Текст книги "Последний рассвет Трои (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава 15

Феано раньше даже представить себе не могла, что бывают такие красивые платья. Для нее одежда – это хитон или длинный пеплос, который носили богачки из дворца на горе. Только теперь девушка поняла, что никакие не богачки царские жены с Лесбоса, а самая что ни на есть нищая деревенщина. Дочери Агамемнона и ванасса Клитемнестра носили платья до того яркие и искусно пошитые, что Феано чуть слюной от зависти не захлебнулась. Синие, желтые, коричневые, красные и даже пурпурные ткани были пестрыми, украшенные тончайшей вышивкой. Широкий пояс могли стянуть в талии, а подол платья сделать из разноцветных клиньев, которые спускались вниз слой за слоем. Все это великолепие еще и золотыми бляшками могли обшить по кругу или цветной тесьмой.

Она таки попала в услужение к царевне Электре. Феано девушка пригожая, скромная и послушная. Именно так и расписал ее достоинства дворцовый чиновник, который получил за это серебряное кольцо и несколько сладостных минут на мешках с шерстью. Управляющий дворцом равнодушно взглянул на нее и кивнул, дозволяя прислуживать на пиру. Она справилась и шагнула на ступеньку вверх, потому как пир – это лицо царя. Если это лицо уродливо, то и чести ванакса наносится немалый урон. А потому, заметив ее старания, молчаливость и скромность, господин управляющий перевел ее в покои второй дочери владыки Агамемнона. Он тоже получил свои несколько приятных минут, а Феано, едва скрывая отвращение, старалась как могла, ублажая этого борова. Возвращаться к остальным рабыням, чтобы сучить нити и молоть зерно она не желала категорически. За этакое счастье можно немного и потерпеть.

Так она прочно окопалась в покоях царевны Электры, которые располагались вдалеке от того места, где вкалывали ее бывшие соседки по тесной комнатушке. Здесь было просторно и светло, а стены завешивали цветными тканями, скрывая за ними грубую кладку. Сама царевна спала на резной кровати, прикрытая толстым покрывалом, а Феано – на топчане неподалеку. На улице зима, а в покоях стояла жаркая духота, потому что дочь Агамемнона была изрядной мезлячкой. Изящные бронзовые жаровни чадили день и ночь, и Феано только и бегала за углем, подсыпая все новый и новый взамен прогоревшего. Электра оказалась девушкой порывистой, острой на язык и весьма неглупой, которая от своей старшей сестры Ифигении отличалась разительно. Та, напротив, росла задумчивой и нерешительной, погруженной в мечты. Феано же, изучая свою госпожу день за днем, понемногу начинала улавливать ее настроение, и изо всех сил пыталась угодить. Электра – девчонка молоденькая, лет двенадцати, но ладошка у нее весьма крепкая. Врезать может от души. Характер у нее тоже сложный, иному мужу впору. Была она упряма просто невероятно.

– А еще, госпожа, говорят, львы на коров в Тиринфе напали, – трещала Феано без умолку, превращая спутанные после сна светло-русые волосы1 царевны сначала в идеально гладкую волну, а потом в затейливую укладку из кос, из которой по бокам выпускались завитые локоны. Она вплетала в прическу ленты и золоченые нити, продолжая болтать без умолку.

– И много коров задрали? – заинтересовалась Электра, которая придирчиво осматривала себе в полированное бронзовое зеркало. Она довольно мила: большие выразительные глаза, опушенные густыми ресницами, приятный овал лица и точеный носик.

– Целое стадо сожрали! – Феано в притворном ужасе обхватила щеки и глупо открыла рот. Сработало, ее госпоже нравились придурковатые слуги.

– Да врут! – отмахнулась Электра, которая, тем не менее, слушала болтовню рабыни с жадным любопытством.

– Люди так говорят, – развела руками Феано и аккуратно размотала локон с деревянного цилиндра. Да, вот так! Волосы упали небрежной волной, как и задумывалось.

Царевна, хоть и обладала умом сугубо практическим, сплетни очень любила. Тут ведь и заняться-то особенно нечем. Скоро к матушке на поклон идти, потом завтрак подадут, а там пора садиться ткать. Негоже знатной девице бездельничать.

– Со мной в Спарту поедешь, – сказала вдруг Электра.

– Как прикажете, госпожа, – привычно ответила Феано, но не удержалась и проявила легкую дерзость, которая позволена только любимым служанкам. – А зачем нам туда?

– Двоюродную сестру матери моей сговорили, – ответила Электра. – Пенелопа ее зовут. В такую даль отдаем, что даже не вымолвить. Какие-то острова на западе, дыра жуткая. Там одни разбойники живут.

– А почему разбойники, госпожа? – удивилась Феано. – Может, рыбу ловят да коз пасут. У нас на Лесбосе так было.

– Пф-ф, – презрительно фыркнула царевна. – Все островитяне – пахари моря. Это же любой дурак знает. Кроме тебя… ха-ха! Крит, говорят, только разбоем и живет, да и Одиссей, басилей тех островов, сюда не раз добычу привозил. Там же земли почти нет, на островах тех.

– А когда поедем? – спросила Феано и тут же поняла, что совершила ошибку. Не ее собачье дело, когда и куда госпожа поедет. Пощечина получилась такой, что аж искры из глаз полетели и слезы брызнули.

– Мне же вещи собирать ваши, госпожа! – торопливо затараторила она, с трудом пряча волной нахлынувшую ненависть. Щека горела просто нестерпимо. – Все успеть нужно. Не можете же вы, как простая крестьянка выглядеть. Я обещаю, вы там самая красивая из всех будете.

– А-а-а! – поняла Электра, которая передумала давать вторую пощечину излишне любопытной рабыне. – К весне ближе. Так матушка сказала.

– А, тогда мы успеем, – успокоилась Феано и отошла в сторонку, чтобы полюбоваться своими трудами. – Готово, госпожа! Вы просто ослепительны сегодня.

Феано была довольна и проделанной работой, и сама собой. Вчера, когда она чинила одно из платьев царевны, то пришила на новые места все золотые кружочки, которыми украшен подол. Ну подумаешь, их там было двадцать три, а стало двадцать два. Никто и не заметит.

* * *

Рапану грустил не на шутку. Сбежать из Угарита с зерном им так и не дали. Царские писцы, которые вцепились в источник жизни подобно охотничьим собакам, тут же учли его до последней амфоры и потребовали доставить во дворец, грозя карой за малейшее промедление. Пришлось подчиниться.

Купец Уртену кое-как вывез в Сидон самое ценное из своего имущества, но бежать из города не смел. Царь и его вельможи дураками не были, и за передвижениями своих тамкаров следили бдительно. С таким народом расслабляться нельзя. Чуть зевнул, и казна в убытке. Захотел купец отплыть по торговым делам – будь любезен опись представить, царский товар для продажи взять, да еще и отчитаться, куда поедешь, на сколько, и что оттуда привезешь. А писец тебе еще и указание даст: вот этого, мол, не нужно, это другой тамкар привезет, а вот этого нужно побольше. Без его разрешения ты даже из порта не выйдешь. А чтобы глупые мысли в голове не бродили, купцам давали понять, что семья и имущество в городе остаются, в полной власти светлого царя Аммурапи, да продлятся дни его до бесконечности.

– Тот парень в Трое – прорицатель, – твердил себе Рапану. – Господином нашим Хададом клянусь, ему будущее ведомо. Ведь он в Угарите не был никогда, а прямо в точку попал. Конец нам всем. Как есть конец! На юге, в Амурру бывшем, люди, живущие на кораблях, на землю сели, и на севере тоже. Пока они не идут сюда, грабят в своих землях, да только недолго ждать осталось. Целые стаи кораблей на горизонте снуют туда-сюда. Царь наш всех окрестных владык письмами о помощи засыпал, да только помощи ниоткуда нет. И войска нашего нет. Оно так в Лукке и осталось, от ахейцев-находников ту страну защищает. А родной Угарит кто защитит?

Запутанные лабиринты отцовского дома были тесно заставлены тяжеловесной мебелью, доставшейся от предков. Тут, в Угарите, искуснейшие столяры живут, ведь ливанский кедр, дар богов, вот он! На окрестных горах растет. Если бежать суждено, все, что поколениями купцов нажито, придется бросить. Не увезти с собой столько добра. И от этого у Рапану еще больше настроение портится.

– Батюшка! – Рапану вошел в комнату к отцу, который разбирал деловые записи, откладывая в сторону одну табличку за другой. Вот пришел новый товар, а с ним накладная – глиняный шар, в который вложено обожженное в печи послание, испещренное аккадской клинописью. Из Каркемиша оно, великого города, стоявшего у брода через Евфрат. Он соединял Междуречье со всеми странами Запада и с Египтом.

Почтенный купец сам на себя похож не был. Его волосы и борода, обычно тщательно уложенные, завитые и украшенные лентами по обычаю Вавилона, сегодня пребывали в полнейшем беспорядке. Да и одежда его, обычно чистая и красивая, так и осталась в пыли. Он не отдал ее рабыням, когда пришел с улицы. Рапану не помнил отца таким, а это значит, что вести пришли просто из ряда вон. Купец сидел, обхватив голову руками, и лишь появление сына вывело его из оцепенения.

– Хапиру пришли в движение! – хмуро сказал Уртену вместо приветствия, взял со стола табличку и протянул сыну. – На, почитай! Племя, которое называет себя иври, вышло из пустынь и захватывает земли царей Ханаана. Их вождь, Иегошуа бин Нун2, взял Иерихон и истребил его до последнего человека! Понимаешь, сын? Вообще всех убил! Во всем городе не пощадили ни одной живой души, кроме какой-то шлюхи! Даже молодых женщин в рабство не стали брать! Они считают поклонение Баалу и Аштарт мерзостью перед лицом своего бога. Они мечом и копьем очищают землю от греха. Так мне пишут из Дамаска!

– У Иерихона целых две стены, отец! – Рапану даже похолодел. – Как бродяги из пустыни такой сильный город смогли взять?

– Боги обрушили стены иерихонские, – с горечью ответил купец. – Земля затряслась, и стены с башнями пали. Прямо как у нас в Угарите. Хапиру прознали про это и пошли войной на беззащитный город.

– А остальные цари? – жадно спросил Рапану. – Разве они не дали отпор разбойникам?

– Дали, – грустно усмехнулся Уртену. – Целых пять царей вышли на бой. Пять городов выставили свои войска – Иерусалим, Еглон, Хеврон, Иерамуф и Лахис. Хапиру эти войска разбили, а царей повесили на деревьях. Для красоты, видимо. Их города тоже под корень истреблены, а с ними – Гай и Газер. В Ханаане скоро вообще людей не останется, хапиру пришли туда навсегда.

– Но почему? – снова спросил Рапану. – Они жили себе в пустыне. Чего им в Ханаане понадобилось?

– Наверное, их скоту не хватает еды, – пожал плечами купец. – В Египте то же самое происходит, ливийцы так и лезут. Видно, хапиру стало совсем нечего есть, и они пошли искать себе новую землю.

– Прямо как ахейцы, – буркнул себе под нос Рапану, и отец услышал его.

– Прямо как ахейцы, – подтвердил он, – те тоже на родине голодают. И они в Ханаан лезут, только с другой стороны. Побережье атакуют почти без перерыва. Некоторые городки уже по два раза сожгли.

– Мы остались без поставок земляной смолы, – Рапану перевел нерадостные известия в практическое русло. – Иерихонские купцы, твои гостеприимцы, скорее всего, мертвы. Вести дела с хапиру мы пока не можем, там небезопасно. Путь из Аравии перерезан, а значит, ладана и ароматных масел нам больше не видать. С Кипра если только…

– И от обоих твоих старших братьев нет вестей, – хмуро ответил Уртену. – Они должны были быть в Иерусалиме, покупать благовония. А Иерусалим пал.

– Господин! – в комнату ворвался запыхавшийся раб, которого послали в порт, чтобы следить за морем. – Корабли видел! Сюда плывут!– Он показал ладонь с растопыренными пальцами и еще два пальца на второй руке. – Вот столько их!

– Уходи, Рапану! – резко скомандовал Уртену. – Бери женщин, слуг и то, что можно взять в руки. Веди всех на корабли. Скажи страже, что если воины царя будут мешать, пусть режут их без пощады. Мчи в Сидон, к почтенному Баалшемему, он примет вас.

– А ты, отец? – спросил Рапану.

– Я приеду позже, – рассеянно ответил Уртену, погруженный в свои мысли. – Мне нужно спрятать долговые расписки и документы на товар. Без них мы просто нищие.

Купец встал вдруг, залез в сундук и достал оттуда бронзовый чешуйчатый панцирь, шлем и меч. Он еще не стар и довольно крепок, и биться ему в своих путешествиях приходилось не раз. Только зачем это именно сейчас?

– Отец, поплыли с нами! – повысил голос Рапану. – Серебро не дороже жизни!

– Поезжай! – упрямо посмотрел на него Уртену. – Я выберусь, вот увидишь! Плыви в Сидон и позаботься о нашей семье! Я приказываю тебе!

– Отец! – по щеке Рапану прокатилась одинокая слеза, но ослушаться он не посмел. Он все понял. Уртену, который всю свою жизнь прожил богачом, уважаемым во всех портах Великой Зелени, не может унизиться до того, чтобы стать безродным чужаком и приживалой. Он будет защищать свою честь с оружием в руках. И ему плевать, что прошлой жизни уже не вернуть. Он готов умереть за этот мираж.

* * *

Тимофей командовал одним кораблем из тех семи, что они купили в Трое. Так дядька Гелон решил, свято уверовав в то, что его племянник – любимец богов. Царь Приам их не обманул. И добычу выкупил, и зерна продал, и корабли. Взял, правда, за них несусветную цену, ну так о том договора не было. Тот паренек из Дардана пообещал справедливую цену на добычу и рабов, а про корабли речь не шла. Так что почти все, что награбили в Хаттусе, превратили в семь купеческих лоханей о двадцати веслах каждая, в бронзовое оружие и запас зерна на месяц. И за эту милость им пришлось дать клятву, что они разорят Милаванду, Кос и Родос. Гелон поклялся легко. После такого в Греции ему лучше не появляться, да только он туда и не собирается. Они себе новую землю для поселения искать идут.

Тимофей хищно усмехнулся, вспоминая случившееся веселье. Милаванду они взяли под утро, налетев, как вихрь. Город ограбили: забрали зерно, бронзу, олово и красивые тряпки. Ну и то золото с серебром, что нашли.Рабов брать не стали. Куда их девать-то? На Родосе продать? Смешно. Крупнейшие острова в этой части моря ограбили по похожей схеме, только добычи взяли совсем мало: зерно, сыр и скот на мясо. Там люди все больше в деревнях живут. Пожгли селения на берегу, вдоволь натешились с бабами, но штурмовать укрепленные акрополи не стали. У подножия неприступных скал, куда ведет узкая тропа, можно оставить уйму времени и убитых товарищей. А они все же грабить пришли, им без надобности умирать, когда впереди богатейшая цель светит, словно костер в ночи.

– Угарит! – заорал дядька Гелон, который шел на своем корабле меньше, чем в стадии от него. Тимофей скорее догадался, что он сказал, чем услышал. Плеск волн и ветер заглушали звуки и относили их в сторону.

– Парус спускай! – скомандовал Тимофей, когда город раскинулся перед ними во всей своей красе. – На веслах идем! Город наш! Делим всё по обычаю! Кто хоть один дом подожжет до того, как мы оттуда все добро вытащим, я тому сам башку проломлю!

– Корабли в порту забираем! – заорал Гелон, и все согласно замотали головами. По семь десятков человек на каждом корабле плывет, едва бортами воду не черпают.

– А с теми что делать будем? – заорал воин на весле, который ткнул вперед рукой. Там три корабля сорвались от пристани и уходили на юг, набирая скорость.

– Догоним их! – азартно крикнул Тимофей и кормчий заложил крутой вираж. Совсем скоро они, помогая ветру движением весел, встали на параллельный курс и начали сближаться. Осталось шагов пятьдесят, не больше.

– Эй ты! – заорал с последнего корабля Рапану, старый знакомец. – Тимофей! Чтоб тебя боги покарали, сволочь! Подходи ближе, у меня тут десять стражников с луками! И горшок с углями припасен! Ну, иди сюда, разбойник проклятый! Я тебя сначала поджарю, как барашка, а потом к богу Йамму отправлю.

– Чего в Дардан не уплыл? – захохотал Тимофей, а затем приставил ладони ко рту, чтобы лучше слышно было. Он заорал, что было мочи. – Мы из Трои плывем! Тебя дарданец Эней в гости звал! Кланяться велел, когда увижу!

– Да пошел ты, урод! – заорал Рапану и пустил стрелу в сторону корабля данайцев.

– Каково тебе, богатенький мальчик, бродягой стать? – продолжил орать Тимофей, сердце которого пело от счастья. – Нравится из родного дома бежать? Ты как, в городе красивую сестру оставил для меня? Я ее приласкаю как следует!

Рапану не соврал, рядом с ним встал десяток слуг с луками. Еще один моряк раздувал угли в горшке, а другой приготовил длинный шест с веревкой на конце. Они забросят уголь на палубу, и корабль вспыхнет, как свеча. Так издавна корабли топили, и еще пару тысяч лет топить будут, пока не придумают «греческий огонь» и пушки.

– Назад идем! – крикнул Тимофей кормчему. – И правда, сожжет еще. Зубастый купец попался. К пристани правь!

Кормчий отвернул вовремя, потому что в борт совсем рядом с Тимофеем воткнулась стрела, а еще две ранили моряков на веслах. Их тут же сменили, и корабль помчал в порт Угарита, где уже вовсю разгорался бой. Царская стража выстроилась, ощетинившись копьями из-за щитов, а в проломе стены стояли горожане с дубинами, ножами и луками, возглавлял которых закованный в панцирь бородач с длинным мечом и сверкающим на солнце бронзовым щитом. Он орал что-то и пытался построить свое неумелое воинство.

– Какой хороший доспех! – сказал Тимофей, пожиравший глазами немыслимое богатство, которое ждало его на берегу. – Я его хочу!

1 Согласно Илиаде, Менелай был блондином, да и Елена названа златокудрой. Можно предположить, что их братья, сестры и племянники имели тот же цвет волос.

2 Иегошуа бин Нун – библейский Иисус Навин, преемник Моисея на посту вождя евреев после Исхода. Жил примерно в описываемое время. Согласно Ветхому завету, он завоевал ханаанский Иерихон, ревом труб и криком народа обрушив его стены. Жители города были истреблены, кроме блудницы Раав, которая укрыла разведчиков-евреев. Иерихон контролировал месторождения природного битума, который широко использовался как гидроизоляция при строительстве кораблей, как кладочный раствор и даже как один из компонентов при мумификации. Военные действия в Иерихоне того времени подтверждены археологически, а события в целом описаны в Ветхом Завете, в Книге Иисуса Навина.

Глава 16

– Лучники! – орал Гелон. – Бей!

Туча стрел взвилась в небо, а потом острые жала с дробным стуком забарабанили по щитам царской стражи, вставшей у них на пути. Их меньше двух сотен, и среди них только командиры носят доспех. Нет нужды в защите тем, кто охраняет покой в торговом городе. И мечей у них почти нет, лишь копья и легкие щиты. Стража стоит плечом к плечу, перекрывая путь в город, ведущий из порта. Здесь полное раздолье для нападающих. Место, где рухнула башня, уже расчистили от кирпича, чтобы когда-нибудь сложить ее снова, а потому проход широк до того, что несколько телег, стоящих рядом, даже не заденут колес друг друга. Вот сюда-то и ударил Гелон основной силой, пока его люди резали моряков на кораблях, что не успели сбежать из города.

Царская стража биться умела. Три шеренги пехоты ударили в налетчиков, едва не опрокинув их строй, и только чудо удержало тонкую человеческую нить, которая почти что лопнула под их напором. Этим чудом стал Гелон, непроницаемый для ударов в своем доспехе. Громоздкий колокол, собранный из широких бронзовых колец, шлем и поножи копейным жалом не пробить. На его левой руке щит, которым он отбивает удары в лицо, а в правой – меч, что разит без промаха тела, прикрытые лишь тонким полотном.

– Ко мне все! – заорал Гелон, и вокруг него сгрудились воины, выставившие во все стороны острия.

Нет красоты в копейном бое, когда одна толпа накатывает на другую. Люди стоят так тесно, что даже убитые не могут упасть, сдавленные боками друзей. Те, кому не посчастливилось оказаться внизу, стонали и выли от боли. Ноги товарищей задевали их, топтали нещадно, но деться отсюда некуда, потому что в пролом стены шириной в сорок локтей лезут сотни озверевших от крови бойцов. С хрустом ломаются копья, и вместо оружия в руках воинов остаются бесполезные палки, и тогда в ход идут кинжалы и дубинки, вырезанные из твердого дерева.

Вокруг Гелона падали товарищи, пронзенные копьями амореев, но огромная масса людей, что давила сзади, толкала строй вперед, прямо по телам павших. Впереди узкие улочки, биться в которых можно бесконечно, и это станет плохим исходом. Гелон заревел и врубился в строй царских воинов, рассыпая удары направо и налево. Острия копий бессильно скользили по его блестящим на солнце бокам, а он рубил древки и держащие их руки. Он разил острием меча одного за другим, оставаясь неуязвимым, и вот ему удалось прорвать шеренгу прямо посередине. В эту прореху с ревом потекли его бойцы, расплескав в стороны стражу Угарита. Теперь, когда их строй сокрушен, бой рассыпался на множество мелких схваток, в которых пришельцы побеждали. Их было куда больше.

Проломов в стене два. Второй держат горожане во главе с почтенным купцом Уртену, закованным в бронзу с головы до ног. Тут еще несколько богатых торговцев, одетых так же, как он, но в основном здесь собрались простые горожане. Они остались, чтобы прикрыть свои семьи, которые бежали из города прочь через восточные ворота.

Данайцы с ревом налетели на них и вмиг разметали строй людей, которых никогда не учили биться. Закипели жаркие схватки один на один. Копья разили и нападающих, и горожан, но в этой безумной тесноте в дело пошли ножи и булавы. Не поднять копья, когда вокруг тебя бессмысленно снуют, толкаются и умирают люди.

– Эй, хозяин! – издевательски заорал Тимофей, который повел сюда своих людей. – Ты! Уртену! Помнишь меня?

– Порази тебя молния! – выругался купец, который посмотрел на него изумленно. – Проклятый разбойник! Не хочешь честным трудом зарабатывать на жизнь? Я тебя в подземный мир отправлю! Там бог Мот до скончания веков будет мучить твою черную душу.

– Ну так иди сюда и отправь! – пробивался к нему Тимофей. – Не болтай языком понапрасну! Я сейчас твое жирное брюхо копьем пощекочу!

– Не завидуй так, мальчик! – усмехнулся купец, роскошная борода которого слиплась от пота в нечто неопрятное, напоминающее кошачий хвост. – Тебе все равно такого брюха никогда не наесть, голодранец проклятый. Ты слишком беден для этого. А мое почтенное чрево надежно укрыто, его нелегко будет достать!

– Это да! – согласился Тимофей, который провел длинный укол, стараясь поддеть острием чешую доспеха. Тщетно! Бронзовые пластины туго переплетены ремешками и нашиты на кожаную основу. Панцирь Уртену был просто роскошен, он стоил каждого сикля, что купец за него когда-то заплатил.

– А-а-а! – царский тамкар рубанул на выдохе, и лишь молодость спасла Тимофея от неминуемой смерти. Тяжелый бронзовый меч развалил бы его до грудины, но он вовремя отпрыгнул в сторону.

Укол! Купец принял его на щит. Еще укол! Уртену опять отбил удар щитом. Тимофей даже губу закусил от расстройства. Он плясал вокруг торговца, но достать его так и не мог. Либо щит, либо бронза панциря принимали на себя его удары. Оставалось только одно, и Тимофей настроился на долгую борьбу.

– Ну посмотрим, на сколько тебя хватит, жирный боров, – прошептал он и начал длинный танец, который состоял из наскоков, уколов и ложных финтов, которые неизбежно измотают его соперника, который, хоть и был могуч, но уже разменял пятый десяток. Не поскачешь как мальчишка, будучи дородным купцом.

– Х-ха! – торговец нанес могучий удар, в который вложил все свои оставшиеся силы.

Он тоже понимал, что слабеет. Ему все тяжелей и тяжелей поднимать щит, когда в лицо летит наконечник копья. А проклятый мальчишка-афинянин, у которого нет тяжелого доспеха, всего лишь немного раскраснелся, начав дышать чуть чаще. Он молод, подвижен и силен. Он просто загонит его, как раненого оленя.

Так и вышло. Еще два таких удара купца Уртену, который уже не дышал, а свистел и хрипел, и Тимофей аккуратным движением острого наконечника сначала ударил в запястье, а потом распорол заднюю часть голени там, где не было поножи. Следующим уколом он попал прямо в глаз врага и опрокинул его на спину ударом ноги.

– Здоровый кабан! – Тимофей утер со лба проступивший пот. – Теперь раздеть его надо, и к восточным воротам идти, пока добыча не разбежалась.

Толпы женщин, детей и рабов давили друг друга, бранились и дрались, стараясь выйти из города первыми, но получалось далеко не у всех. В Угарите жили тысячи людей, а кто-то попытался выехать на повозке, почти перекрыв выезд. Рев ослов, плач женщин, теряющих в давке своих детей, и проклятия мужчин, которые поминали немилость богов, – все это слилось в густой, почти осязаемый гул, повисший над городом подобно грозовой туче.

Не всем суждено сегодня спастись. Порой бывший хозяин узнавал в поднявшейся суете, что раб, который униженно кланялся ему столько лет, бережно лелеет в своем сердце тлеющий огонек ненависти. Вот богатый писец, которому не хватило мужества встретить врага с оружием в руках, смотрит непонимающе на своего повара. Раб всадил ему в живот длинный нож, которым еще недавно резал мясо для господского стола. Тощий мужичок, волосы которого выстрижены уродливыми клоками, оставляя плешь от лба до затылка, хохочет как безумный. Хозяин смотрит на него неверяще, а потом опускается на колени и падает лицом вниз.

Жена писца, полная баба с нарумяненными щеками, в бусах из жемчуга и с витыми золотыми браслетами на запястьях и лодыжках, истошно визжит, глядя, как расплывается по каменным плитам богатого дома темно-алая кровь. Повар наотмашь бьет ее по лицу, а потом тащит за волосы и грубо бросает на хозяйскую кровать. Сегодня он натешится вдоволь, выплеснув застарелую ненависть к тем, кто долгие годы считал его животным, отказывая даже в человеческом имени и облике. Его специально уродовали столько лет, чтобы все видели, что он раб, безгласное существо, имущество, недостойное сочувствия и уважения. Он возьмет сегодня эту сытую суку, которая била его по щекам за малейшую провинность, потом пустит ей кровь, а затем с наслаждением вырвет драгоценные серьги из ее ушей и ограбит дом. Он заслужил это. Через две четверти часа, наскоро сделав свое дело, бывший раб, выскобливший голову острым ножом, вышел из дома с котомкой за плечами. Он водил по сторонам безумными глазами, словно не узнавая того, что было вокруг него. Впервые в жизни он был счастлив. Он и умер счастливым, даже не поняв того, что в спину его ударило брошенное копье.

– Гляди, старшой, – присвистнул Главк, афинянин, который шел под командой Тимофея. – Тут золото и жемчуг! Вот это свезло нам! Не иначе, раб хозяина за нас ограбил. Смотри, башка в порезах вся.

– В общую кучу отдашь, все по обычаю разделим, – кивнул довольный Тимофей, который с трудом, враскачку, вытащил из тела копье. Широкий, в виде листа, наконечник застрял между ребер беглого раба.

– А оружие тоже делить будем? – ревниво спросил Главк, здоровенный малый, у которого от многолетней гребли плечи и руки оказались непропорционально могучими, в отличие от тонких ног.

– А оружие твое то, что сам в бою взял, – усмехнулся Тимофей, на котором сиял снятый с покойного Уртену доспех. – Это тоже обычай такой. Не знал?

Главк засопел недовольно, но спорить не решился и поудобней перехватил дубинку, украшенную затейливой резьбой. Он немало голов разбил ей сегодня, но хорошего оружия ему так и не досталось. Только дрянные ножи и кривые копья небогатых горожан. Копье у него уже есть, но с дубиной ему сподручней.

– Куда пошли, олухи? – заорал Тимофей, вспоминая науку многоопытного дяди. – Еще успеете дома пограбить! К воротам идем! Там наше золото!

Город опустел на глазах. Окончательную точку поставил штурм царского дворца, где отборная полусотня стражи дала последний бой. Бойцы, закованные в бронзу, бились за каждый коридор, за каждый покой и зал. Данайцы, имевшие щиты, пошли первыми, тесня охрану царя Аммурапи, загоняя ее все дальше и дальше вглубь огромного лабиринта, что и был дворцом повелителя одного из древнейших городов в мире.

– Копья! – крикнул Гелон, когда остатки воинов, половина из которых была ранена, загнали в тронный зал.

Отверстие в потолке освещало выложенный камнем пол и расписанные яркими картинами колонны. Статуи богов, курильницы и лампы, стоявшие вдоль стен, притягивали к себе взгляды не избалованных роскошью пастухов, у которых даже в глазах зарябило от мешанины ярких красок.

С тихим шелестом полетел целый рой копий, многие из которых поразили вельмож в разноцветных одеждах и пышных тюрбанах, сгрудившихся вокруг массивного трона, на котором гордо восседал сам царь.

Аммурапи оказался мужем лет пятидесяти, с густыми иссиня-черными волосами, присыпанными легкой проседью, с тщательно уложенной бородой, в золотом ожерелье и с массивными перстями на пальцах. Голову его венчала высокая шапка, расшитая жемчугом, лазуритом и золотыми нитями. Он, не отрываясь, смотрел, как добивают его охрану, как перерезали его писцов и вельмож, и как из боковых покоев начали вытаскивать его жен и наложниц. Губы царя шевелились. Он шептал проклятия беспощадному врагу, особенно громиле в рогатом шлеме, с лицом, перечеркнутом шрамом сверху донизу.

– А-а-а! – заорал Гелон, который увидел, как царь шепчет что-то и теребит драгоценные амулеты, висящие на его шее. Наемник не страшился смерти, но колдовства боялся до икоты. Он могучим броском отправил в полет свое копье, и оно пробило царя насквозь так, что вышло из спинки его кресла. Глаза повелителя Угарита заволокла пелена боли, а потом жизнь ушла из них навсегда.

– Баб и все добро тащите на улицу! – заорал Гелон. – Тимофей! Корабли в порту взяли?

– Взяли, дядька, и охрану выставили, – кивнул парень, вытирая меч о богатую одежду какого-то вельможи. Из-под ярко-синей накидки торчали голые ноги в нарядных туфлях, расшитых золотом и мелким жемчугом. Тимофей наклонился и отстегнул крупную фибулу, скреплявшую на плече плащ, а потом сорвал с рук драгоценные браслеты и надел сам.

– Все, что в порту было, наше теперь, – пояснил он. – Много кораблей с товаром стояло, уплыть хотели. Рапану помнишь, сынка купеческого? С круглой мордой, на кота похожий?

– Ну, – кивнул Гелон. – Помню, конечно. Вы с ним красивую девку в Трое продавали.

– Ушел, представляешь! – ухмыльнулся Тимофей. – Семью, слуг, рабов, товар, все вывез на трех кораблях. Мы погнались было, да он чуть не сжег нас.

– Бойкий купчишка, – коротко хохотнул Гелон, который снял шлем с потной головы и теперь примерял царскую тиару. – Правильно сделал, что не стал биться, племянник. Тут и без того добра хватает. Как тебе?

– Ты, дядька, прямо как наш басилей Менесфей, – засмеялся Тимофей. – Только у него такой богатой шапки точно нет. Жаль, нам теперь в Афины нельзя. Он бы от зависти слюной захлебнулся.

– Плевать на него! – махнул рукой Гелон. – С кораблями мы сами себе басилеи.