Текст книги "Воины Солнца и Грома"

Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

Наконец наверху застучали конские копыта, и с кручи стали не спеша спускаться окруженные дружинниками и варягами князья Руси. Их красивые лица, обрамленные белокурыми волосами, выглядели одинаково гордо и самоуверенно, словно никто в этом мире не мог сравниться с ними в могуществе и богатстве. На Аскольде был расшитый грифонами алый плащ из дорогой царьградской парчи, Дир щеголял кафтаном китайского шелка с вычурными серебряными застежками. Северные гости не должны были сомневаться в благополучии своих родичей-конунгов.

Вдруг резко хлопнуло полотнище. Улеб Каницарович развернул стяг с золотым соколом. Северяне расступились, и вперед вышел Олег, держа на левой руке Игоря и сжимая в правой варяжский меч.

– Хоскульд! Дир! Не забыли меня? Это я, Хельги Норвежец, чью усадьбу в Согни-фьорде вы сожгли, чью сестру Ефанду обесчестили. Теперь Ефанда – мать Ингвара Рориксона, конунга Гардарики, а я – великий ярл.

Аскольд снисходительно улыбнулся.

– Да, мы тогда были отчаянными молодцами. А теперь мы – конунги Русиланда и можем заплатить тебе любую виру.

– Хотя, по правде сказать, ты всем обязан нам. Если бы мы не разорили твое гнездо, ты бы не пошел в дружину Рорика и не стал братом королевы и ярлом, – рассмеялся Дир.

В словах братьев не было и тени издевки. Сильные сами устанавливают себе законы – вот что вынесли они из викингских походов.

А Олег заговорил уже по-славянски. Слова, годами выношенные в душе, падали, словно удары молота.

– Вы не князья, и не рода княжьего. Это я – княжьего рода. А вот – Рюриков сын!

Серыми молниями сверкнули клинки Вылко и Радо, и два последних Киевича пали мертвыми на белый прибрежный песок. А из ладей уже выскакивали с мечами наголо словене, чудины, варяги… Из киевлян первым опомнился дородный седобородый боярин Житомир.

– Русичи! Отомстим за наших князей! Не пойдем под чухну белоглазую! Смерть Рюрикову ублюдку! Киевская дружина ощетинилась мечами. Вдруг из ее рядов вышел Милонег и стал лицом к своим, широко разведя руки.

– Стойте! На кого мечи подняли? Это же наш Радо. Дир его за правду из дружины выгнал. А вот Творимир, праведнее его в Киеве нет. От кого это Русь защищать – от таких же славян, как сами?

Один за другим дружинники вкладывали мечи в ножны. Житомир обернулся к варягам.

– Сыны Одина! Помните присягу! Но Скегги Задира уже ревел медведем:

– Что?! Умирать за двух дураков, да еще дохлых? Ноги нам пора уносить из этого Киева, пока горожане нас не разорвали!

Горечь и презрение исказили лицо боярина.

– Кончилась Русь! Некому ее оборонить. Не осталось в русичах благородной сарматской крови, одна рабья, славянская. И вера Христова вам на пользу не пошла. Так будьте же рабами язычникам, чухонцам, варягам! Только на это вы и годны!

– Ты бы про свой сарматский род вспомнил, когда чужую веру принимал, – сурово сказал Олег. – А теперь иди прочь от народа, который поносил. Иди в чащи, в трясины и молись там хоть Христу, хоть черту болотному!

Громкий стук копыт заставил всех обернуться в сторону города. Вдоль берега, отчаянно нахлестывая коней, скакали Михаил с Ильясом-сарацином. Владыка, в одной лишь забрызганной грязью рясе, со всклокоченными, разметавшимися волосами, походил на демона, вырвавшегося из ада. Соскочив с коня и увидев трупы князей, он поднял обеими руками панагию и громко возгласил:

– Грешники! Сыны погибели! Сейчас вы узнаете, что значит посягать на данных Христом благоверных князей… Бог явит ныне великое и грозное чудо…

– …Избавит людей от тебя, беса в людском обличье. – Радо шагнул вперед с Творимировой секирой в руке. – Я, боярин Радо Громович из рода Укиль, мщу тебе по правде за род свой.

Увидев священную секиру, Михаил с диким, звериным стоном упал на колени, закрываясь панагией. Сияющее лезвие разнесло икону и обрушилось на голову епископа.

– За Русь! За Болгарию! За всех погубленных тобой!

Недвижным трупом скорчился у ног громовича черный владыка Руси, и кровь смешалась с грязью на его рясе. С отвращением, будто раздавив мерзкую тварь, Радо отошел в сторону. Но тут же над мертвецом встала черная тень и приняла вид человека в черной с серебром хламиде, с бледным лицом, полным презрения ко всему миру.

– Невежественные варвары, вы способны победить мою телесную оболочку, но не мой дух. Не вашему глупому речному богу удержать его в амфоре. Не вам, рабам плоти, справиться с высшими духовными силами, которые вы неспособны познать. Молитесь своим богам-демонам или Христу – скорее они сжалятся над вами, чем тайные силы, которыми я владею. – И ольвийский иерофант зловеще вытянул руку, усаженную перстнями.

И тут, отстранив Радо, вперед вышел Творимир. Расстегнув вышитую сорочку, он двумя руками поднял перед собой маленький золотой оберег.

– Маркиан, сын Зенона! Да не станет ни тебя, ни души твоей!

Оберег вспыхнул ослепительно, будто маленькое солнце. Лицо Маркиана исказилось, призрачное тело задрожало и распалось на темные клочья, а потом и они растаяли без следа.

– В кого мы верили! Кого слушали! Черный Бес Киевом владел!

Дружинники срывали нательные кресты, швыряли оземь.

– Крест святой под ноги бросать – грех, то знак Даждьбога, – остановил их Творимир.

Ильяс воздел руки к небу, затем провел ими по бороде.

– О Аллах милостивый, милосердный, благодарю тебя за то, что избавил меня от рабства у этого проклятого!

– А ведь ты давно мог разоблачить все его темные дела, – сказал по-арабски Творимир. Сарацин надменно взглянул на него.

– Аллаху виднее, какими муками и через кого карать вас, неверных.

– Слуга хозяина стоит, – покачал головой волхв. Олег тем временем отдавал распоряжения:

– Варягам Аскольдовым выдать жалованье за месяц вперед, и чтобы ноги их в Киеве не было! Если кто в городе крикнет сдуру дворы грабить, крещеных или там хазар, – всыпать крикунам плетей. Оврама Мировича – в железа, богатства его опечатать. Пусть знают: я не боюсь ни кагана, ни кагала, ни чернокнижия!

Волхв задумчиво глянул на тело епископа.

– Где же твоя настоящая душа? Пожрал ли ее бес? Или отправил вместо себя в пекло? Тогда ты, верно, увидел там своего Христа.

– Скажи, что за оберегом истребил ты Черного Беса? Или… мне нельзя об этом знать? – несмело спросил Радо.

– Теперь – можно. Это монета Савмака, царя скифских рабов Боспора. На ней – лик Гелиоса-Даждьбога. То – знак тайного Братства Солнца. Из века в век борется оно с Чернобоговыми слугами, чтобы правда Даждьбожья не уходила с земли. Оберег этот силен не сам по себе, но силой Солнца, что проходит через него. Не всякому можно ту силу вызвать и не всегда… Скажи, Радо Громович, готов ли ты стать секирой Даждьбожьей, мечом Перуновым на земле?

– Готов! Род мой такой!

– Иного от тебя и не ждал… Послужи пока что Олегу, а потом – в Болгарию. Владимир Хросате, сын Бориса, втайне предан отеческим богам. Ему верные люди нужны будут… А сейчас отсеки у бесова тела руки с кольцами. Чтобы Перстни Зла уничтожить, не один день волхвовать придется. Да быстрее, пока еще один нечистый туда не вселился да не принялся Русь крестить! А ты, Вылко, руби скорей осину на кол да на дрова.

Кому-то и впрямь не терпелось освоить тело владыки: из рукавов рясы выглядывали когтистые чешуйчатые лапы с перстнями на пальцах, и зловещие искры уже вспыхивали в резных камнях.

Аскольда похоронили здесь же, в Угорском. Дира – в поле у града, там, где полтора века спустя Ярослав поставил церковь святой Ирины. Но никому и никогда не удалось обрести мощи первого епископа и крестителя Руси.

ЭПИЛОГ

Тихая, ясная зимняя ночь опустилась на город Ростов. Два десятка мужиков пробирались самыми неприметными улочками к владычьему двору. Одни с виду были обычными небогатыми горожанами, других же, сразу видно, в глухом лесу лучше было не встречать, если черт послал богатство не слишком праведное. Трое были при мечах, у других из-за пазухи выглядывали топоры, из-за сапог – ножи, третьи сжимали в руках дубины. Когда впереди показался крепкий дубовый частокол двора, все остановились, сгрудившись в узком темном переулке. Вперед вышел подросток в латаном кожушке, с ножом за поясом, бесшумно подобрался к ограде, подпрыгнул, ухватился за остро заточенные концы толстых бревен и так же неслышно перелез во двор.

В архиерейском доме светилось лишь одно окошко. Парень подкрался к нему и сквозь слюду разглядел сидевших при свече дружинника с окладистой бородой и тщедушного попа. На столе стояли резной деревянный ларец и вместительная корчага, лежали пергаментные свитки. Дружинник, подпирая кулаком голову, вертел в руке деревянный кубок. Поп в раздумье перебирал жидкую бородку. Парень прислушался.

– Вот и все, Мелетий. Приедет владыка, может быть, и завтра волхва мучить будет, потом сожжет, и свитки вместе с ним. И растают в дыму деяния Ардагастовы и Громовичей. А мы что… Не мы будем жечь и мучить – владычьи холопы да чернецы. Мы как тот индиец, что Чернобогов храм стерег, пока там чертей людьми кормили.

– Стерег, покуда не пришел Ардагаст, воин божий…

– Вот он и к нам пришел. Поверишь ли, оглянуться боюсь: вдруг встанет он, златоусый, как сам Перун, и спросит: «Каким богам служишь, русич?»

Поп втянул голову в плечи и поспешно, мелко перекрестился.

– Ты крестишься, а у меня вот и рука не поднимется знамение сотворить. Крест-то святой и язычники чтут. Язычники… А мы что, другим языком говорим? – Дружинник стукнул кубком по столу. – Да если хоть половина, хоть четверть того, что здесь написано, правда, значит, не Богу мы служим – Сатане, Чернобогу! Леонтий – разве пастырь духовный? Истязатель, Диоклетиан-мучитель, что святого Егория терзал!

– Навуходоносор, Даниила в огненную печь ввергший! А мы при нем – будто халдеи бесовские. И кабы только мучил, а то ведь не раз я у него видел книги, греческие и латинские, а в них чудища всякие, да чертежи, да знаки, что и у нас колдуны режут, прости, Господи! – перекрестился снова поп.

– То-то мне, как владыку вспомню, видится то брахман нечестивый с трезубцем, то чернокнижник ольвийский. А вдруг, упаси Господь, не сгинула тогда его окаянная душа, да теперь новое тело нашла?

– Господи Иисусе! Помню… да, помню: говорил Леонтий с немцем заезжим про какие-то семь перстней. Не те ли самые, бесовские? – Поп рухнул на колени, принялся истово креститься. – Святой, крепкий! Святой, бессмертный, помилуй нас! Где вера моя? Перед медведем Велесовым не дрогнула, а от ларца со свитками пошатнулась.

Десятник решительно поднялся, сложил свитки в ларец.

– Пошли! Если не знаем, где добро искать, так хоть злу не дадим совершиться. Он достал ключ и отпер чулан:

– Вставай, волхв.

– Что, вернулся уже Леонтий?

– Нет еще. Вот ты и уходи, пока не поздно. И ларец возьми.

– А вам что будет?

– Да кто на нас думает, на тех, кого все язычники клянут? Скажем: обморочил-де Лютобор чарами. Если и не поверят, подумают, что забыл я по пьяному делу чулан запереть. Ну сотником не сделают, хоть давно уже пора.

– А у меня приход и без того такой, что дальше не сошлешь, – сказал Мелетий.

Паренек тенью скользнул в дальний угол двора, к калитке. Из дома вышли дружинник, поп и черноволосый волхв в белом плаще, с ларцом в руках. Они подошли к калитке и словно бы не удивились, что та уже открыта и из-за нее выглядывают бородатые мужики с мечами и дубинами. У калитки волхв обернулся:

– А я и впрямь мог вас обморочить да уйти, и давно. Только перед светлыми богами больше заслуги просветить людей.

– Да мы и так люди не темные, книжные, – возразил поп.

– Небось все Писание прочли? – лукаво усмехнулся Лютобор.

– Я-то Евангелие только читал, да Псалтырь, да еще про войны – Судей, Царства, – смутился Щепила. – Вот Мелетий,…

– Да я тоже всего не читал. Нет ведь нигде Писания одной книгой, разве у греков…

– Что я говорил? Вера ваша – от невежества. Да как вы стали христианами-то?

– Ну как? От роду православные мы: отец мой был попом, и дед. Прадеда мальчонкой крестили при Владимире.

– А мой пращур крестился еще при Игоре.

– А до него, что, пращуров не было? Или бог знать не велит? Бог, что темноту любит, зовется Чернобог. Потому и ненавистно ему Братство Солнца.

– В нем, поди, одни язычники? – спросил Щепила.

– Там не допытываются, молишься ты одному богу, или трем, или тридцати трем. Лишь бы среди них Разрушителя не было. Иное спрашивают. Веруете ли, что есть Свет, Добро, Правда? Что миром правит не Тьма, не Кривда, не Ложь?

– Веруем! – тихо, но твердо сказали десятник и поп.

– Веруем! – отозвались мужики из-за калитки.

– Это и есть Белбог и Чернобог, Бог и Сатана. Веруете ли, что есть Солнце и Гром на небе, а сила их – в душах праведных?

– Веруем!

– Значит, можем еще встретиться по-хорошему. До свиданья, воин! До свиданья, священник! Да помогут вам светлые боги!

* * *

Среди бескрайнего заснеженного леса, на холме, под сенью вековых дубов, стояли три деревянных бога: Мать-Макошь с турьим рогом в руках, златоусый Перун с мечом и Даждьбог в венце золотых лучей. Вокруг ограды святилища и внутри ее лежали тела дружинников и крестьян. Кровь алела на истоптанном снегу. Привалившись спиной к каменному жертвеннику, сидел худой узколицый человек в изорванной и окровавленной шелковой рясе. Сурово смотрели на него резные лики богов, и так же суровы были взгляды вооруженных топорами, рогатинами и луками лесовиков. Две рогатины упирались ему в грудь. Золотой, с каменьями, наперсный крест был погнут и иссечен, эмалевая панагия сорвалась с цепочки. Но в глазах епископа ростовского не было и тени христианского всепрощения – лишь неукротимая злоба и ненависть.

– Какие муки для меня приготовили, идолослужители? Усердствуйте, старайтесь: я за них обрету рай, а вы – ад.

Лесовики расступились, давая дорогу черноволосому волхву в белом плаще, с мечом в руке.

– Лютобор? Мне донесли, что ты схвачен. Чарами освободился, сын погибели?

– Чарами. Такими, какими ты не владеешь и владеть не будешь. И книга хорезмийская уже у нас. Не найти вам, чернокнижникам, дороги на Восток к проклятым местам, не набраться там злой силы.

– Зато до семи перстней вам теперь не добраться.

– Перстни Зла уничтожил Творимир, а те, за которыми ты охотился, – поддельные, им и двух веков нет. Есть и в них злая сила, да не та.

– Кончились твои чародейства, бесов жрец! – зашумели лесовики. – Суди его, святой человек! Лютобор достал старинный бронзовый нож.

– Кто ловит зверя в чужом лесу – платит серебром. А кто ловит души человеческие насильем и обманом – платит жизнью. Ты будешь принесен в жертву светлым богам. И не надейся после смерти по земле бродить и слушать, как тебе, священномученику, молиться будут. Я твою черную душу в самое пекло проведу, ни с какими заклятиями по дороге не сбежишь.

– Это вы еще можете. Только Русь вам уже не раскрестить. Опоздали! Православная теперь святая Русь.

– У вашей веры есть начало, будет и конец. А наша пребудет, пока светит Солнце, гремит Гром и пылает Огонь-Сварожич, покуда есть святая Русь.