Текст книги "Год без лета (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Андромаха, командующего нубийских лучников веди сюда…

* * *

Фараон Рамзес вернулся во дворец через пару дней, и почти сразу же в покои Лаодики вбежал управляющий Дома женщин, сияя фальшивой улыбкой на масленом лице. Его пухлая физиономия светилась такой неподдельной радостью, как будто это ему самому придется ублажать сегодня ночью Господина Неба. Он кланялся и лопотал положенные славословия, но Лаодика смотрела сквозь него, заметив неожиданно для себя, как сбился набок его парик, из-под которого катились крупные капли пота. И что подмышки у него тоже мокрые, и ладони. Он то и дело прикасается к собственной одежде, вытирая руки. Он как будто сам брезгует их липкой мерзостью.

– Да как же мы успеем? – Андромаха, взявшие бразды правления в жалком остатке свиты, даже за голову схватилась. – Надо срочно воду греть! Ведь омовение совершить, маслами натереться, волосы удалить, если какие появились! Да как же мы все это впятером сделаем? Великая мать, не дай нам пропасть!

Ударный труд на грани эпического подвига сделал чудо. Никто не ценит старания маленьких людей, но они порой способны совершить невероятное. К тому моменту, когда шум царской свиты за дверью возвестил о визите фараона, Лаодика уже стояла подобная прекрасной статуе, в новой, сверкающей белизной одежде. В ее покоях не осталось никого, она прогнала всех своих служанок. Рамзес вошел, а на его надменном лице не было ни единой эмоции. Сегодня он странно одет. Не в привычном льняном платье и плаще, а в легком, наглухо застегнутом кафтане, пошитом по обычаю Энгоми. К той погоде, что сейчас установилась, такая одежда подходит просто бесподобно, но по дворцу шло злобное шипение, что сам Господин Неба ниспровергает основы, подражая чужакам.

Рамзес подошел к Лаодике, а та, вместо того чтобы произнести положенные слова и сделать поклон, бросилась ему на грудь и заревела в голос. А он, не став возмущаться неслыханным нарушением дворцового этикета, только понимающе улыбался и гладил ее по голове, как маленькую девочку.

– Ты зачем приехала? – спросил он, ощущая, как вздрагивают в рыданиях плечи жены. – Я же велел тебе оставаться в Пер-Месу-Нейте.

– Живой! Ты живой! Я чуть с ума не сошла! – Лаодика подняла на него глаза, вокруг которых уродливыми пятнами расплылась тщательно наложенная тушь. Час работы служанок мгновенно смыл поток слез.

– Живой, – усмехнулся Рамзес. – Что со мной должно было случиться?

– Жрецы, – всхлипнула Лаодика и торопливо заговорила. – Они тебя убить хотят. Я знаю. Я к тебе Паииса послала. Он взял мое золото и пообещал, что защитит тебя. Нубийцы тоже тебя поддержат.

– Ну и зря ты все это сделала, – лениво ответил Рамзес. – Паиис с ними. И командующий нубийцами тоже. Никто из них ко мне не поехал. И это печально.

– К-как с ними? – Лаодика даже заикаться начала. – Так ты все знаешь?

– Я уже много лет жду, когда меня придут убивать, – спокойно ответил Рамзес. – Эней давно сказал мне об этом. Я каждый день жду предательства. Я, как охотничий пес нюхаю воздух, прежде чем сделать какой-нибудь шаг. Муж твоей сестры сказал мне, что тридцать лет я могу править спокойно. Но потом он же сказал, что будущее меняется, когда о нем узнаешь. С тех пор я потерял покой и сон. Никто и помыслить о таком не может, Нейт-Амон, но я уже полтора десятка лет живу в страхе. Я опасаюсь каждого из своих слуг. И знаешь что?

– Что? – с детским изумлением посмотрела на него Лаодика.

– Когда я понял, что против меня составили заговор, мне даже как-то легче стало, – Рамзес широко улыбнулся. – Я теперь каждому новому дню радуюсь. Я еще никогда не был так счастлив.

– Но почему? – не выдержала Лаодика. – Тебя же убить хотят! Чему тут радоваться?

– Я радуюсь, потому что я выше этого заговора, – Рамзес прижал Лаодику к себе и гладил ее по дрожащей спине. – Я смотрю на него сверху, как орел на бегущего зайца. Когда наступают тяжелые времена, ты сразу узнаешь, кто чего стоит. Оказывается, столько людей готовы предать за золото и новые пожалования, что мне не по себе стало. Даже те, кого я возвысил из полнейшего ничтожества. Проклятые сидонцы. Я благоволил им столько лет, а они продали меня тут же, как только зазвенели дебены. Я давно живу на свете, но эти мерзавцы смогли меня удивить.

– Вот ведь негодяи какие! – крепко обняла его Лаодика. – Крокодилам их бросить!

– Дело не только в них, – поморщился фараон. – Гораздо хуже другие. Те, кто знает и молчит, надеясь примкнуть к победителю. Если мятежников можно уважать за их решимость, то остальные достойны только презрения. У меня четыре жены и множество наложниц. Одна жена возглавила заговор, а вторая знает о нем и выжидает, чтобы убить первую…

– Тити знает? – ахнула Лаодика.

– Знает, – грустно усмехнулся фараон. – Моя родная сестра все знает. Она просто ждет, когда меня зарежут, чтобы начать мстить за мою смерть. Она казнит Тию и ее выродка, а попутно истребит всех своих врагов, обвинив их в мятеже, и этим упрочит свою власть и власть сына. Ей выгодна моя смерть, ведь тогда она станет всемогуща. Ведь это она, мать наследника, раскроет заговор и покарает виновных.

– Она посмеет казнить жрецов Амона? – засомневалась царица.

– Не посмеет, – усмехнулся Рамзес. – Но она рассчитывает, что после этого они лишатся всяческого влияния. Жрецы надеются посадить на трон сына Тии, чтобы он служил им, но после моего убийства сами попали бы в западню. Тити хочет после моей смерти ограбить их до нитки и посадить на поводок, как псов. Только у нее ничего не выйдет. Она хитра, но слишком слаба для такого. Она не сможет лишить их силы.

– У меня голова сейчас лопнет, – простонала Лаодика. – Почему все так сложно? Сколько этажей в этом заговоре? Жрецы используют Тию. Тити использует жрецов. Ты используешь Тити…

– Это страна Та-Мери, царица, а не то козье пастбище, где ты родилась, – с каменным лицом ответил Рамзсес. – Тут с рождения учатся воевать за власть. Мне смешны те потуги, что изображает Эней и его люди. Прийти и зарезать кого-то в постели. Фу, как это низменно. Настоящие владыки ведут длинную игру с врагом, и она может идти поколениями. В этой борьбе редко используют нож. Острый ум гораздо опасней. Удар ножа лишь означает, что битва закончена, и все уже поделили наследство того, кому еще только предстоит умереть. Если этой договоренности нет, то никто никого не убьет, потому что это породит новые проблемы, не решив старых.

– А великая царица Исида Та-Хемджерт? – жадно спросила Лаодика. – Она участвует во всем этом?

– Она просто дура, – поморщился Рамзес. – Слепая и глухая дура, которая не видит, что творится у нее под самым носом.

– То есть тебя все-таки будут убивать? – недоуменно смотрела на мужа Лаодика.

– Ну почему только меня? – усмехнулся Рамзес. – Теперь и тебя тоже. Ну вот скажи, зачем ты сюда приехала? Сидела бы в своем поместье, пока все не успокоится. Я же всем показал, что ты в немилости. Я не посещал твои покои и даже не разговаривал с тобой. Неужели ты не поняла, для чего я это сделал?

– То есть, ты пришел сюда… – у Лаодики широко раскрылись глаза.

– Чтобы все случилось именно сегодня, – поморщился Рамзес и снял полотняный кипрский кафтан, под которым блеснуло тонкое кружево железной кольчуги. – И чтобы ты больше не натворила никаких глупостей. Все зашло слишком далеко, Нейт-Амон, у них нет пути назад. Ты своей глупой суетой взбаламутила весь дворец. Нам повезло, что ты пошла договариваться с заговорщиками. Хуже было бы, если бы они оказались честными людьми.

– Я совсем ничего не понимаю, – Лаодика глупо захлопала ресницами.

– А тебе и не надо этого понимать, – резко ответил ей фараон. – Твое дело рожать мне детей, а не лезть туда, где женщине не место. Я ценю твою преданность, царица, но прошу, остановись. Прекрати меня спасать. Ты и так уже поломала то, что я выстраивал несколько лет. Благодаря тебе мои главные враги уйдут теперь от ответа.

– Не уйдут, – решительно хлюпнула носом Лаодика. – Я сама им сердце вырву.

– Глупенькая, – Рамзес прижал ее к себе и поцеловал заплаканные глаза. – Не смей ничего делать без моего приказа. Больше я не стану тебя об этом просить. Просто посажу тебя под замок.

– Ты в карты умеешь играть? – спросила вдруг Лаодика.

– Нет, конечно, – удивленно покачал головой Рамзес. – Это занятие недостойно моей особы. Я же не какой-то матрос.

– Ну и зря, – резонно возразила Лаодика. – Убивать нас придут после полуночи, не раньше. Скорее, даже к утру. И в постель мы с тобой все равно не пойдем. Зря я готовилась. Знал бы ты, каких это стоит трудов, переспал бы со мной только из благодарности… Ладно уж! Нам с тобой время как-то скоротать нужно, а лучше карт для этого и нет ничего. Давай я тебя, любимый муж, в дурака научу играть. В нее и вдвоем можно… Умоюсь только, а то я сейчас, наверное, на покойника похожа.

– Да, иди умойся, – тактично согласился Рамзсес и полез под кровать, откуда достал щит и длинный бронзовый меч. Он взмахнул им пару раз, примеряя по руке и, увидев расширившиеся глаза Лаодики, недовольно спросил. – Что?

– И давно это тут лежит? – выдавила она из себя.

– Положили в тот самый день, когда ты выехала из поместья, – охотно пояснил фараон. – Тогда я понял, что дальше они тянуть не станут. Они захотят убрать нас обоих одним ударом.

– Но ведь Эней стал бы мстить за меня, – удивилась вдруг Лаодика.

– Ты по-прежнему ничего не понимаешь, – покачал головой фараон. – Против нас воюют не дураки, и они уже все продумали. Точнее, Тити продумала. За нее сделали бы всю грязную работу, а она стала бы править, не оглядываясь на жрецов Амона. Ведь они замазаны по уши в этом заговоре. А Эней… Энею прислали бы положенные подарки, извинения и прилагающийся к ним список казненных заговорщиков. Ты думаешь, он стал бы мстить, увидев в нем царицу Тию и моего сына? Прекрати лезть в дела, которые тебя не касаются, Нейт-Амон, и иди, наконец, умойся. Ты и впрямь похожа сейчас на мертвеца.

– Я быстро, – улыбнулась Лаодика и ушла в соседние покои, что смыть расплывшийся от слез макияж.

– Я, кажется, сплю. Мне это снится, – негромко сказал Рамзес, так и не решаясь сесть. – Сын Ра, живой бог, сядет играть в дурака, как портовый грузчик после жалования. Не узнал бы кто. Не оберешься позора.

Внезапно он хмыкнул, снял пояс с тяжелым кинжалом и опустился в кресло у стола, где его жена уже начала тасовать колоду. Резные пластины из слоновой кости так и летали между ее тонкими пальчиками, ведь Лаодика изрядно поднаторела в этом деле. Рамзес сидел рядом, впервые в жизни с интересом слушая пустопорожнюю бабскую болтовню. Он чувствовал себя прямо как те каменщики, что недавно отказались работать в долине Царей. Фараон Усер-маат-Ра мери-Амон чувствовал себя настоящим бунтарем.

Он не знал, что в соседней комнате сидит немолодая женщина, прижавшая к стене глиняный горшок. Она размышляла, как бы умудриться записать все услышанное на крошечном клочке бумаги, который голубь понесет в Энгоми. Ей тяжело далась грамота, но она смогла осилить эту науку. Она выпустит голубя сразу же, как только все закончится. Ей есть ради кого стараться. Ее сын Астианакт счастлив в своей новой жизни, и ему даже позволяют навещать ее. А разве любящей матери нужно еще что-то? Андромаха давно лишилась надежд на большее. Она смирилась со своей судьбой.

Глава 19

Странная это была ночь. Самая необычная и, наверное, самая лучшая из всех, что прожил фараон Рамзес за свою долгую жизнь. Ему никогда еще не было так легко. Жуткий, липкий страх остался позади, и он бездумно бросал на стол резные пластины с картинками, движение которых внезапно приобрело вполне понятный смысл. Он слушал бессмысленный треск, который издавала его жена, а в сердце его зрело какое-то незнакомое ранее чувство, наполнившее грудь приятной теплотой. Он никогда не ощущал ничего подобного рядом с женщиной. Может, это любовь?

Рамзес так удивился, что даже карты опустил. Да нет, быть того не может. Он познал за свою жизнь сотни женщин и ценил их всех вместе взятых не дороже ячменной лепешки. В этом дворце тысячи баб, все они по праву принадлежат ему, но только одна из всех бросила всё и встала рядом с ним в момент опасности. Так, как обещала в самом начале. Как бы ни была царица Нейт-Амон по его понятиям проста и незатейлива, она не могла не понимать, что идет на верную гибель. Ведь в случае его смерти ей конец, потому-то он и отослал ее туда, где она с детьми может сесть на корабль и уплыть на Кипр. А если и не конец, то оставшийся кусок жизни был бы хуже любой смерти. В стране Та-Мери знают толк в мучениях. Для этого не нужен бич из кожи гиппопотама и клещи. Сначала человека ломают, как тонкую веточку…

Рамзес улыбнулся, представив, как поступит со своими врагами, а особенно с гнусным гаремным бабьем, которое фальшиво стонало, когда он брал их, и уверяло, что он подарил им неземное наслаждение. Десятки их с нетерпением ждут его смерти. А он не перестает изумляться человеческой неблагодарности.

– Скажи, господин мой, – спросила вдруг Лаодика. – Ты ведь тогда шутил, когда говорил, что должен будешь изгнать жрецов Сераписа? И что ты оставишь пост первого жреца Амона?

– Я совершенно точно оставлю его, – Рамзес поднял взгляд от карт и серьезно посмотрел на нее. – Само солнце карает меня за мои проступки. Не дело царя ломать старинные обычаи. Моя страна тысячи лет стоит благодаря им. Если мы откажемся от почитания своих богов и отступим от установлений предков, Та-Мери погибнет. А что касается жрецов Сераписа… Возможно, у меня получится оставить их в столице. Я еще не решил. Это будет зависеть от того, как пройдут следующие пару месяцев. Я ведь уже сказал, что твоя глупая суета расстроила мои планы. Я приготовил ловушку для сотни антилоп, а попадет туда едва ли десяток. Я сейчас понятно сказал, Нейт-Амон?

– Прости, – Лаодика прикусила губу. – Я так испугалась за тебя… Но заговор?

– Заговор – это тоже ниспровержение основ, – терпеливо пояснил фараон. – Никому не позволено менять установленное богами. А убийство одного из них, живого Гора – тягчайшее преступление. Тем не менее, моя ошибка должна быть исправлена. Я и есть основа священной гармонии Маат. Если сам царь нарушает ее, то и остальные тоже будут нарушать. Это не слабость с моей стороны, это всего лишь восстановление должного порядка вещей. Соблюдение традиций – это высшая из добродетелей, царица. Отступление от них – зло, за которое неизбежно придет наказание. Выгляни на улицу, Нейт-Амон, и ты убедишься в правоте моих слов.

– Понятно, – кивнула Лаодика, которая ни в чем не была убеждена, но спорить не осмелилась. Люди Египта так и оставались для нее чужаками. Они жили по-другому и думали по-другому. Для них важным было то, что для нее так и осталось сущим пустяком. Все же египтянином нужно родиться.

– Прости и ты, Нейт-Амон, я сомневался в тебе, – ласково посмотрел на нее Рамзес. – Ведь я сначала подумал, что это ты все затеяла. Многое указывало на то, что именно из твоих покоев вылетела первая стрела в начавшейся битве. Наш сын Неферон не имеет ни малейшего шанса на престол, но в случае моей смерти его дядя Эней мог бы ему помочь. Два легиона и жрецы Сераписа вполне могли принести тебе победу. Я подумал, если ты виновна, то сбежишь под крыло к Энею, когда узнаешь, что я выжил. И тогда мне не придется тебя казнить, и торговля не пострадает. А потом ты приехала сюда, начала подкупать воинов, и я понял, что ошибся. Ты невиновна. Не можешь же ты быть глупа настолько, что сначала спланировала мою смерть, а потом побежала меня спасать. Это даже для тебя было бы чересчур.

– Конечно. Это же кем надо быть! – презрительно фыркнула Лаодика. Она облилась холодным потом, ничуть не обидевшись на то, что муж только что усомнился в ее умственных способностях. Напротив, она была счастлива. Она и не думала раньше, что оказаться полной дурой настолько хорошая судьба. И что иногда это даже может спасти тебе жизнь.

– Господин, – управляющий дворцом вкатился в покои, непрерывно кланяясь. – Они скоро подойдут. Мне доложили, что два десятка человек с оружием собрались у священного пруда. Их уже окружают твои шарданы.

– Мне пора, – Рамзес встал и небрежно бросил карты на стол. – Интересная забава, жена. Мы еще как-нибудь сыграем с тобой.

Фараон взял щит, застегнул пояс с мечом и вышел за дверь, а Лаодика бездумно смотрела на пылающую жаровню. Она не знала, что прямо сейчас Андромаха, подслушивающая за стеной, трясущимися руками пишет донесение Кассандре. Вдова Гектора не стала ждать, чем закончится этот день. Она отправит еще одного голубя, когда все случится.

* * *

Я еще никогда не видел Кассандру настолько растерянной. Она молча положила передо мной донесение из Пер-Рамзеса, и я даже за голову схватился, когда его прочитал. Вот так считать себя самым умным. Египтянин, поднаторевший в политических интригах, в момент раскусил нашу игру, и только сущая случайность спасла дело многих лет. Искренняя любовь Лаодики к собственному мужу, которая перевесила даже любовь к сыну. Разве можно такое спланировать? Она была готова пожертвовать троном для своего наследника ради того, чтобы его отец остался жив. Такого фокуса мы в своих раскладах не учитывали, хотя учитывали возможность того, что Рамзес узнает о заговоре и предотвратит его. И на этот случай мы… хм… подстраховались. Но, черт побери! Мы и подумать не могли, что фараон сумеет просчитать того, кто столкнул первый камень, увлекший за собой лавину.

– И как у твоей матери могло родиться такое? – только и смог выговорить я.

– Сама не понимаю, – совершенно искренне ответила Кассандра. – Сестрица Лаодика всегда была самой красивой из дочерей царя Париамы. Но ведь ты и сам понимаешь, государь, что боги не дают человеку сразу все. Часто красота идет в ущерб голове. Хотя в этот раз, похоже, она оказалась умнее всех нас…

– Государь! Госпожа! – секретарь вошел в кабинет. – Прошу меня простить, но дело не терпит отлагательств. Еще один голубь из Египта прилетел. Вот сообщение, но если кратко, то убийц перебили, а царица Тия и ее сын, узнав об этом, успели принять яд.

– Плохо, – поморщилась Кассандра. – Египетская белена – надежная штука, она куда сильнее той, что растет у нас. Теперь все ниточки, ведущие к жрецам, обрезаны. Никакой розыск не даст результата. Дворцовое бабье и виночерпии-ааму получали указания лично от царицы. И они ничего больше не знают. Я готова съесть свой плащ, если это не так.

* * *

Месяц спустя. Пер-Рамзес.

Следствие продолжалось которую неделю. Тяжелое облако невыразимого ужаса повисло и над дворцом, и над всей столицей. Горький стон стоит над великим городом, в десятках домов поселился страх. Этот страх так силен, что даже родные матери боятся оплакать своих дочерей. Тех самых, которых с великими трудами отдали служить во дворец. Несчастные родители даже представить себе не могли, чем все это закончится для их семей.

А чати Та, что вел следствие, стоял перед своим повелителем и зачитывал папирус, в котором писцы его канцелярии скрупулезно зафиксировали каждую деталь. Фараон сидел недвижим, и лишь иногда судорога кривила его лицо. Он даже не подозревал, что все зашло так далеко…

– Год 28-й, IV месяц сезона Ахет, день 15-й при Великом Царе Верхнего и Нижнего Египта, Усер-маат-Ра Мери-Амон, Сыне Ра, Рамзесе, Правителе Гелиополя, дающем жизнь, подобно Ра, – бубнил визирь. – В этот день было произведено расследование

великого преступления, совершённого втайне против владыки земли. Был учреждён великий суд, состоявший из высших сановников дворца, начальников войск, и царских писцов, чтобы исследовать это дело и установить истину1.

– Что касается царской жены Тии, она была та, кто возбудила мятеж

внутри гарема. Она вступила в соглашение с женщинами гарема и с мужчинами, имевшими доступ к внутренним покоям. Она послала к начальнику покоев

Пебеккамену, говоря ему: «Подними людей, которые будут действовать в назначенный день». Её преступление было установлено. Её вина была доказана перед судом. Было постановлено: она должна умереть. Но, как знает сын Ра, она уже умерла по собственной воле.

– Великий преступник, Паибеккамен, который был тогда начальником царских покоев. Он был приведен, потому что он был в сговоре с Тией и женщинами гарема; он объединился с ними; он начал передавать их слова их матерям и их братьям, которые были там, говоря: «Поднимите народ! Разжигайте вражду, чтобы поднять восстание против их господина!» Он был поставлен перед великими чиновниками суда; они расследовали его преступления; они нашли, что он совершил их; его преступления настигли его; чиновники, которые допрашивали его, подвергли его наказанию.

Ведь он был ближайшим ко мне человеком! – думал потрясенный Рамзес. – И должность имел великую. Начальник тех, кто под рукой царя, так она называлась. Он же моими покоями заведовал. Он и пропустил бы убийц прямо ко мне…

Даже изуродованное имя, которое значило «Слепой слуга», не сбило с толку фараона. Здесь всем дали клички вместо имен. Они ведь и не люди вовсе.

– Что касается Пентаура, сына Тии, он был тем, кто сказал: «Я стану царём вместо моего отца». Он вступил в соглашение со своей матерью и с теми, кто совершал преступление. Его преступление было доказано перед судом. Было постановлено: пусть он умрёт своей собственной смертью в месте, где он находится.

– Великий преступник Меседсура, который был тогда виночерпием. Он был приведен, потому что он был в сговоре с Паибеккаменом, который был тогда начальником покоев, и с женщинами, чтобы разжечь вражду и поднять восстание против их господина. Он был поставлен перед великими чиновниками суда; они расследовали его преступления; они нашли его виновным; они подвергли его наказанию.

– Великий преступник Пенок, который был тогда смотрителем царского гарема…

– Великий преступник Пендуа, который был тогда писцом царского гарема…

– Великий преступник Птевентеамон…

– Великий преступник Керпес…

– Великий преступник Пелука, ликиец, который был тогда виночерпием и писцом казны…

– Великий преступник, ливиец Инини, который был тогда виночерпием…

С каждым новым именем, которые били по сердцу, словно настоящий удар ножа, фараон бледнел и хватался за голову. Он до самого конца надеялся, что ошибался. Он ведь воевал вместе этими людьми, они принимали из его рук награды. Многих из них он поднял с самого дна. А они… Они предали его, обрекли на смерть.

– Жены людей от ворот гарема, – продолжил чати, – которые объединились с мужчинами, замышлявшими дела, которые были поставлены перед чиновниками суда; они нашли их виновными; они подвергли их наказанию. Шесть женщин.

– Что касается писцов, изготовлявших магические письмена; людей, писавших заклинания для ослабления членов и смятения разума; они были приведены на суд. Они признались в содеянном. Маг Паибака и его сообщник Паисе. Их вина была доказана. Они были сожжены.

– Что касается людей, которые знали о заговоре и не донесли о нём, их вина

была доказана. Они были наказаны согласно их преступлению. Так было уничтожено зло, возникшее в гареме против владыки земли. Так была восстановлена Маат – истина, порядок и справедливость. Да живёт царь вечно, да будет уничтожен всякий, кто замыслит зло против своего владыки.

Чати закончил читать и свернул папирус.

– Это всё? – спросил Рамзес, который почернел и высох за последние недели. Ведь каждого из этих людей он знал лично. А с некоторыми даже делил постель. Они детей ему рожали, хоть и признал он далеко не всех.

– Нет, господин, это не всё, – покачал головой Та. – Были обнаружены судьи, которые спали с женщинами гарема во время этого процесса. Судьям Пейбесе и Маю за это отрезали нос и уши. А Махару, писца гарема, который свел их с женщинами, заставили покончить с собой.

– Как спали с женщинами? – недоуменно посмотрел на него Рамзес. – Они спали с моими женщинами?

– Да, господин, – кивнул Та. – Женщины дворца сами соблазнили судей, чтобы смягчить свою участь. Из двенадцати судей виновны шестеро.

– Да что же творится на этом свете, – простонал Рамзес. – Сколько заговорщиков казнено?

– Двадцать восемь человек, о сын Ра, – ответил чати, – включая тех, кого забили палками при допросе. Их тела бросили в Нил без мумификации. И десятерым было позволено умертвить себя ядом. В это число входит царица и ее сын, чье имя нельзя называть.

– Что с остальными? – с каменным лицом спросил Рамзес.

– Многим отрезали носы и уши, – продолжил чати. – Многих заклеймили и обратили в рабство. Имена казненных будут уничтожены, а их память предана забвению. Их Ка и Ба будут вечно страдать, а зверь Амит пожрет их сердце на последнем суде. Нет наказания хуже, господин.

– А бабы? – брезгливо спросил Рамзес. – Те, что знали, но не донесли. Вы ведь не стали казнить их.

– Не стали, господин, – покачал головой Та. – Но участь их хуже смерти. Избавь нас боги от такой.

* * *

Все три царицы, окруженные своими свитами, стояли у ступеней Дома Женщин. Лаодику трясло от ужаса, но полученный приказ двоякому толкованию не подлежал. Они должны стоять и смотреть. От начала и до конца. И Тити, и Исида находились тут же, и им нелегко было сохранить непроницаемый вид. Лаодика заметила, как мелко тряслись губы сестры фараона, и как две самые близкие ее придворные дамы аккуратно поддерживали ее под локти.

Виновных бичевали одну за другой. Сначала высекут тех, кого оставят в живых, а потом возьмутся за приговоренных к смерти. Египтяне оказались совершеннейшим зверьем. Лаодика и не знала до этого, что мучить можно не только тело, но и душу. Тростниковые плети поднимались и опускались без остановки. Милосердное оружие из речной травы милосердно лишь на первый взгляд. Он не ломает кости, как кнут с вплетенными шариками из клыков гиппопотама, но раздирает нежную кожу дворцовой дамы мельчайшими зубчиками, какие сложно увидеть невооруженным глазом. Десяток ударов, и спина бывшей придворной красавицы превращается в кровавое пятно, а сама она – в комок мяса, воющий от безумной боли.

Жуткий плач, стоящий у ворот в Обитель радости, оборвался внезапно, оставив лишь негромкие всхлипывания и стоны. Два десятка обнаженных женщин, чьи макушки только начали обрастать волосами, сбились в кучу, умоляюще глядя на цариц. Но те смотрели сквозь них. К преступницам подошел писец и громко, так, чтобы его слышали все, возвестил.

– Отныне у вас нет имен. Отныне и до смерти ваше имя – Грязь, Нечистоты, что оставляют свиньи. Так назовут нас на последнем суде, когда бог Тот взвесит ваше сердце на весах истины. Впрочем, жрецы уже вопросили богов. Вы можете не ждать суда, его результат известен. Вы уже виновны перед лицом Маат. Ваше сердце сожрет зверь Амит, и оно сгинет вовеки. Ваши души превратятся в голодных демонов, и они будут скитаться по земле, не получив положенных жертв, забытые всеми.

Лаодика и не знала, что кричать можно настолько сильно. Женщины, которых только что высекли, казалось, снова легли бы под плеть, чтобы не слышать самого страшного приговора, какой только может получить египтянин. Они плакали навзрыд и царапали лица в кровь. Но на этом их мучения не закончились. На них надели уродливые маски демонов и повели по мимо выстроившихся в ряд людей. В них летели оскорбления, а чуть позже, когда толпа вошла в раж, несчастных стали избивать, таскать за уши и колоть иглами. Они перестали быть людьми.

– Смотрите! – надрывался писец. – Вот они, пособники Хаоса Исфет! Великие преступники и святотатцы! Нет им прощения!

– Великая Мать! – шептала Лаодика. – Да когда же это закончится! Я упаду сейчас.

Шестерых приговоренных к смерти вытащили из толпы, им заломили руки и куда-то увели. Лаодика поняла, что сейчас их убьют и сделают это так, чтобы никто этого не видел. Для тайны есть весьма серьезная причина: женщины царя – это тело царя, а их казнь – это его осквернение. Его величество фараон не может выносить на люди свой позор. Ведь он живой бог.

Лаодика повернулась, чтобы пойти к себе, но поймала два взгляда, которые ударили ее штормовой волной. Один, принадлежавший царице Исиде, был тяжел, как каменная плита. А вот второй, царицы Тити, полыхал такой неприкрытой ненавистью, что Лаодика почувствовала, как по ее позвоночнику бежит волна ледяного ужаса. За эти недели она узнала о Египте намного больше, чем за все годы, что тут прожила. Ей стало безумно страшно.

1 В главе приведены отрывки из Туринского судебного папируса. Интерпретаций этого документа множество, но здесь используются материалы из статьи A. de Buck. Source: The Journal of Egyptian Archaeology, Dec., 1937, Vol. 23, No. 2 (Dec., 1937), pp. 152–164

Поскольку в реальной истории следствие велось уже при Рамзесе IV, в данной главе изменена дата и имя фараона. Чати Та к моменту реального заговора уже не было в живых, но так как у нас дело идет на три года раньше, то здесь он еще занимает свой пост и лично ведет расследование.

2 В папирусах есть упоминание про виновных женщин. Там написано так: « Они были умерщвлены в месте сокрытом, чтобы не было сказано о доме царя». На основании этого многими популяризаторами египтологии 19 века была выдвинута очень живучая гипотеза о том, что казнь поручили самим обитательницам гарема, включая родственниц. Эта версия не находит подтверждений и является литературным мифом, который, тем не менее, упорно кочует от автора к автору.

Глава 20

Год 18 от основания храма. Месяц первый, Посейдеон, Морскому богу посвященный. Январь 1157 года до новой эры. Где-то на южном побережье Каспийского моря.

Кулли сидел, закутавшись в теплый плащ поверх кафтана, и зябко тянул руки к пылающему очагу. Острый ум его гонял мысль за мыслью, выстраивая их в стройную цепочку. Он непременно должен договориться с вождями мидян. У него просто другого выхода нет. Почему? Да потому что его караван прошел по горным долинам, где правили мелкие князья-лулубеи, подобно урагану. С первыми двумя он попробовал сначала договориться, но цена за проход оказалась такой, что Кулли, согласившись для вида, просто приказал перерезать обнаглевших горцев прямо на пиру. Неслыханная подлость по всем обычаям, но купец не увидел другого выхода. Либо платить непомерную цену и остаться ни с чем уже к середине пути, либо идти на север войной. Он выбрал второе. Людей у него хватало, и он просто шел через горы, разоряя по пути все, что видел.

– Отличный способ сэкономить на пошлинах, – хмыкнул Кулли. – И на еде. И стража моя добычу получила. Только у всего этого есть и оборотная сторона. Так, сущая мелочь… Я ведь теперь для всех лулубеев смертельный враг. И назад мне не вернуться ни за что. Меня на обратном пути целое войско ждать будет. Интересно, что они насчет меня решили? Просто кожу сдерут или что-то повеселее придумают?