Текст книги "Год без лета (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

* * *

Орест в бессильной злобе смотрел на стену, намертво перегораживающую проход в Фокиду. И шла она от скалы в самое море. Царевич был готов провалиться от стыда. Это ведь он привел сюда войска нескольких больших племен. Но про стену он не знал, он же ее просто не видел. Получается, обдурили его, как сопливого мальчишку, показав полтысячи пехоты. Их сюда для чего-то заманили. Ну а с другой стороны, все равно нет иной дороги, чтобы провести через горы скот и тяжелые телеги. Крутые тропы не пропустят их всех. И эта несложная мысль заставила его приободриться. Да, он знает еще несколько путей, но там не пройти никому, кроме пеших воинов.

– Спасибо тебе, зять, – вождь племени яподов исходил ядом. – Привел так привел.

– Другой дороги нет, – веско ответил Орест. – Хочешь, делай лодки и иди плавь. Ты обойдешь это место.

– Смешно сказал, – с серьезным лицом кивнул тесть. – Надо запомнить. Вечером парням у костра расскажу, они обхохочутся. Они тоже царские биремы видели. Нас прямо у берега перетопят.

– Нет другой дороги на юг, – повторил Орест, резко повернувшись к нему. – Троп полно, где воин пройдет. А волов, баранов и телеги провести можно только здесь. Понимаешь?

– Верю тебе, – кивнул тесть. – Ты родня мне, муж любимой дочери. Незачем тебе врать. Только мне не легче от этого. Нам это место нипочем не взять.

– Но попробовать-то стоит, – усмехнулся Орест.

– Попробовать стоит, – кивнул вождь. – У нас все равно выбора нет. Еда к концу подходит. Скоро детей своих варить начнем. Или, того хуже, баранов и коз резать.

Орест повернулся и окинул взглядом огромную равнину, покрытую тысячами шатров и телег. Стада паслись тут же, охраняемые воинами, ревниво следившими за соседями. Каждый род держался наособицу, поставив телеги в круг. И в каждом таком круге горели отдельные костры, где булькало немудреное варево, которым делились только со своими. Им придется пойти на штурм перевала. У них просто выхода нет. Иначе уже совсем скоро они начнут умирать прямо у подножия этих стен.

* * *

– Ну вот, наконец-то!

Довольный Менелай оскалился, увидев многообещающую суету в лагере иллирийцев. Воины собирались в отряды, проверяли щиты, натягивали тетиву и подтаскивали мелкие камни, складывая их в здоровенные кучи. У этих ребят серьезный настрой. Крепости они брать не умеют, как, впрочем, и ахейцы. Но голод не тетка. Жрать захочешь, еще и не тому научишься.

– Царь Эней как знал! До чего хорошо построил-то! – восхитился Менелай, разглядывая зубцы стен, в которых были проделаны небольшие, расходящиеся веером бойницы. Аккурат такие, чтобы лучнику было удобно стрелять.

– Да ни в жизнь не попасть сюда! – не переставал восхищаться царь, расставляя стрелков по местам. – Тут же дыра едва в ладонь!

Жрецы Гефеста тоже не дремали. Они что-то ворочали наверху, гремели тяжелой цепью, ухали и бранились на своем чудном наречии, в котором Менелай понимал едва ли половину из сказанного. Впрочем, мать… мать… мать… на всех языках звучит одинаково. И именно ее через слово поминали эти благочестивые люди, служители Бога-Кузнеца.

– Пойдут скоро, царь!

Это Алкафой, старый друг, прошедший с ним всю Троянскую войну, встал рядом.

– Кровью умоются, – обронил Менелай. – У меня народу несметное число! Слева скала, справа море, а всей стены и сотни шагов нет. Смех один. Да мы их как оленей перебьем.

– Ага, – глубокомысленно ответил Алкафой и выругался. Шальная стрела, пущенная издалека, чиркнула по бронзовой чешуе доспеха и отлетела в сторону.

– Шлем надень! – Менелай укоризненно посмотрел на него. – Как мальчишка, право слово. А ведь до седин дожил как-то. Вот убьют тебя по глупости, что в Аиде другим храбрецам скажешь? Они-то с честью в бою пали, а не по глупости.

Иллирийцы уже выстраивались в плотные шеренги. Впереди встали щитоносцы, а за ними – лучники. Полуголые парни с пращами строились в самом конце. Камень дальше стрелы летит, и места такому бойцу нужно больше, чем стрелку.

– Ага! – удовлетворенно произнес Менелай, стоя между зубцов. – А вот и ребята с топорами. Не знаю, что это за топоры, но ворота вас точно удивят.

Он повернулся к воинам. Там занимались еще одной придумкой царя Энея, о которой Менелай, провоевавший всю жизнь, даже не знал. Ну не принято в Ахайе на стены лазить. Только осаждать крепости и умели.

– Как там смола? Закипает? – крикнул он.

– Булькает уже, царь, – ответили ему воины, растопившие большой котел, вмазанный в печь, сложенную прямо тут, на стене.

Людская масса, прячась за щитами, потихоньку поползла к крепости. Пращники остановились в сотне шагов и метнули целую тучу камней, а щитоносцы и лучники пошли дальше, подбираясь на расстояние прицельного выстрела. План северян был единственно верный и простой, как они сами. Подавить стрелков на стене, разнести топорами ворота и ворваться внутрь. А уж дальше они задавят любого. Их же тут несметное количество. Да, план был хорош, да только вот…

– Стук– стук– стук– стук…

На воротной башне что-то загрохотало, и Менелай с изумлением смотрел, как одно за другим в наступающую пехоту летят копья, тут же находя себе жертву. Слишком тесен проход и слишком тесен строй северян. Копья с хрустом ломали щиты, пробивали насквозь тела, поражая порой двоих-троих за один раз. Копья летели с немыслимой скоростью, как будто их бросал какой-то сторукий великан. Каждый выстрел отдавался дрожью в каменной кладке стены, и Менелай с ужасом смотрел, как разлетаются огромные, непривычно тяжелые стрелы, пронзая даже воинов в доспехах.

– Великие боги! – белыми от ужаса губами шептал Менелай. – Страх-то какой. Я ведь и не знал до этого, что бояться умею. У меня что, сердце оленя? Не увидел бы кто сейчас…

Атака иллирийцев захлебнулась. Не столько потери, сколько страх бросил людей назад, а перед стеной остались десятки тел, нанизанных на копья, словно шашлык в портовой таверне. А страшный лук остановил свою работу, потому как в нем что-то отчетливо хрустнуло. Смерть больше не летела с воротной башни. Оттуда летела только затейливая столичная брань.

Дерьмово было на душе Менелай. Ему почему-то было стыдно, как будто он, царь и потомок царей, совершил какой-то бесчестный поступок.

* * *

Орест подошел к стене, размахивая зелеными ветками. Вожди единодушно отправили его на переговоры. Ведь это он привел их сюда. Это он имел глупость сказать, что знает единственно верный путь на юг. Вот пусть теперь и отдувается.

– Переговоры! – заорал Орест, запрокинув голову вверх. – Старшего зовите!

– Ну, чего хотел? – на стене появился недовольный Менелай, который сыто рыгнул, поразив Ореста в самое сердце. У того уже брюхо подводило от голода. Питались они сейчас крайне скудно.

– Дай убитых забрать! – крикнул Орест и осекся. – Дядя? Ты?

– О-ох! – Менелай даже рот раскрыл. – Правильно ванакс сказал, что ты, пес шелудивый, на свою родину врага приведешь. И как тебя еще молния не убила? Как земля носит такого?

– Ванакс? – оскалился Орест. – Все еще задницу лижете приблудному дарданцу? Не стыдно тебе, дядя? Ты же от рода самого Пелопа!

– Не стыдно, – равнодушно ответил Менелай. – Он Морского бога сын. Если бы ты, босяк, Энгоми своими глазами увидел, то таких глупостей не говорил бы. Велики дела царя Энея, и сам он велик. Мне за честь его отцом назвать. Понял?

– Мы возьмем эту стену, – брызгая слюной, проорал Орест. – И тогда я верну себе Микены. Я законный царь! Эгисфу и его выродку я своей рукой сердце вырежу! А мамашу топором зарублю, как она отца зарубила! А потом я к тебе приду! Возьму Спарту и ни души там живой не оставлю! Так и знай!

– Приди и возьми, – спокойно ответил Менелай. – Убирайся, племянник. Не родня ты мне больше. И не человек ты в моих глазах. Покойников своих можете похоронить. Мы стрелять не станем. Не люблю, когда мертвечиной воняет.

1 Фермопильский проход имел три сужения: Западные ворота, Средние ворота и Восточные ворота. Его длина 6 км, и он не просматривался насквозь ни тогда, ни в наше время. В то время Малийский залив был существенно больше, чем сейчас, и море подходило непосредственно к хребту Каллидром. Скалы там образуют неровную, зубчатую линию, а береговая полоса была непрямой. Остатки Фокидской стены, перекрывавшей Фермопилы в античное время, находятся как раз в районе Средних ворот. Соответственно, бой Ореста с отрядом защитников был у ворот Западных.

Почему в реальной истории царь Леонид бился перед стеной, а не за ней? Потому что, как укрепление эта стена представляла собой что-то около ничего. Она даже была частично разрушена. Плотный строй тяжеловооруженной фаланги представлял собой куда более серьезное препятствие для персов.

Глава 10

Следующие дни прошли в лихорадочной суете. В лагере иллирийцев раздавался стук топоров, что могло означать только одно: они спешно сколачивают новые щиты. Менелай стоял на стене, лениво вглядываясь вдаль. Ему было грустно. Статуя, которую ему обещал ванакс – уж слишком большая награда за то необременительное и сытое времяпрепровождение, которое он тут вел. Жаль только, что огромная баллиста так и не ожила. Она сделала свое дело и, судя по кудрявым матерным переливам, с помощью которых общались между собой жрецы Гефеста, восстановлению не подлежала. Там лопнула станина, разбитая серией чудовищных по силе ударов. Зато жрецы, привычно поминая мать, затаскивали на башню какие-то котлы и трубы, о предназначении которых Менелай мог только догадываться. Он слышал, что царь Эней горазд на придумки, да и что наследник Ил благословлен богом Гефестом. И он вот-вот увидит их замысел воочию.

– Скорей бы уже, что ли, – сплюнул со стены Менелай. – Скука вконец одолела. Хорошо, хоть в шахматы поиграть можно. И как мы раньше жили без этого, ума не приложу. Всех развлечений было – у костра языком почесать, самому соврать, и чужое вранье послушать. А теперь гляди, как весело жить стало. И карты, и шахматы, и скачки. Надо будет в следующем году еще раз в Энгоми съездить. Как вспомню… Да и чего бы не съездить? Мраморная статуя посмертно мне, судя по всему, не светит.

Его ожидания оправдались небыстро, целых пять дней пришлось ждать. На равнины Малиды пришли последние роды с севера, и теперь к стене пойдет свежее войско, еще не познавшее страха. Менелай смотрел на них с усмешкой. Ворота в стене, которые северяне будут выламывать, давно уже завалены сзади горой камня. Ни к чему сейчас эти ворота. Никто не пойдет на север, и никого не пустят на юг. А когда нужно посмотреть на лагерь пришельцев, то Менелаю несложно десять-пятнадцать стадиев по горной тропе пройти. Со стены ведь и не видно почти ничего. Она стоит в глубине Фермопильского прохода.

– Идут, царь, – Алкафой, правая рука Менелая, вернулся из разведки. – Большие щиты сколотили. Такие, чтобы многомёт не пробил. Они не знают еще, что эта страсть поломалась…

– На стены! – заорал Менелай воинам и добавил немного тише. – Да надень же ты шлем, олух! Не испытывай любовь богов. Они и так сберегли тебя до седин и позволили увидеть внуков. Когда тебе камень в башку прилетит, что я твоей старухе скажу?

Щиты и впрямь оказались сделаны на славу. Толстые жерди перевязали ивняком и веревками из крапивы, которую нарвали тут же. Веревки эти – дрянь, да только нужны они лишь для того, чтобы дойти до стены. И, судя по тому, сколько воинов идет на приступ, с потерями иллирийцы решили не считаться. Нет у северян времени больше ждать. Нет в их лагере еды. Алкафой своими глазами видел, как свежий покойник пошел в котел оголодавшего рода. Великое это преступление перед лицом богов, а значит, люди уже дошли до самого предела. Такие не боятся смерти, ведь она стоит у них за спиной и дышит в затылок ледяным холодом.

– Пращникам со стены уйти! – скомандовал Менелай. – Вас из-за этих щитов перебьют. Лучники, к бойницам! Эй, слуги Гефеста! – повернул он голову к жрецам. – Вы когда в дело вступите?

– Когда на тридцать-тридцать пять шагов подойдут, царь, – развел руками командир расчета. – Может, и на сорок добьет. Это новая модель, улучшенная. Царевич Ил ее испытать в настоящем бою велел. Полибол мы уже испытали, значит… Теперь вот огнемет испытать нужно.

– Новая модель, ишь ты, – недовольно пробурчал Менелай. – Опять слово непонятное сказали. Я уже стар для всего этого. Хочу помереть спокойно, как мой отец помер… Ах да, его же родной племянник зарезал… Нет, так я помереть точно не хочу. Хм…

Фермопилы в этом месте похожи на кувшин. Когда пройдешь Западные ворота, проход становится широким, а чем ближе к воротам Средним, где стоит стена, тем он уже. Менелай смотрел, как копится народ в паре сотен шагов от него, как выставляют перед собой тяжеленные щиты. И как за ними прячутся лучники и пращники, которые попытаются смести со стены все живое, пока отряд сильных воинов с топорами будет разносить ворота. Не самая худшая задумка. На той стороне явно воюют не дураки.

– О! – удивился Менелай. – У них не только топоры! Они еще и бревно принесли. И даже заострили его. И бронзой обили! У этих голодранцев что, бронза есть? Никогда бы не подумал.

– Ну ты смотри! – удивленно протянул ставший рядом Алкафой, который все-таки надел шлем. – Они за щитами будут прятаться, по стенам бить и этой штуковиной ворота ломать. Ты не знаешь, царь, зачем мы под Троей столько времени впустую сидели? Мы ведь только через полгода до этого додумались, когда жратва закончилась. Или мы дурнее этих ребят?

Менелай поморщился и ничего не ответил. И впрямь, после того как от него сбежала жена, столько всего изменилось… Жизнь как будто понеслась вскачь, топча тех, кто не успевает дать ей дорогу. Нерасторопные гибнут первыми, а потом гибнут те, кто пытается остановить колесницу судьбы, взявшую разгон. Совсем непонятная жизнь началась, быстрая до того, что не поспеть за ней. А ведь до этого все хорошо шло. Так, как испокон веков дедами было заведено.

– Интересно, – пробурчал Менелай. – А если бы я тогда на Крит не поплыл? Тогда, глядишь, и женушка моя не загуляла бы. Получается, и великая война не случилась? Да глупость! Агамемнон, братец мой жадный, все равно нашел бы причину ту войну начать. Хеленэ моя только повод дала. Олово! Проклятое олово всему виной. И богатства Париамы. И пошлины, которые он с наших кораблей брал. Ни при чем тут бабьи капризы. Всем плевать на них.

Его размышления прервал первый шквал камней и стрел, который пробарабанил по каменной кладке. Несколько из них все же перелетело через стену, ранив ни в чем не повинного осла, который привез воду для его войска. Осел заревел обиженно, а воины захохотали в голос. Возница попытался вытащить стрелу, которая впилась в ослиный зад, но упрямое животное никак не давалось. Несчастный осел только истошно ревел и брыкался, не подпуская к себе никого. Он крутился, пытаясь вырвать из зада отвесно застрявшую стрелу, но только клацал впустую зубами.

Узкий проход покрылся воинами, укрывшимися за непроницаемым деревом щитов. Из-за них летели тучи стрел и камней, а защитники со стены им отвечали. Раненых и убитых на стене почти нет, да и внизу их пока немного. Только какой-нибудь пращник, вышедший на простор, чтобы бросить камень, мог поймать стрелу, пущенную из узкой бойницы. Иллирийцы ждали выстрелов жуткого лука, с немыслимой быстротой бросающего копья, но зловещая башня молчала. Некоторая суета там началась, когда к стене подошел немалый отряд, ударивший в ворота тяжеленным бревном. Тут уже шквал камней и стрел стал совершенно невыносимым. Только высунься из-за зубца, как немедленно полетишь вниз с разбитой башкой. Даже шлем поможет не всегда, только если камень по касательной пошел.

– Качай, братья! – услышал Менелай. – Господин сказал, новая крышка котла должна больше давление выдержать. – Еще качай! Еще! Хорош!

Между зубцами башни высунулась длинная бронзовая труба, рядом с которой тлел промасленный фитиль. Менелай, поднявшийся наверх, с удивлением разглядывал выстроенные в ряд бронзовые кувшины и суетящихся жрецов, одетых в шлемы и доспех. Суета закончилась, и после обнадеживающей порции ругани, один из них крутанул какую-то рукоять, а второй повел трубой справа налево, не обращая внимания на летящие стрелы. Эти стрелы могли его поразить только в глаз. Лицо жреца закрывала бронзовая маска, пугающая жутковатым оскалом. Бог-Кузнец не поскупился на защиту для своих слуг.

Из сопла трубы с шумным ревом вырвалась струя жидкого огня, который ударил в строй иллирийцев. Вспыхнула одежда, вспыхнули густые бороды и тщательно расчесанные волосы. Занялись деревянные щиты, в которые жадно вцепилась вонючая огненная смесь. Страшный, утробный вопль раздался под стеной, а Менелай застыл, не веря своим глазам. Десятки горящих людей метались прямо перед ним. Они падали на землю и катались, чтобы сбить пламя. Они бежали в сторону моря и бросались в воду. Только вот добегали до него далеко не все. Со стены полетели стрелы, которые косили орущих от дикой боли людей.

– Второй горшок! – скомандовал жрец. – Качай!

Менелай смотрел, как слуги Гефеста закрутили какие-то рукояти и вылили бронзовый горшок в котел, а потом, приседая, начали качать вверх-вниз какую-то рукоять. На поле боя творилось страшное. Кто-то бежал прочь, кто-то, кого не задело пламя, стрелял из-за своего щита, а отряд у ворот продолжал колотить бревном.

– Смола! – крикнул Менелай, и через считаные секунды снизу раздался еще один вопль. Несколько черпаков кипящей смолы вылили на головы воинов, но стрелы достали смельчаков. Оба они погибли тут же.

– Готово! – отчитались жрецы. – Не идет дальше.

– Ну, Гефест, благослови нас, – командир расчета повернул рукоять, и бронзовая труба изрыгнула еще одну порцию жидкого огня.

Яркая дуга заполнила поле густой вонью, болью и смертью. Она прошла ленивой сверкающей радугой, оставлявшей на своем пути огненный след. Этот след прошел по траве, дереву щитов и телам воинов. Он не разбирал, что находится перед ним. Он одинаково равнодушно разил и мертвое дерево, и живую плоть. Капли огня падали на обнаженную кожу и прожигали ее до кости. Они вцеплялись в ткань и дерево, и уже не отпускали их нипочем, пока они тоже не вспыхивали новым пламенем.

Никто больше не помышлял о битве. Иллирийцы, толкая друг друга, побежали прочь. Они подставили спины, и в эти спины полетели сотни стрел. Лучники больше не скрывались. Они стояли между зубцов, выпуская колчан за немыслимо короткое время. Они били в беззащитные спины, расстреливая убегающих, объятых ужасом людей. Эти люди падали, открывая спины товарищей, и туда тоже немедленно летели стрелы. Это больше не было похоже на сражение, скорее на бойню. Так убивают оленей, которых собаки загнали в узкое ущелье, прямо на копья охотников.

– Великие боги! Вот за это мне памятник обещан? – белыми губами прошептал Менелай, разглядывая заваленное телами поле, где стонали обожженные люди. – Сначала большой лук, разящий знатного воина в доспехе, теперь жидкий огонь, от которого нет спасения. Не хочу так! Это плохая война, подлая. Разве я скрестил копье с другим бойцом? Разве я хоть раз поднял меч? Получается, я теперь мясник, а не благородный царь-воин. А мои враги – скот, а не храбрецы, не уступающие мне в смелости. Неужели меня потомки таким запомнят? Да не приведи боги! Нет чести в такой победе. Как я встречу в Аиде других героев? Как я смогу посмотреть им в глаза? Люди будут смеяться надо мной и плевать на мою могилу.

Его грусть жрецы Гефеста вовсе не разделяли. Напротив, они были очень довольны. Слуги Бога-Кузнеца размахивали руками, живо обсуждая какой-то новый шаровый кран, который туго идет, какой-то лепестковый клапан и исключительные свойства смолы из Сабы, которую не отодрать от тела, пока она не прожжет его до кости. Менелай не слушал их. Да они и не понимал смысла их слов. Ему было так плохо, как не было еще никогда. Он понял, что время отважных воинов, несущихся на колесницах, выставив вперед копье, прошло безвозвратно. Теперь любая чернь, спрятавшись за каменной стеной, сразит потомственного воина, которого с малых лет учили править лошадьми и биться в тяжелом доспехе. Благородный эвпатрид, имеющий тридцать поколений знатных предков, погибнет, а бывший пастух после этого почешет волосатое пузо и пойдет пить вино в таверну. Где справедливость?

– Не думал я, что доживу до такого, – шептал Менелай, глядя на поле, где шевелились смертельно раненые люди. Где стон каждого из них слился в единый, невероятно жуткий вой, от которого тряслись поджилки.

– Прошло время героев, – с горечью произнес он. – Лучше бы я под Троей в землю лег, как Гектор и Ахиллес. Вот их точно будут помнить. А кто теперь добрым словом вспомнит меня? До чего война изменилась! Ни колесниц у ванакса больше нет, ни честной драки один на один. Великие боги! Не дайте опозорить мой род. Позвольте умереть смертью, достойной отважного…

– Царь! А царь! – потряс его за плечо Алкафой. – Там северяне ветками машут, просят покойников похоронить. Я сказал, чтобы забирали.

– Ага, – отмахнулся Менелай, которому было плевать на иллирийских покойников. У него припрятан кувшин вина. Он выпьет его один. Ему нужно смыть горечь, терзающую его сердце.

Северяне убирали тела чуть ли не весь следующий день. Раненых стрелами и обожженных несли на волокушах, которые скребли своими жердями по каменистой земле. Потом понесли убитых и умерших от ран. Менелай, который решил выйти за стену, смотрел со скалы, как воют бабы, как они рвут на себе волосы и царапают лицо. Как разноплеменный народ, занявший долину чуть не до горизонта, копает могилы, куда укладывает тела, подгибая их колени к животу.Как хоронят знать, насыпая курганы. И как совсем уже незнакомые племена, пришедшие с далекого запада, разжигают погребальные костры. Менелай смотрел на эту огромную людскую массу и даже представить себе не мог, как они поступят дальше.

Разгадку он получил всего через пару дней, когда донельзя удивленный Алкафой вошел к нему в шатер и потащил на стену.

– А что это они делают? – изумился Менелай, разглядывая непонятную суету, что развернулась впереди. Сотни людей махали кирками и лопатами, унося корзинами каменистую землю.

– Они копают ров и насыпают вал, – охотно пояснил старый друг.

– Это я и без тебя вижу! – раздраженно ответил Менелай. – А зачем они его насыпают?

– Да если бы я знал, – удивленно посмотрел на него Алкафой, – разве я тебя сюда притащил бы? Запирают они Западные ворота. Только я понятия не имею, зачем им это понадобилось.

– Ничего не понимаю, – бормотал ошеломленный Менелай. – А правда, зачем бы им нас тут запирать? Боятся, что мы выйдем? А почему они этого боятся? По-о-н-я-ял! Да потому что в лагере останется только небольшой отряд. Их этот вал защитит, если мы вдруг им в спину ударим… О-ох! А ну, брат, пойдем-ка еще посмотрим, чего они там делают.

Менелай оказался прав. Лагерь иллирийцев опустел. Большая часть людей или уже ушла, или собиралась уходить. Та козья тропа, что перекрыта башней, для них неприступна. Иллирийцы не нашли ее, а даже если бы и нашли, там, в ущелье реки Асоп пять человек, вставших поперек, остановят целое войско. А его теперь закрывает башня с лучниками и полутысяча пехоты. Да нечего и думать провести там армию. Тут же двинулись десятки тысяч людей, у которых почти не осталось еды. Куда они пойдут? На Элатею они пойдут, вдоль берега реки Кефис, а оттуда на Орхомен и Фивы. Только они еще не знают, что там построена плотина, и долина Кефиса у входа в нее представляет собой озеро. И что тогда? А тогда иллирийцы пойдут на Дельфы, а потом ударят в тыл войску Менелая, обогнув хребет Парнас с запада и юга. И не просто ударят, а попутно разграбят нетронутые области, отрезав ему подвоз еды. Все это спартанский царь понял сразу же. А еще он понял, кто именно поведет этих людей. Племянник Орест, будь он неладен. Отважный воин и искусный охотник, он знает там каждую тропку. И он ненавидит свою родню в Фокиде, которая пыталась выдать его, польстившись на награду от царя царей. Он ничего живого не оставит в той земле.

– Алкафой! – решительно сказал Менелай, когда тщательно обдумал сложившуюся ситуацию. – Ты за старшего остаешься.

– А ты? – удивленно посмотрел на него старый друг.

– Я ухожу, – ответил Менелай. – Пошлем гонца в Фивы. Пусть стратег ведет войско к Дельфам. А я возьму триста своих парней и две тысячи воинов из Фокиды, и попробую их задержать. Я знаю точно, где они пойдут.

Глава 11

Год 17 от основания храма. Месяц восьмой, Эниалион, богу войны посвященный. Энгоми. Где-то у западного побережья Тартесса.

Одиссей стоял на берегу и слушал море. Он уже научился чуять его своим просоленным нутром. А еще он научился читать язык облаков. Перед штормом они меняют свой вид. Могут стать похожими на птичьи перья или на длинные нити, а могут и вовсе собраться в низкие тяжелые кучи, до предела напитанные водой. Он научился чуять волну, которая здесь была совсем не такой, как у берегов Итаки. Тут может появиться длинная свинцовая зыбь, и тогда есть несколько часов, а то и дней, пока ураган доберется до этих мест. Могут появиться другие волны, короткие и злые, с множеством пенистых барашков. Тогда времени куда меньше. Одиссей научился бояться прозрачной дали, которая открывалась в море перед штормом, запаха прелой зелени и стай крикливых птиц, спешно несущихся к берегу. И это новое знание не раз спасало ему жизнь, потому что шторма здесь куда сильней, чем в море, которые люди на востоке по незнанию называют Великим. Лужа это по сравнению с Океаном, ленивая, спокойная лужа.

Тот совет, что дал когда-то царь Эней, оказался поистине бесценным. Они с Тимофеем замирились. Он обручил своего сына Телемаха с одной из царевен Иберии. С той, у которой заплетено две косы. И с тех пор, слава богам, между ними не было войн. Зато битв с людьми севера было предостаточно. Племена гор шли к побережью, где люди жили куда более сыто. Не сравнить с нищими плато, где даже бараны шатались от голода.

Рыба! В ней, как и сказал Эней, оказалось спасение. Дважды в год они били в Проливе тунца, а в другое время уходили в море целым флотом. Непривычно большие невода, напоминающий кошель столичной модницы, оказались страшно уловисты. Целые косяки попадали туда порой, да так, что его люди иногда вытащить не могли свою добычу. Сети не выдерживали подобной тяжести.

А еще здесь водилась совершенно невиданная рыба, чудовищно огромная, больше любого корабля. Эней говорил и о ней. Он называл ее кит, но почему-то сказал, что не рыба это, а животное, потому как китеныш питается молоком матери. Только Одиссея не провести. Что это за животное такое, что живет в воде и имеет плавники и хвост? Рыба это и точка. Вот и сейчас он не может оторвать глаз от одной такой. Не самая большая, шагов в сорок длиной, она выпускает фонтаны брызг из своей башки, а потом снова ныряет в воду. Только вот плывет рыбина не в сторону моря, а к берегу. Странно, а зачем?

– Царь! Царь! – испуганно сказал один из воинов, стоявший за его спиной. – Кит прямо на нас идет. Чего ему надо, а? А вдруг проглотит? У него пасть ведь больше, чем у… Да чем у всех!

– И впрямь!

Голос Одиссея дрогнул. Огромная рыбина полным ходом шла к берегу и даже не думала сворачивать. Жуткое это зрелище, пробирающее до печенок, и царь, не боясь показаться смешным, отошел от линии волны на пару сотен шагов. И вовремя. Кит выбросился на берег, пропахав песок огромным телом.

– Глазам своим не верю, – выдохнул царь. – Старики говорили, что эта рыба на берег может выйти, а я смеялся еще. Думал, они из ума выжили.

– О-ох! – выдохнул старый друг Эврилох, стоявший рядом. – Пойдем, царь! Я его потрогать хочу.

Эта рыбина, наверное, просто расхотела жить. Так подумал Одиссей, глядя в огромный, с немалое блюдо, глаз, который немигающе уставился на него. Гигантская рыба скорбно смотрела на Одиссея. Она знала, что скоро умрет, и уже смирилась с этим. Она ведь просто лежала на берегу, не шевеля ни хвостом, ни плавниками.

– Морской бог послал ее нам, – решительно произнес Одиссей, обойдя по кругу огромную тушу и потрогав заросшую ракушками шкуру. – Он знал, что наш народ голодает!

– Съедим? – с надеждой спросил Перимед.

– Само собой, – важно кивнул Одиссей. – Нельзя отринуть дар богов. Это же святотатство. Они разгневаются на нас за такое.

Разделка кита заняла несколько дней, и великой радости царю Тартесса она не принесла. Половина огромной туши оказалась необыкновенно вонючим жиром, а когда добрались до мяса, то и оно оказалось, мягко говоря, средним на вкус. Тем не менее, сетовать на судьбу не приходилось. Мясо раздали беднякам, и они его сожрали за милую душу. А жир оказался хорош для сковороды и ламп, позволив сэкономить оливковое масло, с которым становилось все хуже и хуже. И это заставило Одиссея задуматься. Такую тушу они сетями не возьмут, но можно попробовать добыть дельфинов, которых без счета плещется вокруг кораблей и у берега. Здешние люди говорят, что эти рыбины, достигавшие порой десяти шагов в длину, очень пугливы. Жаль, что он не придал этому значения раньше. Зато теперь он знает, как подкормить свой голодающий народ.

* * *

Рассвет только намечался над морем, но люди уже стояли у воды. Они слушали. Со стороны залива доносилось тяжёлое, мокрое дыхание и непривычно громкий плеск волн. Это пришла стая больших рыб с круглой, как дно котла башкой, и белым брюхом(1). О ней узнали ещё два дня назад, когда она появилась здесь, но держалась в отдалении. Пастухи с холмов видели внизу тёмные пятна, а теперь эти пятна вошли в узкий залив.

Лодки бесшумно столкнули в воду. Гребли тихо, чтобы не спугнуть. Лодки растянулись по дуге, отсекая вход в бухту. Когда дуга выстроилась, старший из рыбаков крикнул – коротко и резко. И тогда тишина как будто лопнула. Гребцы встали и начали бить вёслами по воде. Глухой стук покатился по заливу. К нему добавились крики, свист, улюлюканье и удары камней о борт.

В середине залива тёмные спины дрогнули. Стая метнулась в сторону открытого моря, но там её ждала стена громких звуков и пугающие силуэты лодок. Эти рыбы не любят шум, они бегут от него прочь. Шум – это всегда опасность, а единственный путь вперёд вёл на мелководье – к пологой косе из гальки.

Лодки сжимали круг, а вода вскипела от бестолковой паники огромных тел. С берега было видно, как хвосты бьют по воде, уже не для того, чтобы плыть, а от бессилия. Первые животные коснулись дна брюхом. На мелководье их мощь обратилась против них самих. Они попытались развернуться, но сзади уже напирали другие. Лодки почти вплотную подошли к мели, и гребцы замерли. Их работа закончена, они загнали стаю на мелководье.