Текст книги "История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1"

Автор книги: Дмитрий Святополк-Мирский (Мирский)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

сочувствие к старомосковской оппозиции. Он отважился открыто

упрекать Петра за его развод, сокрушался по поводу судьбы церкви в

секуляризованной России и осмелился поднять голос против

невыносимого для низших классов груза рекрутских наборов и

налогов.

Феофан Прокопович был моложе и иначе настроен.

В обмирщении собственного мышления он пошел дальше всех других

архиереев. Широко образованный, он первый из русских писателей

обратился к настоящему источнику европейской культуры – к

Италии, не удовлетворившись польской и польско-латинской

ученостью. Он был сильный оратор, и его надгробное слово Петру

Великому целое столетие оставалось самым знаменитым примером

русского торжественного красноречия. Тон его проповедей и речей

скорее светский. Они вдохновлены культом просвещенного

деспотизма и преклонением перед героем-деспотом, которое звучит

уже не протестантизмом, а язычеством.

Светская литература петровской поры отвергла церковно-

славянский и сделала своим языком русский. Но это был странный

русский язык, полный славянских реминисценций и пропитанный

непереваренными словами какого угодно иностранного

происхождения – греческого, латинского, польского, немецкого,

голландского, итальянского и французского. Формальный разрыв со

старым языком был символизирован введением нового алфавита, в

котором формы славянских букв были изменены ради приближения

их к латинским. С тех пор у России есть два алфавита: Церковь

продолжает пользоваться старым алфавитом и старым языком;

мирское же общество употребляет только новый. Книги,

отпечатанные «цивильными» буквами при Петре и несколько позже,

были или законы и официальные постановления, или переводы.

И поскольку петровские реформы были прежде всего практического

характера, то и все переводные книги были сводами практических

познаний.

Из оригинальных писаний того времени самые лучшие явно те, автором

которых был сам Петр. Его русский язык до смешного полон варваризмов, но

пользуется он им с силой, резкостью и оригинальностью.

Литературная его оригинальность видна во всем – в дневниках, в

письмах, даже (и может быть, более всего) в официальных указах.

Живая и реалистическая образность стиля делают его указы самой

интересной литературой того времени. Он гений энергичных и

запоминающихся фраз, и многие из его изречений до сих пор живут в

памяти каждого.

Из других светских писателей того времени наиболее интересны

Иван Посошков (1652–1726), подмосковный купец-самоучка,

написавший Книгу о скудости и богатстве, и Василий Никитич

Татищев (1686–1750), чья Русская история, хотя и бесформенная с

литературной точки зрения, является первой научной попыткой

охватить огромный материал, содержащийся в русских летописях, и

соединить его со свидетельствами писателей-иностранцев. Она

вполне на уровне тогдашней европейской эрудиции. Татищев был

одним из самых культурных людей своего класса и своего времени.

Он сыграл свою роль в истории как политик (в 1730 г., когда был

одним из лидеров антиолигархической партии) и как администратор.

Его Завещание, адресованное сыну, – интересный документ,

отражающий высокое чувство долга и практического патриотизма,

присущее людям петровской эпохи.

3. ПЕРВЫЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ СТИХИ

Писание стихов пришло в Россию из Польши в конце XVI века.

Первые образчики, самые старинные, можно найти в предисловии к

Острогской Библии 1581 г. В XVII веке много рифмованных стихов

было написано западнорусскими учеными. Просодию они

употребляли польскую, которая, как и французская иитальянская,

основана на подсчете слогов, без точного расположения ударений.

Содержание этой западнорусской поэзии панегирическое или

дидактическое. Стихи писались людьми, так или иначе связанными с

духовными школами. Около 1670 г. белорусский священник Симеон

Полоцкий занес эту поэзию в Москву, где процвел при дворе Алексея

Михайловича и его сына Федора, достигнув значительного изящества

в силлабическом стихосложении. Но до эпохи Петра ничего, что

можно было бы (разве что из вежливости) назвать поэзией, нет и

следа. Не считая драматической поэзии, единственный версификатор

этой школы, в котором было хоть что-то поэтическое, это Феофан

Прокопович. Его пасторальная элегия на трудные времена,

постигшие петровских сподвижников после смерти великого

монарха – одно из первых истинно поэтических лирических

стихотворений на русском языке.

Когда молодые москвичи-миряне стали знакомиться с техникой

рифмовки, они начали пробовать свои силы в любовных стишках.

Дурные рифмы на любовные темы существуют с конца XVII века.

(Интересно, что первые образчики можно найти в уголовных

судебных делах.) При Петре Великом новое искусство быстро стало

распространяться. Ко времени его смерти рифмованные любовные

песенки стали уже законным явлением быта. Рукописные сборники

любовных силлабических стихов первой половины XVIII века дошли

до нас. Это отражение любовных песен, распространенных в то

время в Германии. Вообще немцы играли выдающуюся роль в

начальном развитии русской поэзии. Вильгельм Монс, московский

немец, который был любовником жены царя Петра, Екатерины, и был

казнен в 1724 г., писал любовные стихи по-русски, но немецкими

буквами. Есть в них какая-то странная сила, заставляющая нас

поверить, что он был чем-то вроде поэта. Первые попытки ввести

правильную стопу в русское стихосложение были сделаны двумя

немцами, пастором Эрнстом Глюком (в доме которого была

служанкой Екатерина I), и магистром Иоганном Вернером Пауссом.

Они перевели на русский язык лютеранские гимны, и русский этот,

хотя очень неправильный, заботливо очищен от иностранных слов. К

1730 году русское общество было готово воспринять более

правильную и изысканную поэзию европейского образца.

4. ДРАМА

Ритуал Восточной Церкви, как и Западной, уже содержит

зародыши драматического действа. Но в отличие от происходящего

на Западе, эти зародыши оставались чисто ритуальными и

символическими, и не переросли в драматические представления.

Русская драма полностью заимствована с Запада. И, как все западное,

она шла двумя путями. Один начался со школьной латин ской драмы в

Киевской, а оттуда и в Московской Академии; другой прямо от

немецких бродячих светских актеров в Немецкой слободе в Москве.

Школьная драма на религиозные сюжеты была введена в

западнорусских школах очень рано, еще в конце XVI века.

К середине XVII они уже были постоянным и очень популярным

явлением. Даже если они шли не на латинском или польском языке,

это всегда были переводы с латыни или польского. Это были пьесы в

средневековом стиле – последние потомки мираклей и мистерий.

Неоклассическая теория поэтики драмы преподавалась в классе

риторики Киевской Академии, но до самого XVIII века эта теория

никак не влияла на практику. Киевские студенты продолжали играть,

а их учителя переводить или адаптировать пьесы средневекового

типа. В серьезных своих частях эти пьесы были лишены всякой

оригинальности, зато комические интерлюдии получали свободную

трактовку. Родные украинские персонажи – казак, чиновник, еврей,

поляк-хвастун, неверная жена и комический муж – стали

традиционными типами, пережившими и интермедии, и

наследовавший им кукольный театр (вертеп), и обрели вечную жизнь

в ранних рассказах Гоголя. Прошло немного времени, и школьная

драма вышла из стен учебных заведений в большой мир. Бродячие

компании студентов, ставящих пьесы-миракли, были характерной

чертой украинской жизни семнадцатого и восемнадцатого столетия.

Школьная драма развилась в вертепный театр, который наконец

обрел полностью народный характер и стал одной из отправных

точек современной украинской литературы.

Когда киевские архиереи и священники приехали в Москву,

чтобы взять в свои руки управление московской церковью, школьная

драма распространилась в Великороссии. Где бы ни был украинский

епископ или украинец-ректор семинарии, там непременно ставились

киевские пьесы или подражания им. Но все-таки школьная драма не

процвела в Великороссии так, как на Украине, и так и не стала

частью народной жизни. Одной из причин было то, что у нее

оказалась серьезная соперница – светская драма немецкого

происхождения, которая пришла раньше и имела большее влияние на

историю русской драматургии.

В 1672 году царь Алексей, по совету своего министра-западника

Артамона Матвеева, повелел д-ру Грегори, лютеранскому пастору

Немецкой слободы, сформировать труппу актеров-любителей, чтобы

играть перед Его Величеством. Писцы посольского приказа перевели

пьесу из репертуара немецких бродячих актеров высокопарной и

неестественной церковно-славянской прозой (звучащей особенно

странно в комических местах), и в царском дворце был учрежден

театр. Одна из первых разыгранных там пьес была поздним

вариантом Тамерлана Великого. Только после первой постановки

Грегори Симеон Полоцкий решился ввести здесь киевскую школьную

драму и написал силлабическими рифмованными стихами свою

Комедию-притчу о блудном сыне. В последние годы столетия по мере

усиления киевского влияния в Москве рифмованная школьная драма

обрела главенствующее положение, но при Петре Великом

переведенные с немецкого светские прозаические пьесы снова

одержали верх. Открылись театры для публики, и школьная драма

была сослана в семинарии и академии.

С литературной точки зрения подавляющее большинство этих

ранних драм неинтересно и неоригинально. Светская прозаическая

драма вообще вне литературы. Этого нельзя сказать о драме

стихотворной. Не говоря уже об интересной серии комических

интермедий, которые, пожалуй, являются самым живым явлением

украинской литературы гетманских времен, пьесы Димитрия

Ростовского и Феофана Прокоповича – настоящие литературные

ценности. Особенно привлекательны пьесы св. Димитрия. Они

причудливо барочны в своем странно-конкретном изображении

сверхъестественного и смелом привлечении юмора, когда речь идет о

высоких предметах. Диалог пастухов в рождественском

представлении перед появлением ангелов и обсуждение пастухами

внешнего вида ангелов, которые к ним приближаются,

исключительно хороши. Феофан Прокопович, учившийся в Италии и

более современный, чем св. Димитрий, решительно порвал с

традицией пьес-мистерий и его трагикомедия Владимир(1705)

является первым в России плодом применения классической теории.

Образцом для него послужила итальянская ренессансная драма. Это

piеce a thеse(программная пьеса), где речь идет о том, как Владимир

Святой ввел христианство на Руси вопреки сопротивлению жрецов-

язычников. Эти язычники задуманы как сатира на

«идолопоклонническое» римское католичество и на консервативных

ортодоксальных ревнителей ритуала, над которыми одерживает

триумфальную победу рациональное христианство просвещенного

деспота Владимира – Петра. Вместе с его собственной лирической

поэзией и пьесами св. Димитрия, драматические произведения

Феофана знаменуют поэтическую вершину, достигнутую киевской

школой.

5. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА И КНИЖКИ ДЛЯ НАРОДА

Развитие русской художественной прозы не было делом ни юго-

запада, ни духовенства. Оно отвечало потребностям образованных и

полуобразованных мирян.

Молодые люди из крупного и мелкопоместного дворянства,

государственные писцы (особенно из Посольского приказа) и

свободомыслящие молодые московские и северные купцы были

первыми читателями, переводчиками, переписчиками и авторами

первых русских романов. Наша основная веха в ранней истории

русской прозы – группа прозаических произведений, переведенных в

Москве около 1677 г. Они не русифицированы до неузнаваемости, как

это было с Бовой; в своем тяжеловесном и книжном славянском они

сохраняют следы языков, с которых были переведены. Среди них

серия романов, переведенных с польского, которые по содержанию

восходят к рыцарским романам Средневековья и раннего

Возрождения. Молодых бояр и писцов привлекал именно их

иностранный, немосковский дух.

Особенно им нравилось изображение романтической, рыцарской,

чувствительной любви – чувства, так очевидно отсутствующего в

русской литературе. Романы приобрели широкую популярность и

циркулировали в списках чуть ли не до конца XVIII века, но ни одна

из этих книг не увидела печати до 1750 г.

Писание оригинальных романов по этим образцам началось во

времена Петра. Существует несколько рукописных повестей,

относящихся к первой половине XVIII века. Они строятся примерно

по одному шаблону. Сюжетом всегда является жизнь

молодогорусского дворянина в чужих краях, где у него случаются

приключения более или менее романтического и сентиментального

свойства. Стиль порой склоняется к ритмическому параллелизму и

персонажи нередко изъясняются плохонькими стишками. Так, вместе

с тогдашними любовными стихами, в русскую цивилизацию

вторглась западная концепция галантной сентиментальной любви.

Особняком от главной линии стоит сохранившийся фрагмент

того, что современные издатели назвали «романом в стихах» – т. е. в

рифмованных, но лишенных метра плохоньких виршах. Датировать

его невозможно (исключая рифмовки, нет ничего, что указывало бы

на более поздние года, чем 1670–1680), и в своем роде он остается

единственным. Написан этот отрывок на разговорном языке с

постоянными повторами и до некоторой степени приближается к

народной поэзии. Рассказчик – женщина, и рассказ ведется от

первого лица. Это рассказ о ее отношениях с любовником и

нелюбимым мужем в унылой и заурядной обстановке каждодневной

жизни. Некоторые места написаны с откровенным и грубым, но

совершенно не циничным реализмом. Здесь ощущается не

подслащенная прямота и трагизм, которые заставляют вспомнить

реалистов XIX века, вроде Писемского или Мопассана.

Вскоре после смерти Петра великорусская литература стала,

наконец, современной и западной. Но эта новая, воспитанная на

французских образцах литература сделалась достоянием высших

классов и народ остался от нее в стороне. Конец XVIII века породил

народную литературу, которая отличалась и от литературы высших

классов, и от устной народной поэзии. Она создавалась для среднего

и низшего слоя городского населения и являлась прямой

продолжательницей литературы эпохи Петра.

Когда в середине XVIII века книгопечатание стало доступным и

всеобщим средством выражения, начали печатать многочисленные

книги и гравюры с надписями для народа. Печатание литературы для

народа продолжалось и в девятнадцатом, и в двадцатом веке, но по-

настоящему интересен период второй половины восемнадцатого.

Множество, пожалуй, большинство печатавшихся для народа книг

были назидательного содержания – в основном, жития святых. Но

они мало интересны, будучи более или менее модернизированным и

вульгаризованным повторением старых историй из Прологаили

Четьи-миней. Интересны светские повести.

Еруслан, Бова,

Аполлоний Тирскийи несколько переводных романов конца XVII в.

были впервые напечатаны вскоре после 1750 г. и все время

перепечатывались. Из оригинальных произведений, которые можно

отнести ко второй половине XVIII в., всего интереснее история

знаменитого разбойника, а потом сыщика Ваньки Каина. Рассказ

ведется от первого лица. Это оригинальный образчик русского

плутовского романа. Стиль его – смесь рифмованных стишков,

жестоких шуток, грубых каламбуров, циничных парафраз и намеков.

Ванька Каинпользовался невероятной популярностью: в последнюю

треть XVIII в. его издали пятнадцать раз.

Кроме народных повестей, интересным жанром этой плебейской

литературы являются дешевые «лубочные картинки» или «лубки»,

печатавшиеся для народа в XVIII и в начале XIX века. По стилю они

явно близки к крикам зазывал на уличных представлениях,

составлявших важную часть русской городской жизни тех времен,

тесно связанных с русским народным театром. Как и гравюры,

которые они поясняют, надписи пользуются грубой и примитивной

техникой рифмованных стишков без всякого размера. Они написаны

на всевозможные темы. Источником является обычно какая-нибудь

книга конца XVII или начала XVIII в. Особенно часто встречаются

сказочные и романтические сюжеты. Со временем цензура стала

наблюдатьза этой отраслью печатной продукции, но до нас дошли

интересные сатирические и политические лубки более раннего

периода. Наиболее из них интересен знаменитый лубок Как мыши

кота хоронили. Хотя сатирический его смысл выветрился со

временем, и он оставался популярным просто как смешная картинка,

в основе своей это свирепая сатира на смерть Петра Великого. Он

отражает чувства старообрядцев и других врагов великого тирана –

ликование угнетенных мучениц-мышей по поводу кончины их

преследователя.

Глава III

ЭПОХА КЛАССИЦИЗМА

1. КАНТЕМИР И ТРЕДИАКОВСКИЙ

Новая русская литература начинается с создания постоянной

традиции светской художественной литературы во второй половине

XVIII века. Отправной точкой всего дальнейшего литературного

развития является усвоение правил французского классицизма

четырьмя людьми, родившимися при Петре, и их более или менее

успешные старания перенести эти правила и нормы на русскую

литературную почву, создавая соответствующие им оригинальные

произведения. Эти четыре человека – Кантемир, Тредиаковский,

Ломоносов и Сумароков.

Князь Антиох Кантемир (1709–1744) был сыном Дмитрия

Кантемира, молдавского господаря, низложенного турками за то, что

в войну 1711 года он был на стороне русских. Он уехал в Россию, где

ему были дарованы большие имения, и стал одним из богатейших

русских дворян. Это был человек большой культуры, автор многих

книг, написанных по-латыни, в том числе истории турок, которая

более ста лет оставалась лучшей из имеющихся по этому вопросу.

Антиох Кантемир получил блестящее образование и в возрасте 22 лет

был, вероятно, одним из культурнейших людей России. Во время

политического кризиса 1730 года он был одним из предводителей

антиолигархической партии и вместе с Феофаном Прокоповичем и

историком Татищевым убедил Анну Иоанновну отменить «кондиции»

(условия) верховников, которые она перед тем приняла. В том же

году Кантемир был назначен послом в Лондон. В 1736 г. он был

переведен в Париж, где и оставался русским послом до самой своей

смерти в 1744 г. Живя в Париже, он поддерживал близкие отношения

со многими выдающимися французскими литераторами, в том числе

с Фонтенелем и Монтескье.

Его литературное творчество – это сатиры, написанные между

1729 и 1739 годами. Они оставались в рукописи еще долгое время

после его смерти, и когда наконец были напечатаны (1762), то было

уже слишком поздно: они уже не могли оказать никакого влияния на

развитие русской литературы, потому что силлабический стих,

которым они были написаны, да и самый их язык безнадежно

устарели из-за новых норм, установленных Ломоносовым. Стиль

Кантемира скорее латинский, чем французский. Несмотря на наличие

рифмы, его стих очень напоминает гекзаметры Горация. Язык его –

колоритный и разговорный, гораздо менее книжный и

славянизированный, чем тот, который благодаря Ломоносову

восторжествовал. В изображении жизни он по-настоящему силен, и

хотя примыкает к главному направлению классической традиции, его

персонажи – живые люди, выхваченные из глубины тогдашнего

русского быта. Кантемир с полным правом может рассматриваться

как первый сознательный и художественно чувствующий реалист в

русской литературе. Острие его сатиры направлено против врагов

просвещения, против наследников Петра, ему изменивших, против

старых московских предрассудков и против фатоватой пустоты

полуобразованных европеизированных молодых дворян.

Совсем иной была карьера и творчество Василия Кирилловича

Тредиаковского (1703–1768). Он был сыном бедного астраханского

священника. Рассказывают, что Петр Великий, проезжая через

Астрахань, увиделмаленького Тредиаковского и, погладив по голове,

назвал его «вечным тружеником» – пророчество, которое определило

всю его жизнь.

Тредиаковский был первым не-дворянином, получившим

образование за границей, притом у самого источника европейской

культуры – в Париже. Он в совершенстве изучил французский язык и

даже научился писать на нем poеsies fugitives(легкие стихи), которые

были не ниже принятого тогда уровня. По возвращении в Россию в

1730 г. он был назначен секретарем в Академию. Одной из его

обязанностей на этом посту было сочинение похвальных од и

панегириков на разные случаи и торжественных речей на русском и

латинском языках.

Существуют бесчисленные анекдоты о том, как он не умел

сохранить своего достоинства в отношениях с надменными

дворянами того времени, которые видели в профессиональном поэте

и ораторе нечто вроде домашнего слуги самого низшего класса. Его

прозаические переводы необыкновенно неуклюжи. Стихи лишены

поэтических достоинств и стали совершенно нечитабельными

задолго до его смерти. Главный труд его – перевод в гекзаметрах

фенелонова «Телемаха» (1766) – стал, едва появившись,

олицетворением всего педантичного и уродливого. В историю

Тредиаковский вошел, как презираемая и смешная фигура.

Неутомимое трудолюбие «вечного труженика» внушает

некоторое почтение. Но право Тредиаковского на признание его

выдающейся фигурой в истории русской литературы заключается в

его трудах по теории поэзии и стихосложения. Его Мнение о начале

поэзии и стихов вообще(1752) есть первое в России изложение

классической теории подражания. Еще важнее его труды по рус скому

стихосложению. Несмотря на то, что легенда – якобы он первый ввел

в русский стих правильную стопу – оказалась основанной на

неточной информации, его теоретические взгляды нетолько

замечательны для своего времени, но интересны и сегодня.

2. ЛОМОНОСОВ

Кантемир и Тредиаковский были предшественниками. Истинным

основателем новой русской литературы и новой русской культуры

был великий человек, более крупный, чем каждый из них, – Михайло

Васильевич Ломоносов. Родился он между 1708 и 1715 гг. (о точной

дате его рождения существуют противоречивые версии) и был сыном

холмогорского «крестьянина» (Холмогоры находятся к югу от

Архангельска), который был не хлебопашцем, а рыбаком. Большую

часть своего детства Михайло провел с отцом на его лодке, в Белом

море и Ледовитом океане, где они рыбачили и порой доходили до

Мурманска и Новой Земли.

Мальчик рано научился славянской грамоте, отец не поощрял

неудержимую тягу сына к новым и новым знаниям, но зимой 1730–

1731 гг. сын покинул отчий дом и добрался до Москвы, где поступил

учиться в греко-латино-славянскую Академию. Материальной

поддержки от отца он не получал, но стоял на своем, побуждаемый

беспредельной страстью к учению. В 1736 г. он в числе двенадцати

студентов был послан в Германию для завершения образования. Он

отправился в Марбург, где изучал философию, физику и химию у

знаменитого Христиана Вольфа, а затем в Фрайбург, в Саксонии, где

изучал горное дело. Из Германии он и послал в Санкт-Петербургскую

Академию Оду на взятие Хотина(1739), первое русское

стихотворение, написанное по законам того, что стало нашим

классическим стихосложением. В 1741 г. Ломоносов возвратился в

Россию, в Петербург, где был назначен адъюнктом Академии наук по

физическим наукам. Связь его с Академией, фактическим главой

которой он стал в 1758 г., продолжалась до его смерти. С самого

начала Ломоносовпроявил необычайную работоспособность,

огромный интерес к делу и невероятные познания. Он работал

одновременно в самых разных и не связанных друг с другом

областях. Химия, физика, математика, горное дело, мозаики,

грамматика, риторика, поэзия и история были в числе главных его

занятий, и в каждой из этих областей, исключая историю и мозаику,

он создал труды непреходящей ценности. В то же время он работал

над реорганизацией Академии и активно боролся с «немецкой

партией», которая преследовала цель превратить русскую Академию

в уютное пристанище для безработных немецких грамотеев.

Истощенный своими бесчисленными обязанностями, бесконечной

борьбой с немцами и не сочувствующими ему министрами,

Ломоносов стал пить и в последние годы жизни казался тенью самого

себя. Он умер в 1765 г.

У Ломоносова было две страсти: патриотизм и любовь к науке.

Единственной его мечтой было создать русскую науку и русскую

литературу, которые могли бы достойно соперничать с западными.

Прямой, бескомпромиссный характер и непоколебимое чувство

собственного достоинства снискали ему всеобщее уважение в эпоху,

когда уважались только высокое происхождение и власть. Даже

самые надменные из елизаветинских придворных инстинктивно

чувствовали его превосходство и понимали, что задирать его не

следует. Враждебность к академическим немцам и патриотизм

никогда не мешали ему признавать достижения немецких ученых.

Когда физик Рихман погиб, проводя опыты с электричеством,

Ломоносов использовал все свое влияние, чтобы спасти от бедности

вдову и детей этого мученика науки. Письмо, которое он написал по

этому поводу министру Шувалову, – одно из благороднейших

выражений его веры в благородство науки. Ломоносов был ученый по

призванию. Его открытия в физике и химии очень важны, и сегодня

он считается предшественником современных методовфизической

химии. Но огромное разнообразие занятий помешало ему совершить

все, на что он был способен. В то время только самые передовые

умы, такие, как великий математик Эйлер, были в состоянии понять

его научный гений во всем объеме. Для большинства современников

он был прежде всего поэт и оратор. С тех пор положение

переменилось, и в конце XIX века стало принято восхвалять ученого

в ущерб поэту. Никто сейчас не усомнится, что это был великий

ученый, но в истории литературы нас занимает литератор и поэт

более, чем физик. И мы в состоянии оценить его справедливее, чем

это сделал XIX век.

В литературе Ломоносов был прежде всего законодателем. Он

установил нормы литературного языка и ввел новую систему

стихосложения, которая, несмотря на многочисленные

революционные попытки ее ниспровергнуть, по-прежнему управляет

большей частью русской поэзии. Церковно-славянский перестал быть

языком светской литературы еще до Ломоносова, но русский

литературный язык по-прежнему находился в состоянии

неупорядоченного хаоса. Он свободно черпал из запасов старшего

языка, ибо, чтобы стать литературным, не мог обойтись без его

богатого абстрактного и интеллектуального словаря и сложного

синтаксиса, который церковно-славянский взял у греческого. Но

слияние русского и славянского элемента было неполным и

неустановившимся. Задачей Ломоносова стало найти modus vivendi

(условия существования) для обоих и придать новому литературному

языку окончательную форму.

Лингвистическая реформа Ломоносова заключается в его

практике поэта и прозаика и в его законодательных сочинениях,

включающих Риторику, Российскую грамматикуи замечательную

статью Предисловие о пользе книг церковных в российском языке.

Невозможно дать точное представление об этой реформе, не входя в

подробности, которые будут неуместны в истории литературы,

предназначенной для нерусского читателя. Достаточно будет сказать,

что Ломоносов взял все лучшее из огромного лексического и

грамматического богатства церковно-славянского, в известной мере

повторив то, что сделали с западными языками ученые-гуманисты,

обогатившие французский, итальянский и английский языки, вливая

в них латинскую кровь. Ломоносовское решение этой задачи

впоследствии подверглось изменениям, но основное осталось, и

русский язык Ломоносова значительно ближе к нашему, чем к языку

его ближайших предшественников. Важной чертой его языкового

законодательства является его учение – характерное для

классицизма – о трех стилях поэтического языка: высоком, среднем и

низком. Отличались они между собой главным образом по количеству

славянизмов. Когда для одного и того же понятия существуют два

слова – славянское и русское, – то для высокого стиля следует

предпочесть славянское, в то время как для низкого следует

употреблять только разговорные выражения.

Язык Ломоносова, без сомнения, устарел. Прежде всего это

произошло в результате развития языка разговорного: нередко

именно самые смелые ломоносовские народные речения и кажутся

нам наиболее устаревшими. Славянские дубликаты русских слов

тоже постепенно были отброшены, хотя в поэзии они надолго

пережили падение классицизма. Но более всего уста рел

ломоносовский синтаксис. К тому же из-за того, что Ломоносов, как

и Кантемир, иногда применяет свободу в расположении слов, которая

впоследствии была отменена, его синтаксис носит следы чрезмерного

влияния латинских и немецких конструкций. Отсюда его

приверженность к чрезмерно длинным периодам, и характерная

манера – кончать предложение глаголом. Тем не менее значение его

как законодателя и фактического основателянового русского

литературного языка не может быть переоценено.

Метрическая реформа Ломоносова заключается во введении

вместо старого силлабического стихосложения системы, основанной

на равносложной акцентированной стопе.

Эта система в значительной мере есть усвоение просодии,

введенной в немецкий язык Опицом и усовершенствованной

Флемингом, Грифиусом и непосредственным образцом Ломоносова –

Гюнтером. Как просодист Ломоносов ниже Тредиаковского и

Сумарокова, он не создал хорошей теории, чтобы оправдать свои

реформы. Но сила его собственного примера, его собственная

поэтическая практика увлекла всех. Его «мощная строка» установила

такой уровень стиха, который был лучше любой теории, и его

догматические правила стали законом для русской поэзии.

Во второй половине XIX века стало модно принижать

ломоносовскую поэзию и даже отказывать ему в титуле поэта. Но

XVIII век считал его великим поэтом, не только «русским

Малербом», но и «русским Пиндаром», – и мы теперь недалеки от

возвращения к такому взгляду. Как и положено классицисту, он четко

разделял роды поэзии, и стиль его дидактических посланий

отличается от стиля од. В Посланияхон пользуется чистейшим

русским языком, и хотя подчиняется тогдашней моде на парафразу,

передает свою мысль с почти научной точностью. Знаменитое

послание О пользе стекла, над которым в XIX веке смеялись из-за

прозаической темы, могло бы стать главой из учебника, настолько

точен его язык. Но главные поэтические произведения Ломоносова –

его оды, духовные и торжественные. Они не являются выражением

индивидуального опыта; тут звучит идеальное выражение чувств и

стремлений нации или, во всяком случае, ее интеллектуальной элиты.

Торжественные оды восхваляют Петра Великого, русского

«культурного героя», и его дочь Елизавету – за то, что она

продолжает дело отца, которым пренебрегли его первые наследники.

Они славят русские войска и величие империи, но превыше всего