Текст книги "Последний рассвет Трои (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 2

Феано сидела в трюме корабля, связанная, как овца. Да она и есть овца, дура распоследняя. Как она могла от родной деревни уйти, да еще и с незнакомцем! Но тот паренек таким хорошим показался сначала. Он ей целую горсть фиников дал, и она, как заколдованная, за ним пошла. Она же голодная была до невозможности! Она сразу все съела, жадно давясь и чавкая от нетерпения. А он пообещал еще и лепешку дать, если она его приласкает как следует. Она в тот момент словно разум потеряла. Еще бы! Целая лепешка за такую малость! Дура! Дура!

– Глаза бы выцарапала этой лживой сволочи! – шептала она. – Обманул меня!

А ведь он так улыбался! Его улыбка покорила ее сердце. Ей дома никто не улыбался, даже отец, который не чаял, как от нее избавиться. Мать неизвестно где, а новая отцова жена, эта стерва, Феано невзлюбила сразу. Потому что Феано красива, куда красивей, чем она сама. Вот и подбивала отца замуж ее выдать, да тот не спешил, все хотел побольше за нее выкуп взять. Вот и взял, старый, жадный козел. Лучше бы она за Хальбу вышла, что из соседней деревни. Справный парень, работящий. И жалел бы ее хоть иногда, а не гнобил бы в поле на беспощадном солнце. Она ему очень нравилась, это все знали. Э-эх!

Когда с замужеством не вышло, мачеха не растерялась, в царском дворце зерна в долг взяла, и отдавать его не собиралась. Она отцом крутила как хотела, он же старый и больной совсем. А когда придет царский писец за долгом и лихвой к нему, то чем они платить станут? Да старшую дочь и отдадут, как пить дать. Феано сразу этот несложный замысел раскусила. Зерно мачехины выродки сожрали, а ей за него в рабыни идти.

– Коза шелудивая! Чтоб ты сдохла! Ненавижу тебя! – это девчонка вслух сказала.

Феано задумалась не на шутку. Эти сволочи продадут ее теперь. А кому? Вот бы вельможе какому продали, или царю Суппилулиуме. Хотя, это размечталась она. Царю! Скажешь тоже. К купцу богатому попасть, и то неплохо. Потерпишь малость, раздвинув ноги, а потом сиди себе за пряжей и болтай с другими наложницами. Она пряжу с малых лет приучена сучить, и за малыми братьями и сестрами как нянька ходит. Продыху нет от них. Стерва эта отцова чуть не каждый год рожает. Да, в богатый дом попасть – это мечта прямо! А потом купец куда-нибудь уплывет на полгода, и тогда вообще, кроме необременительной работы по дому, никаких забот нет. Дорогую наложницу никто в поле не погонит, ткать только заставят, чтобы не сидела без дела. Ну так то не страшно, а уж насчет женской доли Феано и вовсе ни малейших иллюзий не испытывала. Они все вместе вповалку на тростнике спали в отцовой хижине. Все, что нужно, она с малых лет и видела, и слышала много раз. Дело несложное, она точно справится. Хорошо хоть, она сразу закричала, что нетронута, а не то беда! Ее бы тогда всеми попользовали. Она видела такое, когда шайка ахейцев на двух кораблях на их деревню напала. Мать увезли тогда, а соседку Мину воины скопом взяли. Она кровью истекла потом. Феано в кустах спряталась и видела все. Страшная участь, хуже ее нет.

Девушка с любопытством огляделась по сторонам. Она раньше на корабле никогда не была. Тут, в неглубоком трюме, где она едва бы выпрямилась во весь рост, лежало богатство немыслимое. Четыре бревна какого-то странного дерева, очень темного, почти черного на срезе, огромные амфоры непонятно с чем, вазы из какого-то белого камня с вырезанными плоскими фигурками, стоявшими боком, десятки мелких кувшинов и кувшинчиков, куски мутного стекла в широких горшках, кипа выделанных кож и огромная гора меди. Слитки были похожи на маленькие бычьи шкуры, она видела их множество раз. Отец ее кузнецом трудится у царя Лесбоса. Он медь по весу получает, а потом так же по весу возвращает изделия из бронзы. Ему писец царский за это зерно, масло и вино дает.

Только вот в последнее время мало у них зерна, отец больше лежит, чем работает. Он кашляет все время, и такой худой стал, что ребра скоро кожу прорвут. Помрет того и гляди. Кузнецы долго не живут. Они, когда медь плавят, туда дробленый мышьяк бросают. От того мышьяка недобрый дух идет, и он выедает кузнеца изнутри, словно червь какой. Говорят, когда честное олово в медь добавляли, такого не было. Но олова мало сейчас, и дорогое оно. Вот оттого и болеют кузнецы, и отец ее на глазах угасает. Потому и злой такой. Детей у отца полная хижина, а когда он помрет, кто их кормить будет? И так едят раз в день, потому-то младшие до того худы, что почти прозрачными кажутся. Когда рыба в их доме появляется – это счастье великое. А кто теперь за ней в море пойдет? Отец совсем плохой, а в последнее время даже хромать начал, как ахейский бог Гефест. Тот, видать, тоже мышьяка надышался.

Небогатый у них царь, потому как сам остров небогат. Так люди говорят, которые в Микенах, в Пилосе и в самой Хаттусе бывали. Правда, царь все одно лучше живет, чем они. Дом у него за каменной стеной, он стоит на высокой, неприступной горе. Там кур и свиней много, и десяток рабов коз пасут. Эх! Вот бы к царю в дом продали! – размечталась девчонка. – Это куда лучше, чем за босяка замуж пойти. Всегда сыта буду. А если рожу ему сына крепкого, глядишь, и не погонят на улицу, когда старухой беззубой стану.

Нет, дома совсем плохо, – рассудительно подумала Феано, – и голодно до того, что за долги так и так в рабство заберут. А тут хоть накормили от пуза. Ее новый хозяин раздел, осмотрел придирчиво, но изъян нашел только один: худовата она. Он ей хлеба и каши столько дает, что она осоловела уже от непривычной сытости. Наверное, откормить хочет перед продажей. Так она согласна. Лучше пусть сытую продают, чем голодную.

– Приплыли, что ли? – подняла она голову и заорала, что было мочи. – Эй, вы там! Сводите меня до ветру! Лопнет сейчас все! Не убегу я! Некуда мне бежать!

* * *

Положительно, этот день был хорош. Я и на девчонку красивую поглазел, и пообедал плотно, и на ужин попал к царю Приаму. Я уж и забыл, когда такое было. Царь – наш родственник, хоть и дальний, а потому нас к нему на пир и позвали. Не пойти – немыслимо! Это обида смертная, неуважение к хозяину. Да чего бы и не пойти, если там кормят?

Крепость Трои велика и построена на высоком холме. Она пять стадий в окружности, никак не меньше! Северный ее край на отвесной скале стоит, а южный выходит на гавань Скейскими воротами, самыми большими и богатыми из всех. Сделано тут хитро. Чтобы в ворота попасть, сначала нужно по дороге между крутым склоном и стеной пройти, к ней правым боком повернувшись. Это сделано для того, чтобы враг к воротам не подобрался, а если бы и подобрался, то незащищенной стороной шел бы, пока в него стрелы и камни летят. Умно! В южной стене пять ворот, но остальные – крошечные, похожие скорее на калитку. Через них едва протиснется ослик, который тащит тележку, а рослому человеку и вовсе не пройти, придется сначала пригнуться. Дарданские ворота именно такие. Через них припасы во дворец привозят.

– Не верти головой, как деревенщина, – негромко произнес отец. – Ты позоришь меня перед людьми. Веди себя достойно.

Отец! А ведь я и правда, его своим отцом считаю. Крепкий смуглый мужчина хорошо за сорок, с головой, как будто посыпанной солью и перцем, шел рядом со мной, гордо подняв подбородок. Я его очень уважал. Или это не я? Личность мальчишки Энея растворилась во мне, словно сахар в горячей воде. Сам не пойму, где он, а где я. Я никогда не был таким резким и порывистым, да и драться не любил, если честно. Ботаном был всегда, заучкой. А Эней и дрался от души, и камни из пращи метал так, как мне и не снилось. Хотя, здесь почти все камни бросать умеют. Они же тут везде. Это получается, теперь я паренек лет шестнадцати, крепкий, здоровый и драчливый. Забавно! Я хожу с ножом на поясе, сколько себя помню, а копьем и щитом владею вполне прилично, потому как свободный муж из хорошего рода. У меня есть единокровный брат от наложницы – Элим. Отец после смерти матери жениться не стал, но в маленьких мужских радостях себе не отказывал. Тут такое в обычае, а рабыни для того и предназначены, чтобы господина ублажать. А когда у них дети рождаются – опять же прибыток, нового раба покупать не нужно.

Дворец в это время – это не просто место, где живут. Дворец – это сердце любого царства. В нем расположены все мастерские и склады с припасами. В сотнях его комнат живет не только царь с семьей, но и его слуги, и рабы. И работают они тут же, годами не выходя за ворота. Здесь ткут ткани, пекут хлеб, плавят металл, делают оружие и украшения. Дворец – это что-то среднее между элитным жилым комплексом и промзоной, окруженной крепкой стеной. Так повелось еще на Крите, пока его не смыло гневом морских богов. В один день погибло целое царство, потому как гордые критяне по усвоенной с давних пор привычке вышли в море, почуяв первые толчки земной тверди. Они были сметены гигантской волной после взрыва вулкана Санторини. Так и утонули одновременно цари, воины, умелые мастера и почти все грамотные люди. Крит как цивилизация исчез в один миг, потеряв всю элиту, хотя народ его выжил1. А теперь его захватили ахейцы, превратив в пиратское гнездо.

– Вот это да-а! – удивился я, увидев дворец, который по размерам превосходил жилище царя Дардана раз этак в двадцать или тридцать.

Огромное, довольно бестолковое нагромождение камня на шедевр архитектуры не тянуло вовсе. Видно было, что строилось оно не один десяток лет, и скорее по мере необходимости, чем по плану. Прямо передо мной высилось целых два этажа, которые постепенно понижались уступами. И если фасад здания, украшенный пузатыми колоннами, тесанными из камня, и статуями львов у входа, еще был похож на что-то этакое, величественное, то влево и вправо от него начинался сущий лабиринт. Там-то и располагались многочисленные мастерские, которыми владел Приам.

Дворцовая экономика Бронзового века, будь она неладна. Во всем обитаемом мире она почти везде построена одинаково, хоть в Греции, хоть в Египте, хоть в Ханаане, хоть у вавилонян. Никакую демократию и философию греки еще не придумали. Тут, куда ни кинь, самая что ни на есть, суровая простота. Есть семья местного олигарха, именуемого царем, есть горстка аристократов, жрецов и купцов при нем, есть знатные воины-колесничие, и есть все остальные, живущие в хижинах из лозы, обмазанной глиной и сухим дерьмом. Этих, которые живут в хижинах, примерно девяносто девять из ста. В Трое хижин из лозы нет, тут строят из камня. Его здесь куда больше, чем лозы. Город лет сто назад разрушило землетрясение, и после него жители поделили перегородками старые большие дома на клетушки2. Так и живут до сих пор.

Большая часть экономики крошечных царств сосредоточена во дворцах. За их стенами и в окрестных селениях почти все ремесло собрано. Десятки женщин в одном месте сидят и ткани ткут. И оружие делают тут же. Ни сикля меди или олова мимо царских писцов не проходит. Обычному мастеру нечего и думать конкуренцию составить. Ему просто не позволят ни купить сырье, ни продать более-менее значимый объем. Так, по мелочи копошатся людишки. А вся международная торговля – под царями и тамкарами, их доверенными купцами. Обычная монополия, которая ведет к неслыханному обогащению отдельно взятых людей, таких как владыка Приам. Впрочем, здешние цари никакие не восточные деспоты. Тут очень сложная система равновесных взаимоотношений, где царь скорее первый из равных, чем живой бог, как в Египте.

Мегарон, парадный зал дворца, мне понравился. Видно, что Приаму есть, чем заплатить мастерам. Помещение метров в сто квадратных, с колоннами по центру, подпирающими балки из ливанского кедра, было оштукатурено изнутри. И не просто оштукатурено, а расписано яркими красками, притягивающими к себе взор. Тут и корабли, и сцены боев, и охота на львов. Львы! Черт! Они же в это время не только в Азии живут, но даже и в Европе. На Пелопоннесе они точно водятся. Помнится, там еще Геракл вовсю истреблял краснокнижную фауну, а это не так-то давно и было.

Окон в зале нет, зато есть дыра в потолке, прямо над очагом, из которой льется свет. Очаг – это еще и жертвенник, откуда возносятся воскурения богам. Вдоль стен стоит множество бронзовых светильников, в которых горит масло. Копоть покрывает потолок над ними ровным слоем, но этого в полутьме особенно не заметно, а потому общий торжественный вид не нарушается ничем. Мне тут и впрямь все нравится, особенно столы, уставленные едой. В брюхе опять заурчало. Оказывается, мой молодой организм переваривает любое количество пищи, не хуже паровозной топки. И да, судя по местной жизни, целлюлит мне не грозит.

Впрочем, он тут никому не грозит. Из трех десятков мужей, сидящих вокруг столов, толстяков нет ни одного. Люди выглядят подтянутыми и крепкими. Элита же воинская, особенно вон тот здоровяк со свирепой мордой, что вольготно расположился по правую руку от царского кресла. Гектор, догадался я. Командующий троянским войском. Сын и наследник Приама.

Сам царь оказался бодрым стариканом с серебряно-седой головой и золотым ожерельем, лежащим тяжким грузом на его плечах. Длинный хитон из белоснежного льна был накрыт пестрой до невозможности накидкой, переброшенной через правое плечо. На запястьях Приама – широкие золотые браслеты, а на голове – тканная золотом повязка. Глаза у старика умные и острые. Его взгляд мазнул по мне и прошел дальше. Ему больше не нужно, он все увидел и понял сразу. Непростой дядька, не зря больше сорока лет правит, сохраняя добрые отношения и с могущественными хеттами, и с хищными данайцами. Лавирует между ними, словно искусный лодочник, и стрижет пошлины со всех подряд, складывая добро в безразмерных лабиринтах своего дворца. Этакая акула местного капитализма.

Отец подошел к Приаму и поклонился с достоинством. Не как слуга, а как родственник, имеющий с ним единого предка в четвертом колене. Царь Трос – это ведь и мой предок тоже. А кто это слева, молодой и смазливый? Не знаю, у отца спрошу. Наверное, кто-то из царских сыновей. Детей у Приама целый табун, потому как жен много, а наложниц еще больше. Он своих отпрысков сам посчитать не может. Интересно, и как он вообще кормит такую ораву?

– Восславим богов! – торжественно поднял первую чашу Приам, плеснул вино на пол, а потом бросил в курильницу, стоявшую рядом, кусок лепешки. Вино собралось в канавку и потекло в небольшую полость, аккуратно выдолбленную для этой цели в каменной плите. Разумное решение. Не дураки дворец строили, вон, даже разуклонку предусмотрели.

– Восславим! – подняли кубки гости и с утробным звуком влили вино в себя.

После этого мы омыли пальцы в чашах, которые поднесли рабыни, а потом в зале установилась тишина, наполненная лишь сосредоточенным чавканьем. Богатый стол у царя. Свежие лепешки лежат аппетитной стопкой, а рядом с ними зелень, лук и маслины. Отец подмигнул: налегай, мол, не теряйся. Я макнул кусок лепешки в оливковое масло и жадно отправил в рот, как будто и не ел недавно. Вслед за лепешкой умял пору долек луковицы, посыпанной солью и ароматными травками, а потом слуги внесли блюда с жареной козлятиной, распространяющей вокруг себя густой мясной дух. Не поскупился царь, столько народу решил накормить досыта.

Вино шло чаша за чашей и сопровождалось здравицами хозяину дома, его женам, его детям и внукам, коих было и вовсе какое-то немыслимое количество. Вскоре мы и лепешки, и козлятину съели, а вслед за тем тщательно облизали пальцы, прежде чем омыть их в чистой воде, и рыгнули сыто. Это гости дорогие так показали, что им вкусно было. Установилось вязкая тишина, и все посмотрели на Приама с напряженным ожиданием.

– Я позвал вас вот зачем, славные мужи, – сказал Приам, с достоинством вытерев багровые капли с усов и бороды. – Обида нам тяжкая нанесена. Совет ваш нужен.

Вот оно чего. Значит, царь Дардана Акоэтес, дядя мой, отца сюда с поручением послал. Сам не захотел прийти, хитрец этакий, чтобы иметь возможность переиграть ситуацию на ходу. Отец ему все расскажет, а дядя примет решение, ввязываться в какую-то авантюру на стороне родственников-троянцев или нет. Что же, послушаем.

– В прошлом году, как вы помните, почтенные, – начал свою речь Приам, – у нас ахейцы почти два десятка женщин украли, когда они полоскали белье в ручье.

– Помним… помним… – закивали гости. – Там уважаемых горожан жены и дочери были.

Ну, украли кого-то, это дело обычное. Баб именно так и воруют, когда они белье полощут. Стерегут в кустах, хватают в охапку, и на корабль. Ищи свищи потом. Только во всем этом одна тонкость есть: когда ты сам рабыню умыкнул – это дело хорошее и даже почетное. Украл, натешился вдоволь и продал потом. Таким подвигом не грех и перед женой похвалиться, а та на радостях всем соседям разнесет. Вот, мол, какой у меня муж – справный добытчик. Но вот если твою собственную жену или дочь украли – это как бы позор великий, и требует немедленного отмщения. Мелкие противоречия в этой схеме никого не смущали. Деды и прадеды такими обычаями жили, а значит, и нам те обычаи сгодятся. Логика здесь была простая. Если защитить себя не способен, то ты как бы и не человек вовсе, тебя каждый обидеть может. А следовательно, любой путник, который за границу своей страны вышел – законная добыча для того, кто ее взять сможет. Оттого и сбиваются купцы в тысячные караваны. Никому неохота закончить свою жизнь, вращая ворот мельничного камня вместо осла. Хотя мужей редко в рабство берут, а воинов – тем паче. Их ведь не удержать. Они или сразу сбегут, или сначала прибьют мотыгой наивного хозяина, который такой товар купил. Потому пленных, как правило, на месте режут, если продать некому, а вот баб берут охотно. Баба, особенно если ей тут же ребенка заделать, никуда не денется. А дитя ее домородным рабом становится, который другой жизни, кроме рабской, не знает. Ни родни у него, ни друзей. И не ждут его нигде. Сдохнет от голода, даже если сбежит. Так-то!

– Баб наших купцы нашли в Спарте, – продолжил Приам. – Нужно поехать к тамошнему царю и вытащить их оттуда, иначе позор нам великий. Получается, люди нам подати платят, а мы их защитить не можем. Как тогда мы с вами, мужи, править станем? Царевич Парис поедет туда от моего имени.

И он показал на смазливого парня лет двадцати, что сидел по левую руку от него. Тот улыбался, как кот, укравший со стола рыбу. Почему, интересно, он довольный такой?

– Хм… – задумались уважаемые люди и почесали затылки.

Дело понятное. В этом мире нельзя быть слабаком и терпилой. Сегодня твою жену украдут, завтра твоих купцов в портах начнут обирать, а потом и тебя самого с земли сгонят.

– А что великий царь, лабарна3 Суппилулиуима говорит? – поинтересовались гости. – Он может грозное письмо царю Аххиявы4 написать…

– На себя рассчитывайте, мужи, – поморщился Приам. – От великого царя помощи не будет. Надо ехать.

– Поехать можно, – сказали уважаемые люди. – И даже нужно. Только мы до холодов никак не обернемся, зимние шторма начнутся. Предлагаем весной выйти в путь, иначе нам в Аххияве зимовать придется. И караван с товарами предлагаем собрать, чтобы впустую не гонять корабль.

Точно! Как я не подумал. От баб не убудет, зато можно заодно срубить немного серебра. Такое здесь тоже в порядке вещей. Тут никто никуда не спешит, в надежде, что проблема рассосется сама.

– Дардан поддержит нас? – Приам пристально посмотрел на отца, и тот задумался.

Вон оно чего! Приам хочет ахейцам Пролив перекрыть, если они не согласятся женщин отдать. А согласие царя Дардана нужно для того, чтобы ахейцы не смогли проскочить Трою и дождаться ветра у нас. Интересно, а нам-то это зачем? Наверное, я чего-то не знаю, потому что отец склонил голову и с достоинством ответил:

– Дардан исполнит свой долг, как и полагается родственникам и гостеприимцам. Он даст в эту поездку своих людей. А что случится потом, известно только богам.

Он благоразумно не стал обещать многого, а простая поездка не обязывает Дардан ни к чему. Только в этот момент отец как бы невзначай посмотрел в мою сторону, и у меня сердце сжалось в дурном предчувствии. Почему? Да потому что я, как и любой советский школьник, прекрасно знаю, чем эта поездка закончится. Дерьмово она закончится, просто на редкость дерьмово.

1 Одномоментная гибель элиты Крита в цунами – это современная, вполне стройная теория, которая основывается на раскопках колонии критян Акротири на острове Санторин, где и взорвался вулкан. В домах, засыпанных пеплом, вообще нет ценностей и мелких вещей, их заботливо вывезли. Землетрясение на море практически не чувствуется, но после попадания огромных масс воды в раскаленное жерло вулкана возникла огромная волна. В этом случае привычная схема дала сбой, и все погибли.

2 Троя VI была разрушена землетрясением около 1300 года до н.э. Троя VIIа, которую традиционно относят к описываемым событиям, меньше и беднее. Люди, действительно, поделили восстановленные дома перегородками на более мелкие части.

3 Лабарна – сначала личное имя одного из хеттских царей, а потом титул. Это обычная практика, полный ее аналог – Юлий Цезарь, прозвище которого превратилось в титул.

4 Аххиява – материковая Греция, отождествляемая с владениями ванакса ахейцев, царя царей Микен. Более мелкие, вассальные вожди, носили титул басилеев. К этой области относились также некоторые территории Малой Азии, которые подчинялись микенцам. Например – Милаванда (Милет) и архипелаг Южные Спорады с островами Кос и Родос.