Текст книги "Степь"

Автор книги: Дмитрий Манасыпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Чего хотя?

– Правильно все делаешь, парень. Разве что не стой ты тут, зайди в вагон. Там хотя бы какая-никакая, а броня стоит на окнах, стенки тоже защищены.

– Да-да, спасибо.

Енот зашел в тамбур, кондуктор остался на площадке. В вагоне оказалось намного тише, ничего не грохотало и не стучало. Семерка виднелась в самом конце, сидя на чем-то. Ее сапоги торчали из приоткрытой двери, ведущей к выходу из вагона. Женщина курила, светлые клубы дыма плыли под самым потолком. На глазах Енота со стороны Семерки, гордо задрав голову, прошествовала к себе давешняя мадам в шляпке.

Щель амбразуры в ближайшем щите давала не очень удобный обзор, но метров на триста Енот видел практически все. В чем-то он полностью согласился с кондуктором, тоже решившим не торчать на открытом воздухе.

Под ногами все также равномерно стучали колеса о рельсы, вагон потряхивало. Енот внимательно смотрел в доступную ему для обзора сторону, стараясь не пропустить чего-то опасного. Сталкиваться со степняками, находясь внутри коробки из дерева и железа, не имевшей никакой маневренности, не хотелось. Семерка, сидевшая на своем месте, выглянула в тамбур, подмигнув Еноту. Вот еще, не хватало этого.

Несомненно, Енот не имел ничего против хорошего отношения к нему красивой женщины. Если бы не два «но». Он ничего про нее не знал, а сама ситуация не способствовала какому-либо увлечению. И дело было даже не в памяти о Медовой. Хани погибла давно, а жизнь вокруг продолжалась. Нет, дело вовсе не в этом.

Такую же, как Семерка, женщину, Енот знал. Красивую, умную, самостоятельную, опасную и уверенную в себе. Он бы зуб отдал на то, что у Семерки всегда и все хорошо. И хрена лысого она призналась бы в обратном. Это не сложно понимать, если у тебя в друзьях есть такая же. И различие у них только в размере груди, цвете глаз и выборе способа передвижения. А, да. И еще у Семерки роскошная грива, золотисто-медового оттенка. А у Файри – совершенно голая кожа и татуировка на полголовы. Стоит ли задумываться о чем-то большем, чем дружба в таких случаях? Тут Енот ответ себе вроде бы дал. Как бы ему чего не хотелось, но не стоит. Дружба дороже пусть сумасшедших и прекрасных, но всего нескольких «трахов».

– Так… – дверь в купе Бирюка отъехала в сторону. – Что-то мне не спится. Енот, отбой на три часа, потом разбужу.

– А ничего, что я уже час простоял? – поинтересовался Енот. – Или мне теперь каждый раз, как твоей пятке чего захочется, выполнять?

– Да ну, бунт? – Бирюк подошел ближе. – Будем спорить, нигилист, или как?

И подмигнул. Енот покосился в сторону Семерки, что-то сообразив, и пошел к Змею. Дверью садануть хотелось сильно, но он этого не сделал.

Змей все также спал, ворча и изредка вздрагивая. Пришлось поправить одеяло, что худой «научник» накрутил вокруг головы, предварительно открыв узкую форточку. В результате волосы у него на голове оказались мокрыми от пота, а сам он съежился, став похожим на длинноного мосластого кутенка, еще не ставшего псом. Енот покачал головой, глядя на него, но одеяло поправил.

Потолок у вагона обшили такими же панелями, что и стенки. Лак засох неровно, потеки образовали странный рисунок, на который Енот сейчас и смотрел. Заснуть не проблема, этому умению он научился уже давно. Но вот беда, спать не хотелось.

Итак, вопросов у него накопилось множество. Как раз сейчас самое время поразмыслить над ними, пытаясь свести воедино все непонятные нити и на выходе получить гладкое полотно. Осталось только начать, чем Енот и занялся. Мыслей в голове оказалось много, и хороших среди них было не очень много. Если не сказать наоборот.

Само задание. Уж оно, если честь по чести, совсем непонятное. Да, Капитан дал указания, все вроде бы ясно, но… Для чего ловить высшего мутанта-сутенера, кто подскажет? Или Бирюк на самом деле не знает – куда им надо двигаться? В город мутантов, солдат Полуночи, тех, кого создали для Войны, верилось с трудом. За последние два года отряд Кэпа охотился на разных чуд-юд, страшилищ и выродков. Некоторые собирались в банды, некоторых, как последних из отработанных задач, выводили специально в стаи. Но чаще всего, любой мутант оказывался один. Да, солдаты Полуночи всегда старались найти друг друга, собраться в организованную шайку. От инстинктов никуда не убежать, ведь создавались они только для Войны. И хорошо, что большая часть должна была работать в одиночку. Диверсанты, живые машины смерти, рыскающие по тылам врага. И очень часто враждовавшие друг с другом после самого апокалипсиса.

Но Енот уже сталкивался с теми из них, кто попал под Прорыв, вовремя не удрал, или, что еще хуже, специально добрался до ближайшего. Кто-то из таких, если верить редким пленным с их стороны, выживал, получая дополнительные силы и возможности. И умнел, задавался целями, никогда не свойственными.

Высшие мутанты… тут еще страннее и интереснее. Высших мутантов не так много, а вот способностей их куда как больше. Чаще всего не повторявшихся, строго индивидуальных. Глупых и бесполезных же возможностей, среди них не было. Часть высших давно стали постоянной целью чистильщиков, организовав секту «Нокто», воскресившую в народе все сказки про вампиров. Большинство жителей Альянса чихать хотели на саму секту, в отличие от бескровных тел, порой найденных ими на улицах.

Но если на минуту допустить, что в Степи, где-то ближе к Камню и его тайге, есть город, в котором они все живут вместе и готовятся начать новую бойню? Енот даже вздрогнул от такой перспективы.

В таком-то случае, если экспедиция Бирюка проверит все это, или сможет устранить хотя бы часть беды, то тогда Енот готов простить ему все. Если…

Сами попутчики, вот где все странно. Змей, совсем молодой мальчишка. Сколько месяцев назад он попал в отряд? Пять, наверное, не больше. Почему его отправили с Бирюком, всучив как напарника ему, Еноту? Ведь если все так серьезно, то можно ли положиться на него, случись неприятность? Енот себе ответить на это не мог.

Бирюк… с этим тоже мало ясного и понятного. Ему верят Кэп, Тундра и Мерлин, знают его откуда-то. Ну и что? Где гарантия того, что он сейчас не делает какие-то собственные дела, пользуясь помощью? Много ли чистильщиков вот так шастают по Пустошам в одиночку, выдавая себя за хэдхантеров? Про таких Еноту слышать не доводилось до самого появления бородача. Хрен с ним, с его поговорками и прочими шутками-прибаутками. Если Бирюк ведет их верной дорогой к цели, то насрать, как он их со Змеем называет. Но один хрен, глаз да глаз за ним.

Семерка… а что Семерка? Да ничего пока. Винтовка для отрядов особого назначения, самоуверенность со шляпой и грудью. Вот и все.

Он вздохнул и закрыл глаза, стараясь подремать оставшиеся два часа до подъема. Сон пришел сразу.

– Енот… – шепот повторился снова. – Енот…

– Ты кто? – Он оглянулся.

Вокруг, насколько хватало взгляда, лениво перетекал коричнево-кровавый песок. Скалилась щербатыми челюстями лошадиная мертвая голова. Низко, суетливо взмахивая полупрозрачными крыльями, неслась по фиолетово-черным тучам треснувшего неба стая воздушных мант.

– Енот… ты должен быть собой… – шепот накатил тягучей волной из-за спины, ворвался в голову, закричал внутри мечущимся воплем. – Слышишь меня, Енот?..

Он хотел обернуться и посмотреть в мертвые глаза. Но не смог. Страх сжал в лапах шею, не дал ее сделать хотя бы какое-то движение. Ветер выл, рвал длинные полы чего-то фиолетового, хлеща по лицу Енота.

– Иди вперед, не оглядывайся. Тьма за тобой, Она крадется прямо по следам, мой мальчик. Мой глупый маленький мальчик. Доверчивый глупыш, ты сам выбрал путь.

– Это хорошая дорога. – Енот смог пошевелить пальцами правой руки.

– Она ведет только в одну сторону, дурень. – Голос за спиной звучал укоряюще. Плечи чуть закололо, длинные острые ногти, черные, матовые, прокололи кевлар и бронепластины. Кровь побежала по спине, груди, теплая, пахнущая железом. – Только в одну сторону.

Песок рядом зашевелился, выпуская медведку. Насекомое, не меньше серьезного пса, выбралось рядом с Енотом. Не обращая никакого внимания на парня и его собеседника, потрусило вперед. За ним, прилипшие к длинным отросткам со слизью и шипами, стучали друг о друга выбеленные временем черепа.

– Всех вас ждет впереди боль, безумие и смерть, ты знаешь это? – голос стал ласковым и нежным. – Ты понимаешь, Енот? Енот? Енот?!!

– Твою мать, чем у вас здесь воняет?! – Бирюк ударил Енота в бок сапогом. – Да вставай уже!

– А? – голова гудела.

Он смог разлепить глаза, с трудом схватившись за спинку дивана. Под ногти тут же попало несколько заноз, заставив прийти в себя. Сел, жадно хватая воздух.

Бирюк уже растолкал Змея и крутил в руках небольшую стеклянную бутылку. Крышка у той, если судить по нарезке на горлышке, должна прикручиваться очень плотно. Но внутри практически ничего не осталось, лишь следы чего-то фиолетового. Енота передернуло при виде лениво сползающих по стеклу тягучих капель. Хотя Змею, рядом с диваном которого Бирюк и нашел склянку, приходилось хуже.

Глаза, бегающие по сторонам, дикий ужас в них. С края рта к воротнику протянулась тягучая блестящая слюна. Горловой хрип тоже не казался чем-то хорошим.

– Пей! – Бирюк воткнул между губ Змея флягу. – Пей, сказал!

Что там плескалось внутри нее, Еноту тоже довелось попробовать. Влив половину в Змея, бородач протянул фляжку ему. Глотнуть крепкого, на зверобое самогона оказалось необходимо. Откашлявшись и придя в себя от ядреного пойла, Енот неожиданно понял, что ему полегчало.

– Так… – Бирюк одобрительно похлопал его по плечу. – Ты уже в порядке, смотрю? Змей, твою же за ногу! Блюй уже, чего тянешь?

Енот взял в охапку оружие, кепку, «сбрую» и пошел в коридор. В купе ощутимо воняло чем-то тяжелым, приторно сладким и хотелось скорее выйти оттуда.

– Что у вас там творится, дорогой мой? – Семерка стояла тут же, дымя сигаретой. – И не ори, курица.

А, точно. Рядом с ней, напыжившись и покраснев, стояла давешняя дама в шляпке с вуалью. И орала:

– Я тебя сгною, дай только добраться до Челябы! Шалава, ты чего о себе возомнила тут! Кому ты рот затыкаешь, я тебя спрашиваю? Ты знаешь, сука, кто я такая?

Чистильщик покачал головой и пошел мимо них в сторону выхода из вагона. Всё, что в нем происходило, причины приснившегося ему форменного бреда, и всё прочее могли подождать.

Енот вышел на площадку, решив подышать свежим воздухом. Подышать не получилось. Ветер дул навстречу, и прямо ему в лицо ударило запахами горячего масла, остатками пара и дымом, вперемежку с мельчайшими крошками угля из паровозной топки. Хотя голова поезда отсюда даже и не виднелась, но долетало все, вырабатываемое движителем. Енот сплюнул со злости, втянув в себя сложный аромат, и решил не задерживаться.

– Да, воняет! – кондуктор возник рядом. – Ветер…

– Я уже понял, – проворчал Енот, и с интересом осмотрел собеседника. – Мы пока рядом с городом, не?

Кондуктор, за проведенное в собственном закутке время, успел нацепить на себя громоздкий жилет, в котором Енот не без удивления признал защиту, обычно используемую силами КВБ и стальную круглую каску.

– Уже не совсем рядом, – усач подтянул ремешок на подбородке. – Едем часа два или три, не меньше. Полустанок только через полсотни верст, и холмы, вон, видишь?

– Вижу…

Енот подтянул ремни, поправил подсумки с магазинами. М-да, не очень и удобно, хорошо, что хоть вес распределяется неплохо. Проверил автомат, отвел затвор. Нет, грязи незаметно, вчера вычистил на совесть. Пора все-таки и зайти. Ветер стал сильнее, бросал в лицо пыль с песком. Смысла от стояния здесь – никакого. Да и не нужно, наблюдать за Степью в один конец можно и через окна, закрытые наполовину стальными щитами с прорезями-бойницами. Поезд, гремя и грохоча металлом, несся вперед.

А вот показалось ли ему, что по мохнатым от травы курганам мелькнули всадники, или нет – Енот не знал.

– Нет, как у тебя ума хватило таскать ее с собой таким образом, не скажешь? – через открытую дверь в купе Бирюк басил в сторону стоявшего Змея. – Енот-то вон отошел уже, а ты? Чуть с ума не сошел, дурень…

– Интересный у тебя товарищ. – Семерка, рядом с которой продолжала разоряться фифа в шляпке, совершенно не обращала на ту внимания. – Откуда он взял ту дрянь, не знаешь?

– Он мне пока совсем не товарищ. – Енот поправил ремень автомата. – Мне что-то показалось, там, на холмах.

– Креститься надо, если кажется! – выпалила совсем уже разозлившаяся тетка. – А не стоять с умным видом.

Раскатисто прозвенело по пластине, закрывающей окно, свистнуло рядом с лицом Енота, и голова владелицы вуали лопнула, брызнув красным крошевом.

– Степняки! – ввалился в вагон кондуктор. – Степняки!!!

Семерка вытерла рукавом лицо, посмотрела на кружева рубашки и вздохнула:

– Дорогая сорочка была, эх…

– Мама… – девчушка, лет двенадцати, стояла в коридоре и смотрела на тело в фиолетовом, лежащее на ковре. – Мамочка…

– Ложись, дура! – Семерка оказалась рядом с ней одним прыжком, втолкнула в открытую дверь купе. – Не поднимай головы!

Енот прижался к защите окна, взглянул в амбразуру. Да уж, дело приняло нехороший оборот.

Поезд все также несся вперед, только теперь у него появились попутчики. Со стороны холмов, подпрыгивая на кочках, параллельно летящему составу перли несколько машин. Старые, с грубо наваренной броней, огрызающиеся очередями из пулеметов. Сколько степняков шло верхом, Енот даже не стал считать. Один черт – много, на всех хватит.

– От сволота… – Бирюк заковыристо выматерился, выглянув в щель. – Думал, что проскочим. Но ничего, лишь бы пути целыми оказались… Эй, кондуктор!

Тот выглянул из своего купе, держа трубку телефона.

– Что?

– Сколько до станции?

– Полчаса, не меньше. Да и станция там так, слабенькая. Лишь бы пути целыми оказались!

– Ага, спасибо, родной. И чтобы мы без него думали…

Бирюк вставил в свою «страх-машинку» диск, взвел затвор.

– Рюкзаки на себя, мальчуганы, мало ли чего. Повеселимся?

– Зачем рюкзаки? – Змея бросило на стенку при очередном повороте. По ее наружной стороне весело простучали пули. – Твою мать!

– За надом. – Бирюк прицелился и дал короткую очередь. – Всякое бывает. Почему скорость стала меньше?

Енот прислушался к ощущениям. Скорость действительно снижалась. Стук колесных дисков стал реже, вагон уже не так качало на поворотах. Издали донесся пронзительный свист. Кондуктор снова высунулся в коридор. Задорного блеска в глазах поубавилось.

– Пути разобрали… – левая щека чуть дернулась, вместе с ней шевельнулся вялый грустный ус. – Хана нам теперь.

– Клево… – Бирюк оскалился в ухмылке. – Пошли, пареньки, нам в конец вагона. Остановка аварийная, не забываем вещи.

– Блядь! – Семерка остановилась рядом с дверью, куда впихнула девчонку. – А с ней что делать?

– Есть предложения? – Бирюк прицелился в замок задней двери вагона, выстрелил. – Я ее с собой не возьму, не до того нам.

– Но… – женщина опустила карабин. – Черт, черт! Бирюк!

– Что Бирюк? – бородач прицелился через ближайшую амбразуру, выстрелил. – Там несколько банд, сотня с лишним выродков. А нам надо в Степь, у нас задание. Что-то не так?

– Все так. – Семерка посмотрела на девочку, забившуюся в угол купе. – Пошли.

Енот понял задумку Бирюка. Действительно, вагон с конями следующий, и им стоит поторопиться, чтобы добраться до него. В милосердие и здравый смысл степных мутантов чистильщик не верил. Осталось только освободить киберов… и удрать, если получится.

Скорость поезда снизилась еще больше, машины сбоку уже не гнали, а всадники смогли обогнать тормозящий состав. Теперь разглядеть их можно было лучше. Хотя, что смотреть на степняков? Они все одинаковые… вернее, наоборот. Ни одного похожего друг на друга, но с чем-то общим. Грязные, одетые в пестрое и разномастное рванье, вооруженные чем Бог на душу положит, от грубого копья из косы до бюксфлинта штучной работы с накладками из резной кости и чистого серебра. Лысые, заросшие волосами от ушей и до пяток, горбатые, карлики и великаны.

– От твари! – Бирюку пришлось вернуться назад. – Ну-ка, ребятишки, прикройте меня как следует!

Ребятишки прикрыли как могли, не обращая никакого внимания на крики кондуктора и пассажиров вагона. Енот стрелял экономичными короткими очередями, не давая группке степняков, верхом пытающихся догнать поезд, сблизиться с ними. Змей стрелял из новенькой «снайперки», матерясь и пытаясь не мазать. Семерка старательно целилась в амбразуру с другой стороны, где степняков оказалось не меньше. Но затея удалась, Бирюк выбил дверь в грузовой вагон и скрылся в нем.

– Енот! – Семерка оказалась рядом с ним. – Прикрываем Змея, и уходим сами. Ждать нечего, поезд почти остановился. Никто на помощь не придет.

– Хорошо, – он выстрелил несколько раз подряд, снимая ближайших степняков. – Иди за ним, я пока останусь здесь. В грузовой вагон они вряд ли сразу сунутся. Пассажиры дороже.

Женщина кивнула, быстро толкнула Змея в сторону выхода и прыгнула следом. Енот задержался, бросив взгляд в сторону сплюнувшего кондуктора и не слушая крики остающихся людей. И ушел сам, стараясь не оглядываться.

Бирюк уже почти подготовил киберов к скачке. Что хорошо в механических лошадях, так это отсутствие страха перед стрельбой и шумом. Стоят себе, спокойно ждут своего часа, никуда не удирают. Змей стрелял в дальнем конце, уже успокоившись и тщательно прицеливаясь. Семерка навьючила один из своих саквояжей и винтовку в чехле, подскочила к воротцам, через которые заводили коней внутрь.

– Самое главное… – крикнул Бирюк. – Чтобы нас не сняли сразу, когда удирать начнем. Выходить будем парами, с разницей в пять секунд. Всем все ясно?

Ответа он и не ждал, торопливо приматывая повод пятого кибера к собственному седлу. В это время из брошенного вагона до них донесся крик. Кричала та самая девчонка.

– Твою мать… – сплюнул Бирюк, заметив вытягивающееся лицо Енота. – Вот этого только мне и не хватало!

Енот, не посмотрев на него, вскочил на площадку, наплевав на стрельбу. Замер, прислушиваясь, стараясь уловить звуки через стрельбу и ор вокруг. Да, он не ошибся, именно детский голос звал на помощь. И еще к нему присоединились кто-то, хохочущий басом, и второй, что-то гнусаво приговаривающий через хорошо слышимый плач. Треск разрываемой ткани, приметного голубенького ситцевого платьица, пришел чуть позже.

– Енот… – Бирюк вздохнул, голос стал спокойным, как у мамы Енота в моменты, когда она отговаривала его от глупостей. – Енот, не надо, ЕНОТ!!!

Девочка закричала еще выше, с плачем, надрывая голос. Бас захохотал, звук удара пришел следом. Невнятный и гугнявый его товарищ что-то прошепелявил, бас угрожающе заухал. Звуки от скрещивающейся стали возникли чуть позже. Гугнявый выкрикнул матерную тираду, завопил дико, надсаживаясь, и пропал, еле слышно забулькав горлом.

А потом девочка закричала еще сильнее, и этот страх Енот ощутил всем телом, от шеи до копчика. Проникающий внутрь, кусающий и рвущий на куски, обжигающий стыдом. Следом пришла ярость, да такая, что Еноту снова стало страшно. Такая же, как два года назад в шахтах, когда на его глазах погибла Медовая.

Что кричал ему Бирюк, Енот не слышал. Ему на это стало просто насрать. И растереть. Он пошел вперед, в три прыжка проскочив длину вагона и оказавшись на площадке только что брошенного. Степняки попались сразу.

Двоих, отличающихся от самого Енота только чересчур рваными и засаленными мундирами внутренней стражи, с пятнами от давно засохшей крови, чистильщик срезал выстрелами в упор. Один вылетел через перила площадки прямо под копыта проносившегося рядом дико визжащего всадника, второй упал назад. В темноту прохода, помогая Еноту.

Следующая очередь пришлась уже сквозь его тело, пронизываемое насквозь очередями калибра 7,62-а, и рвущая следующих степняков. Крики, грохот выстрелов, бьющий в нос запах пороха и крови. Ударом в грудь Енот отбросил уже дохлого степняка внутрь, выстрелил на слышимое звяканье, влетел внутрь.

Очень вовремя пригнулся, пропуская над головой прошелестевшее острие топорика, ударил прикладом, дробя нижнюю челюсть раненого мутанта. Ухватив опустевший автомат за цевье, рванул наружу пистолет. «Беркут» не подвел, громыхнув внутри металлической коробки, разнеся в хлам горло следующему, высоченному худому лысачу, решившему посоревноваться с чистильщиком в скорости стрельбы. Не прокатило, не на того напал. Пока тот булькал и сучил ногами, Енот пошел дальше, уже понимая, что не успел. Он не ошибся, хотя это почти стоило ему жизни.

Единственный выживший в вагоне до времени затаился, дожидаясь врага. Еноту пришлось всадить последние патроны магазина в грудь широченного степняка, покрытого татуировками с ног до головы, одетого в юбку из кожи и меха. Тот уже почти вытащил короткий обрез двустволки какого-то невообразимо лютого калибра. Мутанта отбросило назад, завалив прямо на беднягу кондуктора, смотревшего на бой почти вытекшим глазом уцелевшей половины лица. Второй же у него просто не было, снесенной ударом топора, сделанного не иначе как из куска автомобильной кабины.

Трое невысоких и юрких воина степи скользнули следом за татуированным. На счастье Енота у этих с собой оказалось только холодное оружие. Первого, ударившего длинным копьем с хвостом из конских волос, он уложил ножом. Второго смог ударить ногой, но потом сам получил в живот дубиной и рухнул, сложившись пополам. Вся жизнь перед глазами мелькать не спешила, взгляд уперся только в треснувший линолеум, выглядывающий из-под сбившегося красного ковра. Что еще? Красная липкая лужа, в которой слилась кровь кондуктора, чьего имени Енот так и не узнал. И татуированного степняка. Подошва грубого ботинка мутанта, замахивающегося узловатым суком, усаженным сразу после шишки острыми ржавыми гвоздями. И все.

Сзади раскатисто грохнуло, ботинок ушел в полет в сторону входа. Грохнуло еще раз и в поле зрения появилась перекошенная рожа второго степняка, на которую медленно стекало содержимое его же собственной головы.

– Енот, ты цел? – И вот именно сейчас Еноту стало ясно, что не любить Семерку невозможно. Так же, как ее легкая хрипотца – чуть ли не лучшее, что он слышал в жизни. – Если жив, так не хрен валяться. Вставай уже, торопиться пора.

Чистильщик встал и поторопился. На ходу не повернул голову в сторону снесенной двери, за которой наверняка еще жила та девчонка. На что смотреть, если и так все понятно? Еле живая, забившаяся в угол, плачущая, натягивающая обрывки этого самого платьица… Дело есть дело, и его стоит выполнить. А все остальное? Он в последний раз осмотрелся вокруг, для чего? Этого Енот сказать бы не смог.

Бессмысленная жестокость, глупая и ненужная. Ярость, копящаяся десятилетиями в степи, где выброшенные людьми мутанты, калеки и инвалиды старались выжить, всегда находила свой выход. Через кровь, через смерть и огонь. Ярость и злоба перерастали в ненависть, делали степняков самым страшным кошмаром для любого человека, считающего себя нормальным. Жившие среди бескрайних волн травяного моря, те, кто пах смертью, жиром, немытым телом и дымом, не давали ни единого шанса потомкам тех, кто когда-то предал их, оставил выживать посреди возвращающей свое природы. Этот поезд не стал исключением.

Енот знал, что творится там, впереди. Он не видел, да, но База дала ему многое, что сейчас помогало закрыть глаза и понять. Запахи, звуки… все рисовало знакомую картину.

Визжащие от восторга, покрытые кровью с ног до головы степняки выбивали двери вагонов, где уже практически никто и не оборонялся. Вспарывали кривыми тесаками, выкованными из тележных рессор, животы еще живых людей, стараясь как можно дольше протянуть страшную муку и боль. С мясом выдирали из ушей женщин серьги, рвали цепочки и кольца. Вон, зашлась в крике только вышедшая замуж девчонка, насилуемая воняющим едкой смесью грязи, пота и мочи мохнатым крепышом с третьим слепым глазом. Ведь в это же время его компаньон, сутулый, с торчащими в сторону жесткими волосами карлик отрезал ее палец, с которого никак не слезало обручальное кольцо.

Запершись в самом конце одного из передних вагонов кондуктор, высокий, с сединой на висках и в усах, отстреливался, пока еще отстреливался от нескольких мутантов. Палил из короткого карабина, прижимая приклад к простреленному плечу и не обращая внимания на содранный попаданием лоскут кожи и волос, лезущий в глаза. Пуля из самопала, отлитая из свинца этим утром, чуть не вышибла ему мозги, но на какое-то время повезло. Закончилась последняя пачка патронов. И он перешел на пистолет.

Выстрел, и упал ревущий от боли степняк, покрытый от шеи и выше толстой чешуей, не спасшей от попадания из крупнокалиберного револьвера. Выстрел, и еще один, лохматый, одетый в мешковатое пончо, спиной съехал по стене вагона, покрытой алым суриком из артерий и вен.

А кондуктор захрипел, хватаясь за горло, за затянувшуюся петлю живого хлыста, второй конец которого уходил прямо в руку бледного, с красными глазами, тощего мужика в черной низкой шляпе. Нож, явно трофейный нож подразделений егерей, вошел кондуктору в ямку на затылке, заскрежетал, проходя через кости. И кровь, темная, вздувающаяся пузырями, мешаясь с тягучей слюной, попала прямо на лицо безумно кричащей на одной ноте беременной крестьянки. Ее одну кондуктор вытащил из соседнего вагона и думал дотащить до локомотива. Не вышло. И даже когда ее разложили прямо на выжженной солнцем траве у железнодорожной насыпи, жадно рвя одежду с уже выросших и готовых к кормлению грудей, она не знала, что это не самое страшное. Страшнее были клетки на больших фургонах, уже подогнанные теми степняками, что терпеливо ждали своего времени за холмами.

Бронеплощадка в самом начале поезда, огрызалась выстрелами авиационных пушек, отгоняя от себя дикую карусель всадников, палящих в нее. Бойцы «Первого пароходного» продержались дольше остальных. А у их командира даже успела появиться глупая мысль о спасении, когда кочевники подтащили к ним трех больших ящериц, провисающих на брезентовых ремнях между лошадями. Ящерицы дружно отрыгнули струи рыжего киселя, метко попав в несколько смотровых щелей. Кричать под бронеколпаком люди прекратили только через час, разъедаемые заживо желудочным ферментом странных земноводных, выращиваемых степняками мутантами на своих дальних стойбищах.

Всего этого Енот видеть не мог, хотя и знал. Ветер хлестал по глазам, под ногами несущихся на пределе возможностей киберов разлеталась высоченная трава. Они уходили от горящего поезда, не добравшись на нем до удобной точки начала путешествия. Зато они остались живыми и, возможно, единственные из всех пассажиров сохранили свободу. Енот не оглядывался, не смотрел в сторону густых черных клубов, жирно ложащихся в уже темнеющее небо над Степью. Несколько прицепившихся степняков, позарившихся на снаряжение и коней киборгов, остались позади, убитые точными одиночными выстрелами Бирюка.

– Быстрее, охламоны! – бородач отстал, высясь на кургане. – Отстали вроде, никого нет. Теперь идем всю ночь и половину дня. Время надо выигрывать. Семерка, веди.

Четверка скатилась с лохматой спины степной горушки, несясь за черным кибером женщины. Енот прикусил рукав, стараясь отогнать подальше безумие и ярость, до сих пор рвущихся наружу. Бирюк, пролетая рядом, только сверкнул глазами и ничего не сказал.