Текст книги "Ордынская броня Александра Невского"

Автор книги: Дмитрий Абрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 45 страниц)

Он не помнил первых ударов, обрушенных на него, не помнил своих ударов. Все как бы происходило без него, само собой. Многолетняя выучка ратному делу давала знать себя. Помнил он только, как в очередной раз увернулся от разящего удара рыжего детины, который свирепо вращал глазами и рычал, помнил, как развернулся лицом к храму, стоявшему недалеко на холме, увидел крест и попросил у Заступницы небесной ручательства и помощи. Схватке, казалось, не будет конца. Она кружила противников в смертельном танце уже более десяти минут. Свежие раны сочились у обоих кровью сквозь верхнюю одежду. У Ратмира было посечено ошее предплечье. Он почти не чувствовал боли, но зная, что ранен в десное бедро и медленно терял силы, хотя ему так надо было двигаться резвее противника, потому что тот напирал. Но уже и рыжий дышал, храпел, как загнанный конь. Он был более неповоротлив, хотя удары, обрушиваемые им на Ратмира, были еще тяжелы и страшны. Под скепанье харалужной стали Ратмир слышал одобрительные возгласы Судимира и своих сторонников, слышал, как кричали и порой вопили его противники, видел, как рыжий бросает на него свирепые, ненавистные взгляды и пытался сохранить самообладание. И как раз тогда, когда это удалось ему в очередной раз, он ясно увидел, что успел поразить рыжего в десный бок меж ребер, ибо там все алело от крови. Изловчившись из последних сил, Ратмир еще раз уязвил противника в то же место, и тот, застонав и матерно выругавшись, пал на оба колена. В пылу схватки княжий меченоша обрушил на рыжего удар от десного плеча к груди. Тот рухнул на оший бок, даже не вскрикнув. Кровь из раны заливала траву. Несколько мгновений все стояли в полной тишине. Ратмир опустил меч и припал на десное колено. Кровь медленно уходила из него, силы таяли, голова кружилась и все плыло вокруг. Последнее, что он помнил о той схватке, это то, как Судимир и какой-то знакомый княжеский гридь, раздирая белую льняную рубаху, перетягивают ему раны, вливают в рот горячащее хмельное и пытаются усадить его в седло…

Глава II. У северо-западного рубежа Руси

Дождливым августовским вечером 1233 г. большой отряд, собранный из орденских братьев-рыцарей, кнехтов, эстов из Оденпе (Медвежьей Головы) и нескольких сот конных воинов из дружин беглых новгородских бояр скрытно подходил к псковскому граду Тесову, стоявшему на рубеже с орденскми владениями. Немецкое войско вели псковские проводники из среды сторонников князя Ярослава Владимировича, принявшего княжение в Оденпе из рук рижского епископа. Конница и пешцы собрались в низине, а затем перешли небольшую порубежную речку вброд, и сразу же направились по склону большого яруга в глубь псковской земли. Густой кустарник и перелески скрывали немецкую рать от глаз русской сторожи, стоявшей выше по течению реки верстах в двух, у дороги, что вела на запад – в Чудскую землю. Склон оврага, где проходили войска, размяк от дождей. Рыхлая земля, на которой росли бурьян и редкая трава, отваливалась под ногами людей и копытами лошадей. Те и другие соскальзывали вниз, верховые спешивались, ругались сквозь зубы, дергали и тянули лошадей за поводья, оправляли доспехи и оружие. Всадники зажимали храпы коням, чтобы не ржали. Вереницы пеших воинов и верховых упрямо и споро двигались на восток. Не прошло и часа, как немецкая рать вышла на дорогу севернее Тесова, зайдя, таким образом, в Тесовский тысяцкий боярин Кирилла Синкинич еще несколько дней назад был извещен о том, что в Медвежьей Голове собирается немецкая рать. Но куда и когда хотели идти немцы, он не знал. День назад, на всякий случай, он выслал небольшой конный отряд, который нес дозор вдоль рубежа верстах в трех от града. Но от сторожи не было никаких известий. На душе у воеводы было неспокойно, и он вышел во двор, чтобы велеть седлать коней. Моросил мелкий холодный дождь, быстро смеркалось, так как небо было сплошь затянуто серой облачной пеленой. Еще сходя по ступеням крыльца, он услышал крики воев, что-то оравших со смотровой вышки воротной вежи, увидел наскоро вооруженных кметей, сбегавшихся к массивным дубовым воротам града. Догадываясь о том, что происходит, он громким голосом велел одному из дворовых, сопровождавших его, стремглав бежать к звоннице и ударить в сполох. Сам же почти побежал к воротам града, обнажая длинный боевой меч. Он был в одной легкой кольчуге и без шелома, но вздевать доспехи было уже некогда. Бездоспешными были и его слуги.

Русские кмети не успели ни снять перекидного моста через ров, ни закрыть тяжелых дубовых воротных створ. Когда Кирилла Синкинич добежал до воротной вежи, там уже кипела яростная схватка между конными орденскими немцами и его пешими кметями и гридями. Прикрытые наполовину створы ворот лишь временно сдерживали яростный напор немцев. Многие русские вои уже обломали или потеряли копья и дрались секирами и мечами. Синкинич выбрал позицию, уперся ногами в землю, взмахнул мечом и нанес удар в десный, незакрытый щитом бок, одному из верховых. Тот согнулся пополам и припал к шее жеребца. Крутя головой, боярин наметил себе еще одну цель и увернулся от удара тяжелого копья. Двое его паробков, дравшихся рядом с ним секирами, тоже смогли повалить на землю рыцаря, подсекая ноги его коню. Тем временем немцы полностью распахнула тяжелые ворота и рыцарская конница стала занимать град. Боярин получил тяжелый удар палицей в спину и, теряя сознание, упал лицом вниз. Его слуги были побиты копьями. Защитников города и тех, кто оказывал сопротивление, кололи и секли повсеместно без пощады. Со звонницы донеслись надрывные запоздалые удары сполошного била. Вслед за конной немецкой ратью в град вступала пехота – кнехты и эсты с копьями и луками. Эти добивали всех, кто хоть как-то защищался. Предградье озарили первые всплески пожара, так как немцы захватили его и стали жечь дома, где оказывалось сопротивление.

Тем временем конные немецкие рыцари и предавшиеся им новгородские дружины добивали тесовскую комонную сторожу на берегах порубежной речки. В граде же схватка заканчивалась. Только несколько десятков русских воев, запершихся на верхах воротной вежи, еще сеяли своими стрелами смерть среди немцев и эстов. Они бились так менее часа, пока не окончились стрелы и пока кнехты не вышибли тараном мощные двери, закрывавшие проход со стен в надвратные верха башни. Но и там, уже при свете факелов, им пришлось столкнуться с яростным сопротивлением русичей, пустивших в дело секиры, мечи и кистени, Некоторые рыцари и кнехты предлагали зажечь всю вежу. Но предводители рати запретили это делать, ибо град Тесов был крепок и хорошо устроен для обороны. Лишь когда немецкие вои и эсты подсекли опорные балки верхнего яруса вежи, обрушив вниз перекрытие, сопротивление прекратилось.

* * *

Известие о том, что немцы и чудь взяли изгоном порубежный русский град Тесов, дошла до ближайшего псковского града Изборска уже на следующий день. Говорили, что в полон попал тысяцкий Кирилла Синкинич, уведенный немцами в Медвежью Голову, с ужасом рассказывали, что пощады не было никому в граде, а в предградье пощадили женок и малых детей, да и то не всех. Звонили в била и колокола в Изборском граде и в предградье. Народ собирался на вече у воротной вежи града, который венчал высоченный холм. Вече решило быстро собирать полк, дабы встретить немцев и чудь у стен и защитить предградье, да сразу послать с вестью во Псков и просить подмоги. Малых детей и жен также отправляли во Псков, или прятали в окрестных лесах. Туда же сгоняли скот и свозили ценный скарб. Следом изборские мужи, собравшись на совет, решили устроить за городом засаду, построив засеки. Сборы были коротки, промедление было смерти подобно. Уже через день изборский полк был собран, засеки построены, углублялся ров с напольной стороны града, стены и воротную вежу готовились к обороне. На верха стен поднимались камни, бревна, котлы.

Немцы не заставили изборцев долго ждать себя, и уже на третий день после прихода известия о взятии Тесова их усилившаяся рать, числом до двух тысяч воинов, встала в двух верстах от Труворова городища (древнее название изборской горы). Эту рать, собранную из орденских немцев, эстов, дружин опальных новгородских бояр, возглавлял бывший русский князь Ярослав Владимирович. Изборская сторожа донесла, что под его рукой было более пятисот конных воинов и около полутора тысячи кнехтов и лучников. В состав Ярославова войска вошли ударные силы новгородских боярских дружин, ушедшие в свое время из Новгорода к черниговскому князю. Ядро их составляли вои уже покойного Внезда Воловика, его сродников Михаля и Даньслава. Здесь были собраны люди бывшего новгородского тысяцкого Бориса Негочевича, Михаила Борисовича и Иванка Борисовича – младших братьев Симеона Борисовича, убитого во время новгородской смуты 1230 г. Под эти знамена встали их сыновья, дядья, двоюродные братья с сыновцами, многие их сродники, отроки, паробки, дворяне. Словом, как выразился летописец тех лет, под Изборск пришла вся «Борисова чадь».

Был солнечный, но не жаркий августовский день. Дул свежий северный ветерок с берегов Чудского озера. По небу быстро плыли белые легкие облака. Лето явно клонилось к закату. Враг показался в долине, раскинувшейся севернее града. Его рать хорошо была видна с городищенской горы и заборолов стены. Вереницы конных и пеших воев спускались по изрезанным откосам долины, подходили к берегам Мальского озера и строились в полки.

Изборцы смогли собрать и выставить против Ярослава до полутора тысячи воинов. В их полку было более шестисот комонных, но зато почти вдвое меньше пешцев, чем в немецкой рати. Тем временем изборский полк уже оставил предградье и продвинулся вдоль берега Городищенского озера к самому мысу градской горы. Там в низине протекал ручей, бравший начало на дне глубокого оврага, закрывавшего град с северо-западной стороны. Здесь же на десном берегу ручья и встал изборский полк. Севернее и правее полка в низких, заболоченных берегах текла речка Смолка. Немцы, чудь и новгородцы построились двумя полками. Тот, что встал одесную изборцев, на берегу Смолки, состоял весь из конных воинов. Напротив же их, за ручьем, на расстоянии двух полетов стрелы подтянулись и выстроились кнехты и лучники.

Вскоре вражеская конница перешла Смолку и придвинулась ближе к русичам. Кнехты и лучники пошли вперед. Расстояние между войсками быстро сокращалось. Изборские стрелки поторопились готовить луки и стрелы. Когда немцы и чудь подошли на расстояние выстрела, защитники града пустили свои стрелы. Это не остановило наступавших, хотя они понесли значительные потери. Ответный удар немцев оказался более значимым. Около ста человек изборцев пали убитыми и ранеными стрелами. Тем временем доспешная немецкая и новгородская конница набирала ход, угрожая обрушить свой удар на десное плечо защитников града. Конница изборского полка стала готовиться к соступу. Вершники брали копья на перевес, вздевали щиты на ошую руку. Новый поток стрел со стороны немцев оказался слабее, чем первый, так как расстояние между противниками сокращалось, и немецкие кнехты и эсты брались за копья, мечи и секиры, готовясь к рукопашной схватке. Напряжение нарастало. В этот момент наступавшая вдоль топкого берега Смолки конница врага стала резко сбавлять ход. Кони словно закрутились на месте, всадники стали падать на землю или спешиваться. Увидев это, тысяцкий изборского полка велел быстро отводить пеших воев назад вдоль берега озера к воротам. А сам повел конную часть полка в соступ с конницей врага. Пехота русичей стала быстро отступать вверх по склону горы, а конница двинулась в долину к берегам реки. Не доскакав пятидесяти саженей до рыцарей и новгородцев, изборские лучники пустили стрелы по увязшей на топких берегах реки коннице врага. Проклятия, стоны и крики разнеслись над низиной. Прежде чем тяжелая конница немцев смогла миновать болото, изборцы вторично накрыли ее стрелами. Наступательный порыв нападавших иссяк. Рыцари и новгородцы, с трудом преодолев болотистую низину и набирая ход, устремились на защитников града. Не раздумывая, изборский тысяцкий велел поворачивать коней и уходить вслед за пехотой. Но уже на подходе к самой крутой части склона горы изборская конница столкнулась с кнехтами и чудью. Здесь уже пришлось туго защитникам города. С трудом изборцы пробились сквозь пешцев, наседавших на нее с копьями и секирами. Почти по пятам шла вслед и тяжелая конница врага.

Тем временем часть изборских пешцев отступила к воротам града, другая стала отходить вдоль дороги, ведущей к городу с юга. Там близ дороги у рощи были устроены засеки. В этом же направлении отступала и изборская конница. Преследуя оборонявшихся, разделилась на части и рать нападавших. Их конница под руководством князя Ярослава и орденского рыцаря Даниила из Вендена, а с ними часть пехоты стали преследовать отступавших. Бой в долине убедил Ярослава и орденских немцев в слабости изборцев. Их отступление от града выглядело совершенно естественным. Многие немецкие рыцари и кнехты, жадные до наживы и насилия, уже пустили своих коней в опустевшее предградье и на Словенское поле. Но там из-за рубленых изб и клетей в них полетели стрелы. Другая часть кнехтов и эстов завязала ожесточенный бой у воротной вежи, валов и рва. И если князю Ярославу казалось, что победа уже близка, то тем, кто дрался у стен Изборска, было далеко еще до победы. Как только они приблизились ко рву, то с вала и со стен на них обрушился дождь стрел. Прорвавшись с секирами и мечами по узкой земляной перемычке к выносной воротной веже, стоявшей почти у самого рва, кнехты и эсты стали вышибать тараном ворота. И тут на головы кнехтов и чуди обрушились камни и бревна. Десятки нападавших были убиты или изувечены на месте. Остальные отхлынули. Немецкие лучники пустили стрелы с огнем, пытаясь зажечь вежу. Но защитники с шестами в руках, рискуя жизнью под стрелами врага, сбивали с бревенчатой стены огненные снаряды. В этот момент на стенах и валах града увидели, что тяжелая конница врага попала в засаду, напоровшись на засеки. Ворота вежи отворились, и пеший отряд русичей ринулся на врага в рукопашную, чтобы поддержать тех, кто дрался у засек. Вой, крики, предсмертные стенания огласили предградье, Словенское поле и окрестности Изборска. Общая схватка длилась где-то около часа. Кнехты и чудь в очередном соступе смогли смять меньших числом изборцев, дравшихся у рва, вала и ворот и на их плечах ворваться в град. Но конница и кнехты врага, попавшие в засаду, понесли сильнейший урон. У засек, в предградье и у валов града легло в тот день около тысячи нападавших. Князь Ярослав и его окружение попали в плен к изборцам. Предводитель орденских немцев Даниил Венденский был убит в жестокой схватке у засек. С ним пало до двухсот немецких воинов. Разгромленные в очередной раз новгородские боярские дружины во главе с Борисовичами, отряды эстов и орденских немцев заперлись в захваченном Изборске.

* * *

Князь Александр возвращался в окружении своих людей из Новгорода на Городище. Был теплый августовский день. Они проезжали по пыльной дороге мимо Спас-Нередицкого монастыря, возвышавшегося на горке. Там после долгой монашеской службы и причастия торжественно звонили, ударяя в било. Зелень окрестных рощ словно уже опалило пожаром увядания и желтизны. Чувствовалось неумолимое и какое-то щемящее приближение осени. Недавно еще служили на Преображение Господне, а сейчас дело шло к Успению. Тревожные вести из Тесова, Изборска и Пскова уже третий день волновали новгородцев. В эту субботу князь Александр стоял литургию в Софийском соборе, но Елены и ее матери там не было. Видимо, правдой было то, что при нападении на Изборск, вместе с князем Ярославом-Переветником [122]122
  Переветник – переметнувшийся, предатель.


[Закрыть], взятым в полон изборцами, были и Борисовичи со своими людьми. Изборские мужи уже приехали в Новгород и дожидались скорого приезда князя Ярослава Всеволодовича. Батюшка с полками был уже на подходе.

Однако мысли о Елене вновь отвлекли Александра. За последний месяц они часто и не только по субботам встречались на церковных службах в соборном храме Святой Софии, раскланивались и обменивались взглядами, а то и несколькими словами. И от этого желание видеть ее лишь возрастало. Слава Богу, уже почти оправился от ран и встал на ноги Ратмир. Послал Господь доброго воина и верного друга, готового жизнь отдать за него – князя Александра. Вспомнилось все, что произошло еще в июне на волчьей охоте. По слухам, люди тиуна Якима увезли тогда сраженного Ратмиром рыжеволосого тиуного сыновца куда-то за Липну. Был ли тот жив или был повержен насмерть, оставалось неизвестно. Во всяком случае, слухи быстро улеглись, а Александр и не расспрашивал о судьбе обидчика его покойного брата никого. Мысли князя вновь возвратились к желанному образу. Перед его внутренним взором воскресли тонкие и благородные черты ее лица, озаренного огоньком зажженной в храме свечи, и сердце его тонко и болезненно защемило. Он прочитал про себя просительную молитву, обратившись к Богу с просьбой увидеть ее. Затем подумал, как надо все оговорить с Ратмиром.

* * *

На следующий день вечером молодой князь и его верный меченоша уже скакали к перевозу через Волхов, что напротив Юрьева монастыря. Ратмир, побывав у тетки на владычном подворье еще вчера, тайно передал Елене, что князь Александр хочет видеть ее. Та, сказала матушке, что желает поехать в Юрьев монастырь к могиле покойного отца и помолиться о его упокоении, прекращении вражды и умягчении злых сердец.

Тетка была рада видеть сыновца живым и здоровым. Слух о том, что он был ранен, отстаивая какое-то княжеское дело, был ей по сердцу. Сама она происходила из рода, где доброжелательно относились к новгородским князьям. Но в замужестве за Симеоном Борисовичем, да и во вдовстве считала правым делом держать сторону покойного мужа и его родни. Сердце ее томилось и замирало, когда она вспоминала о сыновьях Павле и Константине, ушедших уже более двух лет назад вместе с дядьями Михаилом и Иваном Борисовичами сначала к черниговским князьям, а потом к немцам в Медвежью Голову, Только она с дочерьми и несколькими верными слугами оставалась здесь, в Новгороде, и была вынуждена сносить обиды, терпеть лишения, как-то вести хозяйство в пригородных сельцах и весях да молиться у гроба убиенного мужа. Время пришло неспокойное и недоброе для всего рода Борисовичей, прославившихся теперь не только враждой с князем Ярославом, но и своим участием в захвате с орденскими немцами и чудью псковских пригородов – Тесова и Изборска. Оттуда в Новгород уже явились псковские мужи, видевшие Борисову чадь, их дворян и паробков в сече под Изборском. Да и плененный изборцами князь Ярослав не скрывал того, что в его полку были Борисовичи со своими воями. Все это расценивалось новгородцами как измена Великому Новгороду. Елена и ее матушка сами успели заметить, как холодно, а порой злобно их бывшие соседи и знакомые по Словенскому концу стали воспринимать их появление на улице вне подворья или в соборе Святой Софии во время богослужения. Только заступничество владыки Спиридона сдерживало страсти и грубые высказывания в их адрес.

Матушка Елены сначала и говорить боялась о просьбе дочери навестить могилу отца в Юрьевом монастыре. Но потом поразмыслила и дала согласие. Держать дочь на владычном подворье, под запретом, среди враждебно настроенных к ним людей, словно в осаде, ей не хотелось. Тем более ее племянник Ратмир доверенный человек из княжеского двора, обещал дочери достойное сопровождение и охрану. На том и сговорились. Елена собралась быстро. Ратмир проводил ее c дворовой девушкой в монастырь, и та устроилась там для жилья на несколько дней.

Все это меченоша рассказал князю Александру, когда они подъехали к перевозу и уже в темноте ожидали там баркас. Лошадей отправили с одним из отроков обратно на Городище, велев ему ожидать их вновь у перевоза с лошадьми как станет – светать. Через час они уже были на ошеем берегу Волхова, и, стараясь быть незамеченными, пешими приблизились к стенам обители. Там Ратмир отвел князя Александра в одну из неказистых избенок, что стояла близ монастыря на краю небольшой слободки, просил его подождать, а сам ушел. Дверь мягко и с легким скрипом закрылась за Ратмиром. Половина скрипнула под ногой Александра. В небольшой давно нетопленой избе было прохладно, пахло какими-то травами и сажей. Александр зажег свечу, взятую с собой в дорогу, и осмотрелся. Бревенчатые стены с развешенными пучками трав и корешков, чисто выметенный веником из стеблей полыни пол, выскобленный стол встречали его. В десном углу от огонька зажженной свечи тускло засияли образа. Князь подошел ближе и перекрестился. Перед ним были иконы Богородицы Одигитрии и Преображения Господня. Оборотившись и освещая свечой пространство вокруг себя, он увидел печь, занимавшую почти треть избы, лавки, расставленные у стола и вдоль стен, полки с глиняными крынками и горшками, деревянное ведро с водой и все то, что составляло мирный, трудовой быт небогатого посадского мастерового. Где-то в бревенчатой кладке избы или у печи тонко пел сверчок. Обстановка, запахи и звуки успокаивали Александра. Он поставил свечу на стол и закрепил ее в небольшой глиняной чаше. В груди гулко и властно билось молодое, волновавшееся сердце, удары которого князь, казалось, слышал. Всей своей душой он ждал ее, хотел увидеться и в то же время не верил сам себе. Не верил в то, что он может оказаться с ней наедине здесь – в этом убогонькой избе на окраине монастырской слободки в нескольких верстах от Новгорода Великого.

Так, в полной тишине, князь прождал около четверти часа. Наконец дверь тихонько скрипнула. И в горницу, словно тень, тихо вошла она. Александр сразу узнал ее, хотя голова, плечи и руки ее были скрыты большим платком. Только тонкий профиль лика увидел князь в свете свечи, когда она повернулась к образам. После крестного знамения Елена поклонилась ему, сохраняя молчание. Князь с замиранием сердца ответствовал тем же, а затем шагнул к ней. Вновь скрипнула дверь и половица под ногой вошедшего, и Александр увидел Ратмира. Александр заметил, что тот улыбнулся одними губами и поклонился ему. Дланью десной руки князь подозвал к себе меченошу. Шепотом они быстро обговорили все и решили что, Ратмир оставит князя часа на три с Еленой наедине. Более было нельзя, поскольку в монастыре могли хватиться ее и начать искать. Правда, Ратмир предупредил дворовую девушку своей сестры, чтобы в случае какого-то сполоха та оповестила его. С этим меченоша оставил князя Александра и Елену.

Наступила тишина. В избе по-прежнему тонко пел сверчок. Сердце Александра застучало с удвоенной силой. Он тихо подошел к Елене, нежно охватил рукой ее плечи и усадил на лавку. Она не сопротивлялась. Стал спрашивать, о чем она печалится, и с трепетом взял ее десную длань в свои длани. Нежно сжимая ее теплые персты и запястье, Александр чувствовал, как бьется ее пульс– Она не отнимала руки и ответствовала, что печалится из-за беды, произошедшей в Тесове и Изборске, и тревожится о своих братьях, ушедших с дядьями в Чудскую землю к немцам. Помолчав немного, добавила, что сегодня часа два молилась у гроба покойного батюшки. Молилась и мыслила, что тот рано оставил этот мир и осиротил их, что теперь нет у них заступника, что отныне в Новгороде смотрят на них с враждой и ненавистью. Может быть, придется им с матушкой и сестрами оставить родной город и бежать куда глаза глядят. В голосе возлюбленной князь почувствовал слезы и еще крепче обхватил ее плечи рукой. Дланью своей почувствовал ее тонкое и трепетное тело. В этот момент в нем вдруг проснулся муж, и он отчетливо осознал, что отныне она в его власти и что желание владеть ею никогда не оставит его. Легко смахнув с ее головы платок и приблизив свои уста к ушку Елены, он стал шепотом успокаивать ее. Она тихонько плакала. Горячие слезы катились по щекам. Между тем губы его сами незаметно стали целовать ее маленькое душистое ухо. Он шептал ей, что не оставит ее и будет ей заступником, шептал, что любит ее и не отдаст никому. Услыхав это, она повернулась к нему лицом, и глаза их встретились. Через мгновение губы их слились в поцелуе и Вселенная словно прекратила свой ход.

Сладость долгого поцелуя разожгла Александра. Он сам не помнил, как скинул с ее плеч платок и почти разорвал рубаху на ней, обнажая небольшую, но упругую девичью грудь. Елена слабо сопротивлялась, и движенья ее дланей скорее напоминали ласковые поглаживания его ланит и волос, чем попытки защитить себя от его лобзаний. Он же в исступлении сосал ее грудь и, вдыхая, пил в упоении аромат ее девичьего тела. Как показалось им обоим, с первого поцелуя прошло всего несколько мгновений, на самом же деле прошло более часа времени. Когда же Александр, разжигаемый страстью, стал охватывать и ласкать ее чресла, поднимая край ее сарафана, и целуя ее обнаженные колени, что-то словно просветлело в голове у Елены. Она быстро стала приходить в себя и с испугом стала шептать ему:

– Несть, несть, княже! Пожди!

Эти слова охладили пыл юноши. Длани Елены легли ему на руки, не давая ласкать себя. Александр тряхнул головой, словно просыпаясь от какого-то чудесного и затяжного сна. Затем сел на лавке, распрямляя затекшую спину. Она поднялась, обняла его руками за плечи и шею, стала целовать его чело. Он же, успокаиваясь, прильнул десной ланитой к ее обнаженным персям, уже не целуя их. Руки Елены стали скользить по маковке его головы, и вискам, словно она ласкала и успокаивала расшалившееся дитя. Сердце в груди князя стало биться ровнее. Он обвил руками ее стан, поднял глаза, вглядываясь ей в лицо, и одними губами шепотом вопросил:

– Колико ждати?

Помедлив, она ответствовала:

– Не надолзе. Дондеже, яко приидет новая беда.

* * *

Князь Ярослав Всеволодович торжественно и грозно восседал на княжеском столе в большой палате рубленого терема, что на Ярославовом дворище в Новгороде. Его окружала большая свита из ближних бояр, людей княжеского двора и именитых новгородских мужей. Немного поодаль на столе восседал новгородский владыка Спиридон в окружении клира Святой Софии и ближних слуг. Молодой новгородский князь Александр стоял, как и все мужи, окружавшие отца, но был рядом и одесную его. Два его младших брата Андрей и Михаил стояли рядом с ним. Принимали изборское и псковское посольства. Александр часто посматривал на отца, хмурившего брови, и чувство уважения и страха перед ним охватывали молодого князя. Ярослав Всеволодович сильно и заметно постарел за этот год. Смерть старшего сына Феодора тяжелым бременем легла на плечи и слегка сгорбила князя. Русые волосы бороды уверенно и ярко тронула седина. Ясные и большие голубые глаза потускнели, и паутинка морщин легла возле уголков глаз. Разросшиеся темные брови сошлись у переносицы. Светлые волосы стали все заметнее оставлять чело, и высокий лоб князя венчали большие залысины. Длинные усы подковой легли возле уст, уголки которых горестно опустились вниз. Кончик длинного прямого носа слегка заострился и обвис. Александр заметил про себя, что с годами батюшка, верно, все более и более начинал походить на покойного деда Всеволода и его греческую родню.

Собравшимся предстояло обсудить то, без чего жизнь Новгорода Великого и его «младшего брата» Пскова теперь зашла в тупик. Псковские и изборские посылы стояли перед князем и новгородцами тесной кучей и обнажив головы. Страсти сдерживали и те, и другие. Присутствие владыки также способствовало этому. Разговор шел строгий и ответственный. Первым делом предстояло решить, что делать с полоненным князем Ярославом. Молодой русоволосый князь Ярослав Владимирович стоял среди изборских мужей, опустив голову вниз. Поверх его синего кафтана был надет большой наперстный латинский крест. Александр заметил, что отец и Владыка Спиридон внимательно разглядывали полоненного князя. И если на лице отца было выражение пренебрежения, то лик владыки выражал чувство негодования. Между тем Ярослав Всеволодович, разглядывая князя-переветника, вспоминал о том чудском походе, что был предпринят его старшим братом Юрием и им десять лет назад. Тогда он бок о бок дрался против орденских немцев вместе с псковским князем Владимиром – отцом полоненного Ярослава. Как же так случилось, что покойный Владимир отдал свою дочь за знатного немецкого князя, а сын его переметнулся на сторону немцев и стал служить им? Опытный переславский князь неплохо знал немцев и чудь, их обычаи, образ жизни, их веру. Было и в его жизни время, когда он очень близко смог выспросить о них все, что хотел и даже испытал сильные чувства к полонянке, происходившей из немецкого Заморья. Но все же изменить ходу событий, порядку вещей, установленных Богом, он не мог. Видимо не так все просто было у Владимира Псковского в свое время, если дети его приняли латинство. Да и многие псковские мужи, стремившиеся к полной самостоятельности и отделению от Великого Новгорода, поддерживали Ярослава-переветника. Выгодная торговля с заморскими купцами, общение с латынянами были им милее и дороже родства и связи со «старшим братом» – Новгородом. Все эти мысли с трудом укладывались в голове Ярослава Всеволодовича. Он еще раз взглянул на полоненного князя, не поднимавшего головы, и в его душе шевельнулось чувство жалости. Псковские и изборские мужи, предъявив Ярославу Всеволодовичу и владыке вину переветника, ждали решения. Архиепископ Спиридон молчал. Ярослав Всеволодович молча и вопросительно взглянул владыке в глаза. Тот, понимая вопрос князя, встал со своего стола и благословил переславского князя решать, а затем сел. Недолго думая, Ярослав Всеволодович объявил всем, что забирает полоненного к себе в Переславль-Залесский, а там его судьбу будет уже решать великий князь Владимирский Юрий Всеволодович. Собравшиеся в палате одобрительно загудели. Владыка степенно и медленно перекрестился, а переветника увели из княжеской палаты в поруб [123]123
  Поруб – тюрьма.


[Закрыть].

Следом посольство подняло вопрос о выкупе Кириллы Синкинича и других тесовских мужей, женок и детей, уведенных в полон в Медвежью Голову. Немцы просили за полонянников слишком много – пятнадцать тысяч новгородских гривен. В случае невыплаты грозили продать полон в неволю за море. Выплатить эти деньги можно было только сообща: силами Пскова, Новгорода и пожертвованиями из княжеской казны. Решено было разделить сумму на три равных части. Одну часть должен был платить Псков, другую – Новгород, третью обещал собрать и заплатить князь Ярослав Всеволодович, хорошо понимавший, что придется просить часть денег у старшего брата Юрия. Но тут уже скупиться и тянуть время не приходилось. Вопрос нужно было решать как можно скорее. Судьба же града Тесова, взятого немцами и чудью, оставалась нерешенной.