Текст книги "Бальзамировщик: Жизнь одного маньяка"

Автор книги: Доминик Ногез

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Затем мне приснилось, что я гуляю по Оксерру. Стоял солнечный летний вечер, воздух был мягким, на улицах почти не было народу. И вдруг я столкнулся с Жаном Моравски. Я был необычайно взволнован, увидев его, рассказал ему все новости, главные и второстепенные, которые он выслушал с вежливостью – но не более того. Должно быть, ужасное воспоминание о том, каким я увидел его в последний раз, накрепко засело в моем мозгу. Мало-помалу мы вышли на более оживленные улицы и в конце концов подошли к собору Сент-Этьенн, возле которого уже была довольно густая толпа. В тот момент, когда мы прощались, я, продолжая говорить с ним, был внезапно поражен видом своей кожи: огрубевшей, ссохшейся, словно выдубленной, – и тогда понял: я хотя и с недавних пор, но тоже был мертв.

Пробудившись, я спросил себя, что подумал бы библиотекарь о мании мсье Леонара. Он бы ее осудил, но, как обычно, попытался бы понять. Он наверняка согласился бы, что этот мир недостоин того, чтобы в нем задерживаться и что просто отлично было бы сохранять застывшие отрезки жизни в будущих музеях Гревена. Если бы только он не убил себя однажды лунной ночью, среди своих книг…

Я тоже отчасти понимал такую точку зрения, но не разделял ее. Я был слишком молод, чтобы прожить всю жизнь в горечи и сожалениях. Как я однажды рискнул предположить, в тот день, когда Моравски награждали орденом, возможно, до нас люди жили лучше, мир был более спокойным, более цивилизованным, более счастливым. Но я приспособился к нему в том виде, в каком он сейчас, и мне по-прежнему любопытно узнать, что с ним будет дальше. Я люблю сюрпризы, даже печальные.

Едва поднявшись с постели, я – даже не понимаю почему, возможно, для того, чтобы уговорить его добровольно сдаться, – позвонил Бальзамировщику. Обычно он, если надолго уезжал в свою «мастерскую», записывал на автоответчик новое приветствие. Сейчас оно снова изменилось. Никакой музыки, никаких фраз, напыщенных или саркастических. Лишь после долгой тишины слабый, почти неслышный голос произнес: «Ну же!» – словно желая подбодрить сам себя, отбросить последние колебания и сомнения, – и наконец, после очередной паузы: «Прощайте все!» – это было произнесено более громко и уверенно, и это был голос мсье Леонара! – а потом послышался стук опущенной на рычаг трубки.

Охваченный мрачным предчувствием, я бросился в полицейское управление. Нужно срочно вмешаться – не важно, сделает ли это Клюзо или кто-то еще. К тому же я был единственным, кто мог указать точное место преступления. Даже не ответив на вопрос дежурного, я постучал в дверь к комиссару. К счастью, в этот день он вышел на работу. Он как раз печатал отчет, который оправдывал мсье Леонара. Мне не пришлось долго объяснять ему ситуацию. Моя бледность и взволнованный вид – кажется, я даже дрожал, и не только от зимнего холода, – были убедительным доказательством того, что нельзя терять ни минуты. Он взял с собой двух подручных, в том числе инспектора Гуэна, и мы поехали в Обиньи.

Решетка на входе была не заперта. По моему совету, полицейские захватили с собой электрические фонарики. К счастью, ибо свет везде был выключен. Я не слишком уверенно шел впереди, Клюзо дышал мне в затылок, держа в руке револьвер. Двое других полицейских тоже вынули оружие. Наконец мы остановились перед огромным занавесом, снова закрытым.

Я попросил их погасить фонарики, медленно отодвинул тяжелую бархатную ткань, потом уверенно опустил рубильник. Но чего я не мог предвидеть, так это того, что одновременно с потоком яркого света, в котором стала видна вся картина до малейших деталей, раздастся мощное стереофоническое звучание музыки. Орган, струнные инструменты, флейты – целый оркестр исполнял мелодию одновременно мягкую и торжественную, и вдруг множество голосов одновременно выкрикнуло резкий звук (словно все забальзамированные тела разом ожили):

– Herr!

Потом крик повторился.

– Herr! Herr!

И вслед за этим – долго и нараспев:

– Unser H-e-e-e-e-e-e-e-errrrrsher! <sup>[146]146
  Господи! Господи!.. Наш владыка! (нем.)


[Закрыть]</sup>

– Бах, «Страсти по Иоанну», – произнес Гуэн.

Клюзо, стоя перед этим невероятным зрелищем, как я в первый раз, надолго затаил дыхание. Тем более что музыка, еще усиленная эхом, отдававшимся под сводами, придавала картине логическую завершенность, которая производила еще более сильное впечатление на зрителя. Потом я услышал, как комиссар сказал довольно громко:

– Что же со всем этим станется?

Я не осмелился произнести ничего в ответ, но невольно подумал: что сделано, то сделано, и было бы жаль что-то здесь трогать. Можно устроить тут музей для туристов – что-то среднее между пещерами в Ласколь и музеем Гревена, катакомбами и музеем капуцинов в Палермо. <sup>[147]147
  Вернее всего, не Ласколь, а Ласко – пещеры в Дордони (коммуна Монтиньяк), на юге Франции, представляющие собой настоящую галерею шедевров первобытной живописи. Музей капуцинов в Палермо – знаменитый Музей мертвецов в капуцинском монастыре, где хранятся мумии более 8 тысяч богатых и знатных жителей Палермо. В 1621 г., во время эпидемии, не желая предавать тела своих близких огню, палермитанцы начали мумифицировать их. Этот обычай сохранялся до 1888 г., затем такой способ захоронения запретили. – Примеч. ред.


[Закрыть]</sup>

Или же – для тех, кто придерживается одинаковых взглядов с мсье Леонаром, – место культа Человечности.

Но в то же время мы оставались начеку, поскольку не знали, где сейчас Бальзамировщик – возможно, что по-прежнему здесь, один ли он или со своими подручными. После долгих переходов из зала в зал мы снова вернулись в «Музей человека», и тут я, не удержавшись, закричал: «Вот он!» Нам не нужно было его искать – он был здесь, творец посреди своего творения!

Обнаженный, он лежал на кровати возле своего юного любовника. Впоследствии вскрытие установило, что он сам ввел себе свой таинственный состав, который, скорее всего, и стал причиной смерти. Но он еще успел добавить в картину, по крайней мере, двух своих подручных, проиллюстрировав тот способ, которым он получал «материал» для работы: турок, с обнаженным торсом, сжимал в одной руке дубинку, в другой – пузырек с хлороформом, а Боксер – изогнутую ножку стула и моток веревки. Что же до самого Бальзамировщика, то перед тем, как упокоиться навсегда, он надел себе на голову венок из плюща и виноградных листьев, такой же, как у Квентина, и, заведя руку ему за спину, обнял его за плечи. Он выглядел абсолютно естественно. На его лице, обращенном к любимому существу – так подсолнух все время обращается к солнцу, – ясно виднелись две небольшие слезинки, готовые скатиться в вечность.

Nota bene: читатель найдет несколько персонажей из этой книги в «Последних днях мира», вышедших в издательстве «Robert Laffont» в 1991 г.