355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дмитрий Володихин » Журнал «Если», 2001 № 7 » Текст книги (страница 12)
Журнал «Если», 2001 № 7
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 05:37

Текст книги "Журнал «Если», 2001 № 7"


Автор книги: Дмитрий Володихин


Соавторы: Андрей Плеханов,Брайан Майкл Стэблфорд,Владимир Гаков,Кирилл Еськов,Дмитрий Байкалов,Чарльз Шеффилд,Дмитрий Караваев,Евгений Харитонов,Грег Иган,Тимофей Озеров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Так, значит, слухи верны? – Кев внимательно вглядывался в него. – Клятву у тебя взяли против твоей воли?

– Да.

– Вообразить трудно! Очень многие отдали бы все, чтобы оказаться на твоем месте.

Джеремия покачал головой:

– Я понятия не имел, что Директор Вьясы решила приобрести мой контракт.

– Обычно калани сами выбирают, чье предложение принять, – согласился Кев. – Когда Халь начала переговоры о твоем контракте, известия об успехах Джеремии в Игре разнеслись повсюду. Из-за этого контракта торговались несколько Цитаделей, несмотря на то, что ты не сдал положенных экзаменов.

Джеремия вытаращил глаза. Другие Директора тоже предлагали купить его тайный контракт калани?

– Откуда вы знаете?

Взгляд Кева стал непроницаемым.

– Халь иногда беседует со мной, – сдержанно ответил он.

Халь! По тону Кева могло показаться, что называть одну из влиятельнейших лидеров Коубей по имени было вполне естественным. Калани принадлежали к тем избранным, кто, возможно, имел на то право, однако Джеремия знал, что у него язык не повернется – он ведь с трудом заставил себя называть профессора Бренна Джеком, и то лишь после долгих и настоятельных требований. Ну, может, привычка родит непринужденность…

– А вы давно калани?

Тон Кева стал чуть надменным:

– Двадцать три года. Я дал Клятву в шестнадцать.

Джеремия был оглушен. Значит, Кев большую часть жизни провел затворником, играя в кости. И тут его пронзила мысль: «А не я ли всю жизнь с головой уходил в занятия? Был затворником библиотек и лекционных залов?»

* * *

Джеремия проспал все утро, что на Коубей с ним случалось редко, учитывая тридцать шесть часов тамошних суток. Ему не хотелось подниматься с постели. День он провел в халате, сидя у окна спальни и глядя вниз, в воздушную пропасть и плывущие в ней облака.

Разумеется, он попытался уйти. Отворил личную дверь и увидел Снаружи вооруженную охрану. Когда капитан спросила, чем они могут ему служить, он покачал головой и захлопнул дверь. Потом вернулся к окну и уставился в небо.

Вечером он несколько расслабился – искупался в бассейне с фонтанчиками. Побрился бритвой с перламутровой ручкой, которую увидел на полотенце, положенном на скамью из полированного камня у края ванны.

Вернувшись в спальню, он надел костюм, который нашел в гардеробе. А потом снова сел у окна.

Зашел Кев узнать, не хочет ли он пообедать с остальными калани в общей столовой или предпочтет, чтобы обед ему подали сюда. В ответ на оба предложения Джеремия мотнул головой.

Наконец обрывы окутала ночная тьма. Он все еще сидел у окна, когда за ним пришла охрана.

* * *

Отблески факелов играли на зелено-голубой мозаике в золотой обводке по стенам лабиринта коридоров, который завершился винтовой лестницей из черного мрамора. Она вела в башню, куда эскорт его и препроводил. Никто не объяснил ему, зачем… да и вообще всю дорогу никто не проронил ни слова.

Наверху они оказались перед аркой-подковой. Комнаты за ней были даже еще более изысканно убраны, чем его собственные. Плафоны излучали мягкий свет. По стенам поблескивали изображения птиц на цветущих ветвях. В углах стояли темные урны высотой с Джеремию, украшенные цветами из золотистого мрамора.

Эскорт проводил его в комнату с темно-голубыми стенами и голубым ковром. И никакой мебели, только груда зеленых, голубых и золотых подушек в одном углу. Капитан поклонилась ему, и охрана вышла. Секунду спустя Джеремия услышал, как затворилась дверь и щелкнул запирающий механизм.

В недоумении он потер подбородок. Зачем его привели сюда? Некоторое время он расхаживал по комнатам. Когда ему надоело искать выход, он улегся на подушки, погрузившись в их негу, и, за неимением лучшего, попытался обрести свободу во сне.

Однако сон не шел, и по его лицу поползли слезы. Черт! Он был не из слезливых… И все-таки продолжал оплакивать свою свободу и всех, кого любил. Некоторое время спустя ему все-таки удалось задремать. Но только это не был настоящий сон.

– Джеремия?

Он открыл глаза. Над ним стояла Халь Вьяса в облегающем халате из алого бархата. Она расплела косу, и волосы струились по ее спине великолепными волнами. Он недоуменно смотрел на женщину, невольно разглядывая очертания стройной худощавой фигуры под халатом.

Она опустилась на колени рядом с ним.

– Твоя охрана доложила мне, что ты весь день не прикасался к еде.

– Я не был голоден. – Он потер ладонью по щеке, стараясь уничтожить следы слез.

– О Джеремия, – прошептала она, – мне так жаль, что ты несчастен.

Ее сострадание захватило его врасплох. Он полагал, что она будет столь же холодна, как все вьясцы, которых он знал. Может быть, под этой прославленной невозмутимостью пряталось что-то человеческое?

– Я не понимаю, чего вы от меня хотите?

– Чтобы ты поел. Ты заболеешь, если не будешь есть.

Он хотел отказаться, но его диета требовала особых забот. У него не было иммунитета, который предохранял коубейцев от здешних бактерий. А потому его выбор в еде был очень ограничен, и пить он мог только специально обработанную воду. Одной из причин, почему он начал стремительно худеть, едва прибыл на Коубей, была постоянная рвота, прекратившаяся лишь тогда, когда врач подобрал для него терпимый рацион.

После паузы Джеремия сказал:

– Ну, хорошо.

Халь поднялась с колен и направилась к аудикому на стене. Когда она коснулась панели, раздался голос:

– Сива слушает.

– Сива, это Директор Вьясы. Список того, что Джеремии можно есть и пить, был передан на кухню?

– Да, госпожа. Вчера вечером, сразу же после вашего прибытия.

– Отлично. Распорядись, чтобы нам подали ужин. Мы оба не обедали.

– Сию минуту, госпожа.

Но почему она не ела? И вид у нее измученный…

– Вы плохо себя чувствуете? – спросил он.

Она вернулась и прилегла на подушки рядом с ним.

Нет, все нормально. Однако ты очень любезен…

– Вьясо-Тенская плотина?

Халь вздохнула.

– На восстановление электростанции ушел целый день. А маяк не желает загораться. Затем мне пришлось объяснять Директору Тенсы, почему все так случилось. – Она виновато взглянула на гостя. – Но мне не следует надоедать тебе мелкими подробностями рутинных дел Цитадели.

– Вовсе нет.

Уж лучше мелкие подробности здешних дел, чем мысли о своей несчастной судьбе!

Зажужжал аудиком. Затем девичий голос произнес:

– Ваш ужин подан, Директор Вьясы.

– А! Отлично.

Халь грациозно поднялась с подушек и вышла из комнаты. Она вернулась с двумя слугами. Мальчик нес золотой поднос, накрытый пышно украшенной крышкой, а девушка – голубую лакированную подставку, инкрустированную золотом и перламутром. Они поклонились Джеремии, водрузили поднос на подставку и покинули комнату. Секунду спустя закрылась и щелкнула дверь.

Джеремия заморгал.

– Как быстро!

Халь улыбнулась и сняла крышку. По комнате разлился аромат пряностей. Во рту у него увлажнилось. Возможно, он все-таки был голоден.

Халь наполнила вином два хрустальных кубка в золотой оправе и один протянула ему. Затем взяла блюдо с благоухающими фрикадельками и поставила его на подушку рядом с Джеремией. Золотой вилочкой она пронзила фрикадельку и поднесла к его губам.

Джеремия покраснел. Он никак не ожидал, что Директор Цитадели будет его кормить. Преодолевая смущение, он все-таки проглотил фрикадельку. Вкусом она даже превосходила аромат, и тут он понял, что просто умирает от голода.

Халь дала ему еще одну, а третью наколола на вилочку для себя. Они по очереди ели фрикадельки, запивая их вином. Халь подцепляла фрикадельки то для него, то для себя, пока блюдо не опустело. Он допил вино.

– Чудесно!

– Я рада, что тебе понравилось. – Она допила вино, потом взяла у него кубок и поставила рядом со своим на ковер.

Джеремия откинулся на подушки. Ему стало много легче. Вернее, он был немножко пьян. Халь оперлась на локоть совсем близко от него, и он как-то по-особому ощутил ее присутствие. Воротник халата соскользнул с ее плеча, обнажив матовую упругую кожу. Он подумал, что она ничего не заметила, и это только усилило остроту момента. Она толчком опрокинула его на спину и начала развязывать кожаные ремешки, стягивавшие его рубашку на груди.

Джеремия ухватил ее руку.

– Что вы делаете?

Ее глаза были томными от вина. Она высвободила руку, распахнула его рубашку и провела ладонью по его груди.

– Ты удивительно красив, Джеремия.

Красив?! Что происходит? На Земле женщины не обращали на него внимания. Это его не удивляло – того, каким он видел себя: толстый, низенький, занудливый книжный червь. Родители убеждали его: он несправедлив к себе, видит себя таким из-за былых насмешек одноклассников. А на самом деле он «симпатичный, умный молодой человек». Естественно, они же – его родители…

Хотя в Дале его застенчивость превратилась в плюс. Коубейские женщины ценили в мужчинах эту черту. Но он ни разу не рискнул обзавестись подругой. В Двенадцати Цитаделях действовал двойной стандарт – прямо-таки наследие Средневековья, но только тут страдательной стороной были мужчины. Женщины могли вести себя, как им хотелось, но мужчине полагалось соблюдать декорум. Заведи он любовницу, Директор Дала, вероятно, попросила бы его покинуть планету.

В некотором смысле это обернулось почти развлечением. Женщины Дала видели в нем вызов себе, экзотическое блюдо, и полагали, что он ждет не дождется, чтобы его честь была скомпрометирована. В конце-то концов, если молодой холостяк путешествует один, вполне свободно, видимо, он свободен и в других отношениях. Но даже самые настойчивые не заходили столь далеко. Оскорбление, каким было поведение Халь, ошеломило его. И причиняло боль, потому что его к ней влекло, но он не хотел, чтобы она об этом знала.

Халь прикоснулась к его щеке.

– Твои чувства вспыхивают на твоем лице, как проблески маяка. Что тебя расстроило?

Он ответил холодно:

– Совершенно ясно, почему вы приказали привести меня сюда.

– Ну, разумеется! Это же апартаменты акаси.

Акаси? О, Господи! Господи!

Она не спускала глаз с его лица.

– А ты не понял?

– Нет. – Он покраснел. – Я же вас совсем не знаю.

Халь словно растерялась.

– Чанка Дал оставила у меня впечатление, что ты знаешь.

Он напряг память. Да, Директор Дала что-то говорила про акаси, когда он находился в одиночном заключении. Но Джеремию тогда душил такой гнев, что он ничего не желал слушать.

– Наверное, я пропустил мимо ушей.

– Мимо ушей? Такое?

Нет, кроме шуток. Акаси, калани. Как может он быть мужем этой незнакомки?

– Когда мы… э… когда была совершена церемония?

– Мы стали женой и мужем, как только ты подписал контракт калани.

– Я ничего не подписывал! Директор Дала сама написала мои фамилию и имя.

– Ну, да… это было так, – признала Халь и провела по его лицу костяшками пальцев. – Я не сделаю тебе ничего плохого, милый Джеремия, – и она вновь принялась расшнуровывать его рубашку.

Он испуганно перехватил ее руку.

– Погодите, Директор Вьясы.

– Халь, – шепнула она.

Он покраснел.

– Ну… ну ладно, Халь.

– Все хорошо, – сказала она, успокаивая его. – Постарайся расслабиться.

Она высвободила руку и расстегнула пуговицы, которые застегивали разрезы его рукавов. Пока она стягивала с него рубашку, ее халат соскользнул еще больше, открывая заманчивые округлости.

Все казалось нереальным, будто сон.

Но, реальное или мнимое, происходившее было куда приятнее, чем то, что он испытал в последние дни. Со вздохом он перестал сопротивляться и обнял ее за талию. Притянув женщину к себе, он вдохнул ее аромат, душистую смесь пряностей и благовоний.

Халь заглянула ему в лицо:

– Какие у тебя огромные глаза! – Она намотала на палец прядь его волос. – Наши поэты посвящают оды богу ветра Хоцаару. Восхваляют красоту его лица, о которой ни один смертный и мечтать не может. Но они не видели твоего лица, Джеремия! Ты посрамил даже ветер.

Господи! Она ему льстит! Прежде чем он сумел придумать подходящий ответ (если на такое фантастическое утверждение вообще было можно найти ответ), она добавила:

– Не могу поверить, что женщины Земли позволили тебе отправиться сюда одному.

Ну… видишь ли… я их совсем ослепил, – он заставил себя засмеяться. – Они даже не знали, что я вообще существую.

– Ты скромен. Мне это нравится. – Она коснулась губами его щеки.

Он притянул ее ближе, прижал ее щеку к своей. Если бы ее одежда была снабжена такими же сложными застежками и завязками, подумалось ему, в своем опьянении он вряд ли сумел бы с ними справиться. Но потребовалось только потянуть плетеный пояс ее халата и помочь бархату соскользнуть с ее тела. Под халатом был шелковый балахон, льнувший к ее пленительным формам. Он упоенно смотрел, как она села и стянула балахон через голову: когда она вскинула руки, ее грудь приподнялась. Шелк скользнул по ее соскам. Все ли коубейские женщины так хорошо сложены, спросил он себя, или она очень строго следит за собой?

Она легла рядом с ним и прикоснулась губами к его губам, но воспротивилась его поцелую. Он заколебался, не зная, целуются ли коубейцы. Сам он ни разу ничего подобного не видел, а ответом на его вопросы было смущение. Или ухмылки. Если они и целовались, то на их планете это явно было гораздо более запретным и интимным, чем в земной культуре, продуктом которой он являлся.

Не понимая, чего хочет Халь, он оставил свои попытки. Видимо, именно это и требовалось: она расслабилась и снова пощекотала ртом его рот, будто перышком. Скользнула ниже, прикоснулась губами к его груди – ласки эти сводили с ума ощущением незавершенности: казалось, будто она вот-вот перестанет поддразнивать его, и поцелуи станут настоящими. Он потянулся к ней, но она опять опрокинула: его на подушки. И пощекотала языком его пупок. Джеремия засмеялся и погладил ее волосы, глядя в золотой потолок.

Когда она сдвинулась еще ниже, он не стерпел. Ухватил ее под мышки, втащил выше, перевернул и оказался на ней. Она издала низкий горловой звук, в котором смешались удивление, протест и наслаждение. Лаская ее грудь, он вновь попытался перейти к поцелуям. На этот раз она отвернула лицо.

– Ну же, Халь, – прошептал он.

Она прижала ладони к его плечам и опять опрокинула на спину. Он обескуражено понял, что развитые мышцы женщины и более высокий рост обеспечивают ей значительное преимущество над партнером. Однако бороться с ним она не хотела и, когда он опять расслабился, вновь принялась неторопливо касаться руками и губами его тела. Однако когда он пытался ответить на ее ласки, она снова и снова опрокидывала его на подушки.

В конце концов он сжал ее плечи и посадил на себя.

– Перестань меня дразнить, – хрипло сказал он. – Я с ума сойду.

Ее глаза остекленели от желания.

– В Дале, когда я тебя видела, то всегда гадала, прячется ли страсть за твоей внешностью ледяного принца. По слухам, никакой женщине не было дано растопить этот лед, но я знала, что они ошибаются.

Женщины в Дале говорили о нем?!

Но какое значение это имело теперь? Он снова попытался ее поцеловать, и на этот раз она ответила ему поцелуем – полным и глубоким. Они гладили друг друга, затем она приподнялась и опустилась, заполнив себя им.

Они предавались любви, закопавшись в подушках, неторопливо и долго.

Потом они тихо лежали рядом, и их дыхание постепенно успокаивалось.

Некоторое время спустя Халь приподнялась на локте. Он улыбнулся ей, и она провела кончиком пальца по его губам. Потом потянулась за халатом.

Он попытался остановить ее:

– Куда ты?

– Дела Цитадели.

Его сонное блаженство угасло. В Книгах Двенадцати Цитаделей, которые он читал, любовь описывалась, как прекрасное вино, которое смакуют долго-долго. Поэты пришли бы в ужас при мысли, что Директор могла покинуть своего акаси в первую брачную ночь. Разумеется, все это были фольклорные истории, но тем не менее ему не верилось, что поведение Халь не нарушает обычаев. Он притянул ее к себе.

– Но ведь не настолько они важны, чтобы ты разбиралась с ними именно теперь.

Сначала она словно окостенела в его объятиях. Но через секунду-другую расслабилась.

– Пожалуй.

– Халь, что-нибудь не так?

Некоторое время она молчала, а потом ответила:

– Ты изумительный любовник. Но… – она прикоснулась к золотому щитку у него на запястье. – Как правило, акаси в первую брачную ночь не обладают твоим… умением.

О, Господи! Она расстроилась потому, что он не был девственником!

– Но ты же знала, что я не коубеец.

Ее лицо потемнело от разочарования.

– Да, но твое поведение в Дале было безупречным.

Джеремия почувствовал искушение сказать ей то, что она хотела услышать. Однако скрыть правду значило бы безмолвно признать свою вину. Да, он вел жизнь аскета, но та единственная женщина, которая его любила, значила для него слишком много, и он не хотел унизить ложью свое прошлое.

– В Дале я был гостем, – сказал он, – и уважал обычаи хозяев. Но моя жизнь подчинялась иной культуре. Я этого не стыжусь.

– В этой твоей культуре… ты был… – она говорила с трудом. – Ты… распоряжался собой?

Он вспомнил о том, сколько раз он со своим приятелем Уэйлендом, программистом, сетовали на скудость любви в их жизни. И сказал сухо:

– Нет. Вовсе нет.

– Ты так искусен в любви! – Ее улыбка стала чуть-чуть шаловливой. – Наверное, это природный талант.

Или одиночество, подумал он. Однако уловил вопрос, крывшийся в ее комплименте. И точно – она не удержалась.

– Тебя на Земле ждет женщина? – Она вся напряглась.

– Нет.

Столько времени прошло, но воспоминания все равно отзывались болью. Миранда порвала с ним за много месяцев до того, как он отправился на Коубей. У нее не было ни малейшего желания жить с ним во всяких экзотических местах, куда его влекло, к тому же он не вписывался в круг влиятельных людей, среди которых она желала вращаться. Больше всего его язвила мысль, что, по ее мнению, он не был достаточно хорош для их общества! Что бы она подумала теперь, узнав о его женитьбе на одной из самых влиятельных женщин другой планеты?

Халь снова вглядывалась в его лицо.

– Эта женщина, которая украла твое целомудрие, она разбила тебе сердце?

Он пожалел, что не смог скрыть своих чувств.

– Что-то вроде.

– Ну так заключим договор, – сказала она мягко.

– Договор?

– Я попытаюсь смириться с твоим прошлым.

– А взамен?

– Ты попытаешься смириться с тем, что ты мой калани.

– Не могу, – он тяжело вздохнул.

– Попытайся, Джеремия. Я ведь желаю тебе счастья.

– Попробую, – сказал он.

Он не мог оставить попытки вернуться домой. Но пока он здесь, надо как-то приспосабливаться. Все-таки лучше, чем весь день пялиться в окно и морить себя голодом.

Эту ночь он провел среди шелковых подушек в объятиях своей жены – планетарного лидера, похитительницы и загадки.

* * *

Общая зала в Калании была просторной и светлой – солнечные лучи лились в нее через многочисленные стрельчатые окна. Мебель и пол были из древесины снежной ели. Цвет стен от густо-золотого внизу плавно переходил во все более светлые тона и обретал белоснежную белизну у потолка, синего, как небо над Коубей, гораздо более синего, чем земное.

Несколько человек за столом занимались Игрой. Кев провел Джеремию мимо них в альков. Там не было скамей, но пушистый ковер с успехом заменял самый удобный диван. Когда Джеремия сел среди разбросанных подушек, его ступни утонули в ворсе.

Кев расположился напротив и снял с пояса сумку с костями.

– Начнем с простейшей партии.

– Хорошо.

Джеремия не слишком понимал Кева. Казалось, тому не нравилось общество новичка, тем не менее он предложил познакомить Джеремию с остальными калани. А теперь усадил его за Игру.

«Ну что же, – подумал Джеремия, – сыграем».

Пока он не разобрался в подводных течениях этой Калании, разумнее всего было прислушиваться к Кеву.

Он отвязал собственную сумку и высыпал многоцветный набор шариков, кубов, брусочков, конусов, пластинок, многогранников, дисков и всяких других «фигур». Старинные фишки были либо стеклянными, либо деревянными, раскрашенными. Однако кости Калании, которыми снабдила его Халь, были только из благородных металлов и драгоценных камней – полный набор, а сверх того новые очень необычные формы, каких он никогда не видел Снаружи. Однако старые кости он сохранил. Он научился дорожить ими.

– На что играем? – спросил гость. Насколько он мог судить, денег здесь не было.

– Мы не играем на что-то, – холодно ответил Кев. – Это уловка, изобретенная снаружниками, чтобы подогревать интерес к Игре.

В альков вошел мальчик лет четырнадцати и сел на ковер рядом с Кевом.

Он спросил Джеремию с изящными интонациями вьясского высокорожденного:

– Почему ты хочешь что-то поставить?

Кев обернулся к нему:

– Неприлично вмешиваться в процесс обучения, Хевтар. – А когда мальчик смутился, став похожим на норовистого жеребенка, Кев улыбнулся. – Не желаешь ли присоединиться?

– Был бы рад, – смущение мальчика мгновенно исчезло.

– Мой сын, – Кев посмотрел на Джеремию.

Джеремия кивнул мальчику. Хевтар походил на отца темными волосами и правильными чертами лица, но глаза у него были серыми, а не черными. Видимо, он унаследовал и талант Кева к Игре. Джеремия никак не предполагал, что отец и сын могут оказаться вместе в одной Калании.

Если бы он мог написать о Капаниях! Ознакомив чужака с обетом молчания, коубейцы забрали все его записи и уже готовую диссертацию. Когда Джеремия понял, что возвращать они ничего не собираются, у него начался редчайший для него приступ ярости, да такой, какого он еще ни разу в жизни не испытывал. Трудиться так долго и с такой любовью для того лишь, чтобы у него отняли завершенные плоды его труда!..

Кев следил за лицом партнера.

– Если ты против того, чтобы Хевтар играл с нами, он может просто посидеть рядом.

– Я вовсе не против. – Джеремия кивнул Хевтару. – Прошу, присоединяйся к нам.

Хевтар достал свой набор костей, потом сдвинул браслеты калани повыше к плечам. Браслетов у него было два. Потоньше, чем у Джеремии, и с более скромной гравировкой. Кев носил их по три на каждой руке – пара таких же, как у Джеремии, остальные попроще. Джеремии хотелось расспросить их об этом, но что-то его остановило. Хевтар вызывал у него странное чувство; казалось, мальчик испытывал недоверие к нему.

Кев положил на ковер рубиновый шарик.

– Начнем без ухищрений, – он прикоснулся к шарику. – Вьяса.

Хевтар положил рядом с шариком миниатюрную арку, из темного дерева.

– Дал.

Для Джеремии это было новшеством, и он спросил:

– Мы даем названия нашим костям?

– Конечно, – презрительно ответил Хевтар.

Кев укоризненно посмотрел на сына и сказал Джеремии:

– В каком-то смысле ты и сам это уже делал, – он кивнул на кости Джеремии. – Давно они у тебя?

– Некоторые уже много лет, – он взял деревянный брусочек. – Директор Дала подарила мне набор почти сразу, как я прибыл в Дал. – Он коснулся сапфирового кольца. – Некоторые мне подарили те, кого я знал… – Как тяжелы ему были восторг и радость, которые его друзья выражали по поводу его «небывалого счастья», когда для него это было катастрофой.

– Видно, ты им очень нравился, – сказал Кев, и в его тоне проскользнула непонятная нота, словно он не хотел верить собственным словам. – Расскажи мне о твоих костях. Ты связываешь их с какими-то людьми, местами, предметами, мыслями, понятиями?

– В некотором смысле.

Сознание Джеремии придавало цвет, текстуру, даже черты характера всегда и всему, начиная от простейших мысленных образов до абстрактных математических идей. А в Игре подобные ассоциации становились такими яркими, что кости словно обретали собственную жизнь. Кев указал на выложенные «фигуры».

– Пусть твои вступят во взаимодействие с нашими.

Джеремия приложил серебряный восьмиугольник к рубину Кева.

– Директор Дала.

Позади послышался смешок:

– Основной вариант?

Из-за спины Джеремии вышел седой человек и встал на колени. Он уравновесил опаловый диск на арочке Хевтара так, что остальные две кости оказались в тени диска:

– Министр Карна.

Рядом с Хевтаром сел рыжий человек, чуть старше Джеремии, и положил черный овоид вне тени опала:

– Директор Варза.

Они всегда вот так влезают в чужую Игру?

И тут Джеремии пришло в голову, что именно это и имел в виду Кев, когда обещал познакомить его с остальными калани. Через Игру.

Седого человека отличала изящная худоба и прямая осанка, обычная для коубейцев. Перехватив любопытный взгляд Джеремии, он представился:

– Сейвин.

Хотя он держался с вьясской сдержанностью, в нем не ощущалось неприязни, которую излучал мальчик.

– Ньев, – представился с улыбкой рыжий. Прямо-таки с дружеской улыбкой. – Добро пожаловать во Вьясу, Джеремия.

– Спасибо, – отозвался Джеремия.

– Итак, – Сейвин обвел взглядом кости, – продолжим?

– Есть только один выход, – проворчал Кев. Он уронил обсидиановый кубик на их сооружение, и оно развалилось. – Варз.

Ход был странный, но Джеремия понял, что имел в виду Кев. Карн и Варз, две самые мощные Цитадели на планете, десять лет воевали друг с другом. Сказать, что это ввергло Двенадцать Цитаделей в смуту, значило бы не сказать ничего.

Он был заинтригован и внимательно осмотрел кости. Могут ли люди, играя, воссоздавать историю? И накрыл мостом рассыпавшиеся кости так, что мост соединил кубики Карна и Варза. Потом сказал:

– Переговоры Карна и Варза после войны.

Сейвин кивнул ему. Они продолжали играть, и вскоре, по мере того, как взаимодействие между костями все более усложнялось, игроки перестали называть «фигуры». С таким вариантом игры Джеремия знакомился впервые. Никто не пытался взять верх друг над другом, соперничая в построениях. Наоборот, все вместе работали над единым построением, используя его для описания той войны.

Джеремия когда-то изучал ее историю. Однако вьясские игроки имели свой взгляд на самую знаменитую потерю в этой войне – гибель калани по имени Севтар. Джеремия знал, что Севтар погиб в последнем сражении, когда Варз напал на Карн, но только теперь уяснил, что война началась из-за Севтара. Карн и Варз вступили в войну за право на калани – и оба его лишились.

Когда партия завершилась, Джеремия откинулся, испытывая то приятное чувство, которое обычно охватывало его после чтения фундаментального исторического труда.

Сейвин одобрительно посмотрел на новичка.

– Ты быстро схватываешь.

– Спасибо. – Джеремия указал на конструкцию; занявшую не такую уж малую часть ковра. – И вы таким способом можете изложить всю историю?

– Не только историю, – ответил Сейвин. – Мы проецируем будущее, моделируем политические стратегии и определяем направление моды.

Джеремия потер подбородок.

– Похоже, вы здесь знаете все, что происходит в Двенадцати Цитаделях. Каким образом? Вы же никогда не покидаете Калании, и у вас нет каналов связи с теми, кто Снаружи.

– Я тоже думал, будто они знают все, – признался Хевтар, потеплевший к Джеремии. – Да только это не так. Даже папа с его тремя уровнями не может знать всего.

– Тремя уровнями? – Джеремия взглянул на Кева. – Это ведь указывает на число мест, где вы жили, верно?

– Не совсем, – сказал Кев. – Это указывает на Цитадели, в которых побывал игрок. – Он коснулся верхнего браслета на своей руке. – Первый мой уровень я провел в Аке. – Его пальцы погладили второй браслет. – Потом несколько лет в Варзе. – Его пальцы задержались на третьем браслете с наиболее богатой гравировкой. – Потом я переехал сюда.

Джеремия понимал, насколько выгодно привлекать в Калании игроков более высокого уровня. Когда игрок попадал в новую Цитадель, он приносил с собой знания, прежде известные только Директору и калани его прежней Цитадели. Так что новый его Директор получал политическое преимущество над прежним. Джеремия не сомневался, что стоимость таких контрактов возрастала неимоверно. Клятва также начинала обретать смысл, во всяком случае та ее часть, которая запрещала общение с теми, кто Снаружи. Это обеспечивало сохранение знаний, накопленных Каланией.

– Вы даете рекомендации Директору Вьясы, верно?

– Да, советы, – кивнул Сейвин. – О том, как распорядиться властью.

– Но Клятва обязывает вас полагаться только на знания из вторых рук, собранные с более высоких уровней, – указал Джеремия. – Разве это не снижает вашу эффективность?

– Как раз наоборот. – Сейвин покачал головой. – В этом наша сила.

– Мы практически замкнутая система, – добавил Кев. – Снаружи соприкасается с нашей Игрой только через Халь. Все сверх того – речь, чтение, письмо – вредит нашей работе. Воздействовать на Каланию можно, лишь воздействуя на ее Директора. Она должна владеть Игрой в совершенстве, чтобы противостоять тем, кто Снаружи, – например, другим Директорам, – которые тщатся повлиять на ее Каланию или внедрить туда своего соглядатая.

В уме Джеремии теснились новые идеи.

– Не согласитесь ли вы сыграть со мной еще партию? Мне хотелось бы испробовать еще кое-что.

Ньев улыбнулся.

– Конечно.

Остальные одобрительно закивали. Видимо, желание Джеремии играть и учиться у старших калани им понравилось. Он еще не разобрался, насколько сумеет приспособиться к коммунальному устройству Калании, но пока все было сносно. Когда же ему захочется побыть одному, он всегда может укрыться за личной дверью.

* * *

Джеремия положил на игральную площадку серебряный диск с золотой спиралью. По мере развития партии он вплетал задуманное в свои ходы. Калани сначала недоумевали, потом заинтересовались. Он облек в форму одну из своих идей: двенадцать Каланий на Коубей походили на хорошо защищенные первичные узлы в культурной сети планеты, аналогичной компьютерным сетям. А игроки Снаружи выполняли функции узлов и звеньев во все разрастающейся сети, плетущейся Директорами и Каланиями.

В Двенадцати Цитаделях в Игру играли все, едва подрастали настолько, что могли бросать кости, и до того времени, когда от дряхлости уже не могли удержать их в пальцах. Игра сообщала новости, истории, сплетни, факты, сведения о новейших технологиях и еще многое. Снаружники постигали новые построения и использовали их в собственных партиях, влияя на противников. Вот так распространялась информация – не с помощью электронных, оптических или квантовых машин, но через гибкие субъективные ходы Игры.

Джеремия считал, что достаточно постиг Игру и, благодаря немалой сноровке, создал блестящую репутацию. Теперь он чувствовал себя новичком. Даже Хевтар превосходил его. Однако вместо того, чтобы играть друг против друга, они сотрудничали, переоформляя идеи Джеремии, находя возражения его ходам. Вот так он и постигал смысл их построений.

Он знал, что калани – это элита гениальных игроков в кости; они обеспечивали своему Директору престиж, опирающийся на их репутацию. Однако он не догадывался, сколь активная роль принадлежит им в становлении планетарной культуры. Через свою игру Халь снабжала Каланию информацией, через свою игру ее калани изучали проблемы и вырабатывали решения. Полученные результаты они сообщали Халь, и она анализировала их работу. Затем она играла с избранными помощницами, те играли с другими, и так далее. Пока вклад Вьясы в общую паутину Снаружи не разбегался по ней, как рябь по воде. Чем лучше Директор играла в Игру, чем сильнее была ее Калания, тем большим становилось ее влияние.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю