло к виску Калабрезе и спускает курок.

Бросает пистолет, поворачивается и поспешно уходит в сторону Второй авеню.

За ним вдоль бровки тротуара бежит кровавый ручеек.

Нора слышит визг.

Дверь распахивается, стукается о стену.

Врывается метрдотель с криком: «На улице кого-то убили!» Все вскакивают, сами не понимая почему. Не зная, то ли мчаться на улицу, то ли растянуться на полу, прикрыв голову.

Тут входит Сол Скэки.

– Всем оставаться на местах, – приказывает он. – Убили босса.

Нора в недоумении. Какого такого босса? Кто это?

Раздается пронзительный вой сирен, и Нора вздрагивает, когда слышит – чпок!

Сердце у нее замирает. Пугаются все. Но это Джонни Бойон один по-прежнему сидит—открыл бутылку шампанского и наполняет себе бокал.

Машина ждет на углу.

Распахивается задняя дверца, и Кэллан влетает внутрь. Машина поворачивает к Сорок седьмой улице и едет к шоссе ФДР [74]74
  Шоссе Франклина Делано Рузвельта


[Закрыть], потом дальше, к окраине. Сзади лежит приготовленная чистая одежда. Кэллан стягивает свою и влезает в новую. Все это время водитель не проронил ни слова, молча и ловко лавируя в плотном потоке машин.

Пока что, думает Кэллан, все идет по плану. Беллавиа и Калабрезе задумали, что они приезжают и видят сцену преступления: все их дружки зверски убиты. Они рыдают, скрипят зубами и причитают: «Мы ведь приехали, чтобы установить в Семье мир!»

Только на уме у Сола Скэки и всего остального клана было совсем другое.

«Займешься наркотиками – ты покойник». Но без них невозможно, потому что они означают деньги и власть. А если ты позволяешь, чтобы все деньги и власть захватили другие кланы, ты укорачиваешь свой жизненный путь. Таковы были доводы Скэки, абсолютно правильные.

И Калабрезе пришлось убрать со сцены.

Королем станет Джонни Бой.

– Идет смена поколений, – объяснял Сол во время их долгой прогулки по Риверсайд-парку. – Старики – на выход, приходят молодые.

Конечно, потребуется какое-то время, чтобы все успокоилось.

Джонни Бой станет отрицать свою причастность к убийству, потому что главы других Четырех Семейств, те, что уцелели, никогда не смирятся с тем, что он что-то предпринял без их разрешения, а они его ни за что бы не дали. «Ни один король, – наставлял его Скэки, – никогда не даст санкцию на убийство другого короля».

А значит, Джонни Бой вынужден будет провести расследование, что за сукины дети наркодельцы замочили его босса. Потом придется отправить еще несколько упрямцев, преданных Калабрезе, вслед за их боссом в мир иной, но в конце концов все утрясется.

И Джонни Бой, как бы с неохотой, позволит избрать себя новым боссом.

И другие боссы примут его.

И снова потечет наркота.

Непрерывным потоком из Колумбии в Гондурас, в Мексику.

И в Нью-Йорк.

Где в конце концов наступит белое от порошочка Рождество.

Но меня тут уже не будет, думает Кэллан, и я не увижу этого.

Он открывает пакет на полу.

Как и договорено, сто тысяч долларов наличными, паспорт, билеты на самолет. Скэки организовал все. Перелет в Южную Америку и новую жизнь.

Машина въезжает на мост Трайборо.

Кэллан смотрит в окно и даже сквозь пелену дождя видит очертания Манхэттена. Где-то там, думает он, проходила моя жизнь. Адская Кухня, «Священное Сердце», паб Лиффи, «Лэндмарк», «Глокка Мора», Гудзон. Майкл Мэрфи и Кении Мэхер. И Эдди Фрил. А еще – Джимми Бойлан, Ларри Моретти и Мэтти Шихэн.

А теперь прибавились Томми Беллавиа и Поли Калабрезе.

И призраки живые...

Джимми Персик.

И О'Боп.

А еще Шивон.

Кэллан оглядывается на Манхэттен, представляет, как она выходила из спальни, садилась к столу позавтракать. По утрам в субботу волосы у нее спутанные, лицо не подкрашено, но она все равно такая красивая. Сидит за чашкой кофе с газетой, но не столько читает ее, сколько смотрит на серый Гудзон и Джерси на другом берегу.

Кэллан вырос на легендах.

Кухулин, Эдуард Фитцджеральд, Вулф Тоун, Родди Маккорли, Патрик Пирс, Джеймс Коннели, Шон Саут, Шон Барри, Джон Кеннеди, Бобби Кеннеди, Кровавое воскресенье, Иисус Христос.

Все они приняли кровавую смерть.