Текст книги "Мертвец (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Расторгуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Сейчас Ардван всё же попытался обратиться к Господу Хошедару, но стоило сказать в молитве пару фраз, как пришла мысль – мысль, от которой пожилой лорд содрогнулся. Никогда ни о чём подобном ему ещё не приходилось задумываться. «А верно ли ты поступаешь? – спросил внутренний голос. – Настолько ли праведна эта война, что надо бежать на неё, забыв обо всём остальном? Действительно ли Господь так хочет пролить кровь?» «Наверное, это происки Врага, – решил Ардван. – Но почему здесь, в святилище? Глупые мысли». Слова молитвы на ум больше не шли. Казалось, нужно попросить об удачном походе и победах на поле боя, но такие просьбы почему-то казались странным. Неужели Всевидящий и сам не понимает, что надо победить в Своей собственной войне? Ардван сидел на скамье, и думы снова вернулись к тёмным, «свободным», голоду, Эстрид, Хадугасту, и куче других вещей.

«Господи, помоги же мне! – вдруг возопил он в душе. – Я всю жизнь служил Тебе и королю, а теперь должен в одиночку расхлёбывать навалившиеся проблемы? Неужели Тебе действительно плевать?»

Вместо ответа скрипнула дверь, и в святилище вошли люди. Они присели на заднюю скамью. Ардван не оборачивался какое-то время, а затем встал и направился к выходу. Вошедшими оказались Лаутрат и Нитхард, они поднялись с места.

– Ты просил привести мальчика, – сказал апологет-наместник.

– Почем его сопровождаешь ты? – Ардван был недоволен. – Неужели в моём доме нет слуг?

– Милорд, слуги заняты сборами, а я человек не гордый, – с напускной скромностью произнёс наместник.

После ранения канцлера Гуштэспа, Лаутрат начал собственнолично опекать ребёнка. Ардван хотел, чтобы с мальчиком занимались Тедгар, Адро и Фравак, однако апологет настоял на своём: Нитхард должен обучаться грамоте, в чём ни кастелян, ни маршал не сильны, а Фравак, будучи занят обязанностями дастура, не имел для воспитания будущего лорда достаточного количества времени. Но Ардван прекрасно понимал, что это лишь отговорки: на самом деле, наместник желает взять под контроль ум и душу наследника.

– Отец, ты уже уезжаешь? Когда вернёшься обратно? – спросил Нитхард.

Ардван потрепал сына по чёрным, кучерявым волосам:

– Это знает только Всевидящий.

Затем он попросил Лаутрата оставить их наедине, и апологет вышел за дверь.

– Выслушай меня Нитхард очень внимательно, – Ардван строго посмотрел в глаза мальчику. – Настали трудные времена, и только всевидящий знает, что ждёт нас в будущем. Но что бы ни случилось, помни одно: ты – мой наследник и будущий граф Нортбриджский. Не забывай эту простую истину никогда! Если умру, титул и земли достанутся тебе вместе с грузом забот и тяготами правления. Жизнь трудна даже для здорового человека, Нитхард, но в тебя я верю! В твоей груди бьётся благородное сердце лорда, и ты сильнее, чем думают некоторые.

– Отец, сделаю всё, как скажешь, – послушно кивнул Нитхард.

– Теперь о главном, – продолжал Ардван. – В этом замке есть верные мне люди. Тедгару и Адро можешь доверять, как самому себе. Но есть и те, кто строит заговоры и несёт раздор. Берегись Хадугаста – он себе на уме. Будь осторожен и со своей матерью. Да, ты не ослышался. Ты уже достаточно взрослый и умный парень, чтобы я мог говорить с тобой прямо о таких вещах. Для Берхильды власть и собственные интересы превыше всего: превыше меня и тебя, превыше земли, долга и чести – таким людям нельзя доверять. Всегда держи ухо востро и никогда не болтай лишнего, особенно при тех, в ком сомневаешься. Лаутрата слушайся, но не позволяй ему лезть в душу и давить на тебя, а вот дастур Фравак – добрейший человек – если станет тяжело, всегда можешь найти у него утешение. Со своими сверстниками веди себя, как лорд: ты выше их по крови, и они должны видеть это. Но главное, всегда будь начеку! Ты больше не ребёнок, Нитхард.

– Я будущий лорд, отец, – мальчик гордо поднял голову, – можешь положиться на меня, я не подведу.

– Хорошо. А теперь мне пора: скоро армия выдвигается в путь.

Ардван поцеловал сына в лоб и быстрым шагом направился к выходу.

– Мальчик силён духом, он справится, – сказал Лаутрат, поджидавший Ардван за дверью, – но вот остальные…

– Что ты имеешь в виду?

– Милорд, я представляю интересы короля и церкви, моя обязанность вовремя распознать недуг и устранить его. Ростки предательства я вижу, предательства и ереси. Они прорастают медленно и порой незаметно.

Ардван молчал: с таким человеком, как Лаутрат, лучше не распускать лишний раз язык. Смутили слова о ереси, ведь в Нортбридже, насколько было известно, не исповедовалось еретических учений.

– Но не переживай, – продолжал апологет, – пока ты верен королю и Господу, я, мои люди и Всевидящий на твоей стороне.

Голос наместника звучал размеренно, почти безэмоционально, а показное благочестие так и сквозило в каждом жесте – от всего этого становилось не по себе.

– Благодарю тебя за поддержку, – ответил Ардван, не выказывая особого восторга. – Ни я, ни мои предки никогда не поступались честью.

– Чего не скажешь об одном из твоих сыновей…

– И он понёс заслуженное наказание! – граф нахмурился.

– Верно, но дела давно минувших дней не всегда остаются в прошлом. Что ж, пусть Хошедар пребудет в сердце твоём и направит в верную сторону меч твой.

Лаутрат поклонился и ушёл, оставив на душе собеседника неприятный осадок.

Солнце давно перевалило зенит. Завершив последние приготовления, Ардван в сопровождении слуг вышел во двор. Поверх лёгкой походной кольчуги на нём красовалось пурпурное сюрко с гербом лордов Нортбриджских, а на поясе висел старый фамильный меч с большой прямоугольной гардой и тяжёлым навершием. Знатные катафракты стояли во дворе в ожидании сюзерена, а все слуги, придворные и домочадцы собрались у ворот, провожая воинов. Ардван вскочил на подведённого ему коня, и вереница всадников и обозных телег медленно поползла через ворота замка по дороге вдоль стены, через навесной мост, через город и пригороды. Армия в лагере уже была готова к выступлению: люди стали вливаться в колонну, и вскоре вся дорога, ведущая к Марибургу, оказалась заполнена лошадьми и повозками. Начался долгий путь на юг.

Глава 21 Хадугаст II

– Ну и что это было? – злилась Берхильда. – Что за истерику ты устроил сегодня на совете? И зачем потом попёрся к моим покоям? С ума сошёл? Нам нельзя открыто видеться. Хочешь, чтобы весь замок знал? Можешь уже начать думать головой?

Они стояли на южном склоне холма, поросшем кустарником и низкорослыми деревьями. Здесь, между валунами, притаился вход в тайные подземные тоннели, ведущие в замок. Выше по склону среди зарослей виднелась кладка внешней стены замка, а внизу блестела отражением предзакатного неба Мутная река. Наступил вечер, и мир тонул в сгущающихся сумерках.

– Хватит! – пытался остановить Хадугаст разъярённую женщину. – Можешь хоть минуту помолчать?

– Ладно, – успокоилась графиня, – говори, что хотел, только быстрее: моё отсутствие заметят.

– Граф всё знает! – выпалил воин. – Слышала его слова про бордель? Клянусь Хошедаром, он пронюхал о сговоре! И одному Всевидящему известно, как. Я должен убраться из замка, как можно быстрее ради нашей же безопасности.

– А теперь прекращай истерику, – Берхильда говорила спокойно, холод и нотки презрения сквозили в её голосе. – Если бы Ардван что-то узнал, он действовал бы совсем по-другому, а не занимался болтовнёй. Пленник не проговорился: я приказала палачу убить его прежде, чем тот раскроет рот, а хозяйка борделя боится потерять заведение – тоже веский повод держать язык за зубами. Откуда графу знать? Мой муж – человек подозрительный, этого не отнимешь, вот только подозрения его не значат ровным счётом ничего.

– Наверняка за мной следят, – не унимался Хадугаст.

– Разумеется, следят! А потому крайне глупо было с твоей стороны искать встречи в замке. Только мы не знаем, кто следит. Подозреваю, Тедгар, но это может быть и любой другой слуга, хотя бы даже тот деревенщина-виночерпий. Скоро я это обязательно выясню.

– В любом случае, в Нортбридже оставаться опасно.

– И ты собрался удрать, поджав хвост?

– Хватит разговаривать со мной таким тоном! – Хадугаст ощутил прилив гнева: сегодня уже второй человек отчитывал его, будто неразумного ребёнка. – Я коленопреклонённый, а не твой раб.

– Ой, ой, ой, ну конечно, ты же храбрый и могучий воин… который хочет смириться с поражением и бежать с поля боя, стоило запахнуть гарью.

– Нет, это совсем другое! Пойми, мы замыслили предательство! Хотим ударить в спину своим – в чём тут храбрость или благородство? Да и возможностей у нас всё меньше. Твои люди облажались, когда был шанс сделать всё по-тихому. А сейчас, даже если Ардван погибнет на войне, ты не сможешь отправить Нитхарда в монастырь без согласия двух прихвостней графа. А значит, у меня нет никаких шансов наследовать титул! Они ни за что не дадут это сделать, понимаешь? Когда я поправлюсь, уеду на войну, как того и хотел с самого начала.

– Ты всерьёз полагаешь, что Тедгар и Адро будут здесь что-то решать? Тогда ответь мне на вопрос: из кого состоит гарнизон замка?

– Из, наёмников, людей графа.

– Верно, из наёмников! А наёмнику плевать, кому служить, лишь бы платили. А кто платит? Маршал с кастеляном? Вот и получается, что когда граф уедет, у него останется не более десятка коленопреклонённых, да несколько монахов Лаутрата.

– Но они будут стоять насмерть!

– До сражения дело не дойдёт. А если Тедгар и Адро всё же заартачатся, сто человек в любом случае больше десяти. Да и потом, неужели ты так жаждешь ехать на край света за некой призрачной надеждой? – тон Берхильды стал мягче. – Твой дом здесь, Хадугаст! Хочешь остаток жизни быть марионеткой своего брата или короля? Или чтобы тебя постоянно гнали ото всюду и смотрели сверху вниз, как на попрошайку? Не хочешь – знаю. Ты всегда был горд и жаждал независимости. Ну так вот твой шанс! Ты нужен этому месту, нужен мне! Неужели до сих пор не понял? Неужели не видишь, как тяжело мне жить с этим старым бараном? Я ещё молода, и ты тоже. Я бы хотела родить от тебя наследника – наследника, который не окажется очередной пешкой Железноликого, а станет великим и славным правителем собственных земель! А ты собираешь бросить меня в такой час! Как же наши чувства, Хадугаст?

Речь Берхильды попала точно в цель: коленопреклонённый видел, как эта женщина твёрдой рукой берёт его под узды, но ничего не мог с этим поделать. Слова растапливали сердце могучего катафракта. Всю жизнь он скитался по чужим землям и замкам, где его терпели только из вежливости, и не знал, каково это: чувствовать себя кому-то нужным. Хадугаст, будто зачарованный, смотрел на графиню: воинственная страсть придавала Берхильды особое очарование.

– А если Ардван не погибнет? Если всё же вернётся, как быть? – спросил Хадугаст. – Снова пытаться убить его?

– Думаешь, я не предвижу такую возможность? Думаешь, у меня нет верных людей и родственников в армии короля? Эта война станет для графа последней.

Тут Хадугасту пришла идея:

– А если попросить помощи у этих… «свободных»? Чего хочет Бадагар? Власти? Денег? Всё равно придётся с ним разбираться. Если Трёхпалый встанет на нашу сторону, он поможет расправиться с несогласными.

– Исключено! – графиня резко изменилась в лице.

– Но почему?

– Об этом не может быть и речи! Не собираюсь якшаться с разбойниками.

– Наверное, я чего-то не понимаю, но…

– Да ты глаза разуй! У этих бунтарей только одна цель: грабить и убивать. Они же ненавидят всех нас! Хочешь на поклон к низкородным пойти, с грязью смешаться? А как же честь? Да нас люди засмеют! Бадагар должен быть пойман и четвертован – и это единственное условие, которое мы ему предложим.

– Так ведь можно встретиться тайно, – озадаченно произнёс Хадугаст, – если это поможет...

– Не поможет, – отрезала Берхильда, ставя точку в разговоре.

Графиня зажгла фонарь и скользнула в тёмный тоннель, одно из ответвлений которого вело прямиком в подвал её башни, Хадугаст же побрёл по еле заметной среди растительности тропе, тянущейся вокруг холма. На улице стемнело, и коленопреклонённый еле-еле мог различить маршрут впереди. Он постоянно сбивался с дороги, путаясь в зарослях кустарника и царапаясь о только начавшие распускаться ветви, а один раз даже чуть не подвернул ногу. Поговаривали, что под Нортбриджем есть целая сеть лабиринтов, построенных в стародавние времена, и некоторые из тоннелей выходили в леса за городом. Но все они давно были завалены, и остался только один лаз, что вёл на южный склон. Тропа от него тянулась под стенами крепости и выныривала из зарослей у подъёмного моста.

Оставшись наедине с самим собой, Хадугаст постепенно отходил от чар возлюбленной, и теперь его начали одолевать сомнения. Прежде жизнь казалась до предела простой: воюй, грабь, ешь и пей. Коленопреклонённый не имел ни земли, ни имущества, а значит, ничего не доставляло хлопот, не приходилось ни за что отвечать и ни о чём беспокоиться, кроме сохранности собственной шкуры. А теперь мир вокруг становился слишком сложным, и это пугало храброго воина.

Берхильда говорила, он ей нужен, слова грели душу одинокого мужчины, вот только рассудок подсказывал, что не стоит полностью доверять женщине, столь одержимой личными амбициями. Графиня вряд ли пошла бы на мировую после их ссоры, если бы её не питали ненависть к королю и жажда власти. Она и прежде стремилась подбить Хадугаста на предательство, настраивала против Ардвана, а теперь, когда король казнил её родственника, для женщины стало делом принципа добиться независимости от убийцы и тирана, как она называла Железноликого. Не давало покоя и мысли и её семействе. Хадугаст знал Рёгнгвальдов и сомневался, что они останутся в стороне, когда графство отложится от короны. Если Берхильда добьётся власти, будет ли всё именно так, как представляется в её сладких речах? И кто на самом деле станет хозяином Вестмаунта? Не окажется ли тогда Хадугаст снова не у дел? От раздумий заболела голова: слишком много вариантов нужно просчитать и предугадать слишком много событий, а бывалый воин не привык заниматься подобными вещами. Он знал, что Берхильда пользуется его чувствами, и, казалось, что может быть проще: послать женщину на все четыре стороны и уехать навсегда, вот только в её присутствии могучий катафракт терял волю и самообладание, становясь мягкотелым и податливым. Да и возможность завладеть замком выглядела соблазнительно, а со слов Берхильды осуществить задуманное было просто, как в затылке почесать.

Останавливала Хадугаста и травма: ныли рёбра под правой ключицей, рукой он до сих пор владел с трудом – от резких движений боль пронзала раскалённой кочергой, – а озноб и недомогание стали постоянными спутниками. В таком состоянии он не мог никуда податься.

«Ладно, – успокаивал себя коленопреклонённый, пробираясь сквозь заросли, – ты стал слишком нервным последнее время. Берхильда права – истеришь, как баба. Всё от проклятой раны! Но пока бояться нечего: я тут гость, никто ни в чём меня обвинить не сможет, концы обрублены. А мы пока подождём, посмотрим, подумаем…» Когда Хадугаст выбрался на дорогу, он почти успокоился, оставалось лишь чувство досады на самого себя за необдуманные действия днём.

После суеты, царившей в крепости последние несколько недель, внезапно стало непривычно пусто и тихо. Замок будто вымер. В конюшне и в саду вяло возились несколько человек, а в гостевой башне на первом этаже, где находились залы, предназначенные для размещения слуг и не очень знатных катафрактов, кнехты Хадугаста Фолькис и Мабон выпивали с людьми местных коленопреклонённых и о чём-то болтали, громко смеясь. Воин не стал их беспокоить, а поднялся в «келью», как он называл свою комнату, и налил вина – напиток помогал забыть о телесной боли и освободить голову от копошащихся там беспокойных мыслей. Обычно в часы досуга Хадугаст, либо проводил время с женщинами, либо упражнялся с оружием, но сейчас денег на женщин он не имел, а махать мечом был не в состоянии. Оставалось только пить.

Внезапно мужчина почувствовал чьё-то присутствие, он оглянулся: на пороге комнаты стоял человек. Воин даже вздрогнул от неожиданности – слишком тихо и незаметно подкрался гость, будто призрак, возник из ниоткуда. Потупленный взор, худощавое лицо с аскетичной миной, сцепленные на животе руки – Хадугаста передёрнуло, когда он узнал в позднем посетителе апологета-наместника Лаутрата. Прежде коленопреклонённый не пересекался с этим неприятным типом, но хорошо знал, зачем тот ошивается в замке и какую власть здесь имеет. Хадугаст тут же прокрутил в голове случаи, когда мог взболтнуть лишнего – такого, за что могут обвинить в ереси. Богохульства являлись обычным делом в устах грубого воина, но ему слабо верилось, что именно это стало причиной визита наместника.

Лаутрат без спроса вошёл в комнату и сел за стол напротив Хадугаста, но вина наливать не стал.

– Хорошие покои, – наместник окинул взглядом голые стены, – здесь душа не отвлекается на мирскую суету.

– Покои, как покои, – буркнул Хадугаст.

– Но такому человеку, как ты, наверное, не хватает более роскошного убранства. Тело всегда требует комфорта, особенно, когда страдаешь от недуга, и неизвестно, сколько времени придётя провести в четырёх стенах.

– Именно, – согласился воин. – Совсем не рад тут торчать. Моё место в походе и на поле боя.

– Да, да, превратности судьбы. Волку, привыкшему к свободе, тяжело жить в клетке.

Хадугаст сделал глоток вина и исподлобья уставился на апологета, тем самым демонстрируя, что его обществу тут не рады.

– Не сомневаюсь в твоих искренних намерениях послужить королю и Господу, – продолжал Лаутрат, не обращая ни капли внимания на грозную физиономию собеседника, – но Враг хитёр и коварен. Он находит разные подступы к человеческим сердцам, дабы сбить с пути истинного.

«К чему ты клонишь? – мысленно вопрошал Хадугаст. С приходом апологета вернулись и недавние беспокойства.

– Разумеется, «и мы должны биться с ним до последней капли крови», – коленопреклонённый процитировал отрывок из писания.

– И, тем не менее, многие сильные воины сбились с пути, соблазнившись богатством и славой. А сколько чистых сердец сгубили сладкие женские чары! Но суд грядёт, а Всевидящий наблюдает за делами и помыслами человеческими. Как оправдаться, когда предстанем пред Ним?

Хадугаст не выдержал:

– Зачем ты мне всё это говоришь?

Губы апологета подёрнулись лёгкой улыбкой:

– Мой долг наставлять людей в праведности. Каждый должен выполнять свой долг. Впрочем, не стану тебя более отвлекать от важного занятия, – Лаутрат встал и направился к выходу. – Желаю скорейшего выздоровления, сэр Хадугаст. И да, лучше направь сердце к Господу, нежели к кубку с вином.

Апологет удалился, оставив раненого катафракта в смешанных чувствах. «Он всё знает!» – Хадугаста будто молнией ударило. От наместника не укрылось ничего из происходящего в замке. Коленопреклонённый представил, как попадет в подвалы местной тюрьмы, где Лаутрат уже приготовил дыбу и клещи для допроса, и поёжился. Захотелось оказаться подальше отсюда.

Хадугаст запер дверь на засов и лёг в кровать. В груди саднило, дышалось с трудом. Речи Берхильды и перспектива завладеть замком и титулом после посещения Лаутрата выглядели уже не столь соблазнительно. Всё больше воин утверждался в необходимости бежать из Нортбриджа, и чем скорее, тем лучше.

Глава 22 Берт VI

Вершины гор спрятались в постылой серости туч, что посыпали землю мелкой, колючей моросью. Как обычно, день начался с грубых окриков надзирателей и выхода на пронизывающий ветер и промозглую сырость. Было холодно и мерзко. Очередь согбенных, полуживых заключённых потянулась к длинному дому, из окон которого несло запахом местного варева. Берт плёлся за Снеллом и Ульвом, позади шёл Ман и остальные. В их компании теперь не наблюдалось Эмета: сын виллана не пережил побоев и скончался на второй день после происшествия в верхней штольне. Фрид считал, что умереть ему помогли. По словам бывалого каторжника, тяжело занемогших и травмированных заключённых добивали: неспособные работать нужны н был.

А болели и калечились тут часто. Из разговоров Берт знал, что недавно в нижней штольне погиб человек, прибитый упавшем камнем, а пару дней назад другой заключённый сорвался с откоса, везя полную тачку. Прикованный к ней, он не смог отцепиться и полетел следом, переломав все кости. Но сам Берт ничего этого не видел: день за днём его взгляд блуждал во тьме шахты, в которой молодой каторжник проводил долгие часы с кайлом в руках за нескончаемой, надрывной работой, что тупой монотонностью вытягивала все жилы. Лишь иногда, утром или вечером, он замечал за воротами лагеря тела, сложенные для отправки к ближайшему обрыву, куда обычно скидывали трупы.

Сегодня Берту стало дурно: холод, сквозняки, плохое питание и изнурительный труд делали своё дело: организм был истощён, а силы – на пределе. Навалились озноб и слабость, да к тому же никак не заживала повреждённая рука, и это ещё больше осложняло работу. Но не он один ощущал недомогание.

– Второй день нездоровится, неужели заболел? – пожаловался утром Ман, выглядел он весьма паршиво: глаза покраснели, а на коже начала проступать странная сыпь.

– Мне тоже хреново, – вздохнул Берт, – как пережить сегодняшний день?

– Ничего, держись. Где наша не пропадала?

Среди заключённых болели многие, но всё равно люди шли в забой, пока оставалась хоть кроха сил. Тем, кто из-за болезни пропускал работу, полагался урезанный паёк, да и тот раз в день.

Сегодня утром Берта увидел, как к крепости подъезжает вооружённый конный отряд. Это случилось, когда колонну рудокопов вели к штольне. С горной тропы хорошо просматривались всадники и их лошади, плетущиеся к воротам форта.

– Зачем так много солдат? – удивился Берт.

Снелл оказался осведомлён в этом вопросе:

– С тех пор, как построили шахту, граф ожидает нападение тёмных, поэтому тут крепость и возвели. Видимо, сейчас дела совсем плохи.

– Думаешь, тёмные придут?

– А бес их знает. Если ты говорил, что они уже грабят деревни, не ровен час, заявятся и сюда.

– Нападут, – мрачно проговорил Тэлор, – рано или поздно.

Вошли в чёрный тоннель, и Берт снова оказался во тьме, запертый среди давящих со всех сторон камней. После обвала, свидетелем которого он стал, преодолевать себя стало ещё тяжелее: каждый раз, как парень ступал во мрак подземелья, на лбу выступал холодный пот, а сердце сжимал панический страх. Но, помня об Эмете и о плетях конвоиров, Берт стискивал зубы и шёл. Нельзя проявлять слабость, нельзя поддаваться страху, иначе погибнешь – эта мысль прочно засела в голове молодого каторжника. И пускай смерть рано или поздно настигнет его, главное – не сейчас, не сегодня. «А ведь Эмет спас нас тогда, – порой размышлял Берт, – сам того не ведая, отдал жизнь за друзей своих. Но кто спасёт в следующий раз?» Берт решил молиться. Он не знал правильных слов, но, как умел, обращался к Хошедару и Всевидящему, прося не дать погибнуть под обвалом. Из головы никак не выходил привидевшийся монах – что это, если не участие высших сил? «Он наверняка предупреждал об опасности, – думал Берт, – и тогда, перед тем, как нас схватили, и в это раз – перед обрушением». Эта мысль всё больше утверждалась в голове.

Сегодня работа казалась тяжелее, чем обычно: озноб и болезненная слабость превращали и без того изматывающий труд в сплошную пытку.

– Как же хреново, – убедившись в отсутствии рядом надзирателя, Берт прислонился к стене.

Фрид все эти дни работал с ним плечо к плечу. Они ломали породу в узком тупике, где едва помещались вдвоём.

– Не тебе одному плохо, – отозвался старожил, – многие болеют. Если началась лихорадка или какая другая хворь, никому несдобровать.

– Пусть лучше лихорадка, чем завал, – решил Берт, – хотя бы на свежем воздухе помру.

– Это как посмотреть… Исход один.

Время приёма пищи стало настоящим спасением: к полудню сил работать почти не осталось. А после трапезы заключённых снова собрали рядом с лобным местом. Редко выдавался день, когда не пороли очередного провинившегося бедолагу, и Берт уже привык к этому зрелищу. Но теперь предстояло нечто иное: две виселицы с самого утра зловеще воздвиглись рядом кухней. Заключённые понимали: они тут неспроста, сегодня предстоит казнь. Теперь арестанты стояли и наблюдали за этим страшным действом. К петлям подвели двоих заключённых, понурых с разбитыми в кровь лицами. Один крупный, лохматый, с широкой, всклокоченной бородой, выглядел спокойно. Другой, совсем молодой парень с едва пробившейся растительностью на лице, всхлипывал и дрожал всем телом.

– Эти двое, – палач назвал их имена, – обвиняются в попытке побега и вооружённом сопротивлении страже и приговариваются к смерти через повешенье без исповеди.

Смертников поставили на скамью и накинули петли. Молодой беглец судорожно шептал молитву, а бородатый обводил собравшихся тяжёлым, усталым взглядом и злобно зыркал на надзирателей, будто обещая расплату. Его гордо поднятый подбородок говорил о нежелании даже на пороге смерти мириться с участью раба.

Палач выбил скамью из-под ног арестантов, и те повисли, извиваясь, брыкаясь и хрипя сдавленными глотками. Остальные стояли и смотрели, пока тела не перестали биться в конвульсиях, и жизнь не покинула их. Берт, будто загипнотизированный, уставился в глаза висельников. Он и прежде видел смерть, но никогда не наблюдал воочию, как живой человек превращается в холодный труп. Это было страшно. Неизвестность за гранью этого мира пугала, и Берт снова задумался о том, что есть жизнь и смерть.

– Всех не перевешаете, – стиснув зубы, прошептал Снелл, стоящий рядом, – однажды и вы получите своё.

Как позже узнал Берт, повешенные работали в нижней штольне. Пять человек бежали вечером, под покровом темноты, и поначалу их отсутствие надзиратели даже не заметили. Когда же спохватились, выслали конный отряд, который быстро настиг беглецов на первом же перевале: путь через горы оказался только один. Троих зарубили на месте, двоих же взяли живыми ради показательной казни.

Берт и сам часто думал о побеге. Леса на склонах гор манили свободой. Казалось, это так просто: по пути в шахту свернуть с дороги, добежать до деревьев и там затеряться среди сосен и елей. Но кандалы, конвоиры и надзиратели на башнях, выставленных вдоль тропы к штольням, делали невозможным остаться в живых заключённому, решившемуся на такой шаг, а потому Берт никогда всерьёз не планировал бежать и лишь с тоской вздыхал, глядя на горные пики и бескрайние леса вокруг.

Когда арестантов вновь собрались вести в забой, один из надзирателей подошёл к Берту:

– Так, ты, ты и ты, – он ткнул пальцев в него, Мана и ещё одного каторжника из их группы, – В нижнюю штольню!

Берт не верил ушам – в один момент он оказался разделён с компанией, к которой так сильно привык за время пути и совместной работы. Тут он чувствовал защиту и поддержку товарищей: оптимизм Снелла и шутки здоровяка Эда давали хоть какую-то отдушину среди безнадёги и мрака, окружавших парня изо дня в день. Теперь же даже это оказалось утрачено.

Как только троих арестантов подвели к группе, готовящейся к отправке в нижнюю штольню, Берт сразу встретился глазами с Ломтём. Бандит работал тут с первого дня, и, пользуясь поддержкой своих головорезов, стал негласным лидером таким же, как Снелл в верхней штольне. Но, если Снелл старался поддерживать товарищей и всегда становился на защиту слабых, Ломоть и его приятели наоборот держали людей в страхе. С тех пор, как Берт оказался на руднике, он не пересекался с разбойником: тот предпочитал не лезть к компании Снелла, а потому и Берту проблем не доставлял.

– О, новенькие пожаловали, – ехидно оскалился Ломоть. – А я тебя помню, – он ткнул пальцем в Берта, – ты же из компании того ублюдка, как его… Снелла?

Берт промолчал, понимая, что один этот факт сделает его объектом издевательств со стороны банды. И не ошибся.

– Ты чо смотришь, сопля? – толкнул парня широкоплечий увалень по кличке Муха, – а ну давай двигай, работа не ждёт.

– Да у него рожа на кусок говна похожа, – добавил другой бандит.

Все расхохотались.

Берт почувствовал негодование и обиду, но ещё сильнее он разозлился, когда здоровый парень Карл по кличке Бездельник, подставил ногу, и молодой арестант, запнувшись, упал. Снова раздался смех.

– Ну? Что будешь делать? – начал задирать Карл, но Берт мог лишь исподлобья смотреть на обидчика.

– Не встревай, ну его к бесам, – одёрнул друга Ман.

Берт, и так не отличавшийся физической мощью, совсем ослаб от болезни, и громила Карл сейчас мог сделать с ним всё, что угодно, но изнеможение, как физическое, так и эмоциональное, и постоянная близость смерти притупляли страх. Ещё месяц назад вчерашний серв испытал бы робость перед бандитом и опустил бы взор, но сейчас даже мысли не возникло испугаться – не чувствуй Берт себя столь дурно, он бы точно полез в драку, наплевав на последствия, но ноги подкашивались, а впереди предстояли долгие часы работы.

Конец конфликту положил надсмотрщик, пригрозив арестантам плёткой.

Нижняя штольня оказалась просторнее, но из-за большого количества людей, работающих здесь, ощущалась сильная теснота. Берта отправили в нишу, где даже стоять во весь рост было невозможно. Изогнувшись в неудобном положении, он с трудом откалывал куски породы. Тело, ослабленное болезнью, ныло сильнее прежнего, ломота усилилась настолько, что хотелось выть. Берт сейчас молился только об одном: поскорее бы закончился день. Время будто застыло на месте. Когда же после работы он, пошатываясь, направился к лохани, чтобы умыться, Муха его грубо отпихнул:

– А ты подождёшь.

Берт упал и долго лежал на камнях не в силах подняться. Перед глазами всё плыло. Заставил себя встать лишь неимоверными усилиями. В конце концов, оставалось просто дойти до лагеря, а во сне обязательно полегчает.

К месту ночлега Берт возвратился измученный, как физически, так и морально. Он ненавидел Ломтя и его дружков, но сделать ничто не мог: Снелла, Тэлора, Ульва и других, кто бы мог заступиться, весь день не было рядом. Лишь вечером Берт снова оказался в кругу товарищей. Деревянные настилы, расположенные в два этажа, в мгновение ока заполнились лохматыми, грязными фигурами толкающихся и гремящих цепями арестантов. Берт устроился на своё обычное место на нижней полке между храпящими телами и уже был готов забыться сном, когда к нему подполз на корточках Снелл:

– Ну что, как там? – спросил он.

– Тоже самое, только этот подонок Ломть достал уже – он там главный. Рожу бы набить!

– Вот скотина. Проучим, может?