Текст книги "Драгунский секрет"

Автор книги: Дмитрий Линчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава 9

Подпоручик Шумницкий после освобождения из плена был ни жив, ни мертв. Рана его гноилась, тело пылало жаром, язык ворочался с превеликим трудом. Полковой лекарь сделал, что мог, но от страданий бедного офицера не избавил. Добрейший Евграф Аристархович распорядился тотчас закладывать коней и отправляться в Червленую. Спешным образом снарядив «оказию», а, по случаю, захватив с собой арбу с двумя болезными, пополудни вышли из крепости…

Кузьмич стоял на дозорной вышке, лениво потягивая трубочку. По улице неспешным шагом, прогибаясь под дюжим атаманом, пылил гнедой жеребец. День клонился ко сну.

– Я думал, то вышка горит, – запрокинув голову, сказал Яков Степаныч, – а то ты покуривашь.

– Мошкару гоняю, – крякнул дед, всматриваясь в даль. – Слышь-ка, Степаныч, кажись, отряд идет. Иль чудится мне.

– Вроде б, не предупреждали.

– Да нет, не чудится, точно идет. А вон, кажись, и посыльные скачут.

Двое всадников с винтовками за плечами уже поднимались от Терека.

– Привет казаки! – крикнули они издали.

– Здорово, служивые! – помахал трубкой Кузьмич.

– Мимо идете, аль к нам? – осведомился атаман.

– К вам, к вам. Одного тяжелого имеем и двух недужных.

Из-за плетня крайней хаты показалось озорное личико Маришки.

– Драгуны пожаловали?

– Они самые, – кивнули всадники.

– А отряд, не Туманова ли?

– Его самого.

– Ух-ты, господи! – встрепенулась девица и бросилась в дом.

Проезжая мимо рощицы, что брала начало у самой речки, Алексей затеял одно каверзное испытание (имея целью успокоить командира в части восторгов своим бесподобным оружием).

– А помните, Илья Петрович, вы давеча обмолвились, что можете одним замахом дуб срубить?

– Молодой, – уточнил командир.

– Будь, по-вашему. Вон их здесь сколько, выбирайте.

Туманов повел взглядом.

– Да вот, хоть бы, и тот, – спрыгнул он с коня и подошел к довольно тонкому деревцу.

– Помилуйте, Илья Петрович, у меня рука толще.

– Ну, тогда этот, – повернулся он к соседнему дубку.

– Хорошо, пусть так.

Командир выхватил из ножен палаш, наскоро примерился, и, широко замахнувшись, ладно ударил им по стволу… И что ж? Клинок оставил в древе лишь узкую, в три пальца глубиной, засечку, и только-то.

– Дубок, верно, староват? – ухмыльнулся Алексей.

– Нет, дуб молод. Это у меня в последний миг рука ослабла, – признался Илья Петрович. – Разве можно оружием по дереву – жаль его.

– Дубок?

– И дубок тоже…

Надежда бежала по улице, вздымая пыль, не хуже конного.

– О, господи, чего ж так поздно упредили: ни подготовиться, ни встретить по-людски.

– Что там гутаришь? – спросила бабка Маланья, выходя из ворот.

– Ругаюся, что упредили поздно. Отряд уж на краю станицы, а мне токма передали. Яков Степаныч, тяжелых мне давай, тяжелых!

Командир, хлопотавший о размещении больных, услышал знакомый голос и, добрея лицом, обернулся. Надежда, заметив его, тотчас сменила прыть на мягкую поступь, будто и не бежала до этого вовсе.

– А я, признаться, усомнился в прошлый раз, что вы сами тяжелых просили, – сказал Туманов, любуясь казачкой.

– А мне-то, что за дело? – кокетливо хмыкнула она. – Думайте себе, что хотите, коль других забот нету.

– Кабы так, – вздохнул Илья Петрович.

Чуть в стороне от телег увлеченно беседовали меж собой Прохор с Маришкой. Глядя на них, можно было подумать (да, верно, так оно и было), что все им тут мешают. Взоры их нежно поглаживали друг дружку, руки порывались к объятьям, ноги встречно близились, но приличье холодно смиряло плоть – не должно на людях, бесстыдно. Прошка, вероятно, давал выход эмоциям в рассказах о последних событиях. Заломив папаху на бок, он указывал пальцем то на командира, то на Алексея, то на Леденца, при том, не забывая, постукивать кулаком в грудь и себя тоже. Маришка сначала радостно улыбалась, потом слегка погрустнела, а, заметив кровавые следы на белых боках маштака (от татарских палок), увидев лежавшего в телеге Шумницкого, вдруг повлажнела глазами.

– Подожди, Прошенька, я сейчас, – шепнула она и устремилась в станицу.

Настя, подвернув подол, убиралась на кухне. Дед пошел встречать отряд, а она, сославшись на занятость, наводила порядок в хате.

– Ты чего ж не пришла?! – ворвалась в дом запыхавшаяся Маришка.

– Видишь, занятая.

– Я тож без дела не сидела и что?

– А кто там?

– Драгуны.

– Те самые?

– Ага.

– Что-то зачастили.

– Дура! – выпалила Маришка. – Они офицера своего из плена выручили. Вон, всего израненного привезли.

– Ну, так что. Первый раз, что ль?

– Между прочим, Алешу твоего татарки, как собаки, подрали.

Настя замерла с тряпкой в руках.

– Какого Алешу?

– Того, который с обозом приехал.

– Алеша его зовут?

– Алеша, – Маришка улыбнулась. – А маштачка его – Леденец.

– Леденец?

– Угу. Тоже подрали бедную коняшку. Да вон они, ужо по улице идут.

Подруги бросились к окну. Отряд втягивался в станицу. Алексей рысил в конце строя, на щеке его краснели шрамы от татарских ногтей, на боку Леденца виднелись кровавые полосы.

– Бедненький, – сочувственно произнесла Настя.

– Ага. Татарки их в кровь изодрали.

– Мне лошадку жалко.

– А Алешу?

– Зачем его жалеть – знал, куда ехал. Тем более, шрамы от баб достались – не велик подвиг.

– Дура ты! – вновь вспыхнула Маришка. – Мне Проша рассказал, как их там всем аулом зажали… – голос ее чуть дрогнул, – и палками били, и камнями… а они даже ответить не могли – потому что против баб.

– Будет тебе, угомонись. Они в тот аул тоже не с караваем приходили.

– А, ну тебя. Пойду я. Только помяни мое слово. Если окажется этот Алеша не круглый дурак – побегаешь ты за ним, ох, побегаешь.

– Насмешила. В жисть ни за кем не бегала и за этим не буду, потому как – не орел.

Алексей сидел за накрытым столом в горнице у Лукерьи и попивал душистый, на лесных травах чай. Тут же прихлебывал из чашечки румяный от сытного ужина Яков Степаныч.

– А куда Илья Петрович задевался? – спросил он, оглядываясь (будто Туманов мог спрятаться под кроватью или в сундуке).

– Обустройство раненых проверяет, – откусив кусок сладкого пирога, прошамкал Алексей.

– Так мы уж все проверили. Там Маланья сейчас вашего офицера травами отпаивает. В госпиталь здоровеньким приедет.

– Спасибо ей, и вам.

– Пустое. Вы, главное, воюйте, как следует, а мы тут завсегда поможем.

За окном послышались твердые командирские шаги… Вопреки ожиданиям, на пороге появился не Туманов, а цветущий, как юный одуванчик, Прохор.

– Ваш бродь, дозвольте вас на пару слов.

Алексей, извинившись перед Атаманом, вышел во двор.

– Что приключилось?

– Ваш бродь, у меня деликатный вопрос, если, конечно, не возразите.

– Что за реверансы, говори прямодушно.

– Благодарю. Так вот, Маришка моя справляется, не желали бы вы встретиться с Настей, вроде как, та интерес проявляет.

– Увы. Передай, что разборчивые девицы меня решительным образом не привлекают.

– Есть. Так и донесу, – с готовностью кивнул Прохор, собравшись уходить.

– Постой-ка. А где Илья Петрович? Иль тоже не располагаешь?

– Да как же. Я всегда знаю, где он, а он – где я. У нас так заведено.

– И где же?

– Кхм, кхм. В рощице у Терека.

– Решился таки дубок сломить?

– Не знаю, дубок ли – с Надеждой они там.

– Вот так новость?! А отчего, не в хате?

– Раненый у ней – неловко.

Маришка, получив от Прошки безутешные вести, незамедлительно помчалась к подруге. Та уж стояла на крыльце нарядно одетая, уверенная в предстоящем свидании.

– Зря старалась, не желает он с тобой дружиться.

– Как?! – зарделась Настя.

– А так. Не интересуюсь, говорит, разборчивыми девицами, к скромным, говорит, слабость имею.

– Так и сказал?

– В точности.

– Вот негодяй!

– Обидела голубка, теперь попробуй, подмани обратно.

– Была охота, мне орел нужен, а не голубок…

Алексей внимательно слушал рассказы атамана о местных обычаях, время от времени уточняя неясные моменты.

– Так чем, вы говорите, чеченцы от ногайцев отличаются?

– А чем кабардинцы от черкесов? – хитро прищурился Яков Степаныч.

– Одни татары, другие нет.

– Татары, как раз – ногайцы.

– Виноват, перепутал.

– Так зачем спрашивашь, коль все одно путаешь? – рассмеялся атаман.

– Надо ж как-то их различать, а то я всех татарами называю.

– Не велика беда, многие так делают. Что б их разбирать, следует не один год здесь пожить. А иные и после того путают. Зови татарином общо – не страшно. Хуже, когда чеченца за осетина примешь.

– А они разве не дружны меж собой?

– Что ты, – махнул рукой Яков Степаныч. – Воюют друг с другом почем зря. Ни сеять, ни пахать не могут, а грабить, скот гонять – с превеликим удовольствием. Думаешь – это с приходом России здесь война заладилась. Помилуй Бог. Они и без того, как волки грызлись. Каждый народец хочет верх держать. Возьми хотя бы Шамиля. Он с русскими воюет только так, для виду, дескать, за освобожденье от неверных. А на самом деле, собрал под эту думку всех недовольных, и противные себе племена истребляет. Желает единоличную власть иметь. Гутарят, даж письмо царю писал. Мол, не мешай нам меж собою драться. Мол, я, когда свой верх установлю, сам положу тебе мировую.

Алексей почесал в затылке. Голова шла кругом: мирные, неверные, враждующие племена, мусульмане – как разобраться в этом огороде, не поймешь, с какого краю полоть.

– Можно ли во всем этом смыслить? – спросил он, задумавшись.

– Можно, только надо ли? Наша забота – служить справно, воевать умело.

– Для того и следует знать всякую тонкость.

– Тонкость? Я вот тебе растолкую главную тонкость. Ни штыков, ни пуль они не боятся – отчаянные башки. Но вот, чего не понимают – от того теряются.

– Вы о двуруких?

– Да нет, – отмахнулся атаман. – Я про обычаи ихние, как ты и просил. К примеру, пошли как-то раз наши служивые на базар. Глядят, там солдаты другого полка с чеченцами дерутся. Наши, конечно, бросились помогать… Кому, ты думаешь?

– Уж, верно, не чеченцам.

– Вот именно, что чеченцам. Говорят, тех мало, русских много – нечестный бой, конфузный. Заступились, в общем. А потом свела их нелегкая в деле, узнали горцы наших, растерялись, замешкали…

– Неужель, не тронули?

– Угадал. Повернули войско и с миром ушли. А в другом случае полный эскадрон в лощине конного черкеса подранил. Думают, неладно как-то получилось: целым отрядом одного дикаря загнали, бросить жалко, замерзнет. Зимой было дело. Взяли с собой, привезли в крепость, выходили. Как поправился, отпустили с Богом. Так он, бедолага, на радостях растерялся, да пригласил всех к себе в гости. В немирной аул, промежду прочим.

– Неужель, поехали?

– А то. И ни одна собака их не тронула. Но более всего они не понимают, когда русские офицеры берут их сирот на воспитанье…

На этом месте за окном вновь послышались твердые командирские шаги… И опять, не Туманова.

– Ваш бродь, – заглянул в хату Прохор, – дозвольте вас еще побеспокоить.

Алексей, привычно извинившись, вышел на улицу.

– Что на этот раз?

– Ваше благородие, – по-детски заканючил унтер, – избавили б вы нас с Маришкой от хлопот. Что ж, мне теперь, всю ночь туда-сюда бегать?

– Разве я доставляю тебе хлопоты?

– А то нет. Опять с посланьем прибыл.

– В чем оно?

– Просят не держать на них зла, если чем обидели.

Губы Алексея растянулись в довольной ухмылке. Опыта в общении с дамами у него было немного, но один полезный закон он знал назубок: «чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Этой наукой, собственно говоря, и пользовался (кажется, пока выходило недурно).

– А хочешь, братец, услышать откровенное признанье?

– Пожалте, если угодно, – устало вздохнул Прохор, присаживаясь под яблонькой.

– Так вот. Мне, видишь ли, по-сердцу барышни тихие, скромные, кои красавицами себя не подносят, хотя таковыми и являются, как твоя Маришка, к примеру.

– Вам тоже глянулась?

– Разумеется. Настя же, напротив: не столь привлекательна, сколь мнит о том. Орлы ей отчего-то грезятся, герои. Бог в помощь. Я не орел и становиться им не помышляю. Тем, полагаю, разговор и кончим.

– Мне так и донести?

– Умом, что ль, повредился? Должно такт иметь. Впрочем, какой такт, если я за глаза об этом рассуждаю. Передай, словом, – озабочен службой, не до утех.

– Понял, – кивнул Прохор и направился к воротам. – Озабочен, не до тебя.

Алексей махнул рукой и вернулся за стол. По-чести сказать, сейчас его больше занимали иного рода заботы.

– Так вы, Яков Степаныч, рассказали мне о русской обычности, которая вызывает удивление в дикарях. Меня же, более прочего, интересует местный колорит, говорят, он любопытен.

– Ничего особо хитрого в нем нет, – крякнул атаман, облокотившись на стол. – Первым делом надо помнить, что всем у них заправляют старейшины. Их слово – закон, неподчинение строго карается. Поэтому, когда приходишь в аул, проявляй к ним уважение.

– У нас то же самое, однако ж, стариков мало кто слушает.

– А здесь слушают и род свой до пятого колена знают. Теперь далее. Гость для них – святой человек, и если тебя пригласили в дом, то хозяин отвечает за твою жизнь головой, можешь ничего не опасаться.

– Даже, коли русский?

– Независимо – любой. И еще, раз уж речь зашла о гостях. Попадешь случаем за мусульманский стол, имей в виду – пищу у них можно передавать только правой рукой, левая считается нечистой.

– Как же так?

– Ею сморкаются, моют стыдные части тела и прочее.

– Какая дикость, право.

– У-у, – вытянул губы атаман, – да ты, я вижу, о Коране и не слышал?

– Помилуйте, я христианин. К чему мне знать иные религии?

– Тогда слушай малость длиннее, а то, не ровен час, без головы останешься по-неведенью. Значит так, свинину они не потребляют.

– Отчего же?

– Грязное животное, жрет, что попало. Далее: хлеб ножом не режут.

– Вы шутите?

– Была охота. У них считается, что Аллах за это может урезать пищу. Кстати, скотину едят только обескровленную, то есть, запоротую. Удавленную или убитую ударом не трогают. Кушанья берут пальцами, но никак не двумя. Кости не облизывают и не обгладывают. Вот, вроде бы, по столу и все диковины. Что забыл, потом напомню.

– По столу, говорите? А, кроме того, есть и другие?

– А как же?! К примеру, нельзя рисовать ни зверей, ни людей. Запрещается появляться перед женщиной с голым брюхом.

Алексей заинтересованно встрепенулся. Какого мужчину оставит равнодушным разговор о дамах, тем более таких загадочных, как местные дикарки.

– О женщинах, прошу вас, поподробней.

– Что женщина? Для них она – второй сорт. Должна полностью подчиняться мужу, выполнять все его прихоти, для того и создана.

– Любопытно.

– Кроме того, всегда должна уступать мужчине дорогу, не может обгонять его, не должна открывать рот при постороннем…

– Помилуйте, как же вы говорите, не открывать рот, когда нас в татарском ауле облаяли и покусали, как собаки.

– Ну, прежде – мы для них враги, а это уж другое дело. А во-вторых, не все здесь держатся строгих запретов. Многие отступают. Правда, в мелочах. Основное, все ж, – блюдут.

За окном, в который раз, послышались шаги. Алексей, уж научившись отличать их по звуку, извинился и отправился на улицу… Разумеется, не ошибся.

– Ваш, бродь, сжальтесь надо мной, а? – взмолился Прохор.

– Разве я с тобой суров?

– А то. Опять с посланьем прибыл.

– В чем суть его теперь?

– Вот, вам просили передать, – он протянул закупоренную деревянным шпеньком бутылку. – Это лечебный раствор для вас и Леденца. Раны смазывать. По два раза на дню сказали.

В душе Алексея произошел беззвучный щелчок, и симпатия к Насте, сидевшая до того под замочком в тайном сундучке, мигом выбралась наружу.

– Где она?

– Там, у своего плетня, на лавке.

– Пошли.

Прохор облегченно выдохнул.

– Ну, слава Богу, кончились наши мученья.

Настя с подругой лузгали семечки, поглядывая на далекую хату бабки Лукерьи.

– Не дураком твой Алеша оказался, – сплевывая кожуру, сказала Маришка. – Пришел бы сразу, неизвестно, как бы дальше получилось. Мож, опять надсмехаться стала б. А так, сидишь, трясешься от обиды. Хоть не орел, а дружиться не желат. Съела, орлица?

– Ничего, я еще свое возьму. Щас завлеку, как котенка, а на самом интересном месте брошу. Пусть побегает под окнами.

– Смотри, подруга, он уж побегал разок, как бы все повторно не случилось. Только я тя зараз упреждаю, более Прошку гонять к нему не стану. У нас свои дела не доделаны.

– Ой, кажись, идут! – встрепенулась Настя. – Ну-ка, глянь, все ль на мне в порядке?

Иришка осмотрела подругу сверху донизу.

– Обыкновенно. Все равно в темноте ни рожна не видать.

Как только мужчины подошли к лавочке, Маришка вскочила с места и, взяв Прохора за руку, бойко потянула его за собою.

– Ой, здрасьте, – крикнула она, обернувшись.

Алексей ответил коротким полупоклоном.

Настя сидела молча, опустив глаза, теребя кончик нарядного платья.

– Спасибо, что изволили явиться, – сказала она с долей ехидства в голосе.

– Вам спасибо за лекарство.

– Коня вашего пожалела.

– Догадываюсь, что не меня.

– О чем еще вы догадываетесь?

– Еще о том, что орла вы, кажется, так и не нашли, а посему решили взять, что под рукой лежит. Стремление вполне оправдано и объяснимо: у подруги – жених, у Надежды – тоже, у вас же, первой раскрасавицы, и, вдруг, нет. Разве, не обидно?

– Обидно, – согласилась Настя.

– Отсюда ваше желание встретиться – так, для развлеченья. Девушкам всегда импонирует, когда подле них вьются кавалеры.

– Ну-ну. Гутарьте дальше, интересно.

– Однако вышла легкая заминка – кавалер оказался с гонорком, что неприятно, и вдвойне против прежнего обидно. Верно ли говорю?

– Может, и верно. Продолжайте.

– Вы проявляете завидную настойчивость в достижении встречи, при том, используя женскую хитрость. Волнуют ли вас на самом деле раны Леденца – с какой стати? Цель ваша очевидна – отомстить его хозяину за своенравие.

Настя поднялась с лавочки, отряхивая платье.

– Я гляжу, садиться вы не собираетесь, поэтому, давайте прогуляемся.

Они направились к Тереку. Погода стояла дивная. На небе горели звезды, кусты и деревья мягко перешептывались с ветерком, в камышах звенели лягушки, там и тут трещали цикады. И было тепло, спокойно, тихо. Алексей усмирял в себе желание обнять Настю за талию (уточним, осиную).

– Прав ли я в своих суждениях? – спросил он, отвлекаясь от вожделенных мыслей.

– Наверно.

– Скажу и дальше. Вы намеревались завлечь меня, как котенка бантиком, а когда б я прыгнул, то дернули б за нитку.

– А ты прыгни! – резко остановилась Настя. – Тогда узнаешь, дерну, или нет.

Он не ожидал подобного прямодушия и слегка оробел… но только, слегка. Уже в следующий миг рука его опустилась на девичью талию (сопротивленья не случилось), за первой легла и вторая… Опять спокойно. Тогда, приблизившись, он склонил для поцелуя голову. По телу пробежала любострастная дрожь (фигура девушки, напомним, обладала выразительными формами). Глаза его прикрылись, губы, наоборот, и, казалось, уж вот-вот наступит сладкое мгновенье. То самое, что никогда не повторится, как не случается знакомства дважды. И тут… Он вдруг почувствовал некую странность в прикосновении. Раскрыв глаза, вскипел от злости: пред лицом белела девичья ладошка. В последний миг коварная казачка закрылась ей от поцелуя.

– Дернула! – вскрикнул он с возмущеньем.

– Ишь, чего захотел, – лукаво прищурилась насмешница, – в первый же вечер, и целоваться? Рано, миленький. Поухаживай сперва, любовь свою выкажи. А там уж посмотрим, как с тобой быть.

Ничего не ответив, он внезапно ухватил ее за талию и поволок в кусты.

– Ты чего!? – взвизгнула она. – А ну пусти сейчас же!

– Сиди тихо, – прошептал он, вынимая из-за пояса пистолет.

– Ах ты, гад! – пуще прежнего вскричала красавица и замахнулась кулачками.

– Молчи, сказал! Там кто-то есть.

Действительно, на тропинке показались две темные фигуры. Ступая медленно (верно, крадучись), они держались так плотно друг к другу, что казалось, будто б люди обнимаются. Алексей резко взвел курок. Тотчас один из идущих прыгнул в кусты, следом скрылся и второй.

– Что там? – тихо спросила Настя.

– Не знаю. Уползай отсюда быстрей.

– Щас. Я с тобой останусь.

– Забыла, как перед татарами стояла?

– Помню, но одного тебя не брошу. Ты казачек плохо знаешь.

– Да хоть бы вовсе их не знать, – буркнул он, устремляясь вперед.

Пригнувшись, и не сводя глаз с того места, где укрылись ходоки, начал осторожно к ним подбираться. От куста – к деревцу, от него – к бугру, далее – по ложбинке и снова – к деревцу. Главное, избегать открытых участков, чтоб, как говорил Туманов, огонек не задуло. Но, похоже, что противник был искушен в тактике не меньше: с той стороны – ни звука, ни движенья. Самая неприятная ситуация.

– Чи-чи, – вдруг послышалось невдалеке.

– Чи, чи, – неуверенно ответил и он.

– Кто таков? – раздался строгий командирский голос.

У Алексея отлегло от сердца.

– Свои, Илья Петрович.

– Хорошо, что сообразил откликнуться, – вышел из-за деревьев Туманов, пряча за пояс пистолет. – Что здесь делаешь, позволь спросить?

– Гуляю с девушкой.

– Да неужели?! Молодец. А с кем, коль не секрет?

– С Настей. Помните, там, в обозе…

– Разумеется, – не стал дослушивать Илья Петрович. – Славная девица. Прими поздравленья.

– Не с чем. Намерен откланяться.

– Отчего же?

– Полагаю, так будет лучше для каждого.

Туманов, оправив мундир, заговорил полушепотом.

– Помнишь дубок, который я нынче срезал, вернее, пытался…

– Конечно.

– Славное, доложу я тебе, место. Веди ее непременно туда и сам в том убедишься. Травка под ним, признаюсь, мягка, как перина.

Из кустов, отряхиваясь, вышла Надежда.

– С кем ты тут гутаришь, Илья Петрович?

– Указания по службе даю, Надюша.