Текст книги "Воины Солнца и Грома"
Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
– Думал православного христианина провести, еретик? А я вот заметил: следы твои только от проруби идут, а рядом еще и босые ноги видны, не иначе, чертовки водяной, – ехидно усмехнулся рыбак.
– Сколько получил за меня, иуда?
– Ни единой резаны, – истово перекрестился Мирон. – Мне за тебя десять грехов простится.
* * *
Князь Дир – красивый, со светлыми, как у варягов, волосами и кудрявой бородой, – развалившись в резном кресле, высокомерно глядел на безоружного дружинника. Рядом, сидя на лавке под иконами, бросал зловещие пристальные взгляды из-под густых черных бровей Михаил.
– Бью челом тебе, княже, на епископа Михаила – чернокнижника. Он вызвал из пекла дух злого чародея Маркиана, и тот ему служит.
– И бесы веруют Христу и повинуются ему и слугам его, ибо боятся. Верно, владыко? Михаил величаво кивнул.
– Скажи лучше, как посмел с княжьей службы сбежать? Куда грамоту дел?
– Грамоты не было, а был пустой свиток, который Михаил бесовской печатью запечатал. Из-за нее на меня упырь напал.
– Кто послух [38]38
Послух – свидетель (древнерус.).
[Закрыть] – оборотень? Да знаешь ли ты, с кем спутался? Творимир с Хадобардом – новгородские лазутчики! Ладно уж… Прощается тебе по малолетству и глупости. Но раз уже связался с ними – выведай, кто из бояр и горожан хочет Киев Олегу отдать.
– Я, княже, воин, а не высмотрень. Хватит с меня и того бесчестья, что ложно объявили хазарским лазутчиком – не по твоей ли воле?
Епископ с силой ударил резным посохом в пол.
– Ишь, обесчестили его! Да хоть бы и на дыбу подняли! Апостол Петр, коего ты, неуч и язычник, не читал, пишет: «Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым. Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдания несправедливо».
Кровь ударила в голову Радо. Сразу вспомнилось все, о чем вполголоса говорили дворцовые слуги да и молодые дружинники.
– Так это твоему богу угодно, когда у смердов последнее отбирают, чтобы прокутить в Царыраде? Когда славяне славян на продажу гонят, будто мадьяры или печенеги?
– Не твое дело князей судить! Сказал Павел: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога». На колени, раб неразумный! – посох с силой опустился на плечо Радо.
– Хоть ты и пастырь, да я не скот, чтобы меня палкой бить! Если ваша власть от Бога – значит, зовется он Чернобогом! А я – вольный человек и рабом не буду ни вам, ни богу вашему. – Юноша сорвал с шеи крест и швырнул его в печь. – Огонь Сварожич, очисти меня от веры чужой, Чернобожьей!
Рука Дира сжала рукоять меча, и лезвие серой змеей поползло из ножен. Но епископ зашептал на ухо князю, и губы того растянулись в злобной усмешке.
– Не я карать буду – сам Христос. И земное оружие тебе не поможет. Эй, вернуть ему меч и кольчугу! Отныне ты – не дружинник. Прочь, изгой!
* * *
Молодой воин одиноко брел на север по заснеженной равнине. Вот и рухнуло все, чему он верил и служил. Князь, епископ, сам Христос… Остались меч, да кольчуга, да шлем, да крепкая рука. Сколько таких безродных и бездомных воинов бродит по свету, торгуя мечом и грабя, где удастся… Нет! Есть еще Солнце-Даждьбог, и Сварог-Небо, и Мать Сыра Земля, и Месяц-Велес, а звезды – его небесные стада. Христа Радо только на иконах видел, а эти боги здесь, перед глазами, как же в них разувериться? А еще есть Русь и народ ее, среди которого вырос, есть Болгария, где родился. Не должны им править бесы и бесовы слуги! Нужно только найти Творимира и Вылко… Но что у них за дела с Олегом? Или Дир солгал?
Уже смеркалось, когда Радо вышел к опушке леса. Решив заночевать у низкого, расплывшегося кургана, он начал ломать ветки для костра и вдруг увидел: по снегу шел прямо к нему, широко раскинув руки, человек с длинными темными волосами и острой бородой. Белое, как у мертвеца, тело прикрывала лишь набедренная повязка. На ладонях и ступнях кровоточили раны. Босые ноги не оставляли следов на снегу. Мертвенное, белое свечение окружало голову. Вот он подошел совсем близко. Властный взгляд больших темных глаз впился в душу, сковал тело…
– Я тот, от кого ты отрекся. Сейчас ты умрешь. Но я милосерден и полон любви. Покайся – и будешь вечно блаженствовать в раю.
– В чем мне каяться? Я безвинных не убивал, рода-племени не предавал, отца-матери не бранил.
– Кто грешен и кто праведен – дано судить лишь мне.
– За что дано? Что испугался в бою умереть? Что учил злу покоряться? Не Чернобог ли тебя в мир послал с таким учением?
– Наглец! Передо мною смирялись императоры… Сокруши свою гордыню или тысячи веков будешь мечтать среди бесконечных мук только о смерти – о полной смерти – и не получишь ее.
– Пеклом не пугай! Одного упыря я туда уже помог отправить. – Радо обнажил меч. – Да сам ты не оттуда ли явился?
Воздух вокруг призрака задрожал, и миг спустя перед Радо стоял человек в черном с серебряным шитьем плаще. На его бледном надменном лице играла самодовольная улыбка.
– Нет, я не нищий плотник из Галилеи, Я – Маркиан Гностик, великий иерофант! Ты мне нравишься, варвар! Отвергнуть князя, церковь, бога – на это способны немногие. Тебе нужен лишь хороший наставник в тайном знании – конечно, не этот невежественный бродячий волхв, – и ты обретешь все, за чем гоняются в телесном мире: славу, власть, сокровища. Но главное – научишься презирать этот тленный мир. И тогда твой дух, освободившийся от материи, вознесется превыше ада и рая – в сферу бесконечного Света.
– А сам-то ты куда вознесся? Или… опустился – туда, откуда тебя Михаил вызвал? Маркиан досадливо сморщился.
– Я не удостоился еще вознестись к Высшему Свету. Но уже освобожден от материального тела. Теперь мне не страшно никакое земное оружие. И моя магическая сила, не связанная материальным телом, возросла многократно.
– Хочешь, чтобы я стал бесом, как и ты? А мне вот больше нравится бесов бить – может, на то я и рожден?
Лицо ольвийца застыло в холодном презрении.
– Твой род слишком туп, чтобы даже прикоснуться к высшему знанию. Так на тебе он и окончится! Сейчас я пожру твою душу.
Руки иерофанта, блестевшие перстнями, взметнулись вперед и обратились в когтистые лапы, а лицо – в волчью морду с пылающими глазами. Радо ударил мечом, но он лишь со свистом рассек воздух. В следующий миг невидимая сила повалила юношу наземь, прижала к склону кургана. Радо не выронил меча, но мог лишь до боли стискивать его рукоять, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Потом он ощутил, как немеют конечности, как жизнь понемногу с каждым выдохом вытекает из тела. Огненные глаза чудовища неодолимо тянули к себе, а из клыкастой пасти вырывался торжествующий вой, похожий на скрежет железа. Вдруг откуда-то сверху на чудовище ринулась большая белая птица с золотоволосой женской головой. Птица отчаянно била крыльями, рассыпая перья, но словно незримая сила отделяла от нее беса. А Радо по-прежнему не мог пошевелиться. Вдруг вспомнилось, как старые дружинники приносили на курганах жертвы забытым степным воинам и царям.
– О ты, что погребен в этом кургане! Защити нас от Черного Беса!
Из кургана неслышно поднялся высокий светловолосый воин в полотняных штанах и плаще из волчьей шкуры, наброшенном на голое тело и скрепленном на горле костяной булавкой. В руке у него был каменный топор, за кожаным поясом – два кинжала, медный и кремневый. С грохотом и блеском, словно молния, топор полетел в беса, и тот едва успел увернуться. Выхватив кинжалы, воин устремился вперед, но чудовище с отчаянным визгом провалилось под землю. Маркиан не лгал, он был неуязвим для земного оружия, но не для духовного – то есть оружия духов. Светловолосый воин подобрал топор, с ободряющей улыбкой что-то проговорил Радо (тот разобрал лишь слова «брат» и «Перун») и снова скрылся в кургане.
Радо поднялся, опираясь на меч, но в изнеможении упал на еловые лапы, собранные для костра. Птица-женщина склонилась над ним, нежно гладя крыльями, и лицо ее казалось удивительно знакомым… Смертельно уставший юноша погрузился в сон. Когда он проснулся, солнце уже вставало из-за Днепра. Рядом дымилось кострище, а вместо таинственной птицы над Радо склонилось добродушное круглое лицо киевского тысяцкого Каницара Чудина.
– Здравствуй, Радо! Еле нашел тебя. Гляжу, ты под курганом лежишь, а над тобой сидят волк и птица большая, белая. Заметили меня – и в лес. Поедем в Киев, Творимир тебя ждет.
– Да? – Юноша приподнялся на локте. – А может быть, мне надоело подставлять свою голову неизвестно за кого и за что? Ладно, у Творимира с Вылко ничего нет, а тебе, первому боярину, чего не хватает?
– Всего-то не хватает – детей своих увидеть. Любил я когда-то дочь старейшины русов – не здешних, а тех, что на севере, в Старой Русе. Бежал от гнева ее отца и пристал к дружине Аскольда и Дира. А у Добряны моей тем временем близнецы родились, мальчик и девочка. Сколько лет прошло, а я – первый боярин – не могу ни сам к ним поехать, ни их к себе вызвать. Потому как меня тогда изменником объявят: хочу-де Киев под Новгород подвести, Русь варягам отдать. Нашлись защитники Руси – отродье варяжское, разбойники морские! Их-то, крещеных, на севере никто не хочет. А вот Олега в Киеве многие хотят. Он старых богов чтит и судит по правде. Перед ним все равны: славяне, чудь, варяги…
– Если так – значит, и мне к нему дорога.
* * *
Зимним вечером пробирались киевскими улочками два воина, волхв в залатанном белом корзне и приземистый круглолицый боярин. Подойдя к задней стене дома верховного жреца Богумира, волхв огляделся – не следит ли кто, и постучал четыре раза. В глухой как будто стене открылась низенькая дверца, и они прошли в темный чулан. Из-за стены доносились два голоса: неторопливый, старческий – Богумира и резкий, встревоженный – князя Дира.
– Пропадет Русь при Аскольде, пропадет! Все от нас отложились: кривичи к Новгороду тянут, северяне и радимичи – к хазарам. А брат все в рот Михаилу-чернокнижнику смотрит, а тот – василевсу. Теперь вот надумал по весне идти с дружиной в Сирию, на сарацин в помощь грекам. Погубит рать в песках, а мне потом Киев от мадьяр оборонять, а то и от хазар.
– Зачем было принимать чужую веру, пускать в Киев черных волхвов? Мало Чернобоговых колдунов и ведьм с Лысой горы?
– У Аскольда одно на уме: «Сделаем все, как у греков». Только мы – не василевсы, и лесные князья – не вельможи ромейские, чтобы перед нами на брюхе ползать.
– Понимаешь, что добром брат тебе власть не отдаст?
– Ты, владыко, бел и праведен, оставь грешные дела мне.
– И перед Христом греха не боишься? – В голосе жреца слышалась насмешка.
– Мы во франкской земле столько церквей разорили и столько раз крестились…
– А старых богов не боишься?
– Для отеческих богов я брата не пожалею! Благослови лишь меня быть единым князем на Руси!
– Благословят тебя боги, если твои дела будут им угодны… А теперь иди, княже, время позднее, да и я нездоров.
Немного погодя дверь чулана отворилась, и четверо вошли в горницу. Полки на стенах были уставлены берестяными свитками и пергаментными книгами, горшочками со снадобьями. Хозяин, высокий крепкий старик с длинными седыми волосами и широкой белой бородой, из-под которой выглядывала бронзовая фигурка Перуна, стоял, упершись руками в стол.
– Слышали все? Хотите ли, чтобы, на Руси княжил братоубийца и дважды вероотступник?
– Раз нет больше добрых князей в роду Кия – нужно звать князя с севера, – твердо сказал Творимир.
– Только вот на грамоту нашу от Олега ответа нет, Не ведомо, дошла ли, – озабоченно произнес Каницар. – Из наших иные уже отговариваются: подписал-де по пьянке, и не впутывайте меня больше, скажите спасибо, что не доношу. А время уходит…
Богумир снял несколько книг с полки, сдвинул неприметную дощечку в стене и достал из тайника свиток. Потом открыл тяжелый резной сундук, развернул шелковую ткань и вынул секиру со знаками Солнца и Молнии на лезвии и рукояти.
– Вот список с грамоты. Как его доставить в одну ночь в Новгород, ты, Творимир, лучше меня знаешь.
* * *
В ложбине между Киевской горой и Щекавицей ярко горел костер. Высоко воздевая секиру, Творимир плясал вокруг костра и пел на неведомом языке. «Это скифский язык, его лишь волхвы знают, и то немногие», – шепнул Хадобард Радо. На ночном небе вдруг ярко вспыхнула звезда и понеслась к земле. Она все росла, сияла все ослепительнее – и вот уже превратилась в невиданного зверя: льва с головой орла, острыми ушами и могучими крыльями. Раскаленным золотом светилось все его тело, будто частица солнца явилась среди тьмы. Крылатый зверь опустился около костра и с тихим клекотом потерся орлиной головой о ноги Творимира. А тот опустился на колени и обнял шею зверя.
– Роксушка, узнал! Ласковый мой, смелый! Это грифон, один из четырех, везущих колесницу Даждьбога-Солнца, – обернулся волхв к двум воинам. – Зовут его Рокс – «Сияющий». И вернуться он должен до восхода. А нести сможет всех троих. Вместе и полетим к Олегу.
Волхв сел на спину чудо-зверя спереди, за ним – Радо, а позади – Хадобард.
– Вниз поначалу не смотри, чтобы голова не закружилась. Потом привыкнешь, – сказал юноше воин-волк.
Одним прыжком грифон взметнул сияющее тело над костром, и пламя тут же словно подхватило его снизу и подняло еще выше. Мерно взмахивая широкими крыльями, Роке понесся навстречу звездам. У молодого дружинника поначалу захватило дух, но вскоре он освоился и в ясном, ровном свете луны стал замечать, что летают вокруг не только ночные птицы. Черный мохнатый бес подлетел на нетопырьих крыльях, но унесся прочь, стоило волхву погрозить священной секирой. Голая, нахально-красивая ведьма верхом на метле приветливо помахала рукой, и Вылко со смехом кивнул ей. Огненный змей, рассыпая искры, понесся вниз и скрылся в трубе чьего-то терема.
А внизу среди темных бесконечных лесов белой лентой тянулся замерзший Днепр. Потом повернул вправо, скрылся в дремучем Оковском лесу. Мелькнула посреди дебрей долина Двины, а вскоре побежала на север другая лента – Ловать.
– Видишь, как велика наша земля, – проговорил Творимир. – И всюду на этом пути живут славяне – поляне, древляне, дреговичи, кривичи смоленские и полоцкие, словене. А еще – голядь, меря, чудь… Всем есть место, и еще больше остается – селись, расчищай пашню, добывай зверя. И богатства несчитанные: одних мехов столько – не нужно и копей золотых-серебряных. Кто сумеет все эти племена в одну державу собрать – славнее василевса будет, сильнее кагана. Только нужен для этого Великий Князь, а не князек, что пуще всего боится под другим князьком оказаться.
Внизу раскинулась белая гладь Ильмень-озера. У истока Волхова на одном холме пылал неугасимый огонь Перунова капища, на другом, через реку, возвышались деревянные башни Рюрикова Городища. Грифон плавно и величаво опустился прямо на княжьем дворе посреди городка. Заспанная челядь высыпала во двор, стражники изумленно застыли, взирая на сияющего чудо-зверя. А Творимир как ни в чем не бывало слез с грифона и кинул старшему дружиннику:
– Веди нас к князю-воеводе. Скажи: волею Даждьбога прибыли мы из Киева.
В просторной горнице на резном стуле восседал человек средних лет в княжеской шапке и алом корзне с золотой застежкой. Узкое сухое лицо окаймляли светлые волосы и такая же борода. Сильные руки придерживали на коленях длинный варяжский меч.
– Здоров будь, князь-воевода! – С достоинством поклонился волхв. – Здоров ли князь Игорь?
– Здоров. За день набегался так, что даже вы его не разбудили… Знал я, Творимир, что тебя боги любят, но чтобы ты летал, словно сам Даждьбог… Видно, великие дела нам боги готовят, клянусь Перуном-Тором!
– Привез ли тебе, княже, купец Братила послание от киевлян?
– Братила? Его кривический старейшина Дикорос убил и ограбил… Медведи лесные! Ничего знать не хотят, кроме своей берлоги. Сожгу я его городок, а род выселю или продам!
– Ничего, вот список с грамоты.
Олег внимательно, не спеша прочитал послание.
– Бояре, жрецы, купцы, ремесленники… Хорошо, а как черный люд?
– Эти так злы на Аскольда, на крещеных бояр и варягов его, что могут и сами броситься терема жечь, если ты не поспеешь. Иные, правда, сомневаются: не станет ли хуже, если князь будет не в Киеве, а в Новгороде, за лесами, за реками?
– А что, есть на пути из варяжского моря в Русское город богаче Киева? – простовато усмехнулся Олег. – Нет? Значит, ему и быть матерью городов русских.
Князь-воевода перевел взгляд на Вылко и Радо.
– Тебя, Хадобард, я знаю. А ты, воин, кто еси?
– Я Радо, дружинник Дира… Бывший.
– Диров дружинник? Крещеный?
– Теперь уже нет. Хочу, княже, тебе служить.
– А знаешь ли, что я изменников не люблю? – Голос Олега вмиг посуровел, серые глаза подозрительно сощурились. – Чего ты, дружинник, хочешь? Золота, серебра, почестей, рабов?
– Все это я мог получить и от Аскольда с Диром, – не отвел взгляда юноша. – Только не могу смотреть, как Киевом правят Черный Бес и другой бес – в черной рясе и золотой шапке.
– Значит, меня не предашь. Ко мне бесы хода не имеют. Недаром меня здесь зовут Вещим. Сам знаю – тролли и черные альвы много обещают и даже дают. Тем, кто готов стать таким, как они… Скажи, многие ли в киевской дружине думают так же, как ты?
– Из молодых – немало. О ратной славе мечтали, о добыче богатой, а тут вместо Царьграда и Итиля обирай лапотников по лесам.
– Теперь и без гадания вижу – пришел час. По весне иду на Киев!
Выходя от Олега, Творимир обратился к молодому круглолицему дружиннику.
– Здравствуй, Улеб! Как сестра?
– Сватается к ней Перя-мерянин. Он из Ростова в Новгород перебрался. А здоров ли киевский тысяцкий?
– Здоров и тебе желает того же. Скоро сам свидишься, Улеб… Каницарович!
* * *
Ладьи Олега плыли на юг. Позади был покорившийся почти без боя Смоленск – стольный град кривичей, впереди – Любеч, северные ворота Руси Киевичей. Белобрысые, светлоглазые словене, кривичи, меряне, вепсы глядели на бескрайние леса, уже одевшиеся в зелень, на бревенчатые частоколы городков на крутых горах над Славутичем.
На одну из ладей все смотрели не иначе, как с почтительной опаской. Трижды в день из белого, расшитого священными знаками шатра на ладье доносилось размеренное пение, тянулся дымок, то душистый, то горький. Нужно было сделать ладьи невидимыми для чародейского взора Михаила, чтобы они скрытно подошли к Любечу и Киеву. И Творимир с чудским шаманом-арбуем на восходе, закате и в полдень творили заклятья, жгли ведовские травы и снадобья, глядели в волшебную чашу. Охраняли двух волхвов Радо и Вылко.
Однажды вечером, когда ладьи остановились к северу от Любеча, в стане появился Милонег.
– Здравствуй, Радо! О тебе чего только не говорят: будто живым на небо вознесся, будто сам Даждьбог в тебя вошел, чтобы князя с владыкой обличить. Знаешь, я с ребятами тогда в соседней горнице сидел и все слышал. Посмей Дир тебя тронуть – за мечи схватились бы! Вот, – Милонег достал из сумы вместительную корчагу, – это тебе. Хазарское, из Семендера.
– Спасибо! А я тебе сейчас меда вынесу. Кривического, на травах настоянного… Слушай, а в Киеве-то что?
– Аскольд рать собирает в Сирию, ромеям в помощь. Дураки на сарацинскую добычу рот разинули, а умные ругаются: пропадем-де в песках ни за белку облезлую. А Аскольд еще и брякнул спьяну, да на пиру, при всех: вернусь, мол, из Сирии – все капища разрушу, всю Русь крещу, как Борис Болгарию. Ну и пошел слух по всему Киеву. А Дир, знай, помалкивает на людях да шепчется то с Оврамом Мировичем, то с Альмошем мадьярским, то с печенежскими ханами. Ох, и надоели Киеву такие князья! Ничего, скоро им и Христос не поможет…
* * *
Утром Творимир долго и тревожно смотрел в чашу с водой, вполголоса совещался с арбуем, потом сказал Радо и Вылко:
– Идите за мной. Ладья подождет нас. Черный Бес летит сюда, и с ним десяток чертей. Нас он видеть не мог, но, похоже, заподозрил что-то. Вблизи им чарами глаза не отведешь. Нужен духовный бой.
Они отошли подальше в лес. На берегу чистого озерца волхв велел обоим воинам лечь, развел костер и начал знакомую уже Радо пляску с секирой. Арбуй плясал рядом, ударяя в бубен и напевая по-чудски. Вдруг оба кудесника повернулись и, вертясь и подпрыгивая, понеслись вокруг лежащих. Длинные волосы, русые с проседью у Творимира и соломенные у чудина, развевались по ветру. Все громче рокотал бубен. Радо почувствовал, как немеет тело, чужими становятся руки и ноги. В глазах все завертелось, потом потемнело… «Не смерть ли это?» – мелькнула мысль и погасла. Потом перед глазами снова встал весенний лес, поляна у озерца. Творимир поглаживал шею сияющего золотом Рокса. Над неподвижным телом арбуя стоял… сам арбуй, такой же низенький, длинноволосый, с соломенной бородой торчком, но с двумя мечами в руках, с орлиными крыльями на плечах и в шапке, увенчанной головой лося. А рядом – крупный волк с отливающими серебром крыльями и две большие, почти в рост человека, птицы – орел и филин. Волк насмешливо оскалил зубы и произнес голосом Хадобарда:
– Погляди на себя. Ты-то всех нас краше!
Дружинник глянул в озерцо. На него смотрел змей. Чешуя отливала червонным золотом, над плечами поднимались золотые орлиные крылья. В открытой пасти блестели острые белые зубы.
– Ну-ка, дохни огнем!
Не задумываясь, как можно выдыхать огонь вместо воздуха, Радо-змей дохнул – и вода в озерце закипела.
– Значит, помнишь! Теперь ударь молнией.
Также не задумываясь, Радо как-то по-особому дунул. Молния вылетела изо рта и разнесла ствол молодой елочки.
– Не забыл! Род твой такой.
Только теперь заметил Радо на траве два тела: Хадобарда и молодого золотоволосого воина с удивительно знакомым лицом.
– Что, узнал сам себя?
Вконец растерявшись, Радо умоляюще взглянул на волхва.
– В духовном бою каждый таков, какая душа в нем. Сейчас в теле сражаться будем только мы с Роксом. Даждьбог его для такого боя днем отпустил. Остальные – в духе. Добрые духи и праведные души – против духов злых, пекельных. И кто в таком бою погибнет – того уже не будет. Нигде и никогда. Подумай, Радо, – Творимир испытующе глянул в немигающие глаза змея, – Христос учит: прежде всего спасай душу. Любое зло вынеси и соверши, лишь бы в рай попасть. Не боишься ли не только рая, но и пекла никогда не увидеть? Даже тенью неприкаянной по земле не бродить? Ни домовым, ни упырем не восстать?
– Пусть упыри за бессмертие и цепляются. А я, чем бесам служить, лучше в бою с ними сгину. Не нужен мне, Христос, рай твой!
* * *
Творимир и его товарищи, укрывшись в лесу на правом берегу Днепра, смотрели на Любеч. На высокой крутой горе стоял хорошо укрепленный замок – с деревянными башнями и подъемным мостом. На соседней, столь же крутой горе раскинулся посад, окруженный лишь частоколом. Пристань находилась внизу, у заводи, и единственная дорога от нее наверх проходила под самыми стенами замка.
Вот караван ладей – с виду обычных купеческих, с небольшой охраной – не спеша вошел в заводь, и вдруг множество воинов в кольчугах и шлемах выскочили из ладей и бросилось на пристань. В замке тревожно заревел рог, воины с луками и копьями высыпали на стены. Но напавшие, вместо того чтобы подниматься по дороге, стали карабкаться по крутому склону наверх к посаду. Ни одна стрела, ни один камень не полетели в них из-за частокола. Когда же воины Олега стали не спеша обходить посад, немало вооруженных горожан присоединились к ним.
– Нашел же Аскольд, кого посадником в Любеч послать – Бьерна Свиное Рыло! Этот обдирала хоть кого до мятежа доведет, – усмехнулся волк-Хадобард.
Внезапно надвинувшиеся с юга тучи стали быстро заволакивать ясное утреннее небо. И оттуда же, с юга, появился как будто журавлиный клин.
– Это они! – сказал Творимир. – Ты, Радо, самый сильный у нас, полетишь впереди. Я с Вылко – следом, затем – арбуй с духами-помощниками. Помните: ни один черт не должен уйти живым, чтобы известить Аскольда. Вперед! Огонь Сварога – в солнце, в молнии, в нас самих, воинах светлых богов!
А на земле северные ратники, прикрываясь щитами от стрел, лезли по приставным лестницам на стены Любеча.
Девять бесов – черных, мохнатых, остроголовых – летели на нетопырьих крыльях, сжимая в когтистых лапах дубины и кривые сабли. Во главе клина несся на таких же перепончатых крыльях трехглавый змей в блестящей черной чешуе.
Два крылатых клина встретились над самым замком. В обоих клиньях каждый следующий ряд летел выше переднего. Из пасти черного змея вырвалось пламя, но быстро погасло, столкнувшись с таким же пламенем, извергнутым красно-золотым змеем. Два летевших впереди беса попытались напасть на Радо сверху, но одного тут же зарубил секирой волхв, а второму лапу с дубиной перехватил зубами крылатый волк. Еще одного сбил молнией Радо. Остальные шестеро схватились с арбуем и его птицами.
И тогда все три пасти змея выдохнули густые клубы едкого зеленого дыма. У Радо перехватило дыхание, потемнело в глазах, он почувствовал, что падает. Отчаянно взмахивая крыльями, воин-змей все же сумел удержаться в воздухе. А когда ядовитый дым рассеялся, Радо увидел Творимира, падающего в Днепр, и устремившегося за ним грифона. Вылко яростно отбивался от двух чертей, арбуй – от троих. Орла не было видно, а филина кромсал саблей толстый бес. А на самого Радо сверху несся, злобно шипя в три пасти, черный змей.
Два змея сшиблись грудь в грудь. Красный змей успел послать пару молний, но у черного лишь треснула чешуя и выступила кровь в двух местах. Боковые головы врага тянулись к шее и крыльям Радо, но он уперся лапами в основание шей дракона-беса. Когти скользили по прочной, как железо, чешуе. А золотая чешуя Радо рвалась под когтями врага, краснела от крови. Средняя, самая большая голова щелкала зубами и быстро вертелась, норовя вцепиться в горло. Какой-то наглый черт полоснул саблей по хвосту.
А на земле воины Олега один за другим падали со стен, пронзенные копьями, порубленные мечами. Опустился подъемный мост, и варяги из замка бросились на вылазку. Впереди с торжествующим ревом бежал, размахивая тяжелым боевым топором, Бьерн Свиное Рыло – огромный, как медведь, и яростный, словно дикий кабан.
Шесть пар немигающих глаз в упор изливали на Радо холодную, мертвящую, неумолимую ненависть. Двум змеям – черному и красному – не было места в одном мире. Черти мерзко завывали, ревели, хрюкали. «Не выдержат крылья – утащу его вместе с собой в Днепр. Бесы в болотах живут, не в Славутиче», – подумал Радо. Вдруг сбоку к ним подлетел арбуй. Одного меча у кудесника уже не было, окровавленная рука висела плетью. Не обращая внимания на летящего следом толстого беса, арбуй с силой ударил мечом по боковой шее дракона, и правая голова чудовища сразу поникла. В следующий миг сабля беса срубила лосиную голову с шапки арбуя, и тот нелепо кувыркнулся в воздухе. Еще один удар сабли рассек ему голову. Довольно хрюкнув, бес обернулся к Радо. И тут сверху метнулась женщина в белом платье, с белыми лебедиными крыльями. Золотые волосы развевались по ветру, а в руке блестел меч. Удар – и волосатая лапа отлетела вместе с саблей. А снизу уже летел на Роксе волхв в промокшем белом плаще. Грозно сверкнула священная секира, и черный змей лишился еще одной головы. Преследуемый молниями Радо, дракон бросился вниз, у самой воды обратился человеком в черном с серебром плаще и скрылся в волнах. Забурлила, заклокотала вода, и из нее вынырнула смеющаяся русалка с запечатанной корчагой в руке.
В это время Улеб Каницарович, несший знамя Олега, оказался на пути взбешенного Бьерна. Франкский клинок выдержал удар тяжелой секиры, а рогатина любечского горожанина пробила кольчугу и глубоко вошла в грудь посадника.
Уцелевшие бесы бросились врассыпную, но скрыться не удалось никому. Двоих настигли молнии красного змея, одного загрыз крылатый волк, еще одного растерзал клювом и когтями грифон. Последнего нагнала и зарубила крылатая женщина. Только тут Радо почувствовал, как болят раны на груди и хвосте.
– Радо, Вылко! Летите скорее к своим телам. Сейчас дождь пойдет, у нас с Роксом крылья намокнут. А кровь я вам на лету заговорю, – чистым, звонким голосом проговорила белокрылая воительница.
Внизу на главной башне замка развевалось знамя Олега и Игоря: красное, с падающим вниз головой на добычу золотым соколом, похожим на сарматский трезубец Киевичей.
– Там, верно, думают, что над Любечем боги сражались, – сказал Радо.
– А нас, кроме разве что меня с Роксом да вилы, никто и не видел. Духов без их воли могут видеть только духи, – ответил Творимир.
Раскатисто прогремел весенний гром.
* * *
Волховная ладья плыла дальше на юг, к Киеву. В шатре отдыхали уцелевшие участники духовного боя. Вылко, развалившись, потягивал семендерское прямо из кувшина. Ему, похоже, духовный бой был не в новинку. Творимир, кашляя, пил горячий мед. Радо лежал на мягких шкурах. Незримые раны на груди и ногах все еще болели. Златовласая вила нежно глядела на него.
– Твой отец – боярин Радослав Громович из рода Укиль. Отец забрал тебя у меня – ему нужен был наследник. А потом Борис-богоотступник истребил весь ваш род. Я думала, и ты погиб. Только недавно Творимир отыскал тебя.
– Почему же вы сразу не сказали…
– Кому? Христианину и дружиннику Дира? – усмехнулся Хадобард. – Ты, поди, в монахи бы ушел – грехи предков замаливать.
– Да и я не хотела тебе сразу все открывать. Хотела, чтобы ты сначала юнаком [39]39
Юнак – герой (болг.).
[Закрыть] стал.
– Какой уж из меня юнак… Ни одного врага за это время сам не победил.
– Не прибедняйся, сын валькирии и потомок небесного воина, – хлопнул Радо по плечу Хадобард. – Если бы ты не сдержал Маркиана-змея, мы бы и все разом могли не одолеть лиходея с его бесовской ратью. И так трое наших погибли.
– А мы их и помянуть не можем, – с тихой грустью сказал волхв. – Над арбуем курган насыплют, жертвы приносить будут. Волхву всегда приносят, даже злому. Только он за ними уже не придет: нет больше арбуя Ахто и двух духов его ни на каком свете. Хороший он был кудесник, а вот воин неважный. Даже в этот раз лосиную шапку вместо орлиной надел – мне, мол, так привычнее.
* * *
В Угорском, к югу от Киева, стояли недалеко от берега две ладьи. На берегу два десятка дружинников, среди них Радо и Вылко, окружали Олега. Все напряженно молчали, словно охотники в засаде. Князь-воевода, сложив руки на груди, неотрывно смотрел в сторону города. Творимир вглядывался туда же иным – волшебным – зрением, и лицо его было тревожно. Только пятилетний Игорь беззаботно бегал по песку.
Киевских князей известили, будто бы их ждет с богатым товаром и важными вестями их родич, купец с севера, и не может сам прийти только из-за внезапной болезни. Родственники на севере у Аскольда и Дира действительно были. Дети наложницы-шведки, эти двое только с помощью Рюрика смогли оттеснить от княжеского стола других потомков Кия. Теперь главное было – выманить обоих князей из Киева. Тысяцкий Каницар готов был в любой миг пустить в город Олегову рать, большая часть которой укрылась в лесах к северу от города.