Текст книги "Воины Солнца и Грома"

Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Дмитрий Михайлович Дудко
Воины Солнца и Грома

ПРОЛОГ

Следы тянулись в глубь заснеженного леса. Следы человеческие и конские, а еще – следы крови. Алые пятна на белом снегу надежно указывали путь через чащобу десятку всадников в кольчугах и шлемах. Впереди ехал немолодой уже дородный воин. Окладистая русая борода не могла скрыть довольной усмешки охотника, настигшего знатную дичь. Рядом трусили на смирных лошадках тщедушный поп в потертом кожушке поверх рясы и купец в лисьей шубе и большой синей чалме, с красной от хны бородой.

– О Аллах, кто бы мог подумать – Всеволод такой могущественный князь, и в его владениях, средь бела дня…

– Тут тебе не Ростов и не Суздаль, а мерянские леса. Всякое можно встретить… Но коли уж я, княжий десятник Щепила, здесь – значит, не уйдут тати! Так каков, говоришь, из себя атаман?

– Волосы длинные, черные, в белом плаще.

– Не иначе, волхв Лютобор! – воскликнул поп.

– Волхв? Аллах милостивый, милосердный, сохрани нас от чар этого проклятого! – Рука купца испуганно сжала четки красного дерева.

– Ничего, отец Мелетий, даром что щуплый, молитвы такие знает – священный медведь перед ним не устоял. Зарубил медведя, правда, я, хе-хе! Странно только: чтобы Лютобор купцов грабил? Он скорее церковь или монастырь разорит или боярина там крещеного.

След вдруг пропал среди бурелома, но Щепила махнул рукой – и дружинники, спешившись, разбросали завал, открыв вход в глубокий яр. Солнце едва пробивалось сюда через густое сплетение ветвей даже теперь, когда лес стоял без листвы. С мечами наголо и стрелами на тетивах дружинники бросились ко входам в землянки, черневшим в склоне оврага.

В двух землянках не было никого. В третьей, хорошо натопленной, возле печи-каменки на постели из медвежьих шкур лежал человек с длинными черными волосами и такой же бородой и, опершись на локоть, читал при лучине книгу в сафьяновом переплете. Рядом на полке стояла еще дюжина книг и свитков и покрытый затейливой резьбой ларец. В красном углу вместо икон – деревянные божки. При виде незваных гостей человек протянул было руку к висевшему на колышке мечу, но тут же опустил ее, закрыл книгу и взглянул на пришельцев с какой-то спокойной дерзостью. На красном сафьяне переплета сиял чеканным золотом лик Солнца. Мелетий шагнул вперед.

– Ты ли волхв Лютобор, разбойник и убийца? – сурово приступил Мелетий.

– Добрались-таки… Эх, кабы не разлетелись мои соколы за добычей, да не раны, да не княжьи душегубы за твоей спиной, сподобил бы я тебя, поп, великомученического венца!

– Что тебя ждет – сам знаешь. Тела твоего я уже не спасу, но душу спасти еще могу. Покайся, – возвысил голос Мелетий, – и Христос простит тебя, как простил он разбойника, что покаялся на кресте.

– В чем мне каяться – что за волю стоял и за веру отцов? И перед кем? Я и своим богам рабом не был, а твоему Христу и подавно не стану. В пекле он – там, где все злые волхвы, трусы да обманщики! – Черные глаза волхва глядели смело и непреклонно.

– Откуда в тебе столько силы злой? Ведь не темен – вон у тебя сколько книг. Знаешь – всюду, куда свет Христов приходил, падали идолы. Почто же не смиришься?

– Сила моя вон в том ларце. Да не крести его, там черт не сидит! Сказания в нем старинные. Прочти перед тем, как сжечь. Узнаешь: не ты первый креститель на Руси. Были и другие, да попали к Чернобогу – хозяину своему.

– Если ты праведнее самого Исы-Христа, почему ограбил бедного торговца? – ехидно спросил купец.

– А ты не покупай краденого. Откуда у Ерохи Щербатого книга, да еще дорогая? А книга эта из Хорезма на Русь прислана Братством Солнца.

Лицо мусульманина враз побледнело, а руки принялись лихорадочно перебирать четки.

– Выходит, ты ради книги двух охранников убил? – спросил Мелетий.

– Мог и не убивать. Дал бы этим татям по гривне, и они бы не то что книгу принесли, а и тебя, Махмуд, зарезали. Да за их подлые дела боги велят не серебром платить, а железом. Беглых холопов проводить обещали, а потом продавали булгарам…

Волхва посадили на коня. Мелетий бросил божков в печь, книги же и ларец спрятал в переметные сумы. А погода вдруг переменилась. Небо, ясное с утра, затянули тучи. Ветер все сильнее раскачивал верхушки деревьев. Повалил снег. Дружинники с опаской поглядывали на Лютобора: не иначе, наворожил. Щепилу заботило другое. Наверняка в разбойничьем гнезде кто-то был, кроме раненого волхва. А раз был, значит, побежал за своими… Когда добрались до боярской усадьбы, метель уже бушевала вовсю.

Боярин поимке грозного разбойника был рад, но глумиться над пленником не стал. Не запер его ни в погреб, ни в клеть, велел накормить в горнице наравне со всеми. Дружинники-то пришли и уйдут, а ты потом жди гостей из леса. Лютобор это заметил. Когда все наелись досыта и согрелись боярскими медами, он вдруг предложил:

– А не почитаешь ли, Махмуд, нам хорезмийскую книгу? Она – о древних храбрах, воинах Солнца и Грома.

– Да, но ведь книга – на пехлеви…

– Ты и пехлеви разумеешь. Знаю: учился на мобеда [1]1
  Мобед – зороастрийский жрец.


[Закрыть] перед тем, как обасурманиться. Да тем, кто родовой чести не бережет, купцом сытнее, чем жрецом. А устанешь, я тебя сменю. Как раз собирался книгу эту по-русски переложить.

Глаза дружинников горели любопытством. Поп протянул недовольно, но без твердости:

– Много соблазна для православных в языческих писаниях…

– Да разве «Александрию» грех читать? Или сказания троянские? Или из летописи о князьях языческих – Олеге, Святославе? – вмешался боярин.

– Для чистых все чистое, – махнул рукой поп. Грешен был иерей Мелетий: любил читать не только божественное.

Купец откашлялся и начал:

– Эта книга зовется «Ардагаст-наме», и написал ее. Михр-Ормазд Тохаристани при Васудеве, великом царе кушан, а перевел с бактрийского на пехлеви Ману-чехр Хорезми по велению Маздака, заступника простого народа Ирана. Ормазд, который есть свет и добро, не сходит с неба в наш мир, а Михр и Бахрам сходят редко. (Это – ваши Белбог, Даждьбог и Перун, пояснил купец.) Потому отчаявшиеся среди бедствий этого мира говорят, что правда ушла на небо. Но знайте: те, чья душа светла, как Солнце, а сердце неукротимо, как молния, могут и в этом мире уподобиться Михру и Бахраму. Был некогда муж, прославленный подвигами от Руси до Индии, и праведность его равнялась его отваге. В жилах его текла кровь славян и русов, и стал он первым царем обоих этих племен.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. АРДАГАСТ – ЦАРЕВИЧ РОСОВ
МАЛЬЧИК И ЧАРОДЕЙ

Голубая чаша неба мягко тонула краями в безбрежном седом море ковыля. Застывшими волнами вздымались курганы, увенчанные кое-где изваяниями забытых степных богатырей. Белыми барашками неторопливо накатывались на вершины курганов отары овец, за которыми присматривали суровые бородатые пастухи – на конях, при оружии. С запада на восток степь рассекала старая наезженная дорога, по которой сейчас неторопливо ехали двое всадников – светловолосый мужчина средних лет с простым добродушным лицом и мальчик лет тринадцати с золотистыми волосами, выбивавшимися из-под башлыка. Оба были одеты на скифский лад, но под распахнутыми кафтанами белели вышитые сорочки. Из оружия у обоих были только короткие мечи-акинаки. По длинным нестриженым волосам и белому плащу в старшем всаднике нетрудно было признать жреца или волхва. У мальчика плащ был короткий, сарматский, скрепленный на плече дешевой бронзовой застежкой-фибулой.

– Ты говорил, Вышата, – обратился мальчик к волхву, – на Боспоре городов много, а здесь даже сел не видно, пастухи в юртах живут, как сарматы.

– Двух веков не прошло, Ардагаст, как здесь жили скифы. Пахали землю, как мы. Не только себя кормили, но и греков. А те у них последнее забирали, а за долги продавали в рабы. За зерном и рабами ехали в Корчев [2]2
  Корчев – Пантикапей (Керчь).


[Закрыть] купцы со всей Греции…

– Как можно вольного человека за долги продать? – удивился мальчик. – У нас кто одолжает – отдаст все, и порты снимет, и поклянется богами, что ничего не имеет, и Велес его от долга очистит.

– У греков тоже нельзя свободного грека продать. Варвара – вроде нас с тобой – можно, – спокойно объяснил Вышата. – Вот и становилось в Корчеве рабов все больше – пока не поднял их Савмак, посланный Братством Солнца. Ворвались в город скифы…

– И перебили жадных греков?

– Разве может Солнце велеть истребить целое племя? Кто так делает – приносит жертву Чернобогу. – Голос волхва звучал сурово и непреклонно. – А Даждьбог светит всем народам. Все они – дети его отца, Сварога, первого человека, первого кузнеца и пахаря. Только не все родство помнят. Вот и греки не захотели терпеть Царство Солнца и позвали из-за моря царя Митридата Евпатора. Его воевода Диофант огнем и мечом прошел от Феодосии до Корчева. Кто из скифов не погиб – бежал на запад, к своим. Теперь здесь богатые греки стада пасут. Летом сами наезжают – пожить в юртах, по-сарматски. А зимой, конечно, в городе… в тепле…

– Летом в степи хорошо – тепло, просторно, травы пахнут… А зимой, когда ветер холодный гуляет, лучше в лесу… Скажи, Вышата, а курганы эти чьи – скифские?

– Не только. Эта земля древняя, очень древняя. Вот мы проехали вал – царь Асандр его только обновил, а насыпали его скифские рабы, что поднялись против царских скифов. И впереди еще два вала. Их киммерийскими зовут, хоть первыми строили их не киммерийцы, а арьи – об этом народе теперь только волхвы знают. Сильные чары в этих могилах таятся, тысячелетние. Вот и ищут в них волхвы: одни – силы светлых богов, другие – темных…

– Как мой дядя Сауархаг, Черный Волк? Он за злыми чарами, точно, в любую нору хвостом вперед залезет, – усмехнулся Ардагаст.

– Не поминай нечистого – явится! – досадливо сплюнул Вышата.

– А разве дядя – черт болотный?

– Злой колдун – хуже черта. Тот бесом родится, а этот сам делается. Погоди, я пригляжусь.

Вышата повернул коня и замер, глядя на запад. Дорога до самого горизонта была пустынна, но волхв видел гораздо дальше. Перед его духовным зрением предстал отряд из десятка вооруженных всадников в сарматской одежде. На коротких плащах, развевавшихся по ветру, была вышита похожая на трезубец тамга Сауаспа – Черноконного, царя племени рос. Впереди мчался, опустив нос к земле, крупный волк необычной черной масти. Вдруг он довольно оскалился, завыл и вскочил на спину черному коню – оседланному, но без всадника, и конь даже не дрогнул. А волк устроился в седле – и обратился в человека с узким хищным лицом, обрамленным черной бородой. Одет он был тоже по-сарматски, лишь за плечами вместо плаща развевалась черная волчья шкура. Вышата наклонился к уху лошади:

– Ну, Ласточка, отдохнула, а теперь лети во весь опор. Волк позади – Черный Волк!

Провожаемые удивленными взглядами пастухов, два всадника стегнули коней и понеслись на восток. Но и у преследователей были такие же быстрые, выносливые степные кони, и вскоре отряд Сауархага можно было различить и обычным зрением. Волхв резко развернул лошадь и вынул из-за пазухи резной деревянный гребень:

– А не хочешь ли, пес степной, лесных чар попробовать?

Прошептав заклятие, Вышага метнул гребень. Тот упал на дорогу, и вмиг поперек нее, от кургана до кургана, выросла густая стена деревьев и колючего кустарника. Преследователи попытались ее объехать, но стоило им сунуться к другому проходу между тянувшимися длинной цепочкой курганами, как перед ними вырастала новая зеленая преграда. Тогда Сауархаг сделал несколько знаков рукой, и деревья запылали. Следом занялся ковыль, но ветер дул на восток, и вскоре сарматы смогли продолжить свой путь по выгоревшей степи.

А двое беглецов уже увидели впереди высокий, почти в два человеческих роста, земляной вал. Края его уходили за горизонт. Вдоль вала тянулся глубокий ров, в одном месте перекрытый деревянным мостом. За ним в валу был проход, а затем – курган, увенчанный каменной башней. Выбежавшие из башни греки в гребенчатых шлемах с тревогой вглядывались в надвигающуюся стену дыма и пламени.

– Стойте, варвары! Куда? Сами небось подожгли степь по пьянке? А ну, платите за проход!

Стоявший впереди краснорожий грек нетвердо стоял на ногах и с трудом придерживал плохо застегнутый панцирь.

– Поменьше приноси жертв Дионису, эллин! Мы подданные Фарзоя, великого царя аорсов. и ничего платить не должны, если едем без товаров.

– Врите больше! У сарматов таких волос не бывает. Вы, наверное, эти… будины… гелоны… в общем, шишкоеды лесные, так про вас говорят. И пишут! – важно поднял палец грек.

– Так ты еще и книги читаешь? А там не сказано, что ни будинов, ни гелонов в наших лесах давно нет, а есть венеды? И про венедских магов ты тоже не читал? Ничего, сейчас сам увидишь.

Вышата достал небольшое вышитое полотенце, бросил его в ров, прошептав что-то, – и тот вмиг наполнился бурлящей водой. Волны, вздымавшиеся выше вала, разметали мост. А оба всадника вдруг обратились на глазах пораженных эллинов в двух увешанных оружием медвежьеголовых демонов. Хватаясь за амулеты и поминая всех обитателей Олимпа и Аида, греки бросились в башню. Когда еще один варвар-чародей, на этот раз сарматский, прискакал с целым отрядом и принялся заклятиями усмирять бушующую воду, стражи Киммерийского вала не посмели и носа высунуть из своей твердыни.

– Как ты их обморочил, волхв? – спросил на скаку Ардагаст.

– Да показал им тех, за кого они нас, лесовиков скифских, считают.

Звонкий хохот мальчишки разнесся по степи, сливаясь с сочным смехом умудренного мужа.

За валом местность изменилась. Появились усадьбы-крепости с высокими башнями, села, окруженные каменными стенами, пшеничные поля, сады.

– Может, укроемся у кого, а, Вышата?

– Тут теперь одни греки живут, которых Асандр поселил. Они нас, варваров, и на порог не пустят.

А стук копыт сзади становился все отчетливее. Вот уже на горизонте появилось облако пыли, вот ветер унес его и показались сами преследователи – неутомимые и безжалостные, как стая волков, с человеком-волком во главе. Вышата резко осадил коня и сделал Ардагасту знак остановиться. Потом расстегнул рубаху и снял с шеи золотой амулет: пять грифоньих голов, загнутых в одну сторону, по ходу солнца, вокруг отверстия.

– Надень это, Ардагаст. Оберег Огнеслава, великого волхва, не должен попасть в волчьи лапы. Скачи быстрее, туда, к Золотому кургану, а я их задержу. Найди в Корчеве Элеазара-медника, иудея. Скажешь ему: «Да светит тебе Солнце, брат». А он ответит: «Да светит Солнце всем людям».

– Я не брошу тебя. Будем биться вместе! Вышата покачал головой:

– Это бой волхвов. – Он показал на высокий курган, обложенный пепельно-серым камнем. – Вот могила Агара, великого царя скифов. Тебе его дух помогать не станет – ты сармат по матери, а мне поможет. Держись Золотого кургана, он тебя защитит, и берегись кургана Черного. Ну же, скорее, во имя Солнца!

Свернув с дороги, Вышата поскакал к серому кургану, а Ардагаст – дальше на восток, вдоль подножия горной гряды, увенчанной цепочкой курганов. Над самой высокой горой устремлялась в небо огромная насыпь, подпертая снизу стеной из неотесанных каменных глыб, словно уложенных великанами. От нее на север тянулся еще один вал.

Подъехав к стене, мальчик стал искать глазами проход в валу и, не выдержав, оглянулся назад. От дороги до пепельного кургана встала стена золотисто-красного пламени. На нее с запада надвигалась другая огненная стена – черно-красная. Клубы дыма поднимались над степью, раскаленный воздух дрожал. На кургане стояли два всадника – Вышата и высокий, могучий скиф в кафтане и башлыке, сиявших от множества золотых украшений. Скиф слал стрелу за стрелой в Сауархага и его сарматов, но стрелы, пролетев одну пламенную стену, сгорали в другой. То же происходило и с сарматскими стрелами. Когда сарматы попытались подняться на гряду, огненная стена запылала и над ней. И такой же неуемный, отчаянный огонь вспыхнул в сердце мальчика. Он готов был помчаться назад, на помощь волхву, но вдруг услышал женский голос:

– Воин Ардагаст! Это не твоя битва.

На каменной стене стояла женщина дивной красоты, в красном платье с золотым пояском. Ее пышные золотистые волосы, увенчанные высоким головным убором, излучали мягкий свет.

– Я не воин, царица… – враз пересохший язык не был в силах произнести слово «богиня». – Я еще не прошел посвящения…

– Ты его скоро пройдешь. Поезжай в Пантикапей. Там тебя ждут друзья… и враги. Сильные враги.

Она указала рукой на восток, и между валом и стеной вдруг открылся проход. Мальчик въехал, и вал сомкнулся за ним. Исчезла и удивительная женщина, Он огляделся. Севернее и южнее тянулись еще две усеянные курганами гряды. На северной гряде, западнее вала, выделялась громадная черная насыпь. Средняя гряда кончалась горой, над которой поднимались зубчатые стены с башнями. Бесчисленные каменные дома с красными черепичными крышами теснились по склонам горы и столь же тесно заполняли окружающую равнину. А за этим морем домов до самого горизонта раскинулось другое море – темно-синее, сливавшееся вдали с голубым небом. Простор бухты бороздило множество рыбачьих лодок и больших кораблей с убранными из-за безветрия парусами.

Мальчик на миг застыл, пораженный. Никогда еще он не видел столько домов в одном месте – ни в лесах, ни в степи. Потом весело тряхнул длинными, почти до плеч, золотистыми волосами и решительно двинул коня вперед – в новый, незнакомый мир по пути, указанному самими богами.

Город встретил его такой теснотой, сутолокой и шумом, какие он до сих пор видел разве что на торжище в большой праздник. Греки, скифы, сарматы, люди из каких-то вовсе неведомых племен… Все куда-то спешили, толкались, бранились, мирились, бились об заклад, клялись всеми богами. И – торговали, торговали, торговали… Осетриной и зерном, конями и расписными вазами, бараньими шкурами и драгоценностями, глиняными фигурками богов и вином и даже водой (он еще не знал, как страдает от безводья этот край, где нет рек и озер).

Ардагаст давно выучился говорить по-гречески – от Вышаты и от купцов, часто наезжавших в скифские леса за пушниной и воском, и даже овладел с помощью волхва греческой грамотой. Но расспросить дорогу к Элеазару-меднику, иудею, почему-то оказалось очень трудно. Одни не отвечали – то ли не понимали, то ли отвечать не считали нужным. Другие отчего-то принимались ругать иудеев и всех, кто с ними связывается. Третьи объясняли как-то непонятно. Ну что такое «пританей» или «дикастерий» и где это тут храм Афродиты Пандемос?

Несколько часов Ардагаст бродил по городу, то взбираясь на гору, к акрополю, то спускаясь к гавани. Трудно было проталкиваться через толпу с конем – не топтать же людей и не лупить плетью, как здешние лихие молодцы? Наконец, измученный и голодный, он сел, привалившись спиной к колонне в тени портика на краю агоры. Рядом сидел, сгорбившись, заросший оборванец. Руки сильные, в мозолях, а… никому не нужен. Сколько же бедняков в этом сказочно богатом Корчеве! И как вообще может быть, чтобы до человека никому не было дела? У венедов так не бывает. Даже у сарматов…

А на агоре торговали. Румяными пирожками с мясом, рыбой жареной, рыбой копченой, свежими вишнями, сушеными фигами… Дразнящий запах жареной баранины с луком напоминал о гостеприимном сарматском стойбище. Но Ардагаст знал: в городе ничего не дают, кроме как за деньги, а кто просит даром хоть корку хлеба – того за человека не считают. А деньги-то остались у Вышаты.

– Что скучаешь, сармат? Коня продашь?

Перед мальчиком стоял, приветливо улыбаясь, чернявый молодец в коротком хитоне, с широкой бородой торчком и шрамом через все лицо.

– Не продам – конь у меня один.

– Жаль, хороший конь, степных кровей. Слушай, а ты из какого племени? Аорс, сирак?

– Росич.

– Ну, значит, роксолан. Я роксоланов уважаю – они меня зимой в степи подобрали, выходили. Да ты, верно, с утра не ел и конь твой тоже! По вам обоим видно. А ну, подожди!

Чернявый нырнул в толпу и миг спустя появился с изрядным куском баранины, завернутым в пару горячих лепешек.

– Спасибо тебе, добрый человек! Я вот ищу Элеазара-медника, иудея…

– Элеазара? Кажется, слышал. Ты ешь, а я расспрошу кое-кого. Заодно твоего коня накормлю. Вон у того синда из Фанагории всегда хороший овес.

Ардагаст будто снова оказался на берегах Днепра-Славутича, среди добрых, прямодушных людей. Забыв обо всем, он набросился на сочное мясо и лепешки. Когда же доел, рядом не было ни коня, ни чернявого-меченого. Не было их и возле синда, продававшего к тому же не овес, а пшеницу. Растерянно оглядевшись, мальчик громко, как среди степи, позвал коня: «Сокол!» С другого конца агоры ему ответило ржание. Расталкивая всех, давя впопыхах ногами чей-то товар, Ардагаст бросился туда. И увидел, как чернявый преспокойно пересчитывает деньги, а важный грек в синем расшитом плаще-гиматии уже держит Сокола за уздечку.

Остроухий, козлоногий Пан, покровитель города, нахально улыбался из ниши в стене храма, словно освящая сделку.

– Вы что делаете? Конь мой!

– Твой? Да откуда у тебя, сопляка, конь, если не краденый? Роксоланы, они все конокрады!

Не помня себя от обиды, Ардагаст бросился с кулаками на меченого, но точный удар под ложечку отбросил мальчика к стене. Тем временем подбежали несколько возмущенных продавцов.

– Плати за яйца! Плати за амфоры! Здесь тебе не степь, грязный варвар, конеед, кумысник!

Прижавшись к стене, Ардагаст выхватил акинак и широко, со свистом взмахнул плетью:

– Подходи, заплачу!

Кое-кто подался назад, ко другие схватились за палки, а один небритый детина в солдатском плаще – за меч. Чернявый, поигрывая кинжалом, отрезал путь к коню. Поняв, что жить ему осталось считанные минуты, мальчик во все горло выкрикнул сарматский боевой клич: «Мара!» – «Смерть!» И тут же в ответ над агорой разнеслось, зазвенело грозное имя степного бога войны:

– Орта-а-гн! Держись, сармат!

Одетый по-сарматски темноволосый мальчик чуть постарше Ардагаста верхом на породистом вороном коне обрушился на толпу, вовсю орудуя плетью и акинаком. Враз ободрившийся росич молнией метнулся к чернявому, вытянул его плеткой по лицу, отбил акинаком кинжал и миг спустя вскочил в седло, огрев плетью по пальцам грека в гиматии. Чернявый пронзительно свистнул, и к нему, бесцеремонно расталкивая толпу, устремились со всех концов рынка дюжие молодцы самого разбойного вида. В росича полетели камни. Но темноволосый уже пробился к нему, призывно махнул рукой, и оба мальчика погнали коней вверх, к акрополю.

Однако ехать в гору по улице, запруженной людьми, было трудно, а сзади уже спешил чернявый с тремя десятками своих молодчиков и разъяренных торгашей. Темноволосый обернулся, метнул аркан. Петля захлестнула шею меченого, и тот изорвал себе весь хитон и набил множество синяков о камни мостовой, покуда самый быстрый из его молодцов не перерубил аркан почти у самых ворот акрополя.

Над аркой ворот возвышался бронзовый всадник, похожий на степняка. Поднятой рукой он словно приветствовал двух отчаянных мальчишек-сарматов. И стража у ворот почему-то пропустила их, перед их преследователями же выставила копья. А темноволосый как ни в чем не бывало направил коня к величественному зданию с пропилеями [3]3
  Пропилеи – парадный вход с колоннами.


[Закрыть]. И снова стражники безропотно пропустили их через пропилеи в окруженный колоннадой двор с мраморными статуями богов и царей. Мальчики слезли с коней. Лицо темноволосого – скуластое, с упрямым острым подбородком – сияло довольной улыбкой.

– Здорово мы их! Они что, коня твоего увели?

– Ага. Тот, меченый, таким добрым прикинулся… В степи коней силой уводят, с боем или хитростью, а чтобы вот так, обманом…

– В большом городе воров больше, чем во всей степи, – махнул рукой темноволосый. – Я знаю – и в Ольвии был, и в Херсонесс, и в Танаисе.

– А я вот до сих пор только старую столицу скифов, на Днепре, видел, – честно признался Ардагаст. – Там, правда, люди не живут с тех пор, как Сауасп сжег город.

– Из какого же это ты далекого племени? И как тебя хоть зовут?

– Я – Ардагаст из племени рос.

– С такими волосами? У тебя, наверное, мать венедка? Или ты, может, из тех… ну, кого росы приживают, когда к венедам за данью ездят? – испытующе прищурился темноволосый.

Росич гордо вскинул голову, сверкнул голубыми глазами:

– Я из росов по матери-царевне. А отец мой – сын великого старейшины венедов. Его род был у сколотов-пахарей царским.

– Значит, ты – сын Зореслава и Саумарон, сестры Сауаспа. Так у них, говорят, и свадьбы не было.

– Было или не было, а я – есть. И кровь во мне – царская!

– Во мне тоже. И не хуже твоей. Я – Инисмей, сын Фарзоя, великого царя аорсов, и Айгуль, царевны усуней.

У Ардагаста перехватило дыхание. Перед ним был сын того, кто послал на венедов орду Сауаспа, сын того, чьим именем Сауасп нещадно обирал венедов. Росич пожалел о своей откровенности. А Инисмей продолжал:

– Вот у них была свадьба, так свадьба! Посол самого Сына Неба на ней был, такие вещи дарил, что даже греки делать не умеют.

В темных глазах сына Фарзоя не было ни враждебности, ни даже высокомерия. Просто царевич был доволен, что ему есть чем похвастаться перед полусарматом с далекой лесной окраины. И Ардагаст, простовато улыбнувшись, спросил:

– Сын Неба – это кто из богов?

– Это не бог, это царь. Он правит далеко на востоке, и подданных у него больше, чем у Нерона, великого царя ромеев. Шелк когда-нибудь видел?

– Видел, и не раз.

– Вот его и ткут в стране Сына Неба. Есть там такие червяки, что сами нитки делают.

– Червяки? Ну врешь!

– Пусть меня Хорс сожжет, если вру!

Хорсом-Солнцем ни в степи, ни в лесу зря не клялись. Ардагаст почувствовал: если кому и можно верить в этом городе торгашей и обманщиков, то только сыну Фарзоя. Да и самого Фарзоя венеды считали строгим, но справедливым. Ведь он хотя бы запретил Сауаспу собирать дань рабами и никому не позволял ходить в набеги на венедов.

А с улицы уже доносились крики:

– Справедливости! Справедливости! Где царь Котис? Сарматы бьют и калечат людей среди бела дня!

Толпа в полсотни человек собралась перед пропилеями. Чернявого на этот раз не было видно, но его молодчики сгрудились за спиной важного грека в синем гиматии, потрясавшего окровавленной рукой.

– Царя нет, он с Фарзоем на охоте! А царица еще не вернулась из храма Афродиты Апатуры! – пытался перекричать толпу бородатый начальник стражи.

– Тогда пусть к нам выйдет царевич Рескупорид! Подмигнув Ардагасту, Инисмей сложил ладони лодочкой у рта и крикнул:

– Рес, выходи! Базарное ворье к тебе на поклон пришло!

Потом обернулся к росичу и сказал:

– Рескупорид – хороший парень. Он любит, когда его называют Рес – был такой фракийский царь, греки его под Троей из засады убили, а то бы им Трои не взять. Здешние цари сами родом из Фракии.

Во двор вышел мальчик лет пятнадцати с красивым гордым лицом, в белом хитоне с золотым шитьем и небрежно накинутом красном гиматии. Длинные густые волосы делали его похожим на сармата.

– Привет, Инисмей! Ты что, убежал из гимнасия?

– Нет, гимнасиарх выгнал. Харикл, Спевсиппов сын, хватал мальчишек за что не надо, а я его взял да бросил в бассейн, да так, что он перед тем по ступенькам носом проехался.

– Правильно сделал! Сынок папаши стоит. А это кто?

– Ардагаст, царевич росов.

– Сын Сауаспа?

– Нет, племянник. Он только что на агоре дал плетью Клеарху Меченому по роже, а Спевсиппу по рукам за то, что они его коня украли.

Рескупорид от души расхохотался и хлопнул Ардагаста по плечу:

– Молодец, рос! Отделал двух главных пантикапейских воров. Один ворует в домах и на улицах, а другой – в казне. Ого, Спевсипп еще и жаловаться пришел! Ну я ему покажу…

Боспорский царевич, приняв величественный вид, появился между колоннами. Оба сармата встали рядом, положив руки на увенчанные кольцами рукояти акинаков и поигрывая плетьми. Спевсипп, стоявший на несколько ступеней ниже, протянул руки к Рескупориду.

– Справедливости, царевич, правосудия! Эти два варвара украли коня, только что купленного мною на агоре, а потом принялись рубить и хлестать безвинных людей и топтать их товары. Не иначе, они приносили жертву кровожадному скифскому Арею…

– Жертву нашему Арею-Ортагну приносят не так. Сначала режут горло. Потом собирают кровь и поливают ею священный старинный меч. Потом отсекают голову и правую руку. И все это делают не на базаре, а среди степи, на куче хвороста выше твоего дома. И нужна для этого кровь воина, а не базарного вора и обманщика.

Говоря все это, Инисмей строил самые зверские рожи и показывал обнаженным акинаком, как исполняются описываемые им обряды.

– А коня украли не у него, а у меня. Он – скупщик краденого! Пусть Солнце лишит меня своего света, если я лгу! – сказал Ардагаст.

– Да кто поверит твоим клятвам, безродный степной бродяга?! – вскричал Спевсипп.

– Для сармата, тем более царской крови, такой клятвы достаточно, – твердо произнес Рескупорид. – А тебе, Спевсипп, с конями не везет. Недавно купил табун, угнанный у скифского царя. Где ты потом прятался от разъяренных скифов? Говорят, в навозной яме…

Многие в толпе засмеялись. Спевсипп театрально воздел руки.

– О Зевс, что ждет нас при таком царе? Плачьте, эллины, ибо грядет варварское иго, и от него вас может спасти только милость богов… или дружественная рука Рима. – Он зловеще усмехнулся в лицо Рескупориду. – А какой у Боспора наследник, я расскажу не твоему отцу, а почтенному Валерию Рубрию, послу Рима.

– Которого ты надул с шерстью, – бросил царевич в спину уходящему Спевсиппу. Толпа, поворчав, рассеялась, а Рескупорид все стоял, сложив руки, и мрачно смотрел на небольшой храм с колоннами напротив дворца.

– Почему ты не велел его схватить? – спросил Ардагаст. – Сам же говорил – он вор.

– Почему? А потому, что он – Гай Юлий Спевсипп, римский гражданин. А мой отец – Тиберий Юлий Котис, друг кесаря и римского народа. И этот город – не Пантикапей, а Кесария. А этот храм – здешний Капитолий, и молятся там вместо бога – Нерону, то есть его гению-покровителю. А мой дядя Митридат уже пятнадцать лет томится в Риме – за то, что хотел возродить царство нашего предка Митридата Евпатора.

– Твой дядя что, в темнице?

– Нет, на собственной вилле. Он ее прозвал «гробницей Митридата»… – Царевич встряхнул головой и плечами, словно сбрасывая тяжесть. – Что-то мне Аристотелевы «Политии» в голову уже не лезут. Поедем-ка все втроем к Мирмекию и кургану Перисада. Выкупаемся, разомнемся хорошенько. Главное, ни один городской мерзавец нас там искать не будет. А ты, рос, мне расскажешь о ваших краях. О росах, венедах…

– Я сам наполовину венед.

– Вот и хорошо. А то Геродот писал пятьсот лет назад, а этот Страбон про то, что к северу от роксоланов, вообще ничего не знает, даром, что семнадцать длиннющих книг сочинил.