Текст книги "Ордынская броня Александра Невского"

Глава XVII. «И не бе видети леду, покрыло бо се все кровью»

Шел февраль. Русское посольство уже давно миновало карпатские перевалы. Вновь пересело на сани в заснеженном, наполовину опустевшем Галиче и теперь неслось во весь опор мимо разоренных Киева и Чернигова к Дебрянску. Далее на пути возвращавшихся посылов лежали: Козельск, Москва, Владимир.

В конце февраля конные отряды из Городца, Юрьевца, Нижнего Новгорода под рукой Андрея Ярославича – брата князя Александра, двинулись в сторону Переславля-Залесского. Среди них было несколько сотен воинов-булгар, бежавших, в свое время от татар на Русь. В Переславле войска остановились на день. Здесь численность конного полка князя Андрея была доведена до тысячи воев. Следом войска двинулись к Твери, а затем к Торжку. Уже в начале марта в Торжке князей Александра и Андрея встречали полки Низовской земли, что еще осенью брали Копорье.

Ближе к середине марта войска владимиро-суздальской земли вошли в Новгород Великий. Здесь их ожидали уже готовые к походу новгородцы. Теперь под рукой Александра Ярославича было около трех тысяч конницы и четырех тысяч пешего ополчения. Тем временем из Пскова пришли известия, что немалое войско ливонских немцев двинулось на запад в помощь ляхам и братьям-тевтонам. Те уже дрались против татар. Дав отдых войскам на два дня, князь Александр выступил на Псков. Так начинался 6750 год от Сотворения мира (1242 г. от P. X.).

* * *

Разные ходили слухи в Новгороде о том, куда и зачем неожиданно уехал князь Александр осеннею порою. Казалось, надо было боронить рубежи от немцев и псковичей Твердилы, но князь вдруг оставил Новгородскую волость после тайного совета с владыкой и вятшими мужами. Следом за ним по дороге на Торжок ушла большая часть низовских полков. Разное глаголали люди. Одни говорили, что Александр Ярославич пошел к батюшке – великому князю за помощью, другие, что собирает воев по Новгородской и Ростовской землям, третьи, что ушел от новгородцев по обиде. Но народ успокаивали владыка и посадник, обещая, что князь возвратится вскоре. С этими слухами прожили зиму и дождались весны. И новый год принес радостную весть: князь Александр спешно шел с низовскими полками в Новгород.

Неле истомилась от слухов и ожидания. Когда же мартовским днем по дороге на Городище со стороны Новгорода показались многочисленные верховые вои, она, как и все городищенские женки, бросилась стремглав к раскрытым воротам града и стала всматриваться вдаль. Она сразу определила Горислава среди двух десятков передних воев, окружавших князя. Рядом был его друг и земляк Путята. Через десять минут верховые во главе с князем, почти не останавливаясь, на рысях стали въезжать в ворота града. Прислуга ключницы, к ее удивлению, махнула рукой и прокричала что-то малознакомому молодому конному воину. А Неле успела заметить, что Александр Ярославич был озабочен и суров ликом. Заметила она и то, что тот, кого она так ждала все эти месяцы, несмотря на ссору, случившеюся меж ними при расставании, тоже увидел и легким наклоном головы приветствовал ее.

Жеребец пронес его мимо. Но она не обиделась, понимая, что он не мог придержать коня, ибо должен был следовать за князем. Да и задние ряды всадников шли плотным потоком, все въезжали в ворота и потому задерживаться на проезде у ворот было нельзя. Когда последний из трех с половиной сот вершников, гремя подковами копыт о бревенчатый настил, оставил позади воротный проем, весь дворовый люд, встречавший князя, побежал вслед.

Княжеская ключница одной из первых прибежала на площадь перед городищенским храмом Благовещения и стала высматривать знакомых верховых воев. Все уже почти сошли с коней и снимали шапки и шеломы. Князь, стоявший близ паперти принимал благословение священника. И тут Неле увидела недалеко от князя светловолосого юношу в кольчуге, видимо нового отрока, державшего за повод княжеского жеребца. Чем-то он показался ей до боли знаком. Она не поняла сразу, что произошло с ней. Не отдавая себе отчета, подошла как можно ближе ко княжескому окружению и стала всматриваться. Уже увидев близко его лицо, она минуты три глядела на отрока во все глаза. Звучала молитва, читаемая священником.

Вдруг за рекой в Юрьевом монастыре ударил колокол. Звон словно пронзил все ее существо и прошел в сердце дивной, неземной вибрацией, рождая в нем восхищение и трепет. Ей уже ничего не нужно было объяснять. Не веря себе самой, она смотрела во все глаза на свою юность, а слезы текли у нее по ланитам…

Минут через пять она узрела Горислава и Путяту, которые, уже какой раз махали ей рукой, но видели, что Неле плачет и не замечает их. Наконец женщина стала вытирать слезы краем плата, улыбнулась воям и поклонилась им.

Спустя час люди княжеского двора и вои разошлись кто на поварню, кто на конюшню, кто в баню, кто в гридницу, кто в оружную палату. Княжеская ключница пришла в себя, отослала свою прислугу к Гориславу и велела передать, что ждет его, как стемнеет, в избе на мельнице у речки Левошни.

Неле остановила сани у мельницы и сошла с них. Горислав опередил и уже ждал ее. Она поняла это, ибо увидела у коновязи его уже остывшего и покрытого легким инеем коня. Мельника и его сына уже не было дома. Ее милый вышел ей навстречу, подхватил на руки и стал целовать. Она отвечала ему нежно и трепетно. Они почти ничего не сказали друг другу, хотя не виделись более четырех месяцев. Затем он опустил ее на снег и отправил в избу. Сам же выпряг и отвел обоих коней на конюшню.

Тем временем женщина вошла в дом. В избе было хорошо натоплено, царил полумрак, ибо горела лишь лампада перед образами, да две свечи на столе, видимо принесенные им. Там же стояли большая крынка, две деревянных кружки, мед в туеске, лежали каравай свежего хлеба и две деревянные ложки. Она поняла, что все это купил и привез он. Осмотревшись, Неле перекрестилась на образа, стала снимать шубку. Тут вошел Горислав. Они опять бросились в объятья друг другу. Она заметила, что он вымылся и выпарился в бане, что оделся во все чистое и от него не пахло хмельным. Заметила потому, что когда уезжала с Городища, почти все дворовые и вои уже были хмельны. Потом он отпустил ее из своих объятий, прочел молитву, налил им обоим медовухи и они выпили. Весь тот вечер они долго говорили о своих чувствах, просили друг у друга прощения за былые обиды и радовались встрече. Но она уже знала, что через день они расстанутся вновь. И эта нынешняя встреча могла быть для них последней.

Когда они уже лежали в постели, застеленной на лавках овчинами и холщовой полстью, она, гладя его перстами по груди, и, узнав от него, куда он уходит, стала умолять его поберечь себя. Она хорошо представляла, с кем ему скоро предстоит драться, и потому сейчас в его объятиях трепетала от ужаса и скорби. Он излил на нее поток страсти, нежности, и она ненадолго успокоилась. Когда страсть миновала и они, покрытые мелким бисером пота, откинулись на постель навзничь, Неле попросила Горислава выслушать ее. Он молча посмотрел ей в очи. Она рассказывала ему о своей юности, о той войне, когда ее и сестру изнасиловали и полонили, о своей нелегкой жизни здесь на Руси и в Ливонии. Он внимательно слушал и не перебивал, как случалось, хотя многое уже слышал от нее. Когда во время рассказа она заплакала, он стал успокаивать и целовать ее, а потом просил у нее прощения за тех людей, что когда-то сделали ей больно, и за себя; за свое пьянство, за грубость и невольные обиды. Она успокоилась, продолжала говорить и, наконец, дошла до самого главного, того, о чем сегодня ей хотелось сказать. Она просила Горислава не проливать невинной крови в этой войне, щадить обессилевших, раненых и безоружных, просила его поцеловать на этом крест. И он, немного помолчав, обещал ей и сделал так, как она хотела.

* * *

Псков брали изгоном на рассвете. Сторожу у новгородской дороги сняли ножами без единого крика. Русская конница ворвалась в Запсковье еще когда сиреневые мартовские сумерки только-только стали рассеивать мрак ночи. Город спал. Кованые копыта коней загремели по бревенчатой мостовой. С ходу новгородцы ворвались на мост через Пскову у храма Козьмы и Домиана. Одновременно конница пошла по льду у храма Богоявления в Запсковье и у Гремячей горы. Немцы и их сторонники не ожидали нападения. Но на мосту и у ошего берега на льду завязалась ожесточенная схватка. Здесь немецкие и псковские лучники пустили в нападавших сотни стрел, и это ослабило натиск новгородцев. Князь Александр был здесь же и лично возглавил второй натиск на оший берег Псковы. Новгородцы и суздальцы, опустив копья, тронули коней в соступ и сломали сопротивление лучников у берега.

Те отступили к Городцу. Когда княжеские войска овладели берегом, в Кроме ударили в било, призывая защитников града к сполоху. Тем временем русская конница и пешцы, перейдя речной лед, уже ворвались в Окольный город. Там сопротивления практически не было.

Уже совсем рассвело, когда княжеские войска стеклись к стенам Городца. Бой шел на улицах. Загорелись первые постройки. Немцы пытались перекрыть вход в укрепление. Но отступавшие все прибывали, не давая закрыть ворота. Русичи уже думали подводить таран, но оборонявшиеся не успели закрыть и укрепить запором воротные створы. Князь велел немедля крушить ворота. Пешие новгородцы с рогатинами, снося все перед собой тяжелыми секирами, успели продеть между закрывавшихся створ несколько ослопов и бревен. Немцы пытались выбить бревна и сдвинуть створы. Тяжелые дубовые ворота скрипели и не подавались ни в одну, ни в другую сторону. Петли готовы были сорваться. К воротам сбежалось уже более сотни воинов. Надавливая бревнами как рычагами, новгородцы через пять минут, все же отворили ошую створу и рванулись вперед. Но тут их ожидали стрелы и копья врага. Здесь погибло и было ранено более двадцати человек. И все же русичи ворвались в Городец. Тогда-то и началась решающая сеча. Немцы дрались не на жизнь, а на смерть. Многие, запершись в домах, били из окон стрелами, другие, укрываясь щитами и собравшись в кучи, отбивались копьями и мечами на улицах, перекрестках, у храмов. Новгородцы рассекали двери домов, вламывались внутрь и били сопротивлявшихся без пощады. Там, где это не удавалось, зажигали дома, выкуривая сопротивлявшихся. Тех, что оборонялись на улицах, засыпали стрелами. Через два часа после начала приступа все было кончено. Псков был в полной власти новгородцев и их князя.

В Кроме немцев не было. Там засели сторонники Твердилы. С ними повели переговоры, обещая им жизнь, если они сдадут град. В случае приступа и захвата Крома силой князь Александр пообещал всем переветникам, оставшимся в живых, виселицу. Через полчаса после этого послания в Кроме открыли ворота и подняли руки вверх. На милость победителя сдались и оба немецких фогта с их окружением. Этих Александр Ярославич отправил в Новгород. Псковских же переветников велел сажать в поруб и обещал псковичам и новгородцам, что те будут судить их до окончанию войны.

* * *

Через два дня княжеские войска вошли в полуразоренный и сильно обезлюдевший Изборск. Многие изборцы, давно оставившие град и разошедшиеся да окрестным весям, быстро собирались в городе. Князь Александр призвал изборских мужей совокупить свои силы с русским войском, и несколько сот человек изборцев встало под знамя псковского полка. Всем остальным князь велел крепить град и готовиться к обороне в случае нового прихода немцев и их сторонников. Затем русские полки оставили Псковскую землю и пошли на Запад. Чудская земля встретила их последним снегопадом и сильной оттепелью. Начался паводок, и войска остановились на несколько дней в небольших чудских весях верстах в тридцати от рубежей Русской земли. Далее идти было невозможно. Реки вышли из берегов и подтопили лед. Снег стаял весь, дороги раскисли и представляли из себя месиво, по которому и кони шли с большим трудом. Следом бурное половодье унесло талые воды в реки и низины.

Князь Александр не находил себе места. Он прекрасно понимал, что немцы и его противники сейчас, споро как никогда, собирают силы. Из Медвежьей Головы в русский стан явился русский перебежчик-пскович. Тот сообщил, что на помощь орденским немцам пришел отряд датского короля около трехсот пятидесяти конных и пеших доспешных воев. Юрьевский же бискуп призвал всех латинян и их союзников вступать в ополчение. Юрьевцы уже собрали рать и двинулись на юг в сторону Медвежьей Головы. Это известие вывело из себя и взбеленило князя Александра. С трудом удержав себя в узде, он уединился и предался молитве.

В ту же ночь на 27 марта ударил сильный мороз. Воды рек, вышедшие из-под зимнего ледяного панциря, вновь сковало льдом. Наутро поля и дороги подмерзли, подсохли и стали проходимы. Утром 27 марта на военном совете решали, куда теперь нанести главный удар. Князь Андрей и большинство воевод думали, что надо брать Юрьев. Однако князь Александр настоял на своем, и решено было идти на Медвежью Голову. По его велению к городу отправили конный полк числом до тысячи воинов под рукой «посаднича брата» Дамаша Твердиславлича и сотского Кербета. Главной их целью было попытаться взять город изгоном, если же не получится, то окружить его и готовить осаду. Пешие полки двинулись вслед Дамашу, а вся остальная конница была отправлена в «зажитье». Велено было не жалеть ни немцев, ни чуди. Дымами бесчисленных пожаров закурилась Чудская земля. Их огненное, зловещее зарево позволяло порой ночами видеть как днем. Отряды русской конницы начали опустошать землю чуди – Унгаунию.

Вечером 29 марта передовой русский полк под рукою воеводы Дамаша Твердиславлича подошел к мосту через реку Ахью. До Медвежьей Головы оставалось верст двадцать. Дамаш остановил воев, прикрыв дланью десницы глаза и, взирая из-под руки туда, где заходит солнце, осмотрел опушку весеннего полупрозрачного леса за рекой и дорогу, уходящую в лес. Округа, казалось, была безлюдна и тиха. Воевода хотел привести полк к городу в ночь. Но перед ним была река. Выводить конницу на зыбкий речной лед он боялся. Но и ослушаться княжеского веления не мог. Ночь была близко, и надо было решаться на что-то. И Твердиславлич решил идти по мосту. Перед тем выслал сторожу к лесу. Через пять минут конские копыта застучали по дощатому настилу моста. Когда половина полка была уже за рекой, где-то в лесу затрубили рога.

Дамаш, находясь уже за мостом, вновь остановил полк. Но его сторожа и головной разъезд уже были у леса. Воевода немедля послал Кербета в первые ряды с приказом повернуть коней и собраться у моста. Но было уже поздно. На кромку лесной опушки выехали сотни всадников и выбежали сотни лучников. Русичи только начали поворачивать коней, как в воздух вспорхнули стаи стрел. И тут же немецкая конница пошла в соступ, опустив копья. Дамаш увидел, что его полк охватывает подкова немецкой рати, что немцы хотят прижать русичей к реке и потопить на весеннем льду. Он понял: чтобы прорваться, его передовым воям нужно завязать бой с врагом, а остальным сойти на лед и попытаться перейти реку. Сторожа и передовой разъезд русского полка уже вступил в схватку. Дамаш выпростал тяжелый меч из ножен, а своему отроку велел выехать на лед реки и попробовать добраться до другого берега. Сам он уже не видел, как отрок, исполняя волю господина, проскакал по льду на другой берег и увлек за собой сотни две русских конных воев. Эти люди вырвались из железных объятий немецкой рати. Только под немногими лед обломился у берега. Но вои, искупавшиеся в ледяной воде с лошадьми, выбрались с мелководья на ледяной панцирь и бежали на другой берег, ведя коней в поводу. Немцы не рискнули спуститься на лед и осыпали русских стрелами. Сам же Дамаш Твердиславлич и еще около полутораста воев его полка полчаса отбивали немцев от моста сначала в копейной сшибке, затем, когда обломились копья, дрались мечами, саблями и булавами. Когда же чудь стрелами побила под ними коней и когда их осталось десятка три, не более, русичи встали спинами друг к другу и бились секирами и ножами. Последних, израненых и изнемогших от потери крови и усталости, вязали и брали в полон. Но среди них уже не было в живых ни геройски погибшего Дамаша, ни павшего в самом начале схватки Кербета. А сильно поредевший передовой конный полк на следующий день вечером достиг русского войска и соединился с ним.

Узнав о поражении сторожевого полка у моста через реку Ахью, князь Александр понял, что ему не дано взять и даже увидеть Медвежью Голову – города, которым он хотел овладеть уже несколько лет кряду. Словно само Провидение, закрыло ему дорогу туда, силой природы сделав непроходимыми дороги. Но что удивляло князя Александра, так это то, что немцы смогли за короткий срок в распутицу собрать рать для отпора русичам. Ведь было известно, что многие немецкие вои ушли в землю Тевтонского ордена драться против татар.

Быстро созвав совет, русские князья и воеводы решили немедля возвратить всех воев из «зажитья» и отходить на северо-восток к Чудскому озеру, чтобы оставить с десного плеча немецкой рати вооружившиеся и готовые к обороне Изборск и Псков. В ночь с 3 на 4 апреля русское войско ступило на озерный лед и двинулось по Узмени к восточному берегу по наезженной зимой, но теперь оледенелой санной дороге. Когда пошли по льду, войска повели проводники из псковичей. В эту пору дорога на озере становилась опасной. Проводники говорили, что и в сильные морозы у западных берегов, там, где подо льдом пролегало русло реки Великой, сильное течение не давало водам застыть. В этих местах стояли полыньи, которые прозывали «сиговицами», ибо там и в морозы, не делая проруби, можно было ловить рыбку сиг. В этом месте Чудское озеро называли Теплым.

К утру русские полки прошли по льду около восьми верст, и когда рассвело, где-то в версте от них, южнее, был виден восточный берег. Князья и воеводы решили остановить войска на берегу острова, называемого Вороний Камень. Остров закрывал ледяную дорогу, ведущую к устью реки Желчи. Здесь возвышалась скала, а берега его были сравнительно высоки.

Восточнее лежал большой остров Городец с низким и топким западным берегом. По сухим зарослям осоки и камыша видно было, что между островами, скрытая льдом, лежит песчаная коса. В нескольких стах саженях севернее лежал большой, но невысокий остров Озолица.

С утра вои развели костры на берегах островов и стали готовить кашу. Князья и воеводы осторожно объезжали Вороний Камень, ибо прибрежный лед был тонок, трещал и грозил обломиться под копытами коней. Основной частью острова была невысокая гряда, завершавшаяся массивной скалой из рыхлого камня-песчаника. Подъем на скалу с запада был полог, с востока – крут. Но вдоль кромки западного берега протянулся небольшой каменистый уступ до полутора сажени высотой. На берегу было много камня-дикаря. Берега Вороньего острова и мелководье покрывали прошлогодние сухие заросли камыша, тростника, осоки, стрелолиста и других прибрежных трав. После объезда стало ясно, что для обороны места лучшего, чем Вороний Камень, окрест нет. По велению князей пешие вои-новгородцы и псковичи стали собирать камень-дикарь вдоль берега и складывать его в кучи. Остальным было велено готовиться к бою. Воеводы расставляли полки.

К вечеру все пешее ополчение построили по западному берегу Вороньего Камня. Более двух тысяч копейщиков и лучников поставили на каменистом уступе. Перед ним на берегу и на льду выставили около полутора тысяч лучников. За ними на пологом подъеме у скалы было поставлено до восьмисот конных воев суздальско-городецкого полка князя Андрея Ярославича. Севернее в прибрежном кустарнике и тростнике острова Озолицы встал полк князя Александра Ярославича. Новгородский и псковский конные полки поставили восточнее Вороньего Камня – на берегу Городца. Там же разместили и обоз.

Яркий красно-розовый закат пролил свой чудный свет на серо-голубоватый лед Чудского озера. Почти бездымно и ярко горели костры русского стана. Звонкая вечерняя тишина повисла над ледяным простором, и люди говорили мало, негромко, слушая эту первозданную тишину и не желая нарушать ее звучания. Даже лошади ржали изредка и приглушенно. Конная сторожа тихо ушла к западному берегу озера. Холодный восточный ветерок доносил с русского берега запахи весны и пробуждения природы, запах талой воды и земли, за день нагретых апрельским солнцем, запах просыпающегося леса и дальний птичий гомон. Таким был вечер в пятницу 4 апреля 6750 года от Сотворения мира (1242 г. от P. X.). Священники начали богослужение в полках, ибо наступил праздник Похвалы Пресвятой Богородицы и день святого мученика Клавдия. Вои одели новое и чистое платье. Многие исповедывались. Заканчивалась пятая седмица Великого поста…

* * *

Еще только забрезжил рассвет, как в русском войске протрубили рога, и вои вздели доспехи, оседлали коней и взялись за оружие. Просветлело и порозовело на востоке. Наступило раннее субботнее утро. Сторожа принесла весть, что немцы еще ночью сошли на лед и теперь строем «в силе тяжце» идут в сторону Вороньего Камня. Не прошло четверти часа, как ряды русских воев, стоявшие на подъеме у скалы, увидели, как вдали, отделившись от почти невидимой, теряющейся в дымке береговой линии, на светлом льду показались многочисленные, плотные массы людей. Прошло еще четверть часа и стало заметно, что ворог довольно быстро приближается к русским полкам.

Солнечные лучи заскользили по ледяному простору. В этих лучах уже совсем хорошо стала видна большая немецкая рать, построенная свиньей (клином) и двигавшаяся к острову. Сколько шло немцев, определить было непросто. Но опытные вои и без счета видели, что ворога было до пяти тысяч. Явно было и то, что доспешный немецкий клин был нацелен протаранить, затем смять русские полки у Вороньего Камня и выйти на восточный берег Чудского озера. С обеих сторон протрубили рога и трубы. Не дойдя ста саженей до острова, немецкая рать остановилась. Воины перехватывали и опускали копья, подтягивали подпруги коней, прилаживали удобнее доспехи и щиты, оправлялись. Как перед ураганом наступили минуты великой тишины и молитвы. Над немецкой ратью были подняты стяги с латинскими крестами. На одежде и щитах многих ливонских воев были такие же красные кресты. Но и над русскими полками под легким восточным ветерком реяли крещатые стяги с изображением Креста и Голгофы. На щитах и шеломах русичей сияли кресты и образы святых. В русских полках молились негромко. Солнце играло и, отражаясь от стали, сияло на красивых островерхих шеломах, слепило латинянам очи.

Многие зрели в те минуты князя Александра Ярославича. Горислав и Путята были недалеко, видели и слышали, как князь, розовея ликом, сняв шелом с чела, покрытого бисером пота, вздев руки к небу, истово молился пред всем полком:

– Суди, Боже! И рассуди прю мою. От языка велеричива помози, Господи! Яко же древле Моисееви на Амалика, а прадеду моему князю Ярославу на Окаянного Святополка! Помози, Господи, праведники! Указуй, Господи, переветникъ и отступникъ твоихъ…

Вои, бывшие верхи рядом с князем, как и Горислав с Путятой, поддерживая своего господина, кричали ему:

– Княже наш, честный и драгии ныне приспе время, положите главы свои за тя!

Следом русичи услышали громкое пение молитвы на латыни, что пели в немецком войске:

 
–    Ave, Maria gratia plena, Dominus tekum,
benedikta tu in mulieribus, et benedictus
fructus ventris tui, Iesus.
 

(Радуйся, Мария, благодати полная, Господь с тобою, благословенна ты между женами, и благословен плод чрева Твоего, Иисус).

В русских полках, стоявших на береговой кромке острова, вои передних рядов сомкнули щиты, направляя копья на врага, и кто-то негромко, но стройно запел, а остальные дружно подхватили:

– Д а воскреснетъ Богъ, и расточатся врази его, и да бежать огь лица Его ненавидящии Его…

Тяжелый железный клин немецкой рати, способный, казалось, сокрушить все на своем пути, неумолимо катился на строй русских полков к берегу Вороньего Камня.

 
–    Sancta Maria, Mater Dei
ora pro nobis peccatoribus;
nunc et in hora mortis nostrae.
Amen.
 

(Святая Мария, Матерь Божия, молись за нас грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь), – еще пели латиняне, когда тысячи русских стрел вспорхнули в воздух и обрушились на них. Сотни конных и пеших ливонцев, были ранены или убиты сразу и пали на лед, окрасившийся первой кровью. Крики, вопли, ржание коней, громкое молитвенное пение, боевые возгласы и призывы слились воедино и на десяток верст окрест огласили Чудское озеро на Узмени. Ряды русских лучников успели пустить еще несколько сотен стрел, но это не остановило стремительного натиска кованой немецкой рати. Еще через минуту клин вонзился в ощетинившийся строй русских полков, ломая копья, тараня щиты и сминая лучников. Пешие псковичи и новгородцы, стоявшие на льду, под напором конницы подались к каменистому уступу и приняли смертный бой. Вслед за передними рядами конницы в схватку с русичами вступили пешие кнехты, ливь, летьгола и эсты, вооруженные копьями, секирами и луками. Многие новгородцы и псковичи были посечены и раздавлены на прибрежном льду, у берега, но те, что остались в живых и успели взобраться выше, дрались с нарастающим упорством. Стрелы летели роями с той и с другой стороны, раня и выбивая из рядов десятки воинов. Новгородцы и псковичи осыпали немецких воев градом камней. Звон мечей перекрывал крики людей и ржание лошадей. Тяжелые немецкие клинки рассекали щиты и шеломы. Русичи умело кололи немецких коней, подсекали им ноги, стаскивали и сталкивали конных воев на землю, забивали их насмерть клевцами и палицами.

Наконец немцы поняли, что взять каменный уступ в лоб ни в пешем, ни тем более в конном строю им не дадут. Клин начал распадаться. Воины десного плеча немецкой рати двинулись правее по берегу и ударили в ошее плечо русской пехоты. Полк суздальско-городецких воинов князя Андрея тронул коней и через несколько минут южный берег острова превратился в место кровавого побоища. Сеча развернулась в сухих зарослях тростника и осоки. Конные и пешие вои: русичи, булгары, меряне, вожане, ижоряне, немцы, датчане, эсты, ливы, латгалы секлись мечами, топорами, саблями, кололи друг друга рогатинами, сулицами, били наотмашь палицами, булавами, кистенями. Люди кружились, пятились, подпрыгивали, напирали, увертывались, бросались вперед, танцуя в сумасшедшем танце смерти и жизни. Ругань, мат, истошные вопли на разных языках вспыхивали и гасли в водовороте этой жестокой сечи. Кони вставали на дыбы, бились грудью о грудь, били задними копытами, валились на бок от тяжелых ударов, припадали на передние ноги. Лошади и люди сминали, ломали и секли прибрежные заросли сухого тростника и камыша. Задние ряды немцев продолжали напирать, но немецкая рать прочно увязла в схватке с русскими полками у берега Вороньего острова.

Горислав и Путята хорошо видели, что творилось саженях в четырех ста южнее их. Солнце взошло и ярко осветило ледяной простор озера и место сечи. Вдруг по рядам княжеского полка прошли какое-то волнение и шум. Детский услышал, как юный княжеский отрок по имени Феодор поднял десницу и, громко крича что-то, указал перстом на восток. Горислав обернулся и увидел, что одесную слепящего солнечного диска в сиренево-зеленом сиянии по небосводу движутся конные полки, направляемые на запад. Он хорошо различил коней, воев в седлах, их серебристые доспехи, мечи и копья. Не веря глазам своим, дотянулся до плеча Путяты и толкнул его. Но Путята уже и без Горислава во все глаза смотрел на то, что происходило в аэре. В те минуты движение небесных полков видели все русичи, стоявшие у острова Озолицы. Но особенно остро видел это князь Александр. Он узрел, как златокудрый воин доскакал до скалы Вороньего Камня и протрубил там рог. Затем видение исчезло. Князь велел немедля трубить, поднял десницу, указуя воям на ворога, опустил копье и тронул коня. Гремя доспехами и коваными копытами коней, княжеский полк ринулся в соступ.

Стефан Твердиславлич, Збыслав Якунович, Гаврила Алексич, Коста Вячеславич, Судимир со Славны и другие новгородские мужи уже полчаса смотрели на то, как на южном берегу Вороньего Камня бьется насмерть в пешем строю их братия и конный полк низовских русичей во главе с князем Андреем. Конные новгородцы и псковичи числом до семисот человек стояли позади их на берегу острова Городец близ обоза. Новгородские мужи видели и слышали, что вои волнуются и рвутся в бой. Но повести людей в сечу самовольно без веления князя они не могли. Княжеский полк был ближе к месту схватки, но его было почти не видно за поворотом озерной косы и прибрежных зарослей, потому новгородцы ждали четырехкратного сигнала княжеского рога. Они видели, что ожесточение сечи нарастает, понимали, что там, у Вороньего Камня немцы берут верх. Но надо было ждать. Солнце уже ярко освещало место сечи. Но вот над островом Городец в это ясное, безоблачное утро сгустилась и прошла какая-то сень, словно сиреневое облако, гонимое восточным ветром. Послышался какой-то шум, ржание и топот коней, пение молитв. Люди поднимали головы, смотрели вверх, не понимая, откуда в безоблачном апрельском небе вдруг взялось это. Шум сечи и крики сражавшихся усилились и отвлекли внимание людей. Видимо немцам еще раз удалось потеснить русичей у Вороньего Камня. Новгородцы и псковичи вновь заволновались, выкрикивая разное в сторону воевод и требуя вести их в бой. Гаврила Алексич заерзал в седле, привстал на стременах, всматриваясь на запад, выругался матерно и громко. И тут с Озолицы прозвучал четырехкратный призыв рога. Воеводы увидели, что оттуда, с севера, как будто серебристо-стальная молния сверкнула на глади озерного льда под лучами солнца и заскользила в сторону Вороньего острова. Степан Твердиславлич повернулся всем корпусом к воям, что стояли на берегу, махнул рукой и указал им на запад.

Горислав плохо запомнил момент, когда их полк вошел в соступ с ворогом. Казалось, что воздух сотрясается от ударов и ломления копий, от звона мечей, а замерзшее озеро двинулось, скрежеща льдом о камни. Он почти оглох от этого гула, гремевшего вокруг, и был словно пьяный. Усилием воли напряг свои силы и разум. Одно было ясно ему, немцы не ждали их удара в плечо. Но и он не ожидал, что враг столь многочислен и упорен. Княжий детский, Путята и еще двое гридей столкнулись с пешими воями немецкой рати, видимо чудью, вооруженной копьями и секирами. Чудь дралась стойко. С трудом русичи положили троих и ранили одного молодого воина, бросившего секиру и поднявшего руки. Это спасло ему жизнь. Но через несколько мгновений из задних рядов немецкой рати на княжеских гридей налетели верховые в островерхих шеломах с мечами и булавами. Один из них, в чешуйчатом доспехе, призывая своих соратников и круто матерясь, бил наотмашь тяжелой булавой. И Горислав понял, что это верно русские из Медвежьей Головы или псковичи – сторонники Твердилы.