Текст книги "История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1"

Автор книги: Дмитрий Святополк-Мирский (Мирский)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

стихи на русском языке. Но большая часть этой книги уже

демонстрирует крыловский стиль в его лучших достижениях. Крылов

не был другом карамзинистов-реформаторов. Он был сознательный

классицист, националист и не избегал архаизмов. Описательные и

лирические пассажи его басен по тону – совершенно XVIII век. Даже

сочность его разговорных пассажей отличается от реализма таких

писателей XVIII века, как В. Майков или Хемницер, не столько по

роду, сколько по качеству. Качество – самое высокое. Крылов, что

называется, «владел языком». У него каждое слово – живое. Каждая

строчка до отказа наполнена такими словами. И это реальные, живые

слова, слова улицы и трактира, используемые в истинно народном, а

не в школьно-учительском духе. Крылов всего лучше в лаконичных

эпиграмматических предложениях. Заостренные концовки и морали

его басен – законные наследники народных пословиц (нет языка

более богатого прекрасными пословицами, чем русский), а многие из

них и сами стали пословицами. Теперь они – часть языка и

передаются из уст в уста, причем никто не задумывается, откуда они

взялись.

Невозможно дать перечень или характеристику всем крыловским

басням. Некоторые – из лучших – обращены против неумения и

притязаний необученного человека делать квалифицированную

работу. Другие являются политическими памфлетами, откликами на

текущие события, особенно во время войны 1812–1814 годов.

Некоторые высмеивают тщеславных и надоедливых стихоплетов и

зоилов, как, например, знаменитая Демьянова уха. Другие опять-таки

являются социальной сатирой, как знаменитые Гуси, протестующие

против того, чтобы их продавали на базаре, поскольку они потомки

тех гусей, которые спасли Капитолий от галлов.

Вместо того чтобы их перечислять, я приведу одну, в отличном

переводе сэра Бернарда Перза. Поначалу кажется, что Крылов –

непереводимый автор, ибо столь многое зависит от неподражаемого

качества его русского языка. Но профессору Перзу удалось найти

изумительно удачный английский эквивалент для самых сочных

крыловских идиом. Басня, которую мы приводим, – один из

характернейших для Крылова выпадов против неумелости и

неспособности:

КВАРТЕТ

Проказница-Мартышка,

Осел,

Козел,

Да косолапый Мишка

Затеяли сыграть Квартет.

Достали нот, баса, альта, две скрипки

И сели на лужок под липки, –

Пленять своим искусством свет.

Ударили в смычки, дерут, а толку нет.

«Стой, братцы, стой!» – кричит Мартышка:

«Погодите!

Как музыке идти? Ведь вы не так сидите.

Ты с басом, Мишенька, садись против альта,

Я, прима, сяду против вторы;

Тогда пойдет уж музыка не та:

У нас запляшут лес и горы!»

Расселись, начали Квартет;

Он все-таки на лад нейдет.

«Постойте ж, я сыскал секрет»,

Кричит Осел: «Мы, верно, уж поладим

Коль рядом сядем!»

Послушались Осла: уселись чинно в ряд;

А все-таки Квартет нейдет на лад.

Вот, пуще прежнего, пошли у них разборы

И споры,

Кому и как сидеть.

Случилось Соловью на шум их прилететь.

Тут с просьбой все к нему,

чтоб их решить сомненье:

«Пожалуй», говорят: «возьми на час терпенье,

Чтобы Квартет в порядок наш привесть:

И ноты есть у нас, и инструменты есть:

Скажи лишь, как нам сесть!» –

«Чтоб музыкантом быть, так надобно уменье

И уши, ваших понежней»,

Им отвечает Соловей:

«А вы, друзья, как ни садитесь,

Все в музыканты не годитесь».

10. РОМАН

Теория классицизма не ставила роман на ту же доску, что и

драму, и другие поэтические жанры. Должно было пройти некоторое

время, прежде чем роман стал считаться литературой. До 1750 г.

романы в России не печатались вообще. После 1750 года, все

увеличиваясь в числе, стали появляться переводы романов, но

первый оригинальный русский роман появился только в 1763 году.

В течение долгих лет оригинальные романы были, во-первых, редки,

во-вторых, по уровню были значительно ниже остальной литературы.

Потребность русского читателя в литературе «для чтения»

удовлетворялась многочисленными переводами французских,

немецких и английских произведений. Первым русским романистом –

и долгое время самым плодовитым – был Федор Эмин (1735–1770),

писавший дидактические и философские романы приключений

цветистой и многословной литературной прозой.

Более реалистический стиль, популяризированный переводами

сочинений Мариво и Филдинга, был усвоен Михаилом Чулковым

(1743–1792) в его романе Пригожая повариха, или похождения

развратной женщины(1770) (некое подобие российской Моль

Флендерс). Этим список литературныхроманов эпохи Карамзина

фактически исчерпывается.

Пример и успех Карамзина как романиста способствовал

увеличению количества романтической продукции. Прямые

подражатели Карамзина самостоятельного значения не имели.

Сочинения князя Шаликова (1767–1852), например, более всего

другого способствовали дискредитации «чувствительности».

Более интересные произведения принадлежали людям, не

имевшим связи с карамзинским движением. Александр Беницкий

(1781–1809), настоящий «француз», слишком восприимчивый к

Вольтеру, чтобы подражать сентименталистам, писал философские

восточные сказки в лучших вольтеровских традициях. По изяществу

и ясности его стиль превосходит все, написанное в России в прозе до

Пушкина. Роман воспитания представлен ранним произведением

баснописца Александра Измайлова Евгений, или Пагубные следствия

дурного воспитания и сообщества– назидательное моралистическое

сочинение, где автор описывает порок с таким реалистическим

вкусом, что критики склонны были сомневаться в искренности его

моралистических устремлений.

Самым значительным и плодовитым прозаиком этого периода

был Василий Трофимович Нарежный (1780–1825), родом с Украины.

Это был крепкий, сознательный реалист, в духе Смоллета, Филдинга

и Лесажа. В своих рассказах из украинской жизни он впервые

показал русскому читателю яркую, юмористическую и реалистически

написанную картину казацкой и после-казацкой Украины, столь

незабываемо возрожденную в следующем поколении Гоголем.

Главное произведение Нарежного – Российский Жилблаз, или

Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова, роман в шести

частях, три из которых появились в 1814 году, а оставшиеся три были

запрещены цензурой и до сих пор не опубликованы. Это широкая, не

подслащенная картина русской жизни в провинции и в столицах,

разворачивающаяся как фон приключений бедного дворянина, почти

крестьянина, по иронии судьбы носящего княжеский титул.

Нарежный по-настоящему владел реальным жизненным материалом,

что ставит его выше всех «доисторических» русских романистов. Но

он не был художником, и его книги читаются с трудом из-за тяжелого

стиля, многословия и расплывчатости. Поэтому его мало читали, и

его влияние на развитие русского романа в общем несущественно.

Глава IV

ЗОЛОТОЙ ВЕК ПОЭЗИИ

1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

Золотой век русской поэзии в основном совпадает с эпохой

расцвета романтической поэзии в Западной Европе. Но его поэзия –

не романтизм. Она более формальна, действенна, избирательна –

короче говоря, классична, чем всякая иная поэзия (или во всяком

случае поэтическая школа) девятнадцатого столетия. В каком-то

смысле она, позднее дитя XVIII века, отставала от времени. По тону

и атмосфере Пушкина сравнивали с Моцартом. Поэты Западной

Европы, всего ближе стоящие по тону и чувству к нашим поэтам

Золотого века, – это Бернс, Шенье, Парни. Что особенно важно –

техника поэтов Золотого века никогда не отстает от вдохновения. Их

поэзия совершенна, даже когда это малые поэты; когда же речь идет о

великих, то это безоговорочно великая поэзия. Техническое

совершенство отличает поэзию двадцатых годов и от примитивной

грубости державинской эры, и от выродившейся расхлябанности

позднего XIX века.

Поэзия Золотого века была оригинальна, тогда как

предшествующие эпохи только заимствовали, но при этом она была

прямым продолжением карамзинского направления, его главным

оправданием и лучшим плодом. Как продолжение его она была

«французской», причем «французской» XVIII века, ибо была

враждебна французскому романтизму. С 1820 г. и далее движение

называет себя романтическим и открыто восстает против правил

французского классицизма. Оно хочет большей свободы и новизны

форм; оно любит оригинальность и живописность. Оно восхищается

Шекспиром за широту его замысла и глубокое понимание

человеческого сердца и Байроном – за могучее красноречие и

действенные повествовательные приемы.

По сравнению с эпохой классицизма здесь произошло

возрождение чувств и ощущений, но сама чувствительность поэтов

Золотого века была чисто классической; только немногие были

заражены «новой чувствительностью», да и то лишь в ее самых

ранних формах. Точно так же не было никакого «возврата к природе».

Даже символизм природы, присущий оссиановской школе,

отсутствует у Пушкина и его современников. Романтический

пантеизм и романтический анимизм появляются в русской литературе

лишь после 1830 года.

Еще более подчеркивает связь Золотого века с восемнадцатым

его четкая социальная окраска. Это было движение

внутридворянское, движение джентльменов. Отсюда преобладание в

его начальный период легких, светских стихотворений на

анакреонтические сюжеты и темы; культ дружбы, веселого застолья и

вина. Социально пушкинская пора – апогей литературной гегемонии

дворянства. Высокая литература была полностью монополизирована

представителями этого класса. В то же время печать почти

полностью находилась в руках не-дворян – педантов, литературных

поденщиков и торгашей. Классовые противоречия между ними

совершенно ясны. Дворяне, к какой бы партии они ни принадлежали,

в своем презрении к плебеям выступали единым фронтом.

В тридцатые годы плебеи взяли реванш.

Можно сказать, что Золотой век начался тогда, когда поэзия

стала подниматься выше добродушных пустячков дмитриевской

школы и обрела самостоятельную и оригинальную интонацию в

первых зрелых произведениях Жуковского, около 1808 г. Несколько

лет спустя, по окончании войны, молодые сторонники Карамзина,

возглавляемые Жуковским, Батюшковым и Вязем ским, основали

полушуточное литературное общество «Арзамас». Его заседания

были пародией на торжественные заседания консервативного

литературного общества шишковистов. Арзамасцы исповедовали

культ поэтической дружбы, литературной беседы и легкого стиха.

К 1820 г. движение стало серьезнее. После 1821 года на пять лет

воцарилось влияние Байрона. Главной поэтической формой

выражения становится стихотворная повесть. Назло консерваторам

арзамасцы вызывающе принимают модный лозунг: романтизм. Одно

за другим появляются произведения Пушкина; они имеют шумный

успех; с ними соперничают произведения Жуковского, Баратынского,

Козлова. Поэзия почти монополизирует книжный рынок. Дворянская

партия становится единственным арбитром литературного вкуса. Но

эта эпоха оказалась непродолжительной, и вскоре над ней стали

собираться первые тучи. Подавление декабристского мятежа

Николаем I (1825–1826) было роковым ударом для интеллектуальной

дворянской элиты. В то же время чистая атмосфера XVIII века была

отравлена: молодые люди следующего поколения занесли в Россию

первые ростки германского идеализма. Журналисты,

принадлежавшие к низшим классам, но с большими литературными

претензиями и более прогрессивных взглядов, чем прежние, берут в

свои руки печать и завоевывают популярность у читателя.

Французский романтизм с его ничем не обузданным дурным вкусом

отравляет воздух. Романы после толчка, который дал Вальтер Скотт,

начиная с 1829 г. продаются лучше, чем поэзия. Дельвиг, центр

дружеского поэтического кружка, умирает в 1831 г. В том же году

Пушкин женится и становится лидером консервативной литературной

аристократии. Молодые уже немолоды, лето Золотого века миновало.

После 1831 г. литературную сцену занимают в Петербурге толпа

вульгаризаторов и шарлатанов, а в Москве – Адамы новой

интеллигенции, которые уважают в Пушкине почтенный реликт

прошлого, но отвергают его традиции, презирают его друзей и

отказываются читать его новые произведения. В 1834 г. появляется

первая статья Белинского – манифест новой эры русской

цивилизации. В 1837 г., когда умирает Пушкин, Россия уже далеко

ушла по новому пути. Пережившие Пушкина Жуковский,

Баратынский, Языков, Вяземский – маленькая изолированная группа,

забытая в чуждом, неприязненном мире.

2. ЖУКОВСКИЙ

Пионером и признанным патриархом Золотого века поэзии был

Василий Андреевич Жуковский. Он родился в 1783 г. в Тульской

губернии и был незаконным сыном помещика Бунина и турецкой

полонянки. Образование он получил в Москве и там испытал

сильные пиетистские влияния. Закончив образование, он жил в

имении своего отца, давал уроки своим кузинам и поддерживал с

ними сентиментальные отношения, воспитывая их в духе

сентиментализма. Одна из них (Мария Протасова, в замужестве

Воейкова) стала предметом его платонической привязанности,

продолжавшейся и после ее смерти (1823). В 1802 г. Жуковский

послал в карамзинский Вестник Европысвой перевод ЭлегииГрея –

Сельское кладбище. День ее публикации не раз объявлялся днем

рождения русской поэзии. В 1808 г. появилась первая баллада

Жуковского – переделка бюргеровской Леноры, с которой началось

всеобщее помешательство на балладах. В 1812 г., когда Наполеон

вторгся в Россию, Жуковский вступил в ополчение. Он не воевал, но

стихотворение, которое он написал вскоре после Бородина, когда

Наполеон еще был в Москве ( Певец во стане русских воинов),

сделало егоимя известным и за пределами литературных кругов.

В 1815–1817 гг. Жуковский был самым именитым, хотя и не самым

активным членом Арзамасского общества. Примерно в это время он

был приглашен давать уроки русского языка прусской принцессе,

невесте будущего императора Николая I. Молодая пара полюбила

Жуковского и, когда в 1818 г. родился будущий Александр II, поэт

был назначен его воспитателем. В этом звании он оставался до тех

пор, пока Александр не достиг совершеннолетия. Влияние

Жуковского на его воспитанника все считали очень благотворным и

смягчающим. Его положение при дворе и репутация старейшего и

величайшего после Пушкина поэта делали его выдающейся фигурой

литературного мира. Он был связан с Пушкиным с первых же его

литературных шагов и всегда ему помогал, когда у того возникали

неприятности с властями. С 1831 г., когда Пушкин женился, оба

поэта осуществляли нечто вроде двоевластия над тем, что стало

позднее называться «литературная аристократия». Жуков ский

помогал и Гоголю, а в 1838 г. сыграл главную роль в освобождении

из крепостного сословия украинского поэта Шевченко. В 1839 г.,

когда его долг воспитателя царевича был выполнен, Жуковский

вышел в отставку. Он женился на молоденькой немке и поселился с

ней на Рейне, только изредка приезжая в Россию и работая над

большими поэтическими произведениями. Он умер в 1852 г. в Баден-

Бадене.

До 1820 г. Жуковский возглавлял передовое литературное

движение. Значение его ранних сочинений невозможно переоценить.

Он на основе карамзинской реформы создал новый поэтиче ский

язык. И его метрические находки, и поэтический словарь оставались

образцом для всего XIX столетия. Влияние его можно сравнить с тем,

которое имели Спенсер или Ронсар. Но Жуков ский не только обновил

формы, он реформировал самое понятие поэзии. У него, впервые в

России, она стала прямым выражением чувства. Она пересталабыть

творением из безличного материала, каким была прежде, и стала

образным преображением личного опыта. В его поэзии нет и следа

сырых, необработанных, просто зарегистрированных переживаний:

эмоциональный опыт всегда полностью преображен. Но это все-таки

был шаг в сторону экспрессивной, эмоциональной поэзии.

Следующий шаг сделал Лермонтов. Пушкин его не сделал:

субъективный элемент в поэзии Пушкина менее заметен и более

подчинен творческому замыслу, чем у Жуковского.

Один из курьезов истории литературы: этот первый и в течение

долгого времени самый личностный, самый субъективный русский

поэт был почти исключительно переводчиком. Оригинальных вещей

у него очень мало: несколько шуточных посланий, несколько элегий

да несколько лирических стихотворений. Но этих последних

достаточно, чтобы поставить Жуковского в первый ряд русских

поэтов. Эфирная легкость и мелодичность его стиха, восхитительная

чистота его поэтического языка достигают в них высшего

совершенства. Романтическая меланхолия и покорная надежда на

лучший мир никогда не выражалась более благородно и утонченно.

Но характерно для Жуковского то, что даже эта лирика имеет

источником иностранную поэзию. Так, изумительное стихотворение

на смерть Марии Протасовой-Воейковой ( 19 марта 1823 г.) и по

размеру, и по построению близко напоминает стихотворение

немецкого романтика Брентано. Слова, каденции, интонация, сама

материя стиха делают это стихотворение тем, что оно есть, – но еще

и легчайшие штрихи, свойственные лишь перу великого поэта.

Поэзия Жуковского 1808–1821 гг. чаровала читателей своей

атмосферой романтической чувствительности, мечтаний,

оптимистической религиозности и кроткой покорности судьбе в

соединении с мягко-фантастическими атрибутами балладных ужасов.

Но знатоковбольше всего восхищало высокое мастерство поэта,

разнообразие и изобретательность его размеров, а главное –

абсолютно новая, неведомая прежде чистота, нежность и

мелодичность его стиха, его поэтического языка, так

контрастировавшие с блистательно-варварской самородной

грубостью Державина.

В этот период Жуковский переводил романтиков,

предромантиков и даже классиков немецкой и английской поэзии. Его

любимцами в Германии были Уланд и Шиллер, чьи греческие

баллады ( Торжество победителейи др.) стали благодаря Жуковскому

такой же, если не большей, классикой в России, как и в Германии. Из

англичан он переводил Драйдена ( Торжество Александра), Томсона,

Грея ( Элегия), Саути, В. Скотта, Мура, Кемпбелла и Байрона

( Шильонский узник). После всего, что я говорил о величайшем и

безупречном мастерстве Жуковского в русском стихе, вряд ли кого

удивит, если я добавлю, что некоторые его переводы английских

современников (из которых никто не принадлежал к великим

мастерам) часто превосходят оригиналы. Королева УрракаСаути,

Уллин и его дочьКемпбелла, Пери и ангелМура, Иванов вечерВ.

Скотта и Шильонский узникБайрона и абсолютно, и относительно

занимают в русской поэзии более высокое место, нежели в

английской.

После 1830 г. Жуковский постепенно отходит от слишком

плавной нежности, которая принесла ему такую популярность. Как и

Пушкин в те годы, он стал стремиться к большей объективности, к

дорическим очертаниям и эпической манере. Почти все его поздние

произведения написаны или белым стихом, или гекзаметром. Обеими

формами он владеет с совершенной свободой и разнообразием;

располагает слова в самом «непоэтическом» порядке; прибегает к

самым разрушительным разливам стиха, достигает стиля, о котором

говорят « beau comme de la prose» (прекрасен как проза) и в белых

стихах напоминает позднего Шекспира. К главным произведениям

этого периода относятся обработки (с немецкого) эпизодов из

Рустема и Зорабаи Наля и Дамаянти. В том и другом он сумел

избежать всякой сентиментальности. Первый оставляет впечатление

прямого, первобытного, грубого величия; второй – истинно

индийской роскоши красок. Еще более замечательна его обработка в

очень свободных гекзаметрах с анжамбманами

Ундины–

прозаического сочинения немецкого романтика Фуке. Атмосфера

поэмы – оптимистическая религиозность и романтическая

фантастика, близкая к его ранней лирике, но рассказ ведется с

величественной неторопливостью, в истинно эпическом тоне.

Однако главным трудом его старости стал перевод Одиссеи,

законченный в 1847 г. Хоть он и не знал греческого и переводил

Гомера с немецкого подстрочника, это шедевр точности и

достоверности. ОдиссеяЖуковского имела целью дополнить

имеющегося русского Гомера и стала как бы продолжением Илиады

Николая Ивановича Гнедича (1784–1833), появившейся в 1830 г.

Гнедич был хороший поэт, написавший несколько

восхитительных лирических стихотворений и русскую идиллию в

стиле Феокрита, которая в то время высоко ценилась. Его Илиада–

это Илиадавысокого звучания и великолепия, полная блистательных

славянизмов, с виргилиевским трубным аккомпанементом, с

удивительно изобретательными сложными эпитетами. Это

великолепнейший образец русской поэзии высокого классического

стиля.

ОдиссеяЖуковского совсем иная. Он старательно избегает

славянизмов. Это делает его Одиссеюпростой, неторопливой,

библейской историей о повседневной жизни патриархальных царей.

Но Жуковский не сентиментализирует Гомера, и хотя, возможно,

песни о Телемахе и Навзикае ему удались лучше всего, даже в самых

жестоких описаниях резни он дает верное отражение Гомера. Оба

русских Гомера счастливо дополняют друг друга, и если Илиада

Гнедича – наше крупнейшее достижение в высокой манере, то

ОдиссеяЖуковского остается непревзойденной как героическая

идиллия.

3. ДРУГИЕ ПОЭТЫ СТАРШЕГО ПОКОЛЕНИЯ

Не один Жуковский трудился между 1810 и 1820 гг. над

оттачиванием и усовершенствованием инструментовки русского

стиха.

Рядом с ним в том же направлении работали и другие поэты.

Главный из них, и в течение некоторого времени даже соперник

Жуковского, – Константин Николаевич Батюшков. Он родился в

1787 г. в Вологде, служил в армии, в 1806 г. был ранен под

Гейльсбергом и принимал участие в кампании 1812–1814 гг. По

окончании войны он стал выдающимся и активным членом

«Арзамаса». Сборник его сочинений появился в 1817 г. Вскоре после

этого он стал страдать черной меланхолией. Долгое пребывание в

Италии его не излечило, и с 1821 г. он окончательно стал

душевнобольным. Он прожил в своем родном городе еще тридцать

четыре года, с очень редкими и недолгими светлыми промежутками.

Умер он в 1855 г.

Как и Жуковский, Батюшков был модернистом в стихе и в языке,

продолжателем дела Карамзина и решительным врагом церковно-

славянского языка и архаической грубости. Но в отличие от

Жуковского, который был более романтиком, чем большинство его

современников, и был насквозь пропитан немецкими и английскими

влияниями, Батюшков являл собой чистый восемнадцатый век и был

«латинистом». Он не чужд был «новой чувствительности», но по

природе своей был чувственным язычником. Его учителями были

латиняне и классицисты: римлянин-элегик Тибулл, француз Парни,

Тассо, Петрарка, греческие антологические поэты. Батюшков

стремился сделать русский язык соперником итальянского по

нежности и мелодичности – чего, по мнению современников, он

почти добился. Его русский язык невероятно далек от варварской

мужественности Державина. Он мягок, нежен до изнеженности.

Батюшков написал немного. Несколько элегий и лирических

стихотворений, где язык сентиментализма поставлен на службу

чувственной страсти; несколько элегий более риторического

характера, как знаменитый когда-то

Умирающий Тасс; и

восхитительная элегия Тень друга(начинающаяся словами «Я берег

покидал туманный Альбиона»). В 1818 г. появились прелестные

свободные переводы двенадцати любовных эпиграмм из греческой

антологии, которые по красоте ритма и языка являются его

шедеврами. В годы, непосредственно предшествовавшие его

окончательному помешательству (1819–1821), Батюшков написал

несколько лирических эпиграмм в манере, совершенно отличной от

прежней. По странной красоте и завораживающей эмоциональной

силе они не имеют себе подобных в русской поэзии. Это редкий

случай творческого влияния душевной болезни на поэзию.

Другим пионером новых форм был Павел Александрович

Катенин (1792–1853), одна из самых любопытных фигур того

времени. Он был умным и блестящим критиком, и его очень уважал

Пушкин, – пожалуй, только он один и ценил его поэзию по

достоинству. Катенин начинал как поборник романтизма еще до того,

как романтизм вошел в моду; когда же он стал девизом большинства,

Катенин превратился в классициста, встал под знамя Шишкова и

написал

Андромаху, последнюю «правильную» трагедию,

написанную на русском языке. Однако его симпатия к шишковистам

была не только проявлением духа противоречия. Главное его

убеждение было, что поэзия должна быть национальна; это и увело

его от карамзинистов и жуковистов. В своих ранних балладах,

написанных под влиянием Бюргера, он старался достичь

национального звучания путем использования агрессивного (и в те

времена неприемлемого) реализма в языке и в деталях. Эти его

баллады имели немалое влияние на русские баллады Пушкина.

В последних произведениях Катенин стал агрессивно архаичным и в

конце концов совсем порвал со вкусами современности. Во всем, что

он делал, он оставался настоящим мастером техники, но ему не

хватало того огня, который привлекает и захватывает читателя. После

1832 г. он забросил литературу и заперся в своем имении, где жил

уединенно, озлобленный и глубоко разочарованный.

Моложе этих поэтов, но принадлежавшим к той же ранней поре

движения, был Антон Антонович Дельвиг (1798–1831). Он был

соучеником Пушкина по лицею и его лучшим другом.

Многочисленные упоминания о Дельвиге в пушкинских стихах и до,

и после его смерти – одно из прекраснейших выражений дружбы в

мировой поэзии. Окончив лицей, Дельвиг жил в Петербурге и стал

там центром поэтического мира. Его личное влияние на поэтов-

современников было огромно. Он славился «пиитической ленью»,

добротой и здравым смыслом. С 1825 г. и до самой смерти он издавал

ежегодный альманах партии поэтов-аристократов Северные цветы.

В 1830 г. ему удалось получить разрешение на издание

Литературной газеты. Его ранняя смерть в 1831 г. была жестоким

ударом для Пушкина и всех поэтов их круга.

Как поэт Дельвиг развился рано. Все характерные черты его

стиля уже присутствуют в лицейских стихах, написанных до 1817 г.

Но печатал он немногое и не сразу, главным образом из-за своей

пресловутой лени. Он так и не стал популярным, хотя Пушкин и

Баратынский ценили его очень высоко. Он не субъективный поэт. Как

и поэты XVIII века, он не делает предметом поэзии свою

внутреннюю жизнь, а берет темы из внешнего мира. При жизни всего

популярнее были его русские песни, но лучшие его стихи те, что

написаны классическими размерами. Никто, ни прежде, ни после, не

писал таких совершенных эпиграмм (в греческом смысле этого слова)

как Дельвиг. Еще лучше его идиллии, высоко ценившиеся

Пушкиным: Купальницы, без сомнения, высочайшее достижение

русской поэзии в чисто чувственном восприятии классической

древности. Безличная, неэмоциональная, формальная, чрезвычайно

искусная и до странности непоказная поэзия Дельвига была словно

специально создана для того, чтобы поздний XIX век ее презирал.

В наше время много было сделано, чтобы ее возродить, и Дельвигу

возвращено его законное место в истории – возможно, даже более

того. Ибо Дельвиг, как и Катенин, хотя и является большим мастером,

но не имеет того общечеловеческого значения, которое в конце

концов только одно и делает поэзию великой.

Молодые карамзинисты и члены «Арзамаса» с особенным

удовольствием культивировали тот род поэзии, который во Франции

XVIII века назывался « poesie fugitive» (легкая поэзия). Все поэты

молодой школы писали стихи в этом роде. Даже серьезный

Жуковский не устоял. Батюшков прославился не столько своими

элегиями и лирическими эпиграммами, сколько посланием Мои

пенаты(1811), которое определило его репутацию и считалось

шедевром легкого жанра. Творчество Пушкина до ссылки на юг

почти полностью состоит из «легких» стихов. Два лучших мастера

этого жанра в первом десятилетии века – Давыдов и Вяземский. Они

были меньшими по масштабу художниками, чем Жуковский и

Батюшков, но они были более характерны для своего поколения и

более типичны для своей школы. Оба они веселы, здоровы,

мужественны, неромантичны и, в сущности, неглубоки. Оба –

великие остроумцы и весельчаки и в жизни, и в литературе.

Денис Васильевич Давыдов* (1784–1839) был одним из

знаменитейших и самых популярных героев Отечественной войны

(он к тому же умело использовал свою военную славу для рекламы

своих литературных произведений и vice versa). Он принимал

участие во всех войнах, случившихся за время его жизни. В 1812 г. -

он первый посоветовал использовать партизанские методы войны на

линиях коммуникаций французской армии. Это и сделало его одной

из популярнейших фигур великой войны. Его поэзия, небольшая по

объему, сознательно по-солдатски грубовата. Ранние и самые

популярные стихи его написаны в им самим изобретенном

«гусарском» стиле. В них он воспевает бесшабашную доблесть – как

на поле брани, так и за чаркой. Язык некоторых, мягко говоря,

нетрадиционен, слова иной раз приходится заменять точками. Но в

них всегда ощущается «игра» (во всех смыслах) и мощный

ритмический заряд. Поздние его стихи вдохновлены любовью к очень

юной девушке. Они страстно сентиментальны, и по языку и гибкому

ритму так же полны жизни, как и его гусарские песни. Пушкин был

высокого мнения о давыдовской поэзии и говаривал, что Давыдов

указал ему путь к оригинальности.

Князь Петр Андреевич Вяземский родился в 1792 году. Он был

одним из активнейших членов «Арзамаса» и ближайшим другом

Пушкина. Их переписка – сокровищница остроумия, тонкой критики

и хорошего русского языка. В двадцатые годы Вяземский – самый

воинственный и блестящий поборник того, что потом получило

название романтизма. В тридцатые годы он, как и вся «литературная

аристократия», оказался не в

*Существует традиция, согласно которой толстовский Денисов в

Войне и миреесть Денис Давыдов. Хотя Давыдов, вероятно,

послужил толчком к созданию образа Денисова, характер

толстовского персонажа в окончательном виде совершенно не похож

на реального Давыдова.

чести и не ко двору у молодого поколения. Он имел несчастье

пережить всех своих современников. И хотя его поэтический талант

принес свои лучшие плоды именно в последние годы, Вяземский был

забыт и покинут критикой и читателями задолго до своей смерти. Он

превратился в ворчливого реакционера, от всего сердца

ненавидевшего всех и каждого, родившегося после 1810 года. Умер

он в 1878 году, в возрасте восьмидесяти шести лет.

Несмотря на то, что он в журнальных статьях был одним из

лидеров русского романтизма, нет ничего менее романтического, чем

его ранние стихи: это или изящные, отделанные и холодные

упражнения в поэтических общих местах, или блестящие опыты во

всякого рода литературных играх со словом, где каламбур рождает

каламбур, шутка – шутку, нагромождая целые горы словесного

юмора. Иногда эти стихи удачны и милы, но чаще это нагромождение

утомляет. Поздняя его поэзия серьезнее и значительнее. Она так и не

стала личностной, как поэзия Жуковского или Пушкина. Она