Текст книги "Драгунский секрет"

Автор книги: Дмитрий Линчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Дмитрий Линчевский
Драгунский секрет

ДРАГУНЫ – воины царской армии, обученные действовать как пешим, так и конным порядком.

СОБРы – специальные отряды быстрого реагирования, владеющие как боевыми, так и оперативными методами работы.

Глава 1

«Избавлю вас от описания гор, от возгласов, которые ничего не выражают, от картин, которые ничего не изображают, особенно для тех, которые там не были»…

М. Ю. Лермонтов.

1859 г.

По узкой луговой дороге, скрипя колесами и грохоча поклажей, катилась малая, в две дюжины телег, «оказия». Погода стояла славная. На ясном небе висело единственное облачко, в тени которого, будто под зонтом, парил хозяин Кавказа – горный орел. Повсюду зеленело. Теплый ветер приносил благоуханья трав и дубовых лесов, что вздымались косматой гущей в полуверсте по ходу. Мягкий аромат отчасти сглаживал тревожный пейзаж, но не делал его хоть сколько-нибудь дружелюбным – глухие заросли были весьма удобным для разбойников укрытием. Конный дозор, предчувствуя опасность, достал из седельных чехлов винтовки и мягко затрусил вперед, с тем, чтобы разведать, нет ли засады на просеке. Пехота, скалясь длинными штыками, нестройно разошлась по флангам. В скрипучих телегах занялся переполох: мужики и бабы принялись живо укладывать в солому ценные вещи, дабы не повредились во время скорой езды (а по-иному сказать – бегства). И только молодой офицер, сидевший в облупленной повозке, смотрел на заросли с улыбкой. Вот и кончилась мирная жизнь. Наконец-то… Он встряхнул запыленный в дороге мундир, поправил чешуйчатые (как драконья шкура) эполеты, щелкнул ножнами висевшего на боку кинжала. Ну, с Богом…

«Коль ты родился не увечным и не барышней, то должен носить военную форму, – не раз говаривал дед Матвей, употребив за обедом лафиту. – В противном случае, люди сочтут тебя либо первым, либо второй, что применительно к службе, одно и то же. Само по себе разумеется, право выбора – за тобой. Но настоятельно прошу – не осрами. Мы с Кутузовым в одной карете из Москвы драпали. Изволь помнить об том и делами соответствовать». Такие вот наставленья получал в детстве пригожий мальчик Алеша Одинцов. Позорить старика он, безусловно, не желал, а потому к восемнадцати годам окончил (не без труда – учеба давалась тягостно) кадетский корпус. Дед, увидев внука в сияющих эполетах, растрогался необычайно: волнительно закашлял, раскраснелся, брызнул слезой гордости и залил потомку новый, с высоким алым воротом, мундир. Сказал, что большего счастья для себя и представить не мог. «Хоть бери да помирай, ей богу! – воскликнул он, сморкнувшись в шелковый платочек. – Ей-же-ей, голубчик ты мой, сбылась моя мечта, сбылась, чертовка. Спасибо тебе, дружочек, огромаднейшее спасибо»… Алексей тоже был рад окончанию корпуса и слезам родного деда. Впереди грезилась славная жизнь, лихие сражения, высокие государевы награды.

Отдохнув от учебы, наевшись домашних пирогов, как следует выспавшись, он, преисполненный желаньем радеть, отправился к месту новой службы. Правда, завела его судьба в самый, что ни есть, захолустный гарнизон. Ни знатными делами, ни военными приключениями здесь не пахло: караулы да наряды – вот и все боевые подвиги. На Кавказ проситься стал немедля, но «охотников» набиралось премного, поэтому лишь записывали в очередь, не обещая ничего конкретного. Так минул год, а следом другой. И только неделю тому пришло, наконец, предписанье: «КАВКАЗ – ДРАГУНСКИЙ ПОЛК. ЯВИТЬСЯ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО». Это были самые красивые слова, из тех, что доводилось слышать прежде, от них веяло порохом, зноем, боевой отвагой, копченой мужской суровостью. «КАВКАЗ – ДРАГУНСКИЙ ПОЛК» – мощно, тяжело, внушительно. Как пушечное ядро, ударившее в землю…

– Я извиняюсь, ваше благородие, кинжал-то на рынке брали? – прервал героические мысли офицера усатый солдат, что шел неподалеку от повозки.

– Там, братец, там.

– Оно и видно.

Алексей достал из чемодана лохматую кавказскую шапку и разменял ее с сидевшей на голове фуражкой.

– Опять же, извиняюсь, ваш бродь. Шапка тоже оттуда?

– А что, хороша?

Усатый пренебрежительно хмыкнул.

– Куда уж лучше.

– Не понял?

– Спрячьте, а то в полку засмеют.

– Потрудись-ка объясниться, милейший! – лязгнул сталью офицерский голос.

Солдат, замедлив ход, дождался следующей тележки, наскоро переговорил с хозяевами (стариком и большеглазой девицей в цветастом полушалке) и, подкидывая в руках увесистый топор, поспешно вернулся к повозке.

– А дайте-ка, ваш бродь, мне вашу побрякушку.

Алексей с недоуменьем протянул клинок.

Служивый развернул топор острием кверху, ударил по нему кинжалом (от чего раздался неприятный металлический хруст) потом, не спеша, ощупал оба лезвия и, видимо, оставшись довольным содеянным, выказал окружающим неутешительный итог. Щербина в ноготь глубиной светилась на изящном клинке. На топоре – ни царапины.

– Так-то, – крякнул он, возвращая покалеченное оружие.

На задней тележке раздался звонкий девичий смех. Алексей не стал оборачиваться, и без того было ясно – хихикал не старик.

– Мой вам совет, – продолжал наставлять усатый, – если решите чего покупать, берите с собой товарищей из бывалых, иначе проведут, шельмы.

– Но шапка-то хороша?!

– Да вот хоть бы и шапка, – согласно кивнул пехотинец. – Смотрите, шерсть на ней длинная, цвет неровный, в иных местах клочья свалялись – как есть, дохлого барана драли… К тому ж, больного.

Сзади снова послышался задорный девичий смех.

Алексей сдернул с головы шапку, достал из чемодана привычную фуражку.

Шалят в горах-то? – попытался он увести разговор в иное русло.

– Шалят детишки в огороде, а здесь народ воюет, – негромко пробурчал служивый и опасливо посмотрел вдаль… Туда, где возвышался темный, укрытый туманом, словно буркой, холодный горный хребет. – К тому же, до скал еще добраться надо. Это только кажется, что они близко, а на самом-то деле, ого, как далече. Да мы туда и не пойдем, в Червленой заночуем и поутру обратно.

– Как же, не пойдем?! – встрепенулся Алексей. – Мой полк стоит в крепости Грозной, мне о назначении представиться следует.

– Не знаю, ваш бродь, не знаю. Грозная – уже за Тереком, мы туда и днем-то не ходим, а на ночь глядя – тем более. Осиное гнездо, а не место. Там только драконы с казаками летают. Нам, обозным, не по службе.

– Драконы, ты сказал?

– Угу, дружок мой так драгунов кличет.

– Все верно, драгуны и есть драконы, от латинского: «draco».

– Вы, стал быть, тоже из них… из «draco»?

– Из них, братец, из них.

Алексей приосанился, явив драгунскую выправку, но едва успел расправить плечи, как тотчас конфузливо съежился. Прямо на него с небес летел огромный серый орел… Еще в кадетском корпусе офицеры-«кавказцы» многое рассказывали о здешних странностях: де и мальчики тут родятся с кинжалами, и женщины ходят с закрытыми лицами, и зверье обитает злобное, кровожадное, особенно волки да орлы, последние, говорили, способны хоть и овцу в воздух поднять. Но ведь не взрослого же человека?! Такого в рассказах-то не было… Правда, совсем не легче оттого, что впервые это выйдет именно теперь. Веселая будет картина: поехал воин на Кавказ, а по дороге был утащен горным орлом. Смешно всем… кроме самого воина.

– Я вот тебе покажу, вражье племя! – крикнул солдат, притопнув ногами.

Алексей открыл глаза. Ах, вот оно что. Оказывается, пернатый бандит сцапал кудрявого ягненка, что шел неподалеку от обоза. Кто-то из станичников вез домой овцу с приплодом и, верно, выпустил пощипать траву. Что ж, остается посочувствовать бедняжке – животный мир суров (хотя и человеческий немногим лучше).

Тем временем орел тащил барашка по-над полем, степенно набирая высоту. Старик и девица (та самая, веселая, из соседней тележки) подбежали к солдату, причитая на два голоса.

– Стреляй, мил, человек! Стреляй! Не дай скотинке сдохнуть!

«Значит, это им принадлежит овца, – подумал Алексей, испытывая легкое (и вполне объяснимое) злорадство. – Поменьше бы над другими смеялись, может, и уберегли бы свою животину».

– Да куда там, разве попадешь? – канючил пехотинец, водя ружьем вдогон за птицей. – Она ж на месте не стоит… Да и потом, заряда на нее мне жалко. А ну как в лесу потеха случится? Тут всяка пуля на счету.

– Ну, родненький, пожалуйста! – дрогнув голосом, взмолилась девушка. – Он ведь маленький еще, как же ты не понимаешь? – она всхлипнула, прижав ладони к щекам. – Спаси малышонка… Прошу.

Такого надрыва Алексей вытерпеть не мог, так как человеком был добрым, отзывчивым. Выхватив из чемодана пистолет, он спрыгнул с повозки, занял классическую дуэльную стойку и, наспех прицелившись, выстрелил… Разумеется, не попал.

– Я же говорил, – махнул рукой пехотинец, разгоняя пороховой дымок, – только пулю зря извели.

Пулю – возможно и зря. Но в больших девичьих глазах мгновением сверкнуло солнце. Что было, в общем, славно. Иногда важен не результат, а сам порыв, пусть и не вполне удачный.

– Больно скуп ты, братец, да суров не в меру, – бросил Алексей солдату.

– Повоюете с мое, таким же станете, – огрызнулся тот беззлобно.

– Постараюсь, избежать сей участи.

– Слыхали мы такое. Жизнь покажет.

Меж тем события в поле разворачивались любопытно. Орел, таща барашка над землей, никак не мог подняться в небо. Едва взлетал он на пяток-десяток футов, как ягненок начинал сучить ногами (сбивая плавный мах крыльев), и охотник, теряя высоту, незамедлительно снижался. Видимо, птица была не столь сильна, как уверяли легенды, а барашек не слишком легок – но так или иначе, орел не мог унести свою добычу в гнездо, и, похоже, сам не знал, что с этим делать.

– Пожадничал пернатый, лишка хватил, – гудели хором мужики в телегах. – Бросай его, вражье племя, бросай, не мучай!

«Оказия» остановилась в ожидании развязки…

Орел в небе грациозен, царственен, раскинув крылья на несколько аршин, он, буквально обнимает воздух, лежит на нем, качается. Но это в небе. А на земле все обстоит иначе.

По всей видимости, барашек был не так глуп, как принято считать в народе, потому что, уловив связь между резвостью копыт и поведеньем птицы, он буквально побежал по воздуху, запрыгал… Орла затрясло, как в лихорадке. Суматошно мельтеша крыльями, он все больше становился похожим на курицу, пытавшуюся взлететь на крутой забор.

– Может, бросит? – с надеждой в голосе спросила большеглазая.

– Это вряд ли, – успокоил ее пехотинец. – Пока до смерти не замотает, не отвяжется – кавказская кровь.

Не учел служивый одного – ягненок тоже был кавказцем.

Охотник, выбившись из сил, в конце концов ослабил когти. Сам приземлился тут же, рядом с упавшей жертвой, наверное, с тем, чтоб отдышаться для следующей попытки. Барашек кубарем прокатился по траве, немного полежал, видно, соображая, где находится и, почувствовав под собой твердую опору, прытко вскочил на ноги. Злобная птица строго следила за каждым его движением, готовясь в любой момент предотвратить побег. Но, как показали дальнейшие события, лучше б она побеспокоилась о собственном здоровье…

– Ой, отпустил! – всплеснула девица руками.

– Щас снова подберет, – заверил пехотинец.

– Все ж побегу, авось успею, – крикнула она и, прихватив рукой подол, устремилась к ягненку.

За хозяйкой припустила и косматая овечка – мать малыша.

– Куда тя понесло, Настена?! – загорланили из телег мужики. – Все одно не поспеешь. Утащит.

– Ладно вам, – цыкнули на них бабы, – за своим бы, небось, тоже побежали.

Солнце уж розовело и, мягко клонясь к земле, готовилось, как зрелое яблоко, упасть, покрасневши. Небо тускнело с каждою минутой. А история все не кончалась…

Барашек, придя в себя, топнул копытцем, словно разминаясь, повертел головой, будто осматриваясь. Орел угрожающе расправил крылья: мол, не вздумай улизнуть – все одно поймаю. А ягненок, кажется, мыслил совершенно иное. В следующий миг он неожиданно встал на дыбы… сделал несколько резвых прыжков… и, пригнув голову, отчаянно бросился вперед…

– Нет, не успеть ей, – пробурчал пехотинец, глядя вслед бегущей девице. – Медленно скачет – тяжелая.

– Вымя мешает, – гоготнули мужики.

Раздался дружный бабий рев, послышались звуки шлепков и ударов.

– Да, хороша девка, – мечтательно сказал пехотинец, опасливо поглядывая на тележку, где продолжалась расправа над мужиками. В самый раз по мне… Может, ожениться, а?

– Ох, насмешил, – гоготнул старик. – Она, таких как ты, заместо пугала на огороде держит. Ага, ага… Посмотри на себя-то: усы соплями висят, голова не стрижена, гимнастерка грязна – как есть, чучело.

– Ты, дед, говори, да не заговаривайся, – прикрикнул усатый. – Под пулями не до красоты… воевать надобно.

– Какие у тя тут пули, вошь обозная? – осклабился старик. – У Настены, меж прочим, батька казаком двуруким был. Татар нарубил поболе, чем ты дров на своем веку.

Алексей заметил, что при слове «двурукий», пехотинец сник лицом. Что означало сие выражение, было непонятно… Кажется, у любого человека от рожденья, пара рук и ног, если он не инвалид, конечно.

– Ладно, успокойся, дед, – обмяк солдат. – За овцами лучше смотри, а то домой некого везти будет…

Словно пушечное ядро влетел маленький белый барашек в грудь царственной птицы. Орел покатился бы кубарем, да крылья помешали, разверзлись парусами, смягчили падение. Ему бы поберечься, да где там, гордости, хоть отбавляй, вскочил на лапы, принял устрашающую позу, защелкал клювом, нахохлился. Только барашку на это начхать, развернулся кругом и опять камнем вошел в тело обидчика. Охотник взмыл в воздух, будто решив взлететь задом наперед… но не сумел, земля снова встретила его жесткими объятьями. Может, и отлежался бы он, может, и набрался бы сил… если бы не старая овечка. Толстая, как пуховая подушка, она уже приближалась к злодею. Ягненок прыгал вокруг поверженного врага, не зная, что с ним делать дале. Подоспевшая мамаша показала… С наскока она впечатала в орлиную грудь передние копыта и принялась топтать ее с необычайной жестокостью… После нескольких твердых ударов птичий дух взвился в небо один… без царственного тела…

– Ой, любо! Ой, любо! – кричали дружно мужики, встречая девушку, тащившую за собой тушку раздавленного орла. – Хороши овцы, ой, хороши! Продай их нам, Настена.

– Вот еще, мне такие самой нужны.

– Тогда орла уступи.

– Вот еще, самой сгодится.

– На что он тебе?

– Чучело набью, женихов стану сравнивать, как найдется сильно похожий, так сразу замуж выйду.

– На чучело похожий? – уточнил солдат.

– На чучело ты сам похожий, – отрезала девица. – Я об орлах толкую.

Алексей был удивлен случившимся. Где ж такое видано, чтоб ягненок кровожадного хищника забодал? Действительно, странный край, диковинная жизнь.

– Ну-ка, подберись, обозные! – прикрикнул из-за телег долговязый унтер. – Нам еще по лесу две версты спотыкаться, а на дворе ужо вечереет. Давай-ка, подгоняй, обозные!

«Оказия», переваливаясь с боку на бок, вяло заскрипела колесами…

Пехотинцы переговаривались между собой, бабы судачили с мужиками, стрик с девицей смазывали ягненка каким-то зельем. Алексей оглядывал зеленые чащи… Лесная просека не казалась ему опасной: довольно широкая, не очень бугристая. Правда кусты и деревья росли плотным забором, но то и ладно – конный горец не проскочит. Не приведи господь, конечно, попасть в передрягу с такой компанией: мешковатые солдаты, копотливые лошадки, телеги, набитые под завязку хламом и бабами (что, по мнению деда Матвея, одно и то же), в общем, полудохлая гусеница, а не «оказия», ужас для военного.

В то же время со стороны гор (оттуда, куда с опаской поглядывал обозный пехотинец) к Тереку мчалась другая «оказия»… Совершенно другая.

Черной тучей неслась она по-над землей, вздымая пыль даже с травянистых лугов. Мухи и бабочки расшибались о крутые лбы коней, не успевая убраться с дороги. Тушканы выпрыгивали из нор, очумев от гулкого топота. Птицы шибче хлопали крыльями, пытаясь лететь вровень с отрядом (не всякая поспевала).

Это шли драгуны.

– И-и, яха! – вскрикнул всадник на поджаром воронце, припав к косматой смоляной гриве.

– Йу-ху! – отозвались товарищи, шпоря коней.

Это были не те щеголи в высоких киверах, белых лосинах и сверкающих ботфортах, что можно встретить на парадных картинах. Это были кавказские драгуны: смуглые, обветренные, изрезанные шрамами от кинжалов, искусанные татарскими пулями. Черные бурки скрывали их плечи, лохматые шапки украшали их головы, и со стороны могло показаться, что и сами они похожи на горцев (и в том была военная выгода). Но под бурками сияли русские мундиры, а под шапками ершились русые волосы.

– Где они, Прошка? – сквозь ветер крикнул всадник на вороном коне.

– Где-то здесь, ваш бродь, – ответил бравый унтер, идя след в след за командиром.

– Так ведь нет никого.

– Вижу, что нету. Ушли, наверное.

– Они тебя заметили?

– Не думаю. Мы на мягких лапах дозорили. Землю копытом не били.

– Ну и славно. Значит, засады не будет. Возвращаемся, – офицер поднял руку, сделав условный знак отряду.

Эскадрон, молча осадив коней, с той же прытью бросился в обратную сторону, туда, где в окружении дюжины всадников катились арбы с ранеными…

– Ну, что там, братцы, татар не видать? – спросил забинтованный солдат у крепких драгун, что вились подле ароб, как пчелы, охраняющие ульи.

– Нет, вон наши уже возвертаются.

– До темноты бы успеть, – вздохнул раненый, поправляя солому под лежавшим рядом товарищем. – Ты жив еще, Тихон?

– Еще, да.

– Ну и молодца. Держись, брат. Скоро прибудем в станицу, а там, друг ты мой, сущая благодать. Атаман встречает с поклонами, бабы подносят угощения, молодые казачки улыбками светят, и даж собаки хвостами виляют. Веришь, нет?

– Угу.

– Ну вот, а потом, тех, кто тяжелораненый – мы-то с тобой уж всяко, не легкие – отправят на леченье в Пятигорск. Там, друг ты мой, еще радостней, чем здесь. Местные барышни, даже благородных кровей, липнут на «кавказцев» буквально, как мухи на мед. Любят они нашего брата до беспамятства.

– Мухи-то?

– Мухи, само собой, я имею в виду про дамочек.

Казачья станица Червленая, зеленела яблоневыми садами и лучилась теплом ухоженных мазанок, коптивших закатное небо ароматным печным дымком. Сивобородый атаман трусил на гнедом жеребце по узкой улочке, разгоняя в стороны глупых индюшек и объезжая тупоголовых волов. Первые действительно были глупы, так как во время дождя могли, запрокинув голову к небу, попросту захлебнуться. А вторые, несомненно, слыли тупыми, потому что, встретив на пути брошенную телегу, могли часами ждать, когда она уступит им дорогу.

– Что, Яков Степаныч, готовность проверяш? – крикнула из-за плетня пышногрудая казачка в розовой, облегающей статную фигуру, рубахе.

– Проверяю, Надежда, проверяю.

– Нынче могу зараз хоть троих принять, – улыбнулась она, выказывая два ряда белых зубов. – Но лучше, все ж, одного. И лучше, офицера.

– Посмотрим, скольких привезут, а то, мож, и солдатам хат не достанет.

– Ага, ну смотри, смотри, – согласно кивнула женщина. – Только тяжелых мне в энтот раз не посылай, а то я в прошлом заезде с ними намаялась.

– Добре.

– Слышь ты меня, али нет?! Таперича, пусть другая тяжелых возьмет. Понял ли?

– Ладно. Понял я, понял.

– Ну, то-то ж, – успокоилась казачка…

На следующем подворье кормила уток сухонькая старушка возрастом, атаману в матери.

– Что, Яков, хаты пересчитывашь? – спросила она, полуобернувшись.

– Пересчитываю, Маланья, пересчитываю.

– Ты мне нынче тяжелых подавай, с ними все ж поспокойней будет. А то я в давешний приезд с легкими-то до жути намучилася.

– Добре.

– Понял ты меня, аль нет?!

– Понял я тебя, понял.

– О, то-то ж.

Атаман пришпорил жеребца, направляясь к сторожевой вышке, что торчала на краю станицы перед спуском к речке. Куры разлетались с дороги, как брызги из лужи.

Бойкий дедок, справно несший службу в охранном дозоре, подошел к краю дощатой площадки и, опершись на сучковатую ограду, бдительно поглядел вниз.

– О, кажись, гости жалуют, – поправил он газыри на васильковом казачьем кафтане…

– Ты не в землю гляди, Кузьмич, а окрест, – прикрикнул издали атаман.

– Я там все уже видал, таперича на тебя поглазею.

– Ну и чего ты там усмотрел?

– Идут, голуби, числом пол-эскадрона иль чуть боле.

– Далече?

– Верстах в пяти.

– Что ж ты молчишь, старый хрыч? Встречать уж пора.

– Дык я не молчу. Это ты меж плетней заплутался.

Атаман обернулся к ближайшей хате, у которой стояла молодая казачка с длинной, ниже пояса, косой.

– Маришка, а ну клич сюда весь народ, отряд подъезжает ужо!

Девица, одернув кружевную кофточку, опрометью помчалась к соседним домам…

Драгунский отряд, переправившись через Терек, собрался в стройную колонну и мягко зарысил к станице. Впереди – командир на воронце, следом – унтер, подгоняя буланого. У крайних хат уже толпились станичники, державшие в руках щедрые, с пылу с жару, угощения. Атаман, завидев арбы с ранеными, посуровел лицом, выдвинулся вперед и отвесил им низкий, до земли, поклон. Старики вытянулись во фрунт, приложив заскорузлые пальцы к мохнатым шапкам. Бабы принялись крестить всех без разбора: и здравых и увечных.

– Вот из-за таких минут, Прохор, и стоит жить, – сказал командир чуть хрипловатым голосом.

– Мне, Илья Петрович, стыдно признаться, иногда, плакать хочется, когда такие встречи наблюдаю.

– И мне, – пробурчал командир, выезжая из строя. – Протягивай колонну по улице, а я к атаману, хаты определять.

– Слушаюсь, господин поручик, – казенным тоном отчеканил унтер, хорошо сознавая, что отряд застрянет уже на входе в село…

Так оно и получилось. Едва достигнув толпы, «оказия» увязла в ней, как гусеница в сметане. Драгуны принялись за угощенья, спешились, начали балагурить с молодками, выпивать со стариками, трепать за вихры детвору…

Но шумную встречу неожиданно прервал сиплый окрик Кузьмича, добросовестно бдевшего на посту.

– Тише, вы!.. Тише!..

Народ не сразу, но примолк. Атаман, беседуя с поручиком, вскинул взор на вышку.

– Что там у тебя?

– Кажись, выстрелы в дальнем лесу… Слышите?

– Вроде бы.

– Я вот думаю, не наши ли там под татарина попали? Аккурат, должны были сегодня возвернуться.

– Ух ты, мать честная! – схватился за голову атаман. – И правда. Наши-то станичники намедни за покупками уехали, должны были назад с пятигорской «оказией» возвертаться. Неужто, они?!

– Посмотреть, что ль? – участливо спросил командир.

– Сделай милость. А я здесь пока твоих раненых определю. Пособи…

– Хорошо… Кхе, кхе. Только у меня там двое тяжелых, им особый уход нужен. Так что ты уж расстарайся.

– Не беспокойся, все будет в лучшем виде. У меня тут в самый раз кто-то про тяжелых спрашивал. Устроим всех, не переживай.

– Вот и славно… Кхм… Прохор, ты где!?

Унтер выбрался из толпы с куском хлеба, укрытым вяленым мясом и перьями зеленого лука.

– Я здесь, ваш бродь.

– Луку нажрался?

– Маненько закусил.

– Превосходно – спать будешь в собачьей конуре, а теперь командуй сбор.

– Эскадро-он! – Без лишних слов гаркнул Прохор, отдав хлеб мальчугану. – По ко-оням!

Драгуны, молча допивая, дожевывая и глотая целиком, взметнулись на лошадей.

– Ты глянь, как дрессированные, – с сожалением покачала головой Надежда. – Хоть бы спросили: куда, зачем?

– За мно-ой… ры-ысью! – раскатисто крикнул командир, и в этом голосе, суровом и лихом одновременно, не осталось и капли нежной хрипотцы, что слышалась чуть раньше при встрече с гостеприимными станичниками. – А-арш!

Кони, спесиво вздрогнув, пулей сорвались с места. Облако пыли накрыло встречающих…

– Теть Надь… кхе, кхе, – прокашлялась Маришка, – а тебе кто-нибудь тут глянулся, аль нет?

– А то… Конечно.

– Кто?

– А тебе?

– Мне помощник командирский.

– Конопатый?

– Ага, светленький.

– Не-е. Я люблю темных и скуластых, чтоб желваки под кожей ходили. Как у командира, к примеру… Шрам у него на щеке, видала?

– Не, я на стариков не смотрю.

– Какой же он старик – годов тридцать, не боле.

– То и есть, старик.

– Это кто для тебя старик?! – подбоченилась Надежда. – Мож, и я тогда старуха?

– Конечно, – хихикнула Маришка. – Тебе ж в прошлом годе тридцать стукнуло.