Текст книги "Ордынская броня Александра Невского"

Автор книги: Дмитрий Абрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 45 страниц)

В большой палате княжеского терема, что на Ярославле дворе в Новгороде, было людно, жарко и тесно. Все оконца и двери были отворены. В поставцах и подсвечниках горело множество свечей. Князь в окружении малой дружины восседал на небольшом столе близ стены противоположной центральному входу. Недалеко от него на таком же столе восседал владыка Спиридон в окружении своего клира. Все новгородские мужи, одетые в дорогие сряды, в окружении доспешных и оборуженных воев стояли плотным и тесным полукольцом напротив центрального входа. Напротив них, почти у самого входа, величественно и гордо подняв головы, стояли свей и мурмане, облитые кольчугами, одетые в кольчужные хауберги [148]148
  Хауберг (шведск.) – кожаная рубаха, обшитая плотными рядами железных колец.


[Закрыть]и чешуйчатые панцири без рукавов. На ногах у большинства были кольчужные чулки и кожаные черевики со шпорами. Из-под доспехов почти до щиколоток ног у многих свисали полы ярких шелковых кафтанов. Не один не снял с головы тяжелого шелома. У иных стальные личины шеломов и кольчужные бармицы закрывали не только нос, но даже ланиты, уста и подбородки. Только глаза, сиявшие в глубине шеломной брони, презрительно и вызывающе глядели на русичей, их конунга [149]149
  Конунг (шведск.) – король, князь.


[Закрыть]и их пастыря.

Посылов было двадцать один человек – малая дружина, а не посольство. Все были препоясаны мечами, секирами и малыми мечами. Только щиты да копья оставили притороченными у седел. С того момента как посольство, бряцая доспехами и оружием, вошло в палату княжьего терема, здесь воцарилось полное молчание. Латиняне и русичи пристально и в полной тишине разглядывали друг друга в течение нескольких минут. Главным среди посылов по виду был воин в чешуйчатом доспехе, на груди которого красовался большой золотой крест латинского образца. Именно к нему и обратился князь Александр, нарушив общее молчание. Переводил русский купец, не раз бывавший в полуночных странах и знавший свейскую и мурманскую речь. Через него князь Александр и спросил, от кого прибыло посольство и что хочет сообщить.

Один из свейских воинов, стоявший одесную того, что был с золотым крестом на груди, перевел вторично слова князя Александра. Выслушав его и кивнув головой, посол с золотым крестом отвечал князю низким хрипловатым голосом. Свейский толмач молчал. Переводил новгородец. С его слов стало ясно, что посольство действительно пришло от свейского короля Эрика. Король сообщал, что по благословению римского апостолика – наместника престола святого Петра свейское войско идет в Гардарику [150]150
  Гардарика (шведск.) – Русь.


[Закрыть]крестить язычников (корелу, ижору) и обратить схизматиков (русских) в истинную веру. К воинам Креста присоединились воины норвежского конунга Хакона, коих русские называют мурманами. С ними идут и принявшие святое крещение кнехты из народа суми и тавэстов (еми). Ведет христианское войско сам ярл [151]151
  Ярл (шведск.) – представитель высшей знати, глава правительства в Швеции.


[Закрыть]Ульф Фасси. Корабли свеев уже прибыли в русскую землю и скоро будут у Хольмгарда [152]152
  Хольмгард (шведск.) – Новгород Великий.


[Закрыть].

– Аще можеши противитися, то се, есмь уже зде, крещу и пленю землю твою, – закончил переводить толмач.

Свейский воин, переводивший ранее, сказал что-то главному послу и утвердительно склонил голову. Тот, слегка кивнув в ответ, рывком сорвал с десницы кольчужную рукавицу, и швырнул ее под ноги князю Александру. Рукавица с глухим стуком и звоном железа ударилась о дубовый пол и развернулась кверху стороной длани. Вспыхнув всем ликом, князь Александр поднялся со стола, грозно посмотрел в глаза послу и твердой десницей, неторопливо вытянул меч из ножен, притороченных ошую у пояса. Не отрывая глаз от лица свея и не мигая, поцеловал холодное, отливавшее синевой лезвие клинка, и перекрестился. Гробовое молчание воцарилось в палате. Главный посол развернулся спиной и, не склонив головы, звеня сталью доспехов пошел к выходу. За ним, бряцая железом, последовало все его сопровождение.

Когда посольство вышло, владыка Спиридон встал со стола и подойдя, ко князю Александру, благословил его.

Ладьи и насады уже третьи сутки на веслах и под всеми парусами бежали по Волхову к Ладоге. Збыслав Якунович торопил гребцов. Они шли уже третий день без останову на ночлег или отдых и уже недалече была Ладога. Юго-восточный ветер второй день дул в десное плечо и наполнял паруса, гоня корабли на север. Горислав сидел у ошего борта насада и работал веслом, как и все, кто был в этом походе. Гребли попеременно, по два часа, потом отдыхали. Корабли шли быстро. Давно не брался Горислав за весло. Плечи и руки болели. Но он был рад и ощущал прежнюю полноту жизни от этого тяжелого, но дружного мужского труда. Все напоминало ему годы молодости, когда он семнадцать лет назад с козельским полком был в днепровском походе. Тогда они шли на веслах и под парусами вверх по Днепру к острову Хортице. Сейчас Горислав с удовольствие вдыхал речные запахи, растревоженные и оживленные порывами южного ветра. Весла дружно ударяли о воду, мачты скрипели, паруса хлопали. Гребцы слаженно пели, что-то новгородское об «остуде-девице». И тут он вспомнил свой утренний сон в Киеве, когда проснулся в постели у Соломеи. Тогда приснилось или привиделось ему, что гребет он веслом в насаде на Днепровском лимане вместе со всей их дружиной и ощущает прелесть и полноту жизни. А ведь просто все было – любила его эта загадочная женщина. А потом был Козельск и татары. Томительно и нехорошо становилось ему, когда вспоминал он о Козельске. Думали они тогда с Путятой, что не выберутся живыми из родного города. Вот ведь как, сколь ни мыслит человек о смерти, жизнь-то не закончена. И жить надо уметь, и растить детей надо, и любить на до ти. А умирать, как бы научиться, хоть и умирал уже, казалось, раз пять или шесть. Но любить, прежде всего… Он оглянулся назад и увидел ближе к носу насада Путяту, который подпевал гребцам-новгородцам. Они весело перемигнулись и улыбнулись друг другу. Веселое предстояло дело… Давно, уж скоро полтора года, как не зрели они живого ворога в лицо.

Горислав вспомнил, как встревоженный военной грозой всколыхнулся Новгород Великий, как в сумятице двух дней после объявления войны Александр Ярославич собирал княжеский и новгородский полки. Вспомнил, как новгородские купцы отдали князю свои ладьи, ушкуи и насады. Князь торопился. Полностью собрал лишь свой полк да большую часть новгородского полка. Архиепископ Спиридон благословил владычный двор принять участие в походе. Однако выручил черный новгородский люд: плотники, каменотесы, гончары, кузнецы, оружейники, кадаши, серебряники, солевары – все, кто взял копье, секиру, кистень, щит и вступил доброй волей в пешее ополчение. Таковых набралось до полутысячи. Князь Александр оценил, поклонился простому люду. Затем разделил войско на две части. Пешцев и двести комонных из новгородского и своего полка посадил в насады и в ушкуи. Во главе их поставил Збыслава Якуновича и велел немедля день и ночь идти к Ладоге за подмогой. Если же случится, что свей встретятся им на пути, то срочно посылать весть к нему и стоять насмерть на реке, не пуская ворога к Новгороду. Остальная часть войска, около восьмисот комонных, пошла с князем вниз по Волхову вслед ладьям и насадам. Выступили пятнадцатого июля (по старому стилю). Но уже к исходу второго дня после выступления конные полки ушли западнее реки, и пропали из виду.

Вечерело. Новгородцы все чаще всматривались вперед по течению реки. Вскоре вдали прямо по курсу новгородских насадов и ушкуев замаячили светло-серые стены каменного града Ладоги и серебристо-серый купол храма. У города бросили якорь. Пополнили запас хлеба и соленой рыбы. В Ладоге к новгородским ладьям и ушкуям присовокупилось еще шесть насадов с комонными и пешими ладожанами – сотни две с половиной воев – не более. Как стемнело, выставили сторожу на кораблях и на берегу реки. Збыслав Якунович велел всем отдыхать до рассвета. Усталые вои первый раз за трое суток смогли заснуть крепким сном.

Утром корабли вышли в Ладожское озеро, и тут Горислав увидел бескрайний водный простор. Вспомнилась ему дымка дальних берегов Днепровского лимана и горячее дыхание серебристо-черного марева Русского моря. Волны ходили по водам озера и бились в борта кораблей. Ладьи и насады стало качать. Палуба как будто уходила из-под ног, а потом сама возвращалась назад и даже слегка подбрасывала людей ходивших во время качки по кораблю. Плески волн, крики чаек над водой будили в душе воина чувства величия, умиротворения и сожаления об утраченной юности. Он стал замечать, что все же здесь была другая природа. Каменистые, порой скалистые берега, поросшие соснами и темными елями, тускло-серебристо-голубые, прохладные волны озерной воды, все говорило о суровой северной жизни этих мест. Горислав размеренно, упрямо и с упоением работал веслом. Нужно ли еще что-то для счастья человеку? Вот синее небо, солнце и белые чайки, что с криками кружат над водой. А завтра будет, что Бог пошлет… Под плеск волн он задумался о своей необычной сердечной остуде. Вспомнил, как она провожала его в поход, вспомнил их первую, по сути, встречу зимой в Софийском соборе. Затем встречу в весеннем лесу, когда они долго гуляли по лесу и рассказывали друг другу о себе. Затем он посадил ее на коня, а сам повел его в поводу. Потом они остановились на одной из лесных полян, он принял на руки желанную женщину, ссаживая ее с седла, прижал к себе и поцеловал в уста. Она не сопротивлялась. Тогда впервые он овладел ей. С той поры они уже не раз были близки…

Мысли Горислава нарушил громкий глас кормщика. Менялись гребцы. Весь день они под парусами и на веслах быстро шли в версте от берега на северо-запад. К вечеру обогнули какой-то мыс и оставили с десной руки группу небольших каменистых островов. Берег стал уходить на юг, а новгородские ладьи и ушкуи пошли западнее – туда, где далекой дымкой в лучах уходившего солнца терялся противоположный берег озера. Никаких других кораблей, ни дальних парусов по всему горизонту видно не было. Прохладный ветерок и сиренево-розоватый закат сменили теплый солнечный день. Новгородцы убрали весла. Пошли под парусами. Опытные кормщики вели ладьи и ушкуи. Люди отдыхали.

Утром корабли резко повернули на юго-запад. Берег был уже совсем близко – верстах в двух. Вои опять взялись за весла. Вскоре на юге новгородцы увидели небольшую ладью, быстро шедшую к ним навстречу под парусом. Ладья подошла к головному насаду, на которой находился Збыслав Якунович. Там велись переговоры. Флотилия замедлила ход. Вскоре узнали, что князь Александр подал весть о себе. Конные русские полки поджидали корабли верстах в десяти от этих мест у истока Невы, одесную Орехова острова. О свейской рати пока никаких известий не было.

* * *

На второй день поздно вечером после встречи русских полков на Неве, к русскому стану подошли и причалили две небольшие ладьи. Из одной на берег выбросили сходни, по которым сошло пятеро вооруженных копьями и секирами человек. Это были ижоряне. Новгородская сторожа встретила их и повела к походному шатру князя Александра. Как узнали потом, одним из пятерых оказался ижорский старейшина и глава морской сторожи – Пелгуй, уже давно принявший в крещении имя Филиппа. Князь встретил ижорян в шатре. Пелгуй был уже немолодым степенным мужем с седой бородой. Он был высок, крепок на вид. Властные и благородные черты лица, тяжелый романский меч на поясе, добротная, длинная, почти до колен кольчуга, русский шелом на голове свидетельствовали о его знатном происхождении. Воины, сопровождавшие его, вообще не имели доспехов. Проницательные голубые глаза, благообразный вид, строгий, но дорогой охабень [153]153
  Охабень – кафтан с прорезями для рук, и свисающими длинными узкими рукавами, служившими украшением.


[Закрыть]темно-синего цвета, надетый поверх кольчуги, большой православный наперсный крест, свидетельствовали о добропорядочности и набожности Пелгуя-Филиппа. Войдя в шатер, он снял шелом, обнажив гриву русых седеющих волос, а все его сопровождение сняло шапки. Все склонились в поясном поклоне, приветствуя князя на своем языке. Александр Ярославич и все его окружение кланялись в ответ.

Сразу перешли к делу. Видно было, что глава морской стражи торопится сообщить что-то. По-русски говорил он хорошо, почти без акцента, хотя соплеменники, окружавшие его, во время разговора, что-то добавляли к его рассказу на своем языке. Согласно кивая головой, Пелгуй переводил. Уже с первых слов князь Александр понял, что ижорский старейшина принес ему важные вести. По его словам, свейская рать пришла из Варяжского моря в Неву уже двенадцать дней назад. Около шестидесяти свейских шнеков [154]154
  Шнек – небольшой парусный корабль Средневековья.


[Закрыть]пристали к берегу Невы, около устья реки Ижоры. Свеи высадились и заняли высокий береговой мыс, образуемый слиянием рек. Там сейчас и стоял их лагерь, защищенный с севера и запада реками. С южной и восточной сторон лагерь был защищен яругами, поросшими кустарником. По дну яругов протекали многочисленные ручьи. Лишь в одном месте между оврагами пролегал узкий перешеек, соединявший мыс с берегом. По всему было видно, что свеи собирались строить в этом месте свой град-замок.

Пелгуй на некоторое время прервал рассказ, видя, что князь задумался. Но уже через минуту Александр Ярославич спросил, какова численность свейской рати. Ижорский старейшина перемолвился несколькими словами со своими людьми и уже по-русски отвечал, что у свеев не менее двух с половиной тысяч человек. Однако, помолчав еще немного, добавил, что добрых воинов в хороших доспехах поболее тысячи. Остальные – емь с копьями, секирами, луками и щитами. После этого наступило вновь некоторое молчание. Александр благодарил ижорян и велел одарить их серебром и оружием. Те благодарно кланялись. Князь уже было отпустил морскую сторожу, но Пелгуй-Филипп попросил разрешения остаться в шатре, сказав, что хочет сообщить ему еще какие-то сведения без свидетелей. Александр кивнул головой, все ижоряне кроме их старейшины и несколько русичей вышли из шатра. Велено было остаться только Ратмиру, Гавриле Алексичу, Збыславу Якуновичу и Судимиру со Славны. Слегка прокашлявшись в кулак и перекрестясь, Пелгуй начал рассказывать о странном событии, виденном им в ночь тринадцать дней тому назад:

– Стоящу же азъ при край моря и стрежаше обою пути, и пребысть всю нощь в бдении. И мрак бысть надъ моремъ. И яко же нача въсходити солнце, слыша шюмъ страшенъ и виде насадъ единъ гребущь по морю, и посреди насада стояща святая мученика Борись и Глебъ в одеждахъ червленыхъ, и беста рукы держаща на рамехъ. Гребци же седяху, акы мглою одеяни. Рече Борись: «Брате Глебе, вели грести, да поможемъ сроднику своему князю Александру». Видевъ же таковое видение и слышавъ таковый гласъ от мученику, стояше азъ трепетенъ, дондеже насадъ отъиде от очию моихъ, – закончил ижорский старейшина.

В шатре воцарилась полная тишина. Слышно было лишь как снаружи негромко говорили люди и фыркали кони. Александр Ярославич задумчиво глядел куда-то выше головы Филиппа. Затем словно опомнился, еще раз поблагодарил рассказчика и, отпуская от себя, молвил:

– Сего не рци никому же.

* * *

Утро двадцать пятого июля (по старому стилю) 6748 года выдалось ярким, но прохладным. С северо-востока дул холодный ветер и гнал белые облака по небу. Сосны и березы шумели под ветром. Русские конные полки в полной тишине прошли лесом, и вышли к опушке рано утром. Далее начинались яруги. Русичи не показывали себя, никто не выехал из леса. Вои завязали храпы коням тряпками, чтобы не ржали. Князь Александр был здесь же. На опушке леса под его рукой было сейчас около тысячи ста конных воинов. Александр внимательно всматривался на другую сторону оврага, оценивая силы противника. За оврагами располагался ратный свейский стан. Отсюда с опушки леса, до перешейка, разделявшего овраги, было саженей пятьдесят. Сам перешеек протянулся саженей на двадцать пять. Далее располагалась немалая свейская сторожа с копьями, стоявшая у бревенчатых надолбов, преграждавших прямой проход во вражеский стан. Похоже было, что свей ничего не знали о приближении русских полков. В стане мирно расхаживали почти не одетые в доспехи вои. Горели костры, варилась пища в котлах. У отдельных шатров свей, собравшиеся группами, творили молитву, имея во главе своих пастырей.

Тем временем около шестисот пеших воев – новгородцев и ладожан с секирами и ножами, двигаясь одесную леса, спустились по береговому откосу, поросшему кустарником, к Неве и незаметно пересекли овраг. Там они затаились в прибрежном кустарнике, саженях в сорока от свейской сторожи, охранявшей шнеки, стоявшие у берега. Вел отряд опытный и ушлый плотник-новгородец Меша.

Князь уже полчаса внимательно рассматривая вражеский стан. Рядом были Збыслав Якунович и Судимир со Славны. Тихо, почти шепотом, Збыслав высказал мнение, что наперед надо «снять» свейскую сторожу, которой было человек пятьдесят ратных. Князь согласно кивнул головой. Решили спешить человек до ста молоди с луками и мечами и незаметно послать их в обход по оврагу к перешейку. Еще через час этот отряд незаметно подкрался к краю яруга и приготовился к стрельбе. Русичей почти не видно было со стороны опушки леса. Свеям же они вовсе были не видны. Княжий отрок, взобравшийся на ветви высокой сосны, с четырехсаженной высоты наблюдал, что происходит у перешейка с противоположной стороны яруга. Александр Ярославич прочел молитву Святому Духу и перекрестился. По слову князя отрок махнул несколько раз белой рубахой. Русские лучники быстро поднялись на кромку и, встав во весь рост, пустили в ворога поток стрел. Крики убитых и раненых были почти не слышны русичам у опушки. Видно было, что лучники успели еще раз пустить по стреле. Вражеская сторожа почти вся легла под этими стрелами, так и не успев оказать сопротивления или предупредить об опасности свою рать. Александр Ярославич велел трубить. Не успели пропеть рога, призывая русичей к бою, как вои, вонзая шпоры в конские бока, хлеща плетьми и разгоняя коней, вырвались из леса и понеслись к перешейку.

Тем временем пешие новгородцы и ладожане добежали до шнеков и стали сносить секирами головы и руки свейской сторожи у кораблей. Пешую емь с копьями смяли сразу. Тем, кто упорно сопротивлялся, подсекли ноги. Ни одна стрела не достала новгородцев. Когда же стали забираться по сходням, столкнулись со свейскими кормщиками и воями. С этими пришлось немного помучиться. А дальше пошли крушить секирами корабельную снасть и шпангоут.

Князь остановил коня у основания перешейка за оврагом. Там было повыше, чем в других местах, и можно был обозреть место развернувшейся сечи. Свей не ожидали нападения и побежали. Александр видел, как Збыслав Якунович, увлекший за собой новгородцев, обошел надолбы и крушил свеев, пытавшихся организовать отпор, на ошеем плече русского войска. Сам Збыслав уже обломал копье и бился секирой. Княжеский полк обошел надолбы одесную. Здесь вперед вырвался Яков-полочанин, легко игравший тяжелым мечом и ссекавший вражеские головы. Тем временем кто-то из молодшей дружины, успевший всесть на коня, верхи въехал в высокий шатер свейского князя и подсек его центральную опору. На глазах сражавшихся шатер и стяг, поднятый над ним, обрушились вниз. Крики радости и задора, исторгнутые русскими воями перекрыли крики отчаяния и ненависти свеев и мурман.

Горислав и Путята дрались недалеко от Якова-полочанина. Горислав видел, как опытные свейские вои отчаянно пытались оказать сопротивление. Но успех и неожиданность были на стороне русичей. Правда, некоторые свей успели заседлать коней и сесть в седло. Многие из них даже успели как-то вздеть доспехи. С этими русичам пришлось тяжелее. Видно было, что среди доспешных свеев находится и предводитель их войска. Первоначально и Судимир и Путята покололи копьями нескольких пеших ратников без доспехов. Но здесь, правее надолбов русичи столкнулись с ожесточенным сопротивлением. Горислав схватился с рослым свеем в чешуйчатом доспехе и куполообразном Шеломе с наносьем. Тот защищался треугольным щитом. Они ударили друг друга копьями, но удары пришлись в щиты. Со второго удара копья затрещали и надломились. Успев отбросить копье, бывший детский выхватил меч и скрестил его со свеем. Под Путятой тем временем закололи коня. Конь стал заваливаться, Путята не смог освободить стопы из стремян и спрыгнуть. Жеребец рухнул и придавил хозяину ошую ногу. Увидав краем глаза, что друг в беде, Горислав изо всех сил нанес тяжелый удар свею по голове и, видимо, ошеломил его. Оставив противника, он направил коня к Путяте, на которого уже напал пеший доспешный ратник с секирой. Путята, придавленный бьющимся в конвульсиях конем, неловко отбивался. Издав раздирающий душу крик, Горислав набросился на свея с секирой и отвлек его от лежавшего на земле Путяты. Свей дрался отчаянно, но после нескольких ударов меча в десное плечо бывший детский выбил из его рук оружие и ударом по шелому повалил наземь. Быстро оставив седло, Горислав помог другу вытащить ногу из-под павшего жеребца. И в этот момент свеи ответили дружным ударом. Несколько русичей пали от их тяжелых копий. Во главе доспешных свейских воев был предводитель их рати. Спешенные Горислав и Путята укрывшись, круглыми щитами и отбиваясь один копьем, другой мечом стали подаваться назад.

Князь Александ видел, как Збыслав с новгородцами уже погнали свеев по склону холма к реке. Но одесную в рядах его полка произошло замешательство, и князь ринулся туда со своим ближним окружением. Через пять минут он уже был в гуще сечи. Каким-то внутренним чувством угадал, кто среди вражеских воинов предводитель их рати. Перед ним саженях в десяти был могучий верховой воин в кольчуге, поверх которой был надет чешуйчатый доспех без рукавов. Тяжелое копье и щит были в его руках. На мгновение князь остановился, казалось, оценивая противника. Именно тогда перед очами Алексанра Ярославича из дымки иного мира явился златокудрый воин с глазами, сиявшими мужеством и огнем. Заглянув в очи Александра он указал перстом на предводителя свеев. Более Александр не колебался. Зажав тяжелое копье между боком и предплечьем, он ударил коня шпорами и пустил его на того, кто был указан ему. Свей тоже заметил русского князя и направил коня ему навстречу. И минуты не прошло, как оба, издав громогласный боевой клич, ударили друг друга копьями на всем скаку. Щит Александра был расколот ударом сверху до основания. Однако многолетняя выучка помогла ошеломленному князю удержаться в седле. Свей же, выронив обломившееся копье и сраженный русским рожном в десное ланито, стал заваливаться на оший бок. Кровь залила ему доспехи. Верные слуги и вои успели окружить своего предводителя и уберечь от русских мечей и копий. Следом они пустили коней по спуску к реке, дабы укрыться со своим господином на корабле.

Новый боевой клич восторга и близкой победы прокатился по рядам русских воев. Русичи вновь перешли в соступ. С яростью бросились на врага Горислав и Путята. Но в этот момент мало кто заметил, что Ратмир, защищавший князя с десной руки, потерял коня. Верные отроки окружили ошеломленного князя, но тот, быстро приходя в себя, выхватил меч и указал им на врага. Ратмир успел соскочить с падавшего коня, но потерял щит. Увидав, что князь указал острием меча на ворога, он ринулся вперед, но оказался один в гуще пеших вражеских воев, вооруженных секирами и копьями. Первого, что был с копьем и щитом, он обезоружил ударом меча, а другим ударом в незащищенный щитом бок свалил на землю. Второй пал от клинка меченоши с третьего удара в голову. Но далее Ратмир почувствовал, что ранен копьем в разрез кольчуги в ошее бедро. Он не увидел, кто просек его ноговицу, и нанес удар наотмашь. Но тут же получил тяжелый удар секиры в десный бок. Пешие вои врага обступили его и наносили удары со всех сторон. Ратмир, обхватив рукоять меча обеими дланями, истекая кровью, отбивался, как мог, вращал мечом над головой и обрушивал его на врагов. Посмотрев под ноги, чтобы не споткнуться, он увидел, что подол его белой поддоспешной рубахи стал заплывать алыми кровоподтеками. Последнее, что запомнилось или привиделось ему, это то, как он дерется с рыжим тиуновым сыновцом под холмом у Перынского скита. С верхов же холма золоченый крест над храмом сияет ему своим неугасимым светом закатного солнца.

Горислав и Путята видели, что князь Александр сразил вражеского предводителя ударом копья. Как и многие другие русичи они было ринулись вперед. Но тут Горислав остановил Путяту и указал ему, что недалеко одесную их княжий меченоша дерется один против пятерых свеев и еми. Не раздумывая, друзья бросились на подмогу. Однако дорогу им перекрыли два пеших ратника с секирами. Пока русичи разделались с ними, Ратмир уже пал, истекая кровью. Свеи тем временем отхлынули и стали отходить вниз по спуску к реке. Русские конные вои преследовали отступавших, не давая им опомниться и сплотиться для отпора. Горислав подбежав к Ратмиру, позвал его, но тот лишь глухо застонал. Он наклонил ухо к устам меченоши. Булькающее, тяжелое дыхание воина, подсказало Гориславу, что дело плохо. Оставив обессилевшего Путяту постеречь Ратмира, Горислав бросился искать коня, чтобы доскакать до князя Александра и сообщить ему о его меченоше и друге.

Уже наступал завершающий этап Невской битвы. Как раз тогда Гаврило Олексич увидел, как в окружении слуг и нескольких воев, с трудом поддерживаемый ими, поднимался по сходням на борт своего шнека предводитель свейской рати. Не сходя с коня, Гаврило ринулся верхи на сходни и свалил мечом одного из свейских воев. Тот с шумом упал в воду, подняв брызги и издав предсмертный вопль. Однако через несколько секунд свей выставили копья и, ранив коня храброго русича, сбросили его вместе с конем в воду. К тому времени новгородские плотники и ладожане прорубили борта трем свейским кораблям и посекли снасти еще на двух. Все свейские вои и кормщики были перебиты там. Озверело отбиваясь от пеших русичей, свей, мурмане и емь потоком валили с холма к своим шнекам, заполняли их, брались за весла и ставили паруса. Здесь у шнеков и у воды ожесточение и сопротивление свеев выросло. Пришельцы отчаянно отбивались, сталкивая русичей копьями и шестами с бортов кораблей, сбрасывая в воду или поспешно втаскивая сходни. Даже потоки стрел не помешали им отчалить от берега. Борта, мачты и весла кораблей усеяли сотни русских стрел. В ответ на русские стрелы со шнеков полетели свейские. Понеся потери, русичи укрылись щитами и немного отступили вверх по подъему холма. Преследовать ворога, уходившего к Варяжскому морю, без насадов и ушкуев, оставленных верстах в семи выше по реке, уже не было смысла.

А на верху холма рядом с шатрами, брошенными врагом, над умирающим Ратмиром, встав на колени, склонился князь Александр. Он снял с его головы островерхий шелом и подшеломник, отер дланью десницы струйку крови, бежавшую из его уст. Легко тряся голову друга, просил отозваться и беспрестанно целовал его мокрое и холодеющее чело. Неутешные слезы текли из глаз князя. Все не веря в то, что случилось, Александр звал, умолял Ратмира очнуться. Звал, словно стараясь пробудить его от крепкого, хмельного сна или забытья. Но тот лишь на одно мгновение открыл потухающие очи и, уходя, прошептал господину и другу:

– Прости мя…

Александр зарыдал, не стесняясь собравшихся и окруживших его воев. Он рыдал второй раз в жизни, как после смерти брата, потеряв любимого друга. Кричал от душевной боли, размазывая его кровь, смешанную со своими слезами по челу. Звал, потому что знал, вместе с Ратмиром порвалась та самая последняя ниточка, связывавшая его с первой любовью. Стонал, потому что чувствовал, вместе с Ратмиром невозвратно уходила его юность.