Текст книги "Драгунский секрет"

Автор книги: Дмитрий Линчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Глава 3

Алексей стоял с завязанными руками неподалеку от своей повозки. Перед ним на белом коне кружил горец в синей черкеске и запыленных ноговицах.

Все случилось неожиданно. Едва проехали сажен двести по лесу, как впереди показался татарский отряд. Пока солдаты изготавливали ружья, горцы уж дали залп и были рядом. Иных застрелили, других порубили, оставшихся вытащили из-под телег и согнали в короткий круг. Алексей стоял отдельно от всех, кляня себя самыми распоследними словами. Достать пистолет он не успел, а хоть бы и достал – тот был не заряжен (после истории с орлом). Подхватить ружье убитого солдата тоже не смог – оно лежало далеко у леса. Что было делать? Бросаться со щербатым кинжалом на всадников? Честно сказать, не хватило ни духу, ни сноровки. Вот за это и корил себя, на чем свет держится. Кисейная барышня, а не офицер. Позор для деда, позор для армии, стыдобушка перед красавицей Настей, которая стояла теперь под взглядами гогочущих абреков и ожидала своей (уж точно, незавидной) участи. Срам, отчаянье, безысходность. Первый бой – и такое бесславье. Горец что-то лопотал по-своему, тыча шашкой в офицерские эполеты, вероятно, хотел взять в плен. Только лучше б уж зарубил. Зачем, спрашивается, дальше жить? Выдохнуть из легких весь воздух и замереть навеки. Или броситься на татарина, пусть застрелит.

– Ну, что там? – спросил командир у прискакавшего из леса дозора.

– Там, ваш бродь, татары наш обоз разоряют – выпали запыхавшийся Прохор.

– Много ли?

– Дюжины три, четыре.

– Как и нас, – поручик оглядел затаившийся под деревьями отряд. – Это, верно, те самые, что встретились тебе прежде.

– Точно, они. Возьмем на ура?

– Дура. Чему я тебя только учу.

– Тактике? – неуверенно произнес унтер.

– Именно, что тактике. Если есть возможность не ходить на ура, то, что следует делать?

– Не ходить.

– Верно. Драгунам изготовиться к пехотному бою!

Алексей наблюдал, как горцы обыскивают телеги в поисках дорогих вещей. Тот, что был у них за главного, в синей черкеске, спешился и потрошил офицерский чемодан. Ничего ценного в нем, разумеется, не было, но ощущение, что этот мерзавец ковыряется в душе, с каждой минутой нарастало.

Вдруг, издалека донесся пронзительный крик.

– И-и, ях, ях, ях!

Алексей повернул голову. По просеке, на большой скорости, к ним приближался какой-то татарин в черной бурке – очевидно, припоздавший соратник грабителей. Главный посмотрел на него удивленным взором, что-то гыркнув землякам. Те дружно загоготали, покатываясь в седлах, скаля желтые искривленные зубы. Однако ж, веселье их было недолгим. Через пару мгновений всадник достиг передних телег и, осадив коня, неожиданно скинул с плеч бурку. А под ней… Алексей не поверил своим глазам. На солнце сверкнули чешуей медные драгунские эполеты, в руке удальца блеснула шашка. Но это было не все. В следующий миг он выхватил из ножен и вторую и принялся крутить ей одновременно с первой, будто играя двумя ослепительными молниями. Кавказцы раскрыли рты.

– Ну, что, отважные горцы! – крикнул всадник. – Кто выйдет на поединок с русским офицером?! Иль вы только кучею смелы?

Надо знать кавказцев – после таких слов нельзя просто взять и застрелить наглеца. Потом свои же обвинят в трусости. Пока они выбирали поединщика, офицер кружил перед телегами, то и дело поглядывая в лес.

– Так что, нет среди вас смельчаков?! – Продолжал он играть на горском самолюбии. – Или вы по-русски не понимаете? Или никто из вас шашкой не владеет?

Один из татар вступил с ним в диалог.

– Ты что хочешь, урус? Смерти своей хочешь?

– Хочу, но не своей, – честно признался офицер.

– Будет тебе смерть, собака! – рявкнул горец и вопросительно взглянул на главного. Тот, ухмыляясь, поднимал винтовку.

Алексей понял, что сейчас от этого мерзавца зависит жизнь храброго драгуна, который неизвестно каким образом очутился в лесу, который не спасовал перед целой оравой татар, не блеял жалким ягненком… Минуту. Ягненком. А что сделал малыш, когда ощутил под ногами землю? Верно – первым делом, бросился на обидчика. Неужели молодой русский офицер окажется трусливей кавказского барашка? Наклонив голову вперед, Алексей решительно прыгнул на главного. Удар лбом точно пришелся в его бритый затылок. Винтовка упала на землю, хозяин, без памяти, – рядом. Один из горцев подбежал к дерзкому пленнику, занеся кинжал для расправы. Может, и кончилась бы на том бесславная жизнь подпоручика Одинцова, если бы…

Если бы одновременно со взмахом татарина по лесу не прокатился грозный боевой клич.

– Драгуна-ам, огонь!!!

И, в тот же миг, воздух взорвался от ружейных залпов. Сливаясь по три, по пять, по семь, они прогремели, как пушечные. Из-за деревьев, с обеих сторон просеки, роями полетели горячие пули. Над лесом взвился пороховой дым. Верховых снесло, будто сдуло. Пешие попытались спрятаться за телеги, но где там – свинцовые пчелы жалили всюду. Стрельба звучала бесперебойно, и в том чувствовалась драгунская слаженность. Шанс на спасение у разбойников был один – поднять руки вверх. Но горцы в плен не сдавались…

Перебинтованный солдат обвел взглядом большую, с иконой в углу, комнату, где лежал на деревянной кровати у чистого окошка.

– Ты жив еще, Тихон?

– Еще да, – отозвался приятель с соседней койки.

– Видал, какие нам хоромы отвели? Не всякому офицеру такие достанутся. Что я тебе говорил – уважают здесь нашего брата.

– Неудобно как-то, – возразил товарищ, – баба молодая за нами ухаживает. Неловко перед ней грязными портками сверкать.

– Да что ты, – отмахнулся перебинтованный, – атаман сказал, она сама тяжелых спрашивала, мол, легкие в прошлом разе своей прытью измучили.

– Тогда ладно, – успокоился Тихон.

– Я вот что думаю. Мож, не поедем в Пятигорск. Мож, здесь будем лечиться?

– Пошто так?

– Да уж баба больно приятная, говорят, вдовая. Виды имею.

– Нужон ты ей – бинта кусок.

– Дык, я же подлечусь.

– Подлечись сначала, а потом виды имей.

Российская ночь ложится на землю мягко, осмотрительно, давая время припозднившимся путникам обрести кров. Кавказская же, падает черной ширмой. Будто всевышний задувает свечу: фуф – и погасло. Солнце уж садилось на гору, а это был верный признак того, что создатель набрал в легкие воздуха.

Кузьмич стоял на вышке, держа руку козырьком, щуря маленькие подслеповатые глазки. Внизу щипал мягкую травку гнедой жеребец, рядом переминался с ноги на ногу озабоченный Яков Степаныч.

– Ну, что там, наверху? – спросил он, запрокинув голову.

– Палят, голуби, ой, как палят, будто пушками бьют.

– Это я слышу. Видать-то чего?

– Дым видать над лесом, плотный, хороший. Дружно бьют, ой дружно.

– Мож, татары наседают?

– Что ж я голубей от ворон не отличу?! Басурманы так не умеют – у них горох, а не пальба. Наши стройно садят, основательно.

– Дай-то Бог, дай-то Бог, – со вздохом перекрестился атаман.

Гнедой неожиданно зафыркал, принялся качать головой, робко попятился. К вышке решительной поступью приближалась сердитая Надежда.

– А ну, пшел отсель, лентяй толстозадый! Будет он на меня фыркать, – прикрикнула она, топнув ножкой.

Конь отпрянул, как черт от ладана. Кузьмич, довольно крякнув, перегнулся через ограду (что б лучше слышать разговор). Нет большей радости, чем наблюдать чужие скандалы – свои-то не больно веселы.

Ну, и как, Яков Степаныч, это называется?! – всплеснула руками казачка. – Шутка, что ль, аль надсмешка какая?!

– Ты о чем, кака надсмешка?

– А что это, по-твоему, подарок мне, что ль?!

– Не пойму я, о чем ты.

– Вы посмотрите, не поймет он! Кого ты ко мне на постой определил? Отвечай!

Атаман замешкался, вспоминая.

– Кого, я тя спрашиваю?! – грозно повторила женщина.

– Раненых.

– Каких раненых?

– Двоих, вроде бы.

– Каких, я тя спрашиваю?!

– Тяжелых.

– А я у тя каких просила?

– Тяжелых и просила… вроде бы.

– Ты издеваешься, что ль, али как? А молодого офицера у тебя кто просил? Можа, бабка Маланья?!

Последняя уже семенила к вышке, размахивая сучковатой клюкой (помяни лихо). Гнедой снова зафыркал, раздувая ноздри. Кузьмич еще сильней перегнулся через ограду (скандал занимался любопытный – Степаныч что-то затейно напутал).

– А ну, пшел отсель, дармоед брюхастый! – замахнулась на коня старушка. – Будет он на меня фыркать!

Надежда злобно поджала губы.

– Вот мы щас ее и спросим.

– А я щас сама кой-чего спрошу, – доковыляв, зашипела бабка. – Ты мне кого на постой определил, а?

Вслед за хозяйкой примчалась и вредная собака Дуська, рыжая сука, наполовину кавказских кровей. Мать ее – огромная кавказская овчарка – была привезена казаками из дальних горных походов, а вот в батьки записался местный пустобрех, который в росте уступал даже крупным станичным кошкам. Что интересно, от матери Дуська не унаследовала ничего.

Атаман почесал вместо головы папаху.

– Кхе, кхе. Раненых я тебе определил, кого ж еще.

– Каких раненых?

– Не помню ужо.

– А ты вспоминай! – Маланья копьем воткнула палку в землю. Дуська возмущенно тявкнула. – Вспомнил?! Я у тя лежачих просила, понимаш ты – лежачих! Что б поспокойней было. А ты мне каких послал, а?

– Каких?

– А я те скажу каких: у одного палец отстрелен, у другого – ухо. Это, по-твоему, лежачие? Они уж там песни орут – стеклы лопаются. Прикажешь до утра мне эту радость слушать?!

Дуська забрехала с такой яростью, что складывалось ощущение, будто гостей поселили не в хозяйскую хату, а в ее скособоченную конуру.

Кузьмич раскис от удовольствия: атамана облаяли самым натуральным образом. И поделом: не будет из себя енерала строить.

За шумом никто не заметил, что стрельба в лесу давно прекратилась. Пороховой дымок еще какое-то время цеплялся за макушки деревьев, словно души умерших не желали расставаться с телами, а потом, собравшись в светлое облачко, мягко отлетел к небесам.

Драгуны складывали на телеги убитых и раненых, подбирали осиротевшее оружие. Алексей, трясясь после недавнего боя, сидел на корточках у колеса своей повозки. Руки его дрожали, в горле стояла кислая дурнота. Смотреть бабам в глаза было стыдно, мужикам – тем более. Хотелось спрятаться куда-нибудь подальше, а лучше – вовсе испариться.

– Да ты, брат, оказывается, дерзок, – подходя к повозке, сказал высокий, с худощавым лицом офицер, суровость которому придавал шрам на левой щеке.

Алексей с трудом приподнялся.

– П-подпоручик Од-динцов. Здравия желаю. Направляюсь к месту новой службы… вот, не доехал.

– Очень приятно. Позвольте представиться: Илья Петрович Туманов – весельчак и балагур.

Глядя на его израненное лицо, можно было предположить все что угодно, только не последнее.

– Это вы т-там… с саблями?

– Я, друг мой, я. Только не с саблями, а с палашами. А это ты черкеса, как баран, забодал?

– Т-так точно, я.

– Вот и славно – можно сказать, боевое крещение получил. А куда направляешься, коли не секрет?

Алексей достал из кармана измятый приказ. Туманов быстро пробежал его глазами и улыбнулся.

– Считай, что к месту службы ты уже прибыл.

– Это ваш полк?

– Мой, дружище, мой. А теперь, и твой. Так что, давай без церемоний. Впрочем, поговорить мы еще успеем. Сейчас надо бы поспешить, чувствую, ночь вот-вот упадет. Прошка!

– Я, ваш бродь! – вырос, как из-под земли, бравый унтер.

– Знакомься. Наш новый офицер.

– Здравия желаю, ваше благородие.

– Здравствуйте, – кивнул Алексей.

– Это не вас ли татарин заколоть пытался?

– Точно так, меня.

– Между прочим – это я его пулей снял. Ага. Мы, когда в лес на позиции вышли, сразу по татарам разобрались, что б, значит, залпом, по всем. Я, вообще-то, в другого целил. Но когда Илья Петрович команду дал, смотрю, один басурман на кого-то кинжалом замахнулся. Думаю, не своего же он собрался заколоть. Ну, и жахнул по нему на всякий случай. Получается – не зря.

– Спасибо, братец, выходит – спас ты меня.

– О, хо-хо, – по-детски широко улыбнулся Прохор. – Здесь – это обычное дело. И вам еще придется меня спасать, и мне вас, не раз…

– И не два, – прозаично закончил Туманов. – Живо рассаживай народ по телегам. Ночь просыпается.

Окна хат уж мерцали тусклым светом, когда истерзанный обоз вошел в станицу. Атаман встретил земляков объятьями, драгун – восторженными возгласами.

– Спасибо, ребятушки! Век не забуду! Выручили.

– Полноте, Яков Степаныч, полноте, – соскочил с воронца Туманов. – Обычное дело. Где, кстати, твои казаки? В походе?

– В том-то и беда.

– Одни, без атамана?

– Староват я уже, да и захворал малость. Преемник там верховодит. Надеюсь, толково.

– Ну, и славно. Давай теперь разбираться, куда мертвых складывать, куда живых расселять. Ты про моих тяжелых не забыл, достойно устроил?

– Конечно. В лучшую хату определил.

– Им не хата – сиделка хорошая нужна: что б напоила, накормила, исподнее, если надо, поменяла.

– Все так и есть. Лучшую сиделку им приставил. Сама тяжелых спрашивала.

– Потом зайдем, посмотрим.

– Конечно, обязательно посмотрим.

Поручик ушел в отведенную ему хату. Унтер принялся командовать драгунами, атаман – станичниками. Всякий занялся своим делом. Алексей почувствовал себя никому ненужным. Спросить о ночлеге постеснялся, до того ли сейчас этим измотанным людям. Поставив на траву чемодан, присел у забора в надежде, что кто-нибудь вспомнит или заметит. Ночь уже легла на землю, вытягивая из нее накопленное за день тепло. В небе появились звезды, большие и низкие. Смотреть на них можно было, не поднимая головы – вот они, прямо перед глазами. Казалось, выстрели – собьешь.

– Фуф, жарко в хате, – послышался за плетнем скрип открывающейся двери и милый девичий голосок, – давай-ка лучше тут погутарим.

– Деда маво постеснялась, Маришка? – спросила вторая девушка, видно, вышедшая вслед за первой.

– Конечно. При нем же ничего не скажешь.

– Ну, выкладывай, что там у тебя?

– Только предупреждаю, Настена, об этом никому ни слова.

– Понятно дело.

– Ну вот. Помощник мне командирский глянулся, Прохором кличут, хочу на постой его к себе определить. Не поможешь устроить?

– А как я те помогу?

– Ну, подойди к атаману, скажи, так, мол, и так… Нет. Лучше, подойди к деду. Скажи, так, мол, и так – иди, старый хрыч, к атаману…

– Отправь к Маришке Прошку, да?

– Нет, чей-то не получается.

– Успокойся. Коли ты ему глянулась, сам объявится, а нет – и не надо.

Наступила пауза… Вероятно, Маришка обдумывала услышанное от подруги. Ведь слова ее прозвучали явным укором: негоже, мол, бегать за хлопцами, наоборот бы должно. Но ответ нашелся быстро.

– Тебе, Настена, легко рассуждать, ты красивая, а мне…

– Во-первых, ты тоже не кикимора, – прервала ее Настя. – А во-вторых, не в красоте счастье. Я сегодня за нее чуть не поплатилась: татары с собой хотели утащить. Хорошо, наши вовремя подоспели, а так бы, стояла я нонче совсем в другом месте.

– Страшно было?

– А то. Налетели, как саранча, перебили всех, перерезали, нас в круг согнали, торг учинили. На других баб и не глядят, а в меня шашками тычут: якши, мол, якши. Командир драгунский молодец, показал им «якши» с саблями. Орел.

– Понравился?

– Ага, правда, немолод уже.

– Вот и я говорю, не молод. Слушай, а офицерик с вами какой-то приехал, вроде, ничего, пригоженький.

– Обычный, каких пруд пруди. К тому же, перед татарами скис: не стрелял, не дрался. Не – не орел.

Алексея подобный отзыв совершенно не расстроил. Сам он считал себя мокрой курицей. Было несколько обидно, что девушка не оценила его налет на разбойника. Впрочем, Бог ей судья. Жаль, пулю на орла зря потратил. Неблагодарная.

– Ваш бродь, а я вас обыскался, – раздался невдалеке голос унтера. – Илья Петрович интересуется, где вы устроились.

– Пока нигде.

– В этом случае, он просил вас к нему в дом. Места, говорит, там на троих хватит.

За плетнем послышались возмущенные девичьи голоса.

– Ты глянь, какой жук – прям под боком сидел!

– Вот, негодник.

Алексею стало неловко за свое поведение, и он решил исправить ситуацию.

– Прохор, а где ты сам устроился?

– За меня не беспокойтесь, я без крова не останусь. На крайний случай к вам приду, Илья Петрович любит, когда я под рукой.

– А позволь тебе порекомендовать исключительно удобный вариант.

– Давайте, коль не жалко.

Алексей окинул рукой двор, у которого они стояли.

– Вот, превосходное место, теплый дом, прекрасная хозяйка, – здесь он вспомнил, что Маришка, очевидно, жила в другой хате, раз в этой находился дед Насти (стало быть, и она сама). – А, впрочем, постой…

Прохор уже заметил двух девиц у крыльца и с интересом ожидал развития.

– Простите, милые барышни, – как можно учтивее начал Алексей, – не подскажете, где можно обрести ночлег молодому унтер-офицеру нашего полка?

Глаза Маришки засияли даже в темноте.

– Отчего ж не подсказать, коли человек хороший.

– Он очень хороший, сегодня героически спасал ваш обоз.

– Так что ж он сам молчит, аль язык проглотил?

Унтер покашлял в кулак, ухмыльнувшись.

– Скромный я, застенчивый.

– Оно и видно, – кокетливо улыбнулась Маришка и пошептавшись с подругой, как бы нехотя, направилась к воротам. – Пойдем, что ль, застенчивый, пока не передумала.

Когда они ушли, Алексей, взяв чемодан, открыл было рот, чтобы попрощаться с Настей. Но та его опередила.

– А теперь, наверное, вы будете проситься ко мне на постой?

– И хотел бы – не стал. До свидания…

Отмахав сажен тридцать по улице, он сообразил, что не знает, где разместился командир (Прошка ведь не указал дорогу). Решил постучать в первый попавшийся дом. Подходя к окну, угодил ногой во что-то мягкое, судя по запаху, не в манную кашу. Принялся чистить ботинок о траву… Получалось скверно.

– Что, ваше благородие, в дерьмо угодили? – участливо спросил широкоплечий, с саблей на боку, драгун, проходивший мимо.

Алексей хотел было ответить ему по-уставному, но, увидев на круглом лице благодушную улыбку, передумал. Странное дело, эти бравые ребята, которые еще недавно рубились в кровавой потехе, как настоящие герои, здесь, на мирном берегу, не кичились своими подвигами, не разговаривали надменно с новичками (в отличие от обозного солдата, что всю дорогу смеялся над кинжалом), наоборот, являли исключительную доброжелательность. От людей ли то зависело, от условий ли жизни, судить пока было трудно.

– Да вы его не троньте, засохнет – само отвалится, – посоветовал драгун тоном знатока. – Вы часом не командира ищете?

– Точно, его.

– Вон он, в доме напротив остановился.

– Спасибо, братец. Как звать тебя?

– Трифоном, ваше благородие, обращайтесь, ежели чего.

– Непременно.

Доковыляв до указанной хаты, а по пути еще раз наступив во что-то мягкое, Алексей вошел в чистые сенцы. Здесь, ощутив неловкость за свой грязный вид, снял ботинки и, морщась от вони, выставил их на улицу. Не успел прикрыть дверь, как из комнаты вылетел озабоченный Илья Петрович.

– Объявился? Ну, и славно. Мы с Яков Степанычем надумали хаты проверять, если хочешь, давай с нами.

Командир выскочил из дому, твердо пройдясь по офицерским ботинкам. Атаман пропыхтел следом.

– Что за черт! – выругался он, споткнувшись. – Лукерья, прибери тут обувку, ноги обломать можно.

В дверях показалась полненькая старушка с шалью на плечах.

– Каку таку обувку? Здравствуйте.

Алексей вежливо кивнул.

– Это мои ботинки, бабушка, сейчас уберу.

– А, ну ладно тогда, – успокоилась хозяйка. – Фу, что за вонь такая стоит, не пойму я…

Надежда гремела чугунками у печи, когда в дом вошел запыхавшийся атаман.

– Наконец-то, пожаловал, – сказала она с недовольным видом. – Забирай солдатиков, пока не уснули.

– Да погодь ты, – заговорщицки прошептал Яков Степаныч, – не теперь, потом, попозже.

– Что значит, попозже?! – возмутилась было казачка, но тут же прикусила язык. На пороге появился грозный командир.

– Неужели, такая красавица ухаживает за нашими ранеными? – удивился он, подобрев лицом.

Атаман троекратно кивнул.

– Да, такие вот у нас казачки.

– Правду говорят, что вы сами тяжелых просили?

Надежда развела руками, мол, если говорят, значит, правда.

Туманов смущенно кашлянул.

– Первый раз захотелось на месте раненого оказаться.

– Это почему же? – улыбнулась она, выказав ямочки на щеках.

Командир, пряча взор, потеребил себя за ухо.

– Да так, к слову пришлось. Ну, показывайте, где ваши владения.

Они вошли в просторную, с коврами на стенах, комнату. Илья Петрович, перекрестившись на икону, одобрительно кивнул.

– Превосходные условия, превосходные.

– От и я говорю, ваше благородие, – встрепенулся перебинтованный солдат. – Может, лучше здесь остаться? Зачем куда-то ехать?

– Пока, вероятно, так и будет, – вздохнул Туманов. – Пятигорскую «оказию» нынче в пух разбили, отправлять вас завтра не с кем. Видно, придется обождать. Потерпите их, хозяюшка?

– Потерплю, куда ж деваться…

В следующей хате за накрытым столом сидели два подвыпивших драгуна в исподних рубахах и широких лезгинских штанах. У одного была забинтована голова, у другого – рука. Песня, звучавшая в их исполнении, слышалась далеко на улице.

 
Что под дождичком трава,
То солдатска голова.
Весело цветет, не вянет.
Жизнь мужицкая прости,
Рады службу мы нести…
 

На этих словах в комнату вошел рассерженный Туманов.

– Гуляем?

– Раны залечиваем, ваше благородие, – хором ответили певцы.

– А каков уговор в отряде по части вина?

– Подчиненные пьют – командир знает, – пробасил тот, что был с увечной рукой.

– Верно. А я знаю?

– Мы же, вроде как, не в строю.

– А я знаю?! – рявкнул Туманов.

– Никак нет, – икнул тот, что с забинтованной головой.

– Кто разрешил пить?

– Ну, это… как его…

– Кто дозволил!?

– Мы же, вроде как, уже отвоевали.

– Отвоевали!? – взревел поручик, багровея лицом. – В солому порублю!!! – он выхватил из ножен палаш и с силой ударил им по столу (тот, даже не хрустнув, развалился надвое). – Шкуру спущу на барабаны!!!

Не желая ни первого, ни, естественно, второго, драгуны опрометью выскочили на улицу. Бабка Маланья, стоявшая на кухне, перекрестилась им вслед.

– Ох, бедненькие. Зачем же я, дура старая, пожалилась.

Собака Дуська, вероятно, полагая, что гостей таки решили поселить в ее конуру, зашлась истерическим брешем.

Алексей испуганно взглянул на Якова Степаныча.

– Крут во гневе, – одобрительно кивнул тот.

Меж тем Туманов вышел на кухню совершенно спокойным, только шрам на его суровом лице предательски краснел.

– Извините, хозяйка, я вам стол немного попортил. Завтра эти певцы вместо одного, два новых сделают, не беспокойтесь. Ну что, господа хорошие, обход окончен, – хлопнул он в ладони, – идемте ужинать, коли нет возражений.

Разумеется, никто не возражал.

Компания, спотыкаясь о кочки и угождая в ямки, неспешно зашагала к дому бабки Лукерьи.

Алексей решил безотлагательно уточнить неясные для себя моменты, дабы не попасть впросак по незнанию.

– Извините, Илья Петрович, а разве в полку не пьют? – спросил он, запнувшись о бугор.

– Пьют, конечно.

– А почему же тогда вы…

– Взорвался?

– Именно.

– Дисциплина, друг мой, дисциплина.

– А я слышал, на Кавказе солдат волен, не задерган.

– Так и есть, потому и взорвался. Им здесь дозволено более, чем всем другим. Но с одним условием – командир знает все. Собрался выпить – доложи. Я имею в виду, что у меня есть пьяный, к бою непригодный. Захотел с девицей погулять – поставь в известность. Я знаю, где тебя искать, коли что. В противном случае, нападут татары, а воевать некому – всяк себе забаву нашел. Так-то.

Заслушавшись, Алексей наступил в ямку. Судя по хлюпанью, в ней была вода. Откуда? Дожди в последнее время, вроде бы, не шли.

– Но это ж раненые, – возразил он, отряхивая ботинок.

– Верно, – согласился Илья Петрович, – но на них смотрят и здравые. Эти по одной причине решили отойти от правил, другие – по иной, и потянулось колечко за колечком. А в итоге – дырявая кольчуга. Да и той не будет – вся расползется. Не единожды проверено.

– Но саблей-то по столу – это уж, право, лишнее.

Туманов, сведя брови, улыбнулся.

– Не саблей, а палашом. Да и не палаш это вовсе, а самый что ни на есть боевой дух. Вот здесь он живет, в этом самом клинке, – он положил руку на эфес оружия. – Это не я взорвался, это он, боевой дух, недовольство выказал. Почувствовал для себя угрозу и полыхнул. Дуракам – урок, умным – наука. Мы вот сейчас идем с вами по улице, а солдатская молва уж перегнала нас, до последних хат докатилась. Взбеленился, мол, дух, в щепки стол разметал, прогневался. Трое, пятеро и забудут, как дисциплину нарушать – мало ли? Ты думаешь, почему татары в лесу замешкали, почему на бой не вышли? Меня испугались? Э, нет, брат, они людей не боятся. Дух заставил их сидеть с открытыми ртами. Он вселил в них оторопь.

Яков Степаныч заинтересовался услышанным.

– А что там, в лесу, приключилось?

Алексей с удовольствием пояснил.

– Илья Петрович один против татар выскочил, пока драгуны с флангов подбирались. Саблями крутил, время для маневра оттягивал.

– Так ты двурукий, Илья Петрович? – удивился атаман.

– Да нет, – отмахнулся Туманов. – В двуруком бою конем ногами надо править, а я этого не умею. Поэтому, так, для отвлекающего маневра, балуюсь.

– Э-э, – погрозил пальцем казак. – Так ты их хитростью взял – на двурукого бойца не всякий татарин выйдет.

Илья Петрович нервно дернул плечом.

– Говорю же, не во мне дело – в палаше. Он со времен Алексей Петровича по наследству передается. Мне от прежнего командира достался: и в бой ведет, и в бою хранит.

– Вон оно чего, – протянул атаман. – А я все думаю, почему ты с палашом ходишь, вроде б, с шашкой-то полегче. Он ведь длинный, тяжелый.

– Длинный, как меч, крепкий, как топор – Туманов побряцал ножнами.

– И все равно, удивительно, – с недоверием произнес Алексей, – как вы им стол смогли разбить.

– Я в одном бою вместе с татарской головой шашку пополам срезал.

– Шашку?

Илья Петрович утвердительно кивнул.

– Именно, что шашку. А тут какой-то деревянный стол – тьфу, и готово. Дуб может срубить, если ладно замахнуться.

– Дуб? – изумился Алексей.

– Молоденький, – уточнил Туманов.

Ночь густела. От реки тянуло свежестью, слышался тихий шум воды. Словно бы гигантская змея, ползшая где-то за крайними хатами, шипела, строго упреждая: «не заходите на мои земли – без голов останетесь».