Текст книги "Ордынская броня Александра Невского"

Автор книги: Дмитрий Абрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 45 страниц)

* * *

Отсияло летнее солнышко, отморосили холодные осенние дожди. Князь Ярослав уезжал надолго в Переславль по делам и опять возвратился. Вот сковало землю морозом, и первый снег укрыл ее. В начале зимы в Новгород пришло псковское посольство с поклоном и просьбой ко князю Ярославу. Псковичи полностью признавали его власть над собой и просили к себе на княжение его сына Феодора. Просьба псковичей сильно испугала молодого князя, но он и вида не подал. Правда, один на один просил батюшку не отпускать его из любимого им Новгорода во Псков. Отец внял словам любимого и послушного сына. Во Псков решил посадить шурина князя Юрия Мстиславича– младшего брата своей жены Феодосии. На том и порешили. Князь Юрий со своим двором и псковским посольством двинулся принимать псковский стол, а новгородские беглые бояре решили искать заступничества в Чудской земле у немцев. Со своими семьями и дворами они оставляли Псков и направлялись в Медвежью Голову (Оденпе). Тревоги во Пскове и Новгороде временно улеглись.

Тревожной стала наступившая зима для Северо-Восточных русских земель. По замерзшим дорогам и первому снегу воинственная мордва стала совершать грабительские набеги на Нижегородскую и Муромскую волости. Конные отряды мордвы, обходя стороной крепкие грады, жгли деревни, села, храмы, монастыри, брали в полон русичей, мурому, мещеру, угоняли с собой скот и лошадей. Великий князь Юрий решил дать отпор мордве соединенными силами владимиро-суздальских и муромо-рязанских князей. Послал он и в Переславль-Залесский к брату Ярославу. Ярослав же решил отправить в поход против мордвы своего старшего сына Феодора. В Новгород послание Ярослава Всеволодовича пришло у же в начале декабря. Феодору было велено оставить новгородский стол на брата Александра и выступать в поход не мешкая. Здесь молодой князь уже ослушаться батюшку не мог. С Неле он простился очень быстро и уже по пути. Потом полдня догонял свой небольшой отряд, ушедший на Заборовье.

В Переславле сборы были тоже недолги. С Феодором уходило в поход двести переславских и двести дмитровских конных воев. Батюшка благословил его. Матушка обняла, поцеловала, поплакала и перекрестила. И князь Феодор двинулся во главе своего небольшого полка в дальний поход к восточным рубежам Руси. Много страшного и жестокого, того, что происходит на войне между людьми враждующих сторон, видел он там.

Владимиро-суздальские и муромо-рязанские полки, которые вел старший сын великого князя Всеволод Юрьевич, сурово карали мордву за разорительные набеги на русские земли. Горели мордовские городки, села и языческие капища, взятые изгоном русской конницей. Дымами десятков пожарищ была окутана мордовская земля. То там, то здесь вдоль дорог встречались посеченные и побитые стрелами мордовские мужи и ратники. Плакали от горя и разлуки мордовские женки и дети, угоняемые русичами в полон. Плакали от радости русские, муромские и мещерские полонянники, освобожденные русскими воями от рабства и возможной продажи где-нибудь на торгах у Русского или Греческого моря. Мордва не оставалась в долгу и мстила при любой возможности. Небольшие мордовские отряды делали засады на русские конные разъезды, сторожи и обозы в глубоких балках, оврагах и на лесных дорогах. Попавших в плен русичей сжигали на кострах, распинали на стволах священных дубов, вспарывали животы, засыпая туда хлеб, взятый в мордовских селениях. В отместку русские, входя в еще не разоренные селения, выбивали там все мужское население и стариков. Остальных угоняли в полон, предавая все огню. В конце концов, к исходу зимы мордва была усмирена. И мордовские князья запросили мира, откупаясь большой данью. Часть мордовского полона была отпущена на волю.

Еще в походе к русским князьям пришли известия, что татары встали у границ Волжской Булгарин и зазимовали у ее рубежей. Вести были тревожные. Пора было возвращаться восвояси.

Пришел 6741 год от Сотворения мира (1233 год от P. X.). Князь Феодор возвратился из похода в Новгород весной. Пышная шевелюра его светло-русых волос, усы и загустевшая бородка, руки и одежда пропахли конским потом и упряжью, дымом костров и пожаров. Лицо его обветрилось. Сам он похудел, но окреп более и стал казаться оттого еще выше. В первую же ночь он, взяв с собой в сопровождение Судимира, ускакал под Липну. Раненный во время похода Родослав остался лечиться в Переславле.

Неле ласково и с любовью встретила своего князя, но была почему-то грустна. Феодор излил на нее всю свою любовь и нежность и все те переживания, что накипели у него за время этого страшного карательного похода на мордву. Расстались они хорошо, и, казалось, все должно было вернуться на круги своя.

Но что-то все же переменилось. С некоторых пор, как Феодор возвратился на Городище, он все чаще замечал, что чувствует на себе чей-то тяжелый, ненавидящий взгляд. Молодой князь стал внимательно вглядываться в лица окружавших его людей. И как-то в глаза ему бросился рослый рыжий детина, часто бывавший в сопровождении тиуна Якима. Однажды Феодор совершенно явно поймал его зловещий, недобрый взгляд на себе, но грозно глянул в ответ, и рыжий спрятал глаза. Теперь князь понял, что это тот самый тиунов сыновец, когда-то пристававший к Неле и сватавший ее. Каким-то шестым чувством Феодор явно определил, что отныне этот рыжий– коварный враг, и что надо остерегаться его. При встрече тиунов сыновей услужливо кланялся и прятал зеленые с искрой глаза. Феодор не отвечал и всей кожей чувствовал его ненависть к себе.

С Неле встречались они нечасто, не более одного-двух раз в месяц. Но каждая их встреча была наполнена какой-то невыразимой, чудной таинственностью, теплом, светом и негой. Все было так, что они даже не решались признаться друг другу в своем счастье, словно боясь потерять его.

Однажды, уже в конце апреля, он встретился с ней все в той же баньке возле леса. Было уже далеко заполночь. Неле и Феодор вели тихую беседу, вспоминал их первые встречи. Вдруг где-то вдали заржал конь. Спустя несколько минут в дверь тихонько постучали. По голосу Феодор узнал Судимира и спросил, в чем дело. Гридь просил его выйти ненадолго по важному делу. Накинув кафтан, Феодор вышел на улицу и увидел встревоженное лицо Судимира, державшего длань на рукояти тяжелого меча. Взволнованно гридь рассказал молодому князю, что заметил какого-то человека, в отдалении крутившегося вокруг бани и выслеживавшего кого-то. Когда Судимир неожиданно окликнул его, тот побежал. Гридь пустился за ним, но тот прыгнул на коня, привязанного в отдалении, и ускакал по дороге на Липну. Судя по всему, на беглеце была кольчуга, так как бежал он небыстро, да наверняка на поясе был тяжелый меч или секира, хотя Судимир толком этого не разглядел. Явно, что тот был вооружен и замышлял недоброе дело. Теперь же Судимир просил у князя съездить в сторожу в сторону Липны и разведать в чем дело. Немного поразмыслив, Феодор отпустил гридя, предупредив его, чтобы тот был предельно осторожен. После этого он вернулся к Неле. Но прежняя мирная беседа уже не шла на ум и на сердце. Он был явно встревожен и встревожил ее. Словно предчувствуя какую-то беду, он оделся, вздев кольчугу под кафтан и привесив меч к поясу. Через полчаса раздался конский топот, и кто-то осадил коня у бани. Затем всадник с тяжестью сошел, словно вывалился из седла. Феодор, мгновенно обнажив меч, выскочил на улицу. Недалеко от бани, прямо перед ним, в сумерках наступавшего утра стоял Судимир с тусклым помертвелым лицом, откинувшись всем туловищем на седло. Весь кафтан его был заляпан какими-то темными пятнами. Десная рука была перетянута у предплечья белой тряпкой, выглядывавшей из-под короткого рукава кольчуги и, видимо, оторванной от края рубахи. Прямо из предплечья, пройдя его насквозь, торчала большая, оперенная стрела.

* * *

Князь Феодор временно прекратил свои поездки на Липну. Раненый Судимир отлеживался в гриднице да изредка уезжал лечиться к знахарке – какой-то колдунье, жившей где-то за Перынью. Наступил май. И вот неожиданно в конце мая в Новгород прибыл сам князь Ярослав Всеволодович с княгиней Феодосьей и младшими сыновьями. Молодые князья встречали батюшку и матушку еще на подъезде к Новгороду. При встрече все спешились и расцеловались. Матушка вышла из крытого возка и со слезами на глазах обнимала и целовала сыновей. Правда, когда отец целовал Феодора, то внимательно и серьезно посмотрел на него. Феодор заметил этот взгляд, но не смутился, хотя задумался о том, почему батюшкин взгляд был так строг и внимателен.

После трапезы с семьей и с боярами князь Ярослав отпустил всех по домам. Он остался один на один с тиуном Якимом. Феодор заметил это, и сердце его защемило тревожной болью. Прошло более двух часов после трапезы, Яким все не выходил от князя. Уже свечерело, когда Ярослав Всеволодович вызвал к себе князя Феодора. Батюшка сидел один за длинным убранным столом в большой палате княжеского терема. На столе стоял кувшин с красным фряжским вином и крынка с медовухой. На большом блюде лежали какие-то восточные сладости: куски сушеной дыни, урюк, шербет и что-то еще. Отец сидел, задумавшись, опершись головой на длани рук и смотрел на небольшой кубок, налитый красным вином. Еще два пустых кубка стояли рядом. В глазах отца светилась тоска. Ярослав посмотрел на вошедшего сына хмельными теплеющими глазами и предложил ему выпить, так как разговор им предстоял нелегкий. Холодея сердцем, Феодор не отказался и попросил меда. Отец налил ему полный кубок и предложил сесть рядом. Феодор сел. Они выпили, звонко сдвинув кубки. Потом выпили еще и долго молчали.

Наконец князь Ярослав начал разговор. Каждое его слово, как удар острого ножа, ранило молодого князя. Феодор чувствовал, что с каждым словом отца из него будто большими густеющими каплями выходит кровь. Хмель немного притуплял боль, но Феодор с трудом сдерживал себя, чтобы не сорваться с места и бежать из-за стола от этой боли, обиды и досады, куда глаза глядят. Но бежать было нельзя, ведь он уже чувствовал себя мужем и не мог оскорбить таким детским поступком своего твердого, жесткого, но любящего отца. Со слов Ярослава Феодор понял, что отец знает все о его отношениях с полонянкой от тиуна Якима. Конечно, батюшка не догадывался, да и не спрашивал, как давно все это началось. А Феодор лишь наливался багровым румянцем и молчал. Слова отца были жестки и крепки как камень, когда он сказал сыну, что тому пора жениться и взять в жены достойную избранницу. Сказано об этом было, как о деле давно решенном и безотлагательном. Следом Ярослав добавил, что невестой ему будет торопецкая княжна– дочь покойного князя Давыда, что многие князья-сродники уже оповещены. Затем отец воззрел на сына, пожелав услышать его ответ. Феодор сделал большой глоток из кубка, допив мед, встал на колени и, склонившись, поцеловал руку отцу. Довольный этим поступком, Ярослав благословил его голову крестным знамением сверху и сказал, что сын может идти.

Феодор вышел из палаты спокойно, но затем стремглав бросился в гридницу и поднял на ноги Судимира и еще четверых гридей, велев им надеть доспехи, взять оружие и заседлать коней. Через двадцать минут он в сопровождении пятерых всадников уже скакал по дороге на Липну.

К полуночи они достигли тиунова сельца под Липной, и Феодор, отправив гридей во главе с Судимиром к тиунову двору, сам не спеша поехал к их постоянному месту встречи – баньке у опушке леса. Каково же было его удивление, когда вместо баньки он увидел большое кострище с тлеющими головешками. Он развернул коня и поскакал к тиунову двору. Еще издали он услышал яростный лай собак. Подъехав ближе, он заметил, что гриди в нерешительности объезжают тиунов двор, ворота которого были заперты. Подозвав к себе Судимира, князь велел не мешкать, а немедля вызвать к нему Неле, и если уж пошло на то, так побить собак и любого, кто помешает ему встретиться с девушкой. Осмелевшие гриди во главе с Судимиром ворвались на подворье тиуна через маленькую калитку за амбаром. Тут же решительно перекололи собачью свору копьями и перебили стрелами. Дворня и носа не казала. Никто не вышел из домов и клетей на собачий лай и визг. Видимо, все хорошо знали, что происходит, и связываться с княжескими дружинниками никто не пожелал.

Через десять минут Неле уже вышла с тиунова двора в сопровождении гридей. Князь поцеловал ее испуганную и бледную и, подняв к себе в седло, тронул коня. Они достигли окраинного овина, стоявшего недалеко от сгоревшей баньки, зашли под крышу и остались вдвоем. Вои стерегли их снаружи. Феодор, понимая, что наступил решающий момент их отношений, стал рассказывать Неле о своем разговоре с отцом и о том, что тот хочет женить его. Из глаз девушки брызнули слезы. Феодор пытался успокоить ее, целовал в ланита, утирал слезы. И тут она впервые упрекнула его в неверности. Он просил у нее прощения, но она, продолжая рыдать, вновь упрекая его в том, что он не отказал батюшке в решении женить его. Утирая слезы, набегавшие ей на глаза, она напомнила ему о том, что он когда-то сотворил крестное знамение, обещая ей никогда не оставаться более с другой. Понимая, что Неле права, Феодор встал перед своей любимой на колени и просил у нее прощения. Казалось, она стала успокаиваться, но видимо чувства были сильнее ее. И тут, вдруг, словно решившись на что-то, она сказала ему, что все равно Бог, видимо, не сулил счастья им. С ним она будет так же несчастлива, как несчастна ее сестра Анхен с его отцом. Услышанное словно ударом молнии поразило молодого князя. Феодор с удивлением посмотрел на ее заплаканное, искаженное страданием, красивое лицо, заглянул ей в любимые, родные глаза и… оттолкнул от себя. Не раздумывая, он влетел в седло и поскакал обратной дорогой на Городище.

* * *

Уже второй день как Феодор был сильно пьян и, лежа одетый на своей постели, с тоской и слезами рассказывал брату Александру о том, что случилось с ним. Брат, как мог, помогал Феодору справиться с душевной мукой, оповещал о том, что творится на дворе. Феодор многое не воспринимал совсем. Но лишь одно известие встревожило его и вызвало интерес к жизни. Александр рассказал, что тиун Яким уехал в Новгород искать немецких купцов, чтобы вести с ними разговор о выкупе полоняников. Рассказ этот насторожил молодого князя, но он осушил новую чашу меда и забыл о сказанном. Вскоре Феодор заснул, а Александр, оставляя заснувшего брата, перекрестился На образа и вышел из горницы.

Прошло еще несколько дней. Наступал июнь. Феодор немного оправился, но продолжал пить хмельное, хотя и в меньших количествах. Все как будто понимали, что происходит с ним, и потому никто не смел упрекнуть его в бражничестве. Был солнечный июньский день. Феодор вместе с Александром вышел на высокое гульбища княжеского терема и воззрел окрест. Он увидел, как по дороге к тиунову подворью подъехало несколько крытых возков, остановившихся у его ворот. Все это вызвало интерес молодого князя, и он громко окрикнул одного из дворовых слуг, чтобы сбегал к Якимову двору и узнал, кто это приехал. Слуга быстро исполнил волю господина и через три минуты прибежал назад. С его слов, приезжие были немецкими купцами во главе с любекским торговым гостем Иоахимом Бором. Имя это показалось знакомым князю Феодору и он, вцепившись дланями в перильца крыльца, стал расспрашивать, зачем приехали купцы. Слуга пожал плечами, и Феодор махнул на него рукой. На какое-то время Александр отвлек брата от того, что творилось по соседству, разговором о соколиной охоте. Но Феодор, видимо, не выпускал мысли о приезжих. Всмотревшись, он вдруг увидел двух молодых женщин в голубых немецких покрывалах, вышедших из ворот. Одна из них обернулась и внимательно посмотрела на гульбище княжеского терема. Зоркий глаз лучника не подвел Феодора. Он узнал бы ее из тысячи других. Это была Неле. Она же, увидав его на гульбище терема, прощаясь с ним навсегда и утерев слезы, махнула ему рукой.

Феодор и сам не понял, как его уста силой всех его легких исторгли бешенный и отчаянный крик:

– Несть!..

Из глаз его брызнули слезы, дыхание перехватило, и он, вцепившись обеими дланями в перильца гульбища, стал биться головой о них. Так продолжалось всего несколько мгновений. Затем, словно обезумев, он выхватил меч из ножен и попытался броситься вниз по ступеням крыльца, истошно крича:

– Избью!

Но рядом был Александр. Преградив брату дорогу и глядя в его хмельные, несчастные и яростные очи, он схватил Феодора двумя дланями за руку, державшую меч и твердо, громко спросил:

– Убо ти хочеши, брате, погубите ея?

После этих слов Феодор выронил оружие и, рыдая, упал к брату в объятия.

Тем временем Неле вытерла слезы и вместе с Анхен села в крытый возок, уносивший ее навсегда от ее любимого князя на ее далекую, забытую ею и чужую родину. Феодор же продолжал рыдать, опершись на плечи младшего брата. А по ступенькам крыльца к ним со двора, утирая слезы, поднималась их мать княгиня Феодосья.

* * *

Прошло еще несколько дней. На Городище полным ходом шло приготовление к свадьбе. Закупались дорогие фряжские вина, мука, привозили меда, пригоняли скот, били и коптили птицу. Стали съезжаться первые гости. Сама же торопецкая княжна-невеста и большинство гостей еще были в дороге. Дворовые, слуги бегали и суетились с каждым днем все более. Князь Ярослав был занят делами в Новгороде, приглашал все новых гостей на свадьбу. Резвились, забавлялись младшие братья князя Феодора и Александра: Михаил, Андрей, Константин, Афанасий, Даниил. Печальна была только матушка да брат Александр. Сам же молодой князь вел себя так, будто все то, что происходило, его и не касалось. Все эти приготовления словно происходили сами по себе, никак не задевая его, не имея к нему никакого отношения. Он даже ни разу не поинтересовался, как зовут его невесту и какая она. Он был в каком то отрешенном от всего мира состоянии и не хотел понимать, что происходит с ним и вокруг него. Александр, хорошо знавший старшего брата, впервые видел его таким и пугался этого. Феодосья пыталась заговаривать со старшим сыном, гладила дланью его по голове, заглядывала ему в глаза, говорила трогательные, ласковые слова, какие может говорить только любящая мать. Феодор на какие-то мгновенья приходил в себя, смотрел на матушку широко открытыми глазами, в которых появлялись слезы, не отвечал на ее вопросы и молча уходил. Только с одним Судимиром он мог как-то общаться.

Однажды в полдень он нашел Судимира, спавшего в гриднице. Тот встал со своего ложа, поддерживая ошеей рукой раненую десную руку, подвязанную к шее, и как мог, поклонился князю. Гридь внимательно посмотрел на своего господина и справился о его здоровье. Феодор выглядел хорошо и отвечал, что все слава Богу. Отозвав Судимира в сторону, он шепотом попросил отвести его к знахарке, что лечила руку раненому гридю. Судимир долго отказывался, ссылаясь на то, что князь не совсем здоров для далекой поездки, но Феодор настойчиво просил и, в конце концов, уломал гридя. Сама настойчивость молодого господина, его ясные глаза и убедительность внушили Судимиру, что с князем все в порядке и что нужно исполнить его веление. Они быстро собрались, оседлали лошадей и, мало кем замеченные, выехали из городищенского крома по дороге на юг. Отъехав от Городища с версту, они свернули к Волхову и подъехали к месту, где перевозчики порой переправляли людей с лошадьми на плотах через реку напротив Юрьева монастыря. Ждать им пришлось недолго, и за плату они оказались через полчаса на левобережье Волхова. Миновав монастырь, они выехали на дорогу в сторону Перыни. Перед Перынью всадники свернули с большой дороги и углубились в лес. Так они скакали еще около часа, пока не доехали до небольшой деревушки, потерявшейся в лесной глухомани. Затем князь Феодор и Судимир нашли на окраине деревни небольшую курную избенку, покрытую от ветхости мхом, сошли с коней, привязали их к березам и вошли в избу.

Их встретила сгорбленная временем старуха в лохмотьях с умными, сверкавшими в полутьме глазами и, узнав Судимира, пригласила войти. Справясь о здоровье гридя, она перекрестилась на темные образа, находившиеся в красном углу, и спросила, зачем пожаловали молодцы. Гридь объяснил знахарке, что с ним приехал молодой боярин, которому нужно снадобье. Далее Судимир замолчал, а заговорил Феодор, попросив бабку дать ему снадобье, чтобы забыться от любви. Та взглянула на него внимательно и заворчала, что редко кому такое и нужно, ибо все-то просят приворотное зелье. Однако Феодор попросил еще раз и в подтверждение своих слов бросил кошель с серебром на старый скобленый стол. Старуха посмотрела на кошель, проворчала еще раз что-то непонятное и принялась рыться возле печи. Тем временем князь и гридь оглядели избу. Во всех углах, возле печи, вдоль стен были развешаны какие-то мешочки и тряпицы с непонятным содержимым. Висели пучки сушеных трав, кореньев, грибов, веники из трав и веточек каких-то деревьев и прочее такое, в чем понимают только знахари и колдуны. Множество каких-то крыночек и горшочков стояли на лавках вдоль стен и в углах. Не вскоре старуха откопала среди своих богатств махонькую крыночку, горлышко которой было залито воском. Подойдя к Феодору, она внимательно посмотрела на князя, протянула ему крыночку и велела налить лишь глоток в чашу с водой. Тут же князь попросил у нее воды, та подала ему небольшой ковш, и он, сорвав восковую печать, плеснул туда из крыночки и выпил из ковша все без остатка. Старуха еще раз внимательно посмотрела на него, перекрестилась и вздохнула. Затем, отвернувшись от князя, обратясь к Судимиру, заговорила с ним о его ране. И пяти минут не прошло, как у Феодора от пряного, пахучего настоя что-то закружилось в голове, руки и ноги ослабели, и он, как был, присел на лавку у бревенчатой стены и уснул.

Проснулся князь только к ночи. Судимир сидел напротив него и молча ждал его пробуждения. Старуха, как мышь, возилась возле печи. Горела лучина перед образами. В печи потрескивал и играл огонь, блики которого отражались на стене. Где-то мирно трещал сверчок. Раскрыв глаза, придя в себя, князь вспомнил, где он, что с ним и слабо улыбнулся.

Чувствовал он себя намного лучше. Сердце перестало щемить, и голова была ясной. Старуха подошла к нему, вновь внимательно посмотрела в глаза, держа в руках лучину. Затем прошамкала губами и обратясь к нему как к боярину, велела «не пити хмельного, дабы не быти худому». Тем временем Судимир взял со стола крыночку с зельем, запечатал ее воском и убрал в свою калиту. Князь и гридь собрались, поблагодарили колдунью, и вышли из избы. Месяц светил на небе. Было немного прохладно и они, отвязав застоявшихся коней, сели в седла и поскакали обратной дорогой. Всю дорогу до Юрьева монастыря князь чувствовал себя неплохо. Но затем сильные сердечные боли и боли в голове стали вновь мучить его. С трудом Судимир перевез его на плоту через Волхов, с еще большим трудом всадил на коня, и, придерживая всю дорогу, доскакал с ним до Городища. Было уже за полночь. На Городище князя уже искали, но, увидев, подумали, что опять хмелен, и отвели в изложницу. Судимир расседлал коней, отвел их на конюшню и ушел в гридницу. Под утро Феодор почувствовал себя лучше и попросил у слуги крепкого меда, тот не посмел отказать и принес князю. Выпив несколько больших глотков прямо из кувшина, молодой князь, так и не раздевшись, опять завалился на ложе и, казалось, уснул.

Но он не спал, он грезил. Ему виделось, что они едут с Неле вдоль берега Волхова верхом на его серебристом жеребце, чему-то радуются, смеются, а напротив них, на другом берегу стоит белокаменный Юрьев собор. Сияет солнце, бьют била и звонят в колокола, как когда-то в день их первой встречи. Неле сходит с коня и остается на десном берегу реки, а его – Феодора какая-то чудесная сила переносит на оший берег. У врат монастыря Феодор оставляет коня и входит туда под сень сводов, чтобы отдохнуть там от сердечной боли и любовной разлуки, но чтобы любить вечно.

С постели Феодор более не вставал. Лишь через сутки он, еле двигая губами, шепотом позвал Александра и попросил того скорее позвать священника. Брат тут же исполнил просьбу и поднял всех кого мог на ноги. Через полчаса явился испуганный настоятель Преображенского собора, которого Феодор попросил исповедать его и причастить. Священник исполнил веление. Молодой князь закрыл глаза, улыбнулся, а по его щеке пробежала прощальная слеза. Сердце его не вынесло той боли, на которую его обрекли. К вечеру князя Феодора не стало.

А спустя некоторое время новгородский монах-летописец записал: «В лето 6741. Преставися князь Феодоръ, сынъ Ярославль болшии, и положенъ бысть в монастыре у святого Георгия (Юрия). И еще сыи младъ. И хто не пожалуетъ сего? Свадьба же бе пристроена, меды сварены, невеста же приведена бысть, князи позвани быша; и бысть во веселие место плачь и сетование за грехи наша. Но, Господи! Слава Тобе, Небесный Царю, изволишю ти тако, и покои его съ всеми праведными».

Плакал, молился и удивлялся со всей княжеской семьею и со всем княжеским двором Великий Новгород сему странному, печальному и небывалому событию. В тот год построили новгородцы над каменной воротной башней в сердце своего града каменный храм в честь мученика Феодора Стратилата и в память о молодом князе Феодоре, правившем городом и сидевшим на новгородском столе в пору тяжелейших годин их истории. И по сей день стоит близ Софийского собора в стенах древнего Новгородского Детинца, пережившего века испытаний, могучая Феодоровская башня.