Текст книги "Воины Солнца и Грома"

Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– Радомир! Готов ли ты с богами говорить или с горя безлепицу несешь?

– Готов! Пусть сама Морана приходит – спрошу ее, за что Чичак погибает?

– Есть у меня секира со святыми знаками. С ней в руках можно богов видеть – только тому, кто уже ничего не боится. А в тебе к тому же – кровь божьих воинов.

* * *

Вечерело. Буранбай, Буеслав и Вячко с Любимом сидели возле юрты бывшего старейшины. Оба старых побратима были при мечах, под рукой у молодых антов лежали боевые топоры и щиты. А в полутемной юрте сидел Радко. Вход был завешен, и только слабый свет, падавший через дымовое отверстие, позволял видеть лицо спящей девушки. Рука юноши сжимала священную секиру. Рукоять ее и лезвие были покрыты сложными кругами и крестами – знаками Солнца, а по краю лезвия шел изломанный знак Молнии. Страха не было, только решимость на все. Пусть приходит хоть все Чернобогово племя – мимо него они к Чичак не подойдут.

Вдруг холодный ветерок пробежал по юрте. Сразу стемнело еще больше, и чуть слышные шаги зашуршали по кошмам. Радко встал, подняв перед собой секиру. Свет, падавший сверху, сгустился, и в нем проступила фигура молодой женщины в белом платье и красном плаще, с красивым бледным лицом, обрамленным падающими на плечи и грудь черными волосами. Через плечо у нее висел сагайдак с луком и стрелами.

– Морана-Смерть! Я, Радомир, сын Радивоя из рода Ардагастичей, из племени росичей, хочу говорить с тобой!

– О чем? Просить у меня жалости? Я ее не знаю. Боги назначили мне отбирать у смертных жизнь, и никто из вас не может миновать меня. Муж мой – Чернобог, что унес меня в подземный мир.

– Но на небе твой муж и брат – Даждьбог, что защищает добро и правду! Вот его знак на секире. Ответь его именем: за что гибнет род Укиль? В чем повинна Чичак, за которой ты пришла?

– Разве это род, если в нем каждый дрожит за себя и хочет спастись в одиночку? Вот они и «спасли» свои души: продали их черному волхву. Только ждет их, если умрут христианами, пекло! Они еще могли принести по болгарскому обычаю в жертву лучшего в своем роду и тем отнять силу у чудовища. Шаман предлагал Буранбаю пожертвовать Чичак, но тот не захотел терять дочь. И потерял род. Зачем ты жалеешь их, слабых душой, ты, в ком кровь воинов Перуна? Разве это твой род?

– Если люди слабы, сильный должен встать за них, тогда и к ним вернется сила. Так велит твой брат. Я – гость рода Укиль, ел их пищу, пил их кумыс, разве они чужие мне? И я люблю девушку из этого рода. Скажи мне, как одолеть в бою Железного Волка?

Морана коснулась рукой лезвия секиры, и оно на миг вспыхнуло ярким светом.

– Сила Молнии, сила Солнца теперь в твоей секире. Кроме того, ты можешь позвать на помощь самого Перуна. Но помни: если нечисть прячется за дубом – он разбивает дуб, за человеком – разит человека.

– Где же логово Железного Волка?

– Мой брат вывел тебя оттуда.

Радко взглянул на бронзового Даждьбога и вдруг вспомнил: склеп, разговор двух, пустой гроб… Когда он поднял глаза, Мораны уже не было. Спящая Чичак дышала легко и спокойно.

А тем временем у юрты собралась толпа. Люди волновались, шумели.

– Эй, Буранбай! Что за колдовство у тебя в юрте? Христос нас всех накажет!

Толпа расступилась, давая дорогу Кучукбаю и отшельнику.

– Как ты смел привести этих чужаков, Буранбай? Они еще и колдуют? Прочь из нашего рода!

Низенький, откормленный Кучукбай выдвинул меч из ножен. Буранбай взялся за свой меч.

Любим и Вячко встали рядом с топорами в руках. Лишь Буеслав стоял спокойно, скрестив руки на груди.

– Ты собрался воевать, Кучукбай? Тогда будешь биться со мной первым. А я тебя оставлю без меча и отхлещу кнутом, как тогда за Дунаем.

И тут на пороге юрты появился Радко. Твердыми шагами двинулся он к отшельнику мимо невольно попятившегося Кучукбая.

– Кара-Кам! Я знаю: ты навел Железного Волка на род Укиль! Ты сговорился с Маркианом Гностиком, упырем и оборотнем. Это он обращается в Железного Волка и губит людей и скот!

На угрюмом лице Чернеца ничто не переменилось. Рука его сжимала резной посох, на черной рясе блестел серебряный крест с каменьями.

– Сатана помрачил твой разум. Чем ты докажешь свои слова?

– Тем, что войду в склеп к упырю и убью его этой священной секирой!

И Радко зашагал в сторону развалин. Не сговариваясь, почти все стойбище пошло за ним. Одни держались ближе к антам и Буранбаю, другие – к Кучукбаю и отшельнику. Мало кто заметил идущего следом не знакомого никому чернявого горбоносого человека в ромейской одежде, с кинжалом у пояса.

Совсем стемнело, когда толпа подошла к мертвому городу. Многие не решались войти туда и сгрудились на плотине, другие вошли, но остались у ворот. К склепу подошли лишь Радко и Чернец. Первым в подземелье спустился отшельник, за ним – Радко с факелом в руке. Юноша воткнул факел в щель между камнями.

– Сними крышку с гроба! Если он будет пуст, я заставлю тебя вызвать твоего друга-упыря.

Сухие губы отшельника скривились в снисходительной усмешке.

– Ты сам не знаешь, с кем и с чем решил тягаться.

Чернец снял крышку с саркофага. Внутри лежал человек средних лет в темном хитоне и черном шелковом плаще. Казалось, он умер только сегодня. На бледном лице выделялись ярко-красные губы. Веки мертвеца медленно поднялись, и так же медленно, с трудом поднялась его правая рука с дорогими перстнями на тонких пальцах.

– Приветствую тебя, мужественный варвар!

– Встань из гроба! Анты лежачих и мертвых не бьют.

Маркиан не спеша выбрался из саркофага.

– Я знаю о тебе. Этому стаду трусливых рабов нужен хозяин. Духовный владыка уже есть – почему бы тебе не стать военным вождем? Вы – сильные, а значит, рождены для власти, зачем же вам враждовать? Выйди сейчас и объяви, что Волк побежден – твоей рукой и молитвами монаха. Потом крестись, и ты станешь не только главой рода Укиль, но и другом василевса. Я верю, ты сможешь объединить болгар, а может быть, и часть антов.

– Чтобы все они стали рабами ромеев и их бога?

– Ты хочешь спасти их? Попробуй спаси самого себя в этом склепе! Гляди! – Маркиан воздел руки. – Абрахас, Хнубис, Пантей, Горгона! Да будет ваша сила с владеющим тайным знанием!

Фрески на стенах ожили. Вспыхнул красный глаз змееногого петуха, рев и шипение вырвалось из пасти льва-змея, захлопал четырьмя крыльями человек-журавль, зашевелились змеи-волосы у смеющихся женщин.

– Не боюсь ни тебя, ни бесов твоих!

– Берегись! Лишь один человек смог одолеть меня, но он был сыном небесного воина…

– Значит, конец твой пришел! Я – потомок Ратмира Громовича!

Лицо колдуна исказилось. С нечеловеческим воем завертелся он вокруг себя, и вмиг перед Радко встал Железный Волк. Поднявшийся на задние лапы зверь был на голову выше Радко. Горящие глаза чудовища глядели в глаза молодому анту, стальные когти нависли над головой, красная пасть дышала жаром, будто кузнечный горн. Темно-серое гибкое тело тускло блестело в свете факела.

Радко ударил секирой. Со вспышкой и грохотом вонзилась она в плечо зверю, и из трещины в железе ударила кипящая кровь. С визгом Волк отскочил к стене. Радко снова занес секиру, и тут сильные костистые пальцы отшельника впились в его запястье и вывернули руку назад. Секира лязгнула о каменный пол. В следующий миг Железный Волк прыжком свалил Радко наземь и прижал его к полу. Схватив зверя за плечи, юноша не дал ему вцепиться в горло. Железные когти впились в грудь, пасть дышала жаром в лицо, но руки анта сами словно налились железом. Чернец, крестясь нетвердой рукой, уже тянул другую руку к секире.

– Перун! Услышь потомка Ратмира Громовича, порази оборотня!

Оглушительный удар грома расколол свод склепа. Камни загремели по полу, и через открывшийся провал Радко увидел скачущего по небу всадника на белом огненногривом коне, черноволосого, золотобородого. Всадник натянул лук. Железный Волк, подняв голову, прорычал: «Ударь, и ты убьешь его вместе со мной!»

– Не слушай его, грозный боже, рази!

Ослепительно сияющая стрела с грохотом понеслась к земле…

Люди, столпившиеся у ворот города, видели, как молния дважды ударила в землю возле кургана. Потом все заметили идущего к ним отшельника. Серебряный крест его блестел в лунном свете.

– Радуйтесь, православные: Железного Волка больше нет! Господь поразил его вместе с тем дерзким язычником. Теперь вы видите: все, что делает Господь – благо. Даже демоны терзают нас лишь с его попущения, дабы смирить наши души, отвратить их от земных благ и обратить к истинной вере. Смиритесь же и вы, упорствующие язычники, и возложите на себя сладкое ярмо Христа. Или мало вам погибели самого сильного из вас?

Вдруг из толпы выступил горбоносый незнакомец в ромейской одежде.

– Монах Амвросий! Узнал ли ты меня? Я Исаак-самаритянин, над чьей невестой ты надругался, когда солдаты жгли наше село. Ты, чернокнижник и распутник, смеешь толковать людям волю Божью? Или ты зовешь Господом Сатану – своего хозяина? Ты обманывал людей именем Братства Солнца, но оно нашло тебя!

Несколько христиан бросились к пришельцу с криками «Лжец! Богохульник!», но отшельник властным жестом остановил их.

– Да, я повинен в этих и в еще больших грехах. Но я искупил их – постом, молитвой, умерщвлением плоти, а главное, обращением этого народа. Совесть моя чиста! И если ты сейчас убьешь меня, я воссяду одесную Господа. Но я еще должен просветить многих язычников. А ты, презренный полуиудей, заслужил ад одной своей верой. Схватите его и утопите в лимане!

Исаак обнажил кинжал. Рядом с ним встали Буеслав и другие язычники. Люди Кучукбая загородили собой отшельника. Сверкнули мечи, засвистели арканы, стрелы легли на тетивы, И тут раздался голос Любима: «Глядите! Радко… живой…»

Пошатываясь, опираясь на секиру, от склепа медленно шел Радко. От сорочки его остались окровавленные грязные лохмотья, грудь была красна от засохшей крови и покрыта глубокими ранами. Страх и злоба перекосили лицо Чернеца. Трясущейся рукой крестил он приближающегося анта, но тот все шел прямо на него.

– Дьявол! Дьявол! Иди обратно в ад, куда тебя низверг Господь!

– Лжешь! Ты – бес и Чернобогов слуга, а не я. Молния прошла сквозь меня, но во мне – кровь громовичей. Видишь, даже раны мои уже не кровоточат. А в пекло пойдешь ты сам, следом за Маркианом-оборотнем.

Исаак схватил отшельника за шиворот и занес кинжал, но Радко остановил его.

– Пусть черного волхва покарает знак Даждьбога, который он ложно носит.

Секира Радко коснулась серебряного креста, и тот вспыхнул белым пламенем. Чернец схватился за крест, обжигая руки, но тот врос в тело монаха. Воя от боли и грязно ругаясь, корчился Амвросий на земле, пока кинжал самаритянина не прервал его вопли. Вскоре от крестителя болгар осталась лишь кучка обгорелых костей.

– Кто творит бесовские дела, лишь телом человек, а душою – бес, – проговорил Радко. – Бросьте это в склеп к Маркиану и завалите его камнями.

– А вдруг снова встанут? – боязливо протянул кто-то.

– Огонь Сварога – в солнце, молнии, земном огне, если он поразит упыря – тот уже не встанет.

ЧЕРНЫЙ БЕС

Зимним вечером 881 года узкими улицами Подола шел десяток молодых дружинников. Сильные юношеские голоса в лад выводили:

 
Радуйся, земля!
Ясен свет засветился!
Радуйся, земля!
ТоДаждьбог народился!
 

Впереди, высоко поднимая шест с расписанным яркими красками улыбающимся ликом Даждьбога-Солнца, шагал стройный безусый парень с кудрявыми золотистыми волосами. Рядом семенил, наигрывая на гуслях, невзрачного вида волхв с редкой бородой, в залатанном белом плаще поверх кожуха. Длинные седеющие волосы падали на плечи из-под печенежского колпака. Колядники уже подходили к богатому двору хазарского гостя Оврама Мировича, когда из-за угла выехал верхом рыжеусый княжеский сотник Роальд.

– Вы что это творите, язычники, безбожники! Рады, что благоверный князь Аскольд на полюдьи? И хоть бы волхва себе пристойного нашли, а не Творимира, бродягу нищего!

– Я по свету брожу, чтоб богам служить да людям мудрость нести, а ты – чтобы людей за серебро убивать, – смело откликнулся Творимир.

– Не говори про нас владыке, Роальд, ладно? А мы с тобой хазарским вином поделимся…

– Я воин, а не ябедник, чтобы на вас доносить… А тебе, Радо, велено немедля явиться к владыке Михаилу.

Золотоволосый с досадой тряхнул головой и передал товарищам шест с Даждьбогом.

– Ничего, Радо! Мы на твою долю гостинцев оставим.

Поднимаясь узким извилистым Боричевым узвозом, Радо вынужден был посторониться: конные варяги гнали гурт мужиков и баб в бедных свитах и кожухах. Рядом шел, довольно потирая руки и прищелкивая языком, вертлявый человечек в пышной лисьей шубе.

«Древлян ведут, что дань не заплатили. На прошлой неделе ирпенских полян гнали. А Харлампий-гречин уже приценивается. У-у, кровосос заморский!»

Поднявшись на гору и пройдя мимо заснеженных курганов знатных киевлян, юноша вошел в ворота Киева-города. У древнего капища Рода полыхал жертвенный огонь и громко пели жрецы. В ярко освещенную множеством свечей деревянную церковь святого Ильи важно, не спеша, сходились ко всенощной бояре. Приветливо светился слюдяными окнами и деревянный, богато изукрашенный резьбой княжий терем.

Радо вошел в жарко натопленную, увешанную персидскими коврами и устланную медвежьими шкурами владычью келью. В удобном деревянном кресле восседал уже облаченный в расшитые золотом ризы, с эмалевой панагией на груди епископ Руси Михаил. Большие черные глаза пронзительно глядели из-под густых черных бровей. Сильная рука властно сжимала посох моржовой кости. В руках молчаливого раба-сарацина Ильяса переливалась каменьями золотая митра.

– Колядовал небось, отроче неразумный? Не отговаривайся, знаю – врать не умеешь. Дабы на праздник не грешил, вот тебе княжья грамота. В Родень, посаднику Твердиславу. Всенощной можешь не отстаивать, но чтобы выехал засветло.

Из-за стены доносились крики и брань.

– Слышишь – Шумила-палач лютует? Изругал отца духовного и теперь вместо епитимьи весь день работает.

«И зачем он келью себе рядом с застенком устроил?» – думал Радо, пробираясь через задний двор в комнату ключницы Миланы. Немолодая бездетная ключница заменила ему, безродному сироте, мать. Семнадцать лет назад воины Аскольда нашли на берегу Дуная иссеченного болгарского воина, а рядом с ним – младенца. «Радо», – только и успел проговорить умиравший. Целые роды погибли в тот год: князь Борис крестил тогда Болгарию.

– Ешь, дитятко! От пира много вепрятины осталось, и меда я тебе приберегла. Много ли наколядовал?

– Княжью службу – ни свет ни заря скакать в Родень с грамотой. Не пойму уже, кто на Руси князь – Аскольд, Дир или Михаил?

– Берегись ты, сынок, владыки! Говорят, чернокнижник он. Сама не раз слышала: говорит с кем-то в келье, а голоса – будто звериные. А то еще лежит, ну точно мертвый, а Ильяс тогда всех гонит: почивает-де владыка.

– Известно, какие он чудеса в келье с холопками творит. А то и с боярынями молодыми, – беззаботно усмехнулся юноша, налегая на сочное мясо.

– А еще говорят: служит ему Черный Бес. В черной хламиде греческой, и лицо будто у покойника. Ходит тот бес ночами по Киеву и все крамольные речи слышит. А потом людей к Шумиле тащит…

– То холопы владычьи по городу шныряют. Да прихожане на исповеди, да бабы языкастые. Вот и знает Михаил все про всех…

* * *

Вечер следующего дня застал Радо в селе на полпути к Родню. Войдя в корчму, юноша неожиданно увидел чернобородого улыбчивого Оврама Мировича.

– Здравствуй, Радо! Не удалось тебе у меня поколядовать, так я тебя хоть тут угощу. Исаак, вина на двоих и баранины дружиннику!.. Да, тяжела княжья служба. И в праздники покоя нет. А ведь твой род, может быть, не ниже боярского.

– Откуда мне ведать? Сирота я, только и знаю, что болгарин.

– Мудрость Каббалы может открыть многие тайны. Гляди!

Мирович поставил на стол серебряную чашу, покрытую письменами и звездами о пяти и шести лучах, налил воды и стал плавно водить над ней руками, шепча неведомые слова. Вода вдруг забурлила, потом успокоилась, и в ней показались лица воина с пышными висячими усами и длинной прядью волос на бритой голове и женщины с распущенными золотистыми волосами. Из-за плечей у нее выглядывали белые лебединые крылья.

– То родители твои. Если нужно, сможем имена их узнать, родичей твоих найти. Только… не даром, как и все в мире, сотворенном Иеговой. Узнаешь, о чем у князей говорили, – мне расскажешь. Повезешь куда грамоту – мне покажешь.

– Вот как! А если я скажу князьям, куда ты нос сунуть норовишь?

– Ты уверен, что они этого без тебя не знают? Лишь глупец станет ссориться с кагалом. Одно письмо в Итиль – и русские меха вдруг подешевеют вдвое. Мой отец принял иудейскую веру и, как видишь, не прогадал. Подумай, я тебя не тороплю.

Мирович поднялся из-за стола и ушел вместе с корчмарем. Радо уже окончил ужин, когда в корчму ввалились трое варягов и низенький худощавый мадьяр. Краснорожий варяг со щетинистой бородой хлопнул юношу по плечу.

– С праздником, Радо! Ты когда вернешь четыре ногаты?

– Когда это я занимал у такого, как ты? А если тебе, Скегги Задира, выпить не на что, так я не виноват.

– Что?! Оскорблять викингов? В Англии мы за меньшее сжигали села.

– А здесь – Русь! И ты тут не викинг, а варяг. Наемник!

В следующий миг Радо едва успел отскочить к стойке, уворачиваясь сразу от трех длинных клинков. И тут из-за соседнего стола поднялся вислоусый безбородый воин в полушубке, стянутом черным поясом с серебряными бляхами. Длинные седеющие волосы цветом напоминали волчий мех полушубка.

– А не много ли вас на одного?

– Что тебе до него, Хадобард? Ты ведь гот, а мы тоже с Готланда.

– А ну, прикрой сзади!

С мечом в руке Хадобард вскочил на стол. Из двух бросившихся к нему варягов один тут же отлетел к двери от удара сапогом под челюсть. Звон стали огласил корчму. Сзади Радо сдерживал напор разъяренного Скегги Задиры. Заметив краем глаза, что мадьяр снимает с пояса аркан, дружинник швырнул скамью под ноги Задире и, пока тот поднимался, успел перерубить кожаную змею, упавшую было на шею Хадобарда. Выбив клинок у второго противника, гот обернулся к Скегги и обрушил ему на голову удар плашмя, мигом повергший яростного викинга. Сопровождаемый здоровенным холопом с дубиной, в комнату вбежал корчмарь.

– Вон из моей корчмы, буяны! Не то скажу старейшине связать вас и отвести в Киев!

Подхватив под руки бесчувственного Скегги и прокричав уже в дверях: «Викинги обид не забывают!», варяги покинули корчму.

– Нашли себе родича, бродяги! Хоть я и вправду гот. Из малых готов – слыхал про таких? Мы на Дунае лет за триста до болгар поселились. Хадобардом меня по-готски зовут. А по-славянски – Вылко. Волк!

– А я тоже родом из Болгарии, хоть и вырос в Киеве.

Долго в этот вечер новый знакомый рассказывал Радо о богатой и веселой стране за Дунаем, о князе Борисе, предавшем веру отцов и залившем Болгарию кровью…

* * *

Целый день ехал Радо безлюдной дорогой. Слева раскинулась под кручами долина Днепра, справа тянулась однообразная снежная равнина. Лишь расплывшиеся от времени курганы вздымались среди нее, словно спины затаившихся под снегом огромных зверей. Смеркалось, и неясная тревога заползала в душу одинокого всадника. Вспоминались смутные предания о лихих чужеземных воинах, не нашедших покоя и в могилах, о проклятых сокровищах, скрытых под курганами…

Вдруг на одной из насыпей просел снег, и из кургана выехал всадник на черном коне, в коротком красном плаще, с мечом и кинжалом у пояса. На золотых застежках плаща гриф и тигр яростно дрались между собой и с косматым быком. На руках всадника блестели массивные золотые браслеты, уздечка сияла в лунном свете чеканными серебряными бляхами.

– Я Сауасп-Черноконный, царь росов, лучший полководец великого царя сарматов Фарзоя, истребитель скифов, гроза славян…

– А я – Радо, дружинник Дира, великого князя Руси.

– Так росы по-прежнему великий народ? Почему же ты говоришь на языке венедов-славян, этих презренных трусов, достойных лишь вечного рабства?

– Сарматский род свой у нас многие помнят, бояре особенно. А русский язык – славянский, другого у русичей и нет. Разве сами мы не славяне?

– Лучше бы росам погибнуть всем в славных битвах, чем уподобиться собственным рабам! Ты говоришь, что в вас есть наша благородная кровь? Так дай ее мне! – Среди черной бороды сверкнули большие белые клыки.

– Попробуй раньше русского меча, нежить могильная!

Радо сумел отразить несколько ударов сарматского меча, но затем опытная рука Сауаспа выбила у него из рук оружие. Юноша соскочил с коня, змеей увернулся из-под удара и сдернул не имевшего стремян противника за ногу с седла. Падая, тот выронил меч, но тут же вскочил, бросился на Радо с кинжалом, повалил в снег. Дружинник успел перехватить руку сармата, но клыкастая пасть упыря уже тянулась, жадно рыча, к шее юноши. Краем глаза Радо заметил мчащегося к ним большого волка. На серой шкуре блестел серебряными бляшками черный пояс.

– Христос, не дай погибнуть от нечистей!

Волк стремительно прыгнул и сомкнул челюсти на горле Сауаспа…

Когда Радо пришел в себя, над ним стоял, довольно усмехаясь в вислые усы и засунув руки за черный с серебром пояс, Вылко-Хадобард.

– Что, умеет твой Христос волком бегать?

Радо с трудом встал, огляделся. На снегу лежал пожелтевший скелет, усыпанный бурым прахом. Костлявая рука сжимала перержавевший кинжал. Из снега торчал такой же ржавый меч. В стороне валялся конский костяк с остатками черной шкуры.

– Варяги в корчме, упырь, еще и оборотень… У какого же это хозяина столько слуг? Не у Мировича ли?

– Оборотни бывают разные: кто от рождения, кто от злых чар, а кто от воинской волшбы… А хочешь знать, кто твоей души ищет, взгляни, с чем тебя Михаил послал. На печать хоть посмотри!

Печать и впрямь была странная. Не княжья – с трезубцем, не владычья – с крестом, а с невиданным чудищем: человек с петушиной головой и змеями вместо ног.

– Это Абрахас, над греческими бесами старший. Поезжай с ним дальше, не такую еще нечисть встретишь.

Радо сорвал печать, развернул грамоту… Пергамент был чист.

– Значит…

– Значит, до Роденя ты не должен был живым доехать.

– Михаил, чернокнижник проклятый! Все скажу князю Диру!

– Можно и ему, он старых богов не забывает. А если что – иди к Творимиру. Землянка его над Днепром, у Варяжской пещеры.

Хадобард наклонился над костями кровавого царя росов, поднял золотые застежки и браслеты и швырнул их в темную расселину в кургане.

– Пусть это золото могильным татям достанется, а не добрым людям!

* * *

У устья Крещатой долины Радо неожиданно встретил молодой дружинник Милонег.

– Не иди в Киев, Радо! Ищут тебя. Будто бы ты княжью грамоту хазарам продал…

– Да кто такому поверил?

– Боярские сынки в корчме у Мировича языки распускают, вот и решено их припугнуть. А для примера наказать тебя – ты же безродный, заступиться некому… Помни, я тебя не видел, а ты меня.

* * *

В уютной землянке над Днепром, у жарко натопленной печки-каменки, сидели Творимир, Радо, Вылко и длинноволосый, увешанный амулетами мадьярский шаман – татош.

– Почти двадцать лет назад, – неторопливо рассказывал мадьяр, – наш род кочевал в низовьях Днепра. Однажды к нам пришел чернобородый грек и нанял меня и еще двух парней, чтобы раскопать какой-то склеп в мертвом городе над лиманом. Мы долго ходили среди развалин, пока грек не нашел каменную плиту, на которой был высечен человек с собачьей головой. Склеп давно обвалился. Камни свода сплавились, будто в них ударила молния. Под ними мы нашли железную волчью голову, потом оплавленные куски железа и обгорелые человеческие кости, потом – железные звериные лапы с перстнями на когтях. Тут грек обрадовался, торопливо отодрал ножом перстни от железа и щедро заплатил нам. Уже темнело, и мои товарищи поспешили уйти – подальше от забытых мертвецов и неведомых чар. Но я украдкой вернулся и спрятался за остатками стены. Думал – грек хочет один отыскать и забрать себе клад. Но чернобородый больше, не копал, а очертил себя кругом со странными знаками и забормотал непонятные слова. Задрожала земля, и из-под нее появился человек в черном греческом плаще, с бледным, как у мертвеца, лицом. Они с чернобородым о чем-то говорили по-гречески, и вдруг тот, второй, обернулся в мою сторону и превратился в огромного волка. Он стоял на задних лапах – весь из железа, но живой, и вой его был подобен скрежету металла! О Нуми-торум, отец богов! – Татош закрыл лицо руками. – Я бежал, словно перепуганный сайгак. После этого я заболел, мне стали являться духи, и род определил меня в ученики к татошу. Тот склеп мой учитель велел разрушить, волчью голову и остальное железо переплавить в кузнечном горне, а слиток бросить в море. Сейчас меня считают сильным колдуном, но я скорее решусь вызвать из нижнего мира всех чертей-ордогов, чем дух погребенного в том склепе. А чернобородого я не раз видел в Киеве. Теперь он – епископ Руси!

– Много злых чародейств на совести у Михаила. – В голосе Вылко глухо звенела неизбывная, застарелая ненависть. – Это он низвел колдовской огонь на войско болгар, восставших против вероотступника Бориса. Он наслал бурю на русские корабли под Царьградом. Он обморочил русичей чудом с несгорающим Евангелием. И не грек он, а болгарин, изгнанный из рода за бесчестные дела. Этот род поднялся за отеческих богов и был истреблен Борисом.

– Чтобы одолеть беса, нужно знать его имя. Мы едем в мертвый город. – Творимир поднялся, запахнул кожух и натянул вытертый печенежский колпак.

* * *

Мертвенной белизной сияли в лучах зимнего солнца развалины заброшенного шесть веков назад города. Белый снег покрывал оплывшие холмы и уцелевшие еще белокаменные стены и мраморные колонны, обломки резных архитравов и капителей. В яме возле большого кургана Радо с Вылко разгребали снег и кайлами переворачивали вмерзшие в землю камни. Обломки с изображениями или надписями передавали Творимиру, а тот, хитро щурясь, одни складывал вместе, другие же отбрасывал. Наконец из десятка обломков удалось сложить плиту с изображением полуголого человека с головой шакала и греческой надписью.

– «Маркиан, сын Зенона, прощай! В этом презренном мире ты был великим иерофантом, ныне же твой дух пребывает в царстве Света, превыше материального неба и всех светил. Да покарают таинственные силы убийцу твоего тела – трибуна Марция Слава Путеолана», – прочитал Творимир сразу по-славянски.

– Марций Слав! Это же мой предок. Он потом ушел от римлян, вернулся к своему племени, прославился в дружине короля готов, – сказал Хадобард.

– Так вот, кто таков Черный Бес… Это вам не черт-замухрышка у колдуна на посылках. Но есть сила и на него. Не раз его, живого или мертвого, побеждали громовичи, потомки небесных воинов Перуна.

– Разве такие еще есть в этом мире? – спросил Радо.

– Есть и будут, пока гром гремит в небе.

– Где же их найти?

– Среди людей не встретишь – поищи в себе. Огонь един – в молнии, в солнце, в сердце чистом и храбром. Един и свет – в солнце, месяце, звездах, в доброй мудрости. Нас два воина и волхв – неужто с одним бесом не справимся? А уж князья с епископами и вовсе не страшны тем, кто решился с нечистым тягаться. Не должно быть так, чтобы бес Русью правил!

Таким Творимира Радо еще не видел. Умелый лекарь, гадатель и гусляр, базарный насмешник, знаток всех старинных сказаний и нынешних новостей, вечно бедный и бескорыстный – вот что знал о Творимире весь Киев. Сейчас лицо его, обычно веселое, было суровым и величественным. Волхв поднялся, встал лицом на восток, к нежаркому утреннему солнцу и раскинувшемуся внизу замерзшему лиману, и воздел руки. Налетевший ветер взвихрил его длинные седеющие волосы, и они заблестели вокруг головы, словно лучи вокруг лика Даждьбога.

У входа в склеп вдруг раздалось злобное шипение. Чудом сохранившаяся фреска ожила: зашевелились змеи на голове неведомой богини, безжалостным огнем вспыхнули глаза, зашевелился высунутый язык. Творимир встревоженно обернулся, но его заклятия не понадобились: меч Радо молнией обрушился на страшную фреску, и она разноцветным прахом усеяла снег. Хадобард довольно разгладил усы.

– Бьешь, как сам Перун! Род твой такой!

* * *

Два всадника на одной лошади скакали по льду через Днепр. Позади, на деревянных стенах крепости Треполь, стражники целились в беглецов из луков. А впереди десяток варягов на свежих конях отрезал путь к спасительным чащам левого берега. Хадобард соскочил с коня, стащил следом Радо, отстегнул меч, привязал к седлу. Затем воткнул в снег кинжал, перекувырнулся через него и встал огромным волком с черным поясом поперек туловища.

– Потешу я их волчьей охотой… А ты – в прорубь, быстро! Ты и под водой жить можешь – род твой такой.

Воин-волк столкнул опешившего Радо в прорубь и нажал ему на плечи сильными лапами. «Доверился оборотню! Прости, Христос, мою душу грешную!» Холодная вода хлынула в легкие, течение потащило под лед, в глазах потемнело…

Очнулся Радо в полутьме. Свет еле проникал откуда-то сверху. Можно было разглядеть толстые коряги, обросшую водорослями ладью с драконьей головой на носу. В воздухе – да нет, в воде! – проплывали рыбы. И этой водой он и впрямь дышал, как воздухом! Из-за ладьи выглядывали девушки в белых сорочках с распущенными зелеными волосами.

– Глядите, девоньки, дружинник! Молодой совсем. А красивый какой!

Из тьмы вдруг вышел могучий старик с гривой зеленых с проседью волос и зеленой же бородой до пояса. Радо встал, низко поклонился.

– Здравствуй, Днепр Славутич! Я – Радо, дружинник князя Дира. Спасался вот от варягов… Мне бы на левый берег пробраться…

– Радо? Знаю, говорила о тебе вила дунайская. Милуша, проведи его к рыбаку своему. А вы, озорницы, спать! Далеко еще до весны!

Из-за тяжелой кольчуги, сапог и кожуха юноша шел пешком по дну, а бойкая русалочка плыла рядом. Русалочка оказалась словоохотливой и успела рассказать, что она боярская дочь, утонула этим летом, любит рыбака Вышату, и он ее любит, а идти под воду жить не хочет, а русалок теперь старик Славутич на землю отпускать не любит, но, может, и отпустит… Когда выбрались на берег через другую прорубь, Радо порядком помучился, выдыхая-выливая из легких воду. Вышаты дома не оказалось, и русалочка указала на соседнюю избу.

– Иди к дяде Мирону, скажешь, что в прорубь свалился. А я не пойду, он крещеный, нас не любит!

Мирон, неразговорчивый мужик лет сорока, принял дружинника хорошо, дал переодеться в сухое, напоил горячим медом. От тепла и крепкого меда юноша разомлел и заснул, а когда проснулся, увидел над собой самодовольную рожу Скегги Задиры.

– От викингов и под водой не спрячешься! Мы и твоего дружка-оборотня поймаем. Двоих покусал, порази его Тор!