Текст книги "Княжеская школа магии (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Малиновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Чтобы узнать подробности, я попытался всё переиграть, используя полученные знания, что моё новое тело – это наёмный учитель из Японии.

– Владимир Владимирович, – обратился я с поклоном. – Представьте, что я работал в Японии с крутыми сэнсэями, которые учили меня взаимодействовать со спиногрызами. Мне приходилось думать только об этом, а не о датах, времени и прочей фигне. Поэтому хотелось бы услышать от Вас, какой сегодня день и когда началась учёба, ибо с этими перелётами я уже и сам запутался. Кроме того, в Японии учёба начинается, скорее всего, в другое время.

– Скорее всего? – подметил директор, но не стал дожидаться моего объяснения, а сразу продолжил: – Я рад, что ты подготовлен. Значит, ты не будешь испытывать дискомфорт с этими мелкими существами. Итак, даты и учёба. Раз уж тебе они так нужны, тогда слушай. Сейчас на дворе шестое сентября две тысячи двадцать первого года. Понедельник. Учёба у нас ежегодно начинается с первого сентября. Первое сентября было в среду. Именно в этот день к нам поступил новый класс из двенадцати учеников. Одни мальчики. Всем мальчикам по восемь лет, потому что учёба у нас начинается с восьми лет. Всего десять классов. То бишь по окончании княжеской школы магии детям исполнится по восемнадцать лет. Так вот, эти мальчики оказались такими отбитыми, что прошлый учитель протянул только среду, четверг и пятницу. Уже в субботу он пытался бежать из Петровки. Мы его казнили в воскресенье, отрубив голову. А сегодня с нами ты. Запугивать не буду, но ты, думаю, осознаёшь, что́ тебя ждёт, если вдруг твои японские сэнсэи, учителя и прочая азиатская шобла тебя подведёт и ты не сможешь совладать с мелкими пакостниками.

Я проглотил слюну и сказал:

– Всё прекрасно понимаю, Владимир Владимирович. Можете не волноваться.

– А чего мне волноваться. Это тебе нужно волноваться. Я себя чувствую замечательно. Конечно, неохота заниматься поисками учителя каждую неделю, но уже как будет. Однако я верю, что ты именно тот, кто сможет найти общий язык с детишками. Они ведь очень необычные. Да и родители у некоторых очень даже упакованные люди. Так что не волнуйся, Хиро. Иди лучше познакомься. – Директор подошёл к двери, чтобы меня провести. – И да, ещё раз напомню: против этих сорванцов можно использовать многое. Я не выслушиваю проблемы с детьми от учителей, но и проблемы с учителями от детей я тоже не выслушиваю. Поэтому разберёшься, как тебе лучше поступить. Но снова повторюсь, что всё должно быть в пределах разумного. Не забывай, что они всё-таки дети, даже если захотят тебя убить.

– Это всё? – коротко спросил я, чтобы завершить разговор и всё обмозговать.

– Это всё, – улыбнулся директор и открыл дверь, показывая рукой, мол, ступай с миром и да пребудет с тобой Сила.

– А где мой класс? – напоследок спросил я. – Точнее, в каком кабинете?

– На первом этаже. С главного холла, где ты познакомился с двумя охранниками, увидишь столовую, а перед ней коридор перпендикулярно холлу… это если уж совсем точно объяснять. Одна сторона ведёт в спортзал, а другая – к единственной двери, где твои ученики.

– Ого! Даже отдельный коридор для них, – посмеялся я, хотя у самого слегка всё напряглось внутри.

Реально, хрен его знает, что там за звери такие. Хотя по голосу в туалете – нормальные такие мальчишки. Да, немного проказничают с той же краской. Но если это всё, что они придумали, чтобы встретить меня, то волноваться не сто́ит.

Пока я шёл к нужной мне двери, думал про себя о ёршике, который оставил в кабинете директора; о краске над дверью; об отрубленной голове того, кто попытался сбежать; о том, что меня зовут Хиро Мацумото и я каким-то чудом согласился учить спиногрызов в какой-то княжеской школе магии.

Конечно, вопросов осталось куча, но для начала и так сойдёт. Немного войду в учительскую жизнь, понравлюсь директору, а там можно будет аккуратно узнать, как отправиться в Москву, чтобы кое-что прикупить себе. И вот когда этот «молодой пень» разрешит мне свалить из Петровки, нужно сразу же найти свой универ, если он в этом мире существует. Ну и отыскать машину времени или Николая Васильевича.

Обратно же, всё это только теория, но пока что план примерно такой. Будем отталкиваться от того, что имеем и что будем иметь до момента разрешения поездки в Москву. Не думаю, что меня здесь будут держать, пока эти спиногрызы не станут совершеннолетними. Хотя хрен их знает. В любом случае необходимо хотя бы изучить местность за денёк-другой, чтобы понимать, могу ли я почти безопасно свалить из Петровки. Ну и в случае, если меня здесь захотят оставить на очень долгое время без возможности выезда в ту же Москву, тогда придётся рисковать и валить отсюда, как это делал прошлый учитель, которому отрубили голову.

Фух!.. Всё не так страшно, как наговорил.

А вот и грёбаная дверь.

– Ну, Николай Васильевич, смотрите. Если напридумывали каких-то охреневших гоблинов вместо детей, то я, когда вернусь домой, точно придушу Вас. – И я ударил ногой в дверь, чтобы краска, которую мне приготовили Пушкин и Гоголь, не испачкала достаточно симпатичную красную кожаную куртку.

Глава 2. Знакомство со спиногрызами

«Предупреждение: 18+ из-за матерных слов в этой главе. Герой покажет себя настоящего, но сразу же предупредит, что постарается использовать мат в гораздо меньшем количестве! Так что после второй главы мы «должны» увидеть некое развитие героя… хотя бы в искусстве общения.»

***

Ловушка сработала. Краска разлилась на пол. Поднялся шум, как на базаре, только вместо старых бабенций были дети.

Мальчишки гнали на Пушкина и Гоголя, которых я, наконец, увидел вживую – обычные дети. Те, в свою очередь, огрызались. Говорили, что всё правильно сделали. И если бы учитель не был таким уродом, то всё бы проканало.

Я же перепрыгнул лужу с краской. Захлопнул дверь ногой, не оборачиваясь к ней.

– А ну завалили ебальники, пиздюки метровые! – крикнул я настолько мощно, что все двенадцать рыл угомонились.

Вот она. Проявилась красотка – моя культура общения в «низших» слоях общества. Если перед мамой и её подругами вы бы не услышали и намёка на мат, то с друзьями – мат через слово. Нет, не так. У меня каждое слово – это мат. Я умудрялся даже предлоги превращать в мат. Это тоже, можно сказать, некая магия слов.

– Значит так, хоббиты недоделанные. Теперь я́ буду вашим новым учителем. – Повернувшись к доске и написав большими буквами слово «Димон», я сказал: – Меня зовут Хиро Мацумото. Но если будете вести себя хорошо, то сможете называть меня просто Димон, как написано на доске. Однако сразу предупреждаю, что такое общение будет проходить сугубо в наших кругах, чтобы вам стало легче привыкнуть. Поверьте, я знаю, что вы русские ребята, которым ох как не хочется запоминать ненужные имена, тем более японские. А теперь дружно сказали: Здравствуйте, Хиро Мацумото.

– Здравствуйте, Хиро Мацумото! – повторили десять учеников.

– Если кто-то будет халяву ловить, – посмотрел я на Пушкина и Гоголя, – получит вилкой в глаз… или в жопу раз. – Чтобы успокоить детишек, я продолжил: – А теперь дружно сказали: Привет, Димон.

– Привет, Димон! – на этот раз активировались все двенадцать рыл.

– Ну и какой вариант вас устраивает больше? – поинтересовался я у княжеской мелочи.

– Второй.

– Второй.

– Первый.

– Второй.

– Второй…

– Ну вот. Если кто-то уж очень сильно хочет официального общения, может говорить со мной на «Вы». Однако прямо сейчас вы ещё не заслужили того, чтобы общаться со мной на «Ты». Так что постарайтесь вести себя тихо, тогда… – Забыв о мысли, которую я начал, пришлось перевести тему: – А где вообще ваш журнал?

Не дождавшись ответа хоть от кого-то, я обратил внимание на учительский стул, на который собирался сесть. Оказалось, что мелкие обмазали его клеем.

– Что-то у вас очень туго с соображаловкой, пацаны. Вы бы могли придумать что-то получше, чем клей под моей задницей. Но раз вы так не уважаете меня, то спрошу прямо: кто размазал седло?

– Стул! – выкрикнул кто-то, пытаясь поправить меня. Я даже не заметил, кто именно, но звуки доносились с последних парт.

– Значит, будем считать, что это был ты, Пушкин, – указал я пальцем на мелкого волосатика, у которого уже в восемь лет росли бакенбарды. – Или ты, Гоголян.

У Гоголя, между прочим, росли усики. Реально какие-то необычные дети.

– Откуда ты знаешь нас? – недоверчиво наехал Пушкин. В его глазах читалось: «Щё цэ за магия, лярва японская?»

– Сперва заслужи это право на «Ты», а уже потом тыкай, бакенбард мелкий, – не стал я ослаблять напор. – И вообще, откуда у тебя бакенбарды в восемь лет?

– Не знаю, – пожал волосатик плечами.

– А у тебя с усами что? – перевёл я взгляд на Гоголя.

– С рождения такие были. Саня Пушка такой же, как мне кажется, – скромно ответил Гоголян, махнув головой в сторону своего дружка.

– Пропуск в трусики есть? – подколол я мелкого.

Дети молчали. Я понял, что сморозил полную херню.

– Ладно, проехали. Перейдём к тому, о чём говорили. – Я кинул стул с клеем в сторону двери. От громкого удара некоторые ученики дёрнулись. – Короче, если ещё раз увижу клей на стуле, посажу каждого голой жопой на этот клей. А тебя, Саня Пушка, и тебя, Гоголян, прижму лицами к жопе вот этого вот пухлого, – указал я пальцем на толстячка. – Как раз каждому по одному полужопию достанется. Сразу же лишитесь: один – усов, второй – бакенбардов.

– Вообще-то, при склонении слова «бакенбарды» во множественном числе в Родительном падеже будет «бакенбард», а не «бакенбардов».

– Ебало завали, гризли, или отправлю…

– К директору? – снова перебил Пушкин.

Нельзя было допускать, чтобы детишки садились на шею, поэтому я моментально ответил:

– Не перебивай, когда учитель говорит, животное! Или тебя давно на́ хуй никто не посылал?

– Почему у тебя столько матов?

А этот мелкий очень стойкий. Да ещё и на «Ты» продолжал атаковать.

– Потому что у меня такая способность с рождения. Ещё могу воскреснуть. Так что замочить меня не получится. А ещё коту расскажу, что ты маслом хочешь накрасить его цепи.

– Не «накрасить», а… – волосатик резко замолчал. Он понял, что сейчас ему кто-то сломает нос или выбьет несколько зубов. – Откуда Вы знаете про кота и цепи в масле?! – испуганно спросил Пушкин, даже перешёл на «Вы».

– Мысли умею читать, когда злюсь! – гаркнул я. – Это, между прочим, ещё одна способность, гопники-полурослики. Так что не заставляйте меня злиться, – посмотрел я на весь класс, – и тогда проблемы не возникнут ни у вас ко мне, ни у меня к вам. – Понимая, что сказал что-то не то, я попытался не возвращаться назад, а завершил: – Думаю, вы поняли, что я хотел этим сказать. В общем, где ёбаный журнал?!

– В нижней полке, – сказал Гоголь и сразу же подбежал к учительскому столу. – Только нужно быть осторожным, а то там мышеловка, – предупредил мелкий.

– Может, сам достанешь? – скривил я такую рожицу, что Гоголян и не сопротивлялся.

Мальчишка аккуратно достал мышеловку и выбросил её в мусорное ведро. Дал мне журнальчик.

– А чего он такой заляпанный?

Конечно же, детишки мне на этот вопрос не ответили. Но когда я открыл журнал, то всё стало ясно – журнал ненастоящий. Его смастерили, скорее всего, Саня Пушка и Гоголян. Ребята даже положили его в тумбочку совсем недавно, потому что краска на обложке журнала ещё не высохла. И эта краска была очень похожа на ту, что разлилась у входа в класс.

– Что это за поебень такая, спиногрызы?! Где настоящие фамилии?! Почему тут одни клички какие-то?! – продолжил я свой наезд.

– А это у нас такой журнал, – хитро улыбнулся Пушкин.

Волосатик, по всей видимости, очень быстро забывал сказанное мной выше либо специально не хотел ослаблять напор. Ну прямо как я. Вот только разница между им и мной в том, что я физически гораздо выше и сильнее. Здесь особо нечем хвалиться, однако я просто констатирую факт. И как бы мне не хотелось продолжать свой наезд, но он был необходим в самом начале.

– Да неужели? – улыбнулся я, и сразу же изменил улыбку на ярость: – Ах ты, сука, энцефалит волосатый!

Я резко подорвался, открыл окно, подошёл к Пушкину, взял его за шкирку и метнул в то самое окно. Благо с первого этажа лететь неопасно.

– Вы думали, что я пошутил, ублюдки сраные?! – снова пришлось гаркнуть, чтобы мелкие зашатались. – Не на того нарвались, пиздюки метровые. Я своей башкой рисковать не буду. Если случится так, что из-за вас меня захотят казнить, то знайте, я воскресну и каждому оторву голову, когда вы будете спать. А потом засуну эти головы в ваши мелкие детские жопы, разорвав их так, что даже двенадцатипе́рстная кишка охуеет от моей жестокости. Вам, блядь, всё ясно, уро́ды из русского Шира?!

Дети напряглись. Видимо, они реально обосрались. Да я са́м чуть не обосрался от удивления, что так чётко атаковал их при первом же знакомстве. Конечно, я не хвалюсь тем, как на них наехал. И уж тем более не хвалюсь матами. Но получилось выше всяких похвал. Самый настоящий разнос от пацана с района.

Скажу так, на меня в детстве наезжали гораздо страшнее и громче. Ещё и по роже били, когда я огрызался. Хотя мне было похуй на все эти болячки. Главное – чтобы мать не узнала, как меня отпиздили мудаки на две головы выше. На подорожник плюнул, приложил к сломанному носу, и уже через два часа регенерация вылечила лучше, чем эта сраная медицина с ебучими нанотехнологиями, вакцинами, чипами и прочей хуетой.

– Вам, мудаки горбатые, восемь лет. Да если бы вы жили в Спарте, то уже целый год ходили бы с разбитыми ебальниками. И поверьте, никто бы не жаловался. – Я вздохнул и спокойно продолжил: – Нееет, ребятки. Вас бы пиздили ногами по горбу, а потом смотрели, кто дышит и пытается жаловаться на жизнь. И кто бы посмел реально пожаловаться, того бы скинули со скалы. Вот как-то так, первоклашки.

– Их скидывали ещё младенцами, – вякнул какой-то пацан.

– Молчи, паскуда-тварь! – крикнул я. – Иначе полетишь за тем хоббитом.

Я заодно выглянул в окно, чтобы проверить нашего волосатика.

– Пушкин, ты чё там… ревёшь, что ли?

Саня Пушка хлюпнул носом:

– Нет.

– Пидора ответ. Давай, пиздуй в хату. То есть в этот… в класс. Или подойди, руку дай, закину через окно. – И я сам опустил руки, чтобы Пушкин долго не размышлял на тему: нахуя я вообще родился в этом ебучем мире с этим ебучим подменным учителем?

Пушкин смешно подбежал своими коротенькими ножками и дал руку.

– Ух, какой ты тяжёленький. Мог бы и подпердануть, чтобы легче было, – улыбнулся я. – Шутка, Саня. Не бери близко к сердцу, а то до дуэли недоживёшь.

– Что-что? – спросил волосатик. Он, как я понял, не услышал, ибо пыхтел, пытаясь забраться через окно в класс.

– Ничего. Говорю: по запаху чую, что ты до этого неплохо так проперделся с подливой.

Мне даже как-то стыдно стало, что я всех детей так сразу обосрал.

Хотя, может, и правильно. В душе́ я такой же добряк, как и Николай Васильевич. Нужно всего лишь в начале показать, насколько ты хорош (насколько ты быдло), чтобы у детишек и в мыслях не было пакостить тебе в будущем.

Обратно же, если выбирать между жизнью и смертью, то лучше наорать и обосрать мелких, нежели самому отправиться на эшафот. Думаю, вы меня поддержите. Ну а если нет, тогда тоже идите на хуй. Я бы посмотрел на вас, если бы вы́ вместо меня попали сюда. Вот тогда бы мы все поглядели, как бы ваше литературное «делакруа-хуегруа» изменилось бы на банальный мат. А если бы вам директор школы угрожал отрубленной головой, тогда точно все методы стали бы хороши́ против первоклашек. Сам знаю, насколько эти мелкие пиздюки из нашего мира обнаглели за последние пять лет. Такие твари, что захуярил бы голыми руками. Не думаю, что в этом мире первоклашки чем-то отличаются. Поэтому мат и крики в самом начале могут очень хорошо бустануть моё намерение остаться в живых и не дать себя в обиду.

По первым ощущениям – двенадцать мелких тварей реально обосрались от моего наезда. И это меня радует. Если дальше они будут вести себя хорошо, то я тоже постараюсь не материться и не кричать, то бишь перестану быть быдло-мудаком, а стану нормальным учителем. Думаю, у меня получится. Уж что-что, а программу первого класса я знаю… не такой тупой, чтобы вообще ничего не уметь.

– Возьми Гоголяна и сходите оба в сортир, – обратился я к Пушкину, когда тот «очухался» после вылета через окно и обратного «залёта внутрь». – Найдите тряпку где-нибудь и уберите дерьмо в штанах и свою красочную работу у выхода из класса. Вы должны справиться до начала следующего урока, иначе отправлю туда, где даже директор никогда не додумается вас искать. Уж поверьте, я знаю эти места. Они о́чень, очень хуёвые. Просто поверьте на слово.

Саня Пушка и Гоголян так испугались, что моментально побежали искать тряпку. Я же, одолжив стул у временно отсутствующего волосатика, сел перед классом. Вытянул ноги на парту всё того же Пушкина. И начал просматривать тот журнал, что имелся.

– Итак, будем исходить из тех данных, что имеются, – пришлось предупредить мелкоту. – Надеюсь, когда я прочитаю кличку, погоняло или ещё что-то там, вы мне представитесь так, как по паспорту. У вас ведь есть паспорта дома?

– Конечно есть, – уверенно ответил толстячок.

Я посмотрел в журнал и нашёл там никнейм – Толстый.

– Это ты у нас Толстый?.. я про твою кличку, никнейм.

– Д-да, – на этот раз немного запнулся паренёк.

– И как тебя зовут?.. случайно не Лев Николаевич Толстой?

– Да! – с неким удивлением и испугом ответил паренёк, почесав животик.

– Не бойся. Расслабь булки, Толстый. Я же не убивать тебя собрался. Но рад, что тебя зовут именно так. И рад, что сам об этом знаю.

– А откуда ты знаешь, Димон… то есть откуда Вы знаете, Хиро Мацумото?! – испуганно поинтересовался малыш. А вот на этот раз испуг вызвало его обращение ко мне на «Димон». Однако парнишка очень быстро исправился.

Скажу честно: я совсем на это не обижаюсь. Я сам был бы рад не вводить ограничения. Но они нужны. И нужны для того, чтобы мальчишки зауважали меня, а потом получили тот самый заветный бонус – разговаривать с учителем на равных.

То есть я это к тому, что если бы они сра́зу говорили со мной на «Ты», то это бы так не ценилось ими. А вот если я их обматерил, накричал на них, а потом они послушались и им разрешили говорить с быдло-учителем на «Ты», тогда для них «Димон» – это как какое-то достижение. И вот именно этого я и пытаюсь добиться.

– Как я уже говорил: мысли умею читать, – ответил я Толстому.

– Но Вы же сказали, что мысли умеете читать, когда зли́тесь. Разве нет?

Я уже и сам забыл, что так говорил. Но малый запомнил, молодец. Теперь и мне нужно запоминать, что́ я там выдумываю в своей голове. А то можно очень легко проколоться и свести на нет все свои крики. Ломать – не строить, как говорится.

– Сказал, да. Но ведь я мог и соврать, правильно? – Не дожидаясь ответа, я поспешно добавил: – Это такая проверка, чтобы вы не расслаблялись. На самом деле я могу читать мысли даже в таком спокойном состоянии, как сейчас. Но не буду особо это делать, ведь у нас с вами договор – вы не кричите, ведёте себя хорошо, а я не читаю ваши грязные мыслишки и учу вас, как хороший и добрый учитель.

Тут прозвенел звонок, а вместе с ним пришли Пушкин и Гоголь.

– О, как всё быстро закончилось, – посмотрел я на двух сорванцов. – Ладно, даю вам столько времени, сколько нужно. Только всё равно постарайтесь сделать свою работу максимально быстро.

Я совсем забыл, что урок достаточно давно начался, ещё когда я был в туалете. И вот сейчас, спустя сорок пять минут, мне пришла в голову мысль спросить у класса про расписание, а уже потом познакомиться с ними.

– На перемену никто не пойдёт, – предупредил я. – Но это не значит, что я плохой. Нет, это значит, что перемена пройдёт в классе и может затянуться до начала третьего урока.

– То есть как это? – отвлёкся Пушкин от тряпки и краски.

– Это значит, что я с вами спокойно побеседую э́ту перемену и це́лый второй урок. А уже потом, на третьем уроке мы начнём учёбу.

– Ура! – крикнули все хором. Даже здесь мальчишки обрадовались моему заявлению.

Пушкин и Гоголь начали драить пол ещё активнее.

– Да возьми ты корзину! – отфутболил я мусорное ведро с мышеловкой. – Вроде бы с падежами знаком, а по жизни – интеллекта, как у хлеба.

Пушкин согласился со мной кивком, но так увлёкся, что забыл про мышеловку, когда потянул зачем-то руку в мусорное ведро, и отбил себе пальцы. Началась драка между Гоголяном и Саней Пушкой, ведь именно Гоголян кинул мышеловку в корзинку. А на меня Пушкин наехать не мог из принципа… во всяком случае, пока что.

– Я тебя вызываю на дуэль! – крикнул Пушкин.

– Так-так-так, полегче, Клин Иствуд. Дантеса будешь вызывать, а не друга своего.

– Вы ещё и в будущее умеете заглядывать?! – Брови Пушкина ушли за его кудряшки.

– Всё возможно, Саня, – улыбнулся я. – А ты что, знако́м с Дантесом?

– Ну да, он… – встрял Гоголь.

– Я не тебя спрашивал, Гоголян. Когда будешь что-то или кого-то сжигать, тогда и с тобой поговорим, а пока что я беседую с Пушкиным. – Снова посмотрев на Саню, я повторно спросил: – Так ты знаком с Дантесом?

– Знаком, – кивнул волосатик. – Он учится во втором классе.

– Лучше не лезь к нему, а то плохо может всё закончится для тебя, – предупредил я Пушника.

– Да ничего страшного. Гоголян, если что-то случится, вернёт меня к жизни.

Я проглотил слюну.

– В смысле?! – На самом деле у меня слегка затряслись руки ещё в момент, когда я услышал, что Саня Пушка в свои восемь лет хочет вызвать Гоголяна на дуэль. А то, что Гоголь может вернуть жизнь Пушкину, – это что-то невероятное. Я, кажется, начал понимать, чего так боялся прошлый учитель. Хорошо, если детишки не узнают, что я обычный парень. Видимо, они думают, что я какой-то необычный, как и они. Только ещё и взрослый. И именно поэтому ко мне не зарываются… пока что.

– Ну Гоголян повелевает мёртвыми душами, поэтому может сделать так, что моя душа вернётся в тело и я снова буду жить. Я ещё до учёбы убил двоих, но потом Гоголян оживил их. И те были рады. Единственное, чего они от нас просили, – это чтобы мы не рассказывали их мамкам, что убили их. Ну мы и не рассказывали. А дырки от пуль они как-то прячут. Может, как-то замаскировывают. Я не знаю, если честно. Главное – не стрелять в голову, а то мамка точно увидит и даст всем по жопе за мелкое хулиганство…

– С дырой в голове?!

– Что «с дырой в голове»? – не понял моего вопроса Пушкин.

– Мелкое хулиганство – это дыра в голове, так?

– Ну да. А почему бы и нет. Я же не сделал что-то страшное. Просто решил пострелять. Ну а так как у меня это отлично получается, то почему бы не вызвать противника на дуэль. К тому же он сам не против.

– Я лично против, – поднял Гоголян руку. – Да и если меня ты убьёшь, – обратился усатый непосредственно к волосатику, – то кто вернёт жизнь мне́? Ты? Ты, Саня? Не думаю, что ты сможешь это сделать.

Саня Пушка опустил свою кучерявую голову.

– Что-то я не подумал об этом. Прости, Гоголян.

– Ладно, парни, драйте полы и заканчивайте с этими извинениями.

Для себя я сделал вывод, что Пушкин уж очень похож на меня: такие же мысли насчёт мамки, мол, чтобы не увидела дыру в голове и тогда всё будет в ажуре.

Я посмотрел на остальных мальчишек и спросил:

– Итак, класс, на чём мы остановились? Ах да, на уроке. Какой у нас урок?

– Сейчас перемена закончится и будет математика, – отозвался высокий парень – единственный, кто был выше всех остальных и чем-то смахивал на Петра Великого. Уж его-то рожу я прекрасно знал, как и Гоголя, и Пушкина, и Толстого. Вот только Толстой не совсем был похож на себя. Да и толстым я его не припоминаю, в отличие от этого мелкого паренька с пузиком. Но да ладно.

– А во сколько вообще начались уроки и сколько они длятся?.. может, сорок пять минут? – попытался уточнить я, при этом решил добавить несколько вопросов: – У вас есть хоть какое-то расписание? Опишите в общих чертах, чтобы я понимал. – А чтобы дети не наглели, я сразу предупредил: – Только если скажете что-то не так, тогда я прочитаю ваши мысли и будет худо всем. Так что не вынуждайте меня делать это, усекли?!

– Да, Хиро Мацумото! – крикнули все, даже Саня Пушка и Гоголян, которые продолжали смотреть на дверь и думали, как же было бы круто, если бы мы не использовали краску… то есть как было бы круто, если бы мы знали, что у нас будет такой охреневший учитель, выбрасывающий учеников через окна.

– Вот и молодцы, – улыбнулся я. – А теперь расписание.

В классе повисла тишина. Никто не хотел ничего говорить. Но это была та тишина, которую не хотели нарушать дети, чтобы не сказать чего-то неправильного. Видимо, они и сами не знали, какое расписание у них. Ведь учёба началась в среду. И началась она у дебила, который оказался слабаком, по всей видимости.

– Не волнуйтесь. Если вы не знаете расписания, тогда так и скажите. Если же знаете, то тоже скажите. А если только думаете, что знаете, но не хотите говорить, потому что боитесь, что что-то можете сказать неправильно и я это узнаю, то не бойтесь – я же читаю ва́ши мысли, а не чьи-то другие. И мне видно, где вы лжёте, а где не знаете, но делаете свои предположения.

– Тогда я́ попробую, – осмелился вызваться пузан.

– Отлично, Толстый. Ничего, что я тебя так называю? Ведь я могу и «Лев Николаевич» к тебе обращаться. Ты только скажи, и всё изменю.

– Нет-нет… Толстый – это самое то.

– Вот и славно. Итак, Толстый, говори, – одобрительно показал я ладонью правой руки.

– Насколько мне известно, уроки начинаются в девять утра. Длятся по сорок пять минут. Заканчиваются за пятнадцать минут до конца каждого часа, который идёт следующим за предыдущим, который начался тогда, когда закончился ещё один предыдущий урок, который начался ещё до этого. При этом это должен был быть тот урок, который начался в девять утра, то бишь первый урок.

– Ух как ты намутил. Тебе только «Войну и мир» писать с такими сложными предложениями. Можешь попроще объяснить?

– Первый урок начался в девять утра. Закончился без пятнадцати десять. Потом идёт перемена целых пятнадцать минут. А в десять утра начинается второй урок. Он идёт по такому же расписанию. За ним идут третий, четвёртый, пятый и шестой уроки.

– Вот это уже более простое объяснение. Уверен, если ты будешь практиковать использование простых слов, то даже такие тупые люди, как я, смогут понять твои будущие романы. То есть их будет куда проще читать. Конечно, если ты захочешь их написать. Может, у тебя будут другие планы на жизнь.

– Ладно, – улыбнулся Толстый. – Я постараюсь. Спасибо, Ди… Хиро Мацумото.

– Можешь просто «Димон». Ты уже́ заслужил это, Толстый.

– Хорошо, Димон, – ещё больше улыбнулся пузан. Он даже как-то оживился, стал более раскрепощённым. – А уроки заканчиваются без пятнадцати три, – с радостью продолжил Толстый. – Это как раз последний, шестой урок. У нас каждый день по шесть уроков. И есть ещё выходные – это суббота и воскресенье.

– Ну вот… совсем другое дело, пацаны.

Прозвенел звонок на второй урок.

– Мы закончили, Хиро Мацумото! – громко заявили Гоголян и Саня Пушка.

Конечно, закончили они хреново, но ходить, чтобы не перепрыгивать, вполне можно было.

– Ладно, идите руки мойте и приходите.

Пушкин и Гоголь свалили.

– Что сейчас за урок? – спросил я у класса, но сразу же вспомнил: – Точно, матеша.

– Но Вы же сказали, что второго урока не будет, разве нет?! – выкрикнул без поднятой руки какой-то парнишка.

– Правильно. Сказал, да. В жопу эту математику, пацаны! – громко заявил я. – Сами её будете учить. Я считаю, что она нужна только тем, кто хочет её изучать. А кто хочет её изучать, тот сам её и изучит. Здесь учитель нахрен не нужен. Поэтому предлагаю перейти к знакомству. Итак, чем вы занимались до этого? Если вам восемь лет, то что́ вы делали до этого?

– Учились писать, читать, – ответил Толстый. Пузан настолько проникся моим добром на «Димон», что был готов вести беседу на равных. И вот это как раз то, о чём я и говорил – дети начинают чувствовать «Димон», как что-то такое, чего нужно достичь. То есть «Димон» просто так не даётся. Его нужно заслужить. Однако когда заслужишь, то на лице появится такая же безмятежная улыбка, будто погостил денёк у Снуп Догга.

– Что-то ещё было… помимо чтения и писанины?

– Каждый прокачивал то, в чём у него талант, – ответил Толстый.

– И какой у него дар, сверхспособность, – добавил ещё один паренёк.

– Сверхспособность?! – уточнил я.

– Ага. Она самая, – улыбнулся толстячок.

Тут пришли Гоголян и Саня Пушка. Я освободил стул волосатика и дал добро обоим сесть на свои места. Свой же зад «расположил» на подоконнике. Как раз солнышко пригревало в спинку.

– Хм, Гоголян, – прочитал я в журнале. – Ты у нас первым идёшь в списке. Вы бы хоть для приличия в алфавитном порядке раскидали свои имена.

Я пробежался быстренько по журналу.

– Такой вопрос: вас точно двенадцать рыл?

– Да, – сразу же ответил волосатик.

– И каждый из вас обладает чем-то необычным?

– Да, – снова ответил Пушкин.

– Хорошо. Тогда предлагаю каждому вставать и рассказывать о себе, как зовут и что умеете делать. Не нужно подробностей. Пока что я хочу с вами познакомиться поверхностно. Чтобы в целом понимать, кто из себя что представляет. Вы улавливаете мою мыслишку?

– Да! – хором ответил класс.

– Отлично. – Я посмотрел на усатика и сказал: – Погнали с тебя, Гоголян.