Текст книги "Последний рассвет Трои (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Последний рассвет Трои

Глава 1

Чужеземья заключили союз на своих островах. Пришли в движение и рассеялись в пылу битвы страны в один миг. Не устояла ни одна страна перед руками их, начиная с Хатти, Коде, Каркемиша.

Арцава и Алассия опустошены в один миг. Разбит был ими лагерь в месте одном посреди страны Амурру. Уничтожили они людей его, землю его, которые стали несуществующими.

Они шли, и пламя занималось впереди них по направлению к Земле Возлюбленной. В союзе их были пелесет, текер, шакалуша, дануна, вашаша.

Страны объединенные, наложили они длань свою на все земли до круга земли. Сердца их были тверды и уверенны: Наши замыслы сбудутся!

Из надписи о событиях 8-го года правления фараона Рамсеса III на стене его заупокойного храма в Мединет-Абу. Год 1177 до н.э.

Глава 1

Лютое полуденное солнце загнало добрых людей в свои дома, туда, где они могли переждать палящий зной. Бог Солнца Тиваз пребывает сейчас в полной силе, и лишь через несколько часов начнет клониться к закату, чтобы понемногу уступить место своему извечному противнику Арме, богу Луны. Здесь нет тени, чтобы укрыться от жгучих лучей, льющихся потоком на землю и иссушающих ее до состояния камня. Есть лишь тяжелая, словно гранитная плита, жара, давящая к земле своим непосильным весом. Вторая половина лета – дрянное время, его не любят здесь.

А вот меня жара не пугала, я привык к ней. Оливковые рощи, что растут вдоль дороги, благоденствуют, им сушь не страшна. Наливается сладким соком виноград, которым засажены все окрестные склоны. Он развернул свои листья и жадно впитывает каждую каплю солнечного огня, что на корню губит крестьянские огороды. Я развалился на дне тряской телеги и любовался тем, как редкие облака несло по небу куда-то в сторону моря. Их было совсем мало, а потому волны жары, которые одну за другой бросало солнце на истомленную пеклом равнину, не сдерживало ничего. Лучи света, падая вниз, жадно выпивали всю оставшуюся влагу из жухлой травы, осыпающейся, словно пепел.

Караван из нескольких телег, запряженных ослами, и небольшого табуна коней подходил к городу, цитадель которого видна за десятки стадий1. Она стоит на высокой горе, а потому из размытого пятна на горизонте понемногу превращается в крепость, окруженную поясом зелени. Мерный ход осликов несет нас все ближе, и вот я уже могу различить квадратные кирпичные башни, пятна садов и грязно-серый изгиб мощеной дороги, которая поднимается от гавани прямо к Скейским воротам. Город Троя назвали в честь Троса, предка теперешнего царя, а вся область у южного Пролива – Троисой. Соседи же, хетты, и сам город, и земли вокруг него зовут Вилусой, а косноязычные ахейцы переделали его в Илион.

Мы с отцом пригнали сюда лошадей на продажу. Анхисом его зовут, у него лучшие кони в здешних местах. Отец мой из рода царей города Дардан, что стоит в дне пути к северу, а потому и пастбище у нас есть, и поле свое. Но все равно, Троя куда богаче Дардана, тут в царское колесничное войско много коней нужно. Да и из самой страны Хатти сюда за ними приезжают. У великого царя Супилулиумы все знатные воины на колесницах воюют. Тысячи их, говорят.

Троя и Дардан – родня близкая. Тут перемешаны местные тевкры, ахейцы, лувийцы и мисийцы, и каждые лет двадцать мы отбиваем большой набег заморских данайцев, что ползут во все стороны, словно ненасытная саранча. Мелкие налеты даже считать устали. То и дело какая-нибудь шайка высаживается на нашем побережье, пытаясь то пограбить, то осесть навсегда. Ионийцы, дорийцы, эолийцы, дриопы, ахейцы, пеласги… Нет числа данайским племенам. Земля у них скудная, и мало ее, вот и садятся они на корабли и плывут во все стороны, где пахнет хоть какой-то добычей. Трою когда-то давно тоже они сожгли. Геракл, военачальник ахейский, дед сегодняшнего царя Дориды Клеодая, на шести кораблях подошел, город приступом взял и ограбил до нитки. И чего его ахейцы героем почитают? Ведь из разбойников разбойник был. Уже помер давно, а тут до сих пор его бесчинства вспоминают.

Впрочем, город снова на торговых пошлинах расцвел, а с тех пор, как из всех путей, по которым олово шло, только один северный и остался, троянцы совсем нос задрали. Везут то олово из каких-то диких степей, через горы и болота Меотиды прямо к берегу моря Аззи2, а потом в этот самый порт. Сюда теперь за ним со всего Великого моря плывут. Больше ведь его и взять негде.

Я завистливо вздохнул и начал разглядывать корабли, что стояли в городском порту. Пузатые лохани по двадцать пять-тридцать локтей в длину, с квадратным парусом и рядом весел, они примерно одинаковы у всех народов. Вот он, источник богатства Трои. Очень уж тут гавань удобная. В ней легко от бури укрыться или дожидаться, пока ветер подует на северо-восток. Без ветра, на одних веслах, нипочем проливы не пройти, уж очень сильно течение. У нас в Дардане такой удобной гавани нет, вот потому и небогат мой родной город. Отец сказал, что ахейцы злятся на троянцев, не хотят пошлину платить. Да только царь Париама могуч, и войско сильное имеет. У него без пошлины не проскочишь. Имя его означает «очень храбрый».

– Храбрый! Ха-ха! – засмеялся я, вспомнив отцовы рассказы. – Его же все зовут Приам, «купленный». Когда Геракл, пусть ему икается в их ахейской преисподней, Трою сжег, жизнь мальчишки за красивый платок сестра выкупила. Его старшие братья к тому времени уже мертвы были. Так он и стал царем.

Отец погнал коней на царское пастбище, а я бродил по Трое, открыв рот. Я тут все уже облазил, снедаемый неуемным любопытством. Отец впервые взял меня с собой. Большой город, куда больше моего родного Дардана. Чуть в стороне от крепости, у порта, раскинулся Нижний город, где живут тысячи людей. За стеной поселился царь с семьей, знатные воины, писцы и торговые люди из тех, что близки к повелителю. Там же склады с зерном, маслом и вином, мастерские и конюшни. Люди попроще внизу живут, в каменных домишках, что лепятся друг к другу боками. Кровли здесь плоские, невысокие, покрытые слоем окаменевшей на беспощадном солнце глины. Тут дождей не боятся, молятся даже, чтобы боги послали хоть немного влаги. Но боги не слышат, этим летом и вовсе ни капли воды с небес не упало. Отец говорит, как бы голод не случился. Одно спасение – море рядом. Рыбы всегда наловить можно

– Эй ты! – заорал с борта корабля какой-то крепкий малый в хитоне, покрытом пятнами пота. – Конец прими!

– Бросай! – оживился я.

Это ж какое развлечение! Я поймал веревку и отдал ее парням, которые подбежали к кораблю. Девка какая-то в трюме голосит, чудно. Чего ей надо-то? Помню, отец мне подзатыльников надавал, когда я так орать вздумал. Я тогда совсем несмышленый был.

– Нельзя так, Эней! – сказал отец. – Ты муж! Ты воин! Веди себя достойно!

Парень легко, словно кошка, спрыгнул с корабля на пирс и хлопнул меня по плечу.

– Я Тимофей из Афин, сын Милона! Где тут свежего хлеба пожрать можно? От ячменной каши уже брюхо сводит.

Интересный парень. Лет семнадцать-восемнадцать на вид, крепкий, перевитый могучими мышцами. Он сухой и гибкий, с движениями умелого бойца. И взгляд у него приятный, открытый, только суровый не по возрасту. Такой бывает у тех, кто войну прошел и смерть видел. Темно-русые волосы подрезаны надо лбом неровной челкой и свободно падают на плечи волнистыми локонами.

– Я Эней из Дардана, сын Анхиса. Там в порту корчма есть, – показал я рукой. – А чего это ваша девка орет?

– Наверное, до ветру хочет, – равнодушно пожал тот широкими плечами. – Мы ее на Лесбосе прихватили. Рапану, хозяина сын, поманил ее куском лепешки и от родной деревни увел. Ну скажи, не дура разве?

– Еще какая! – охотно согласился я. – Кто же с незнакомым человеком от своего дома уходит! Продадите теперь?

– Само собой, – кивнул Тимофей и вздохнул. – Девка до того хороша, что сердце щемит. И остальные места тоже. Но мять ее не велели, нетронутую куда дороже продать можно.

– Вот ты где!

С борта корабля спрыгнул еще один паренек, лет пятнадцати на вид, и внимательно посмотрел на меня. Его хитон был побогаче, из египетского льна, и перетянут цветным поясом. На запястьях звенят серебряные браслеты, а на шее болтается какой-то замысловатый амулет в виде рыбы.

– Я Рапану из Угарита, сын Уртену, царского купца, – самодовольно сказал паренек. – Этот олух угощает. Он мне проспорил, говорил, что я ту девку не уболтаю. Ну что, пошли?

– Да пошли, – поморщился Тимофей, который, видимо, проигрывать не любил. – Я вот уже и про харчевню спросил. Веди, Эней!

– Красивая, правда! – я даже застыл, разглядывая девушку в ветхом линялом хитоне, которую вывели из трюма и развязали. Простой кусок ткани с дырой для головы не скрывал точеной фигуры, а в боковом разрезе то и дело мелькало стройное, смуглое бедро. Девчонка размяла руки, потянулась гибким телом, а потом без малейшего стеснения задрала хитон и присела на край борта. Я пронзительно свистнул и помахал ей рукой.

– Эй, красотка, как зовут? Замуж пойдешь за меня? – крикнул я, с замиранием сердца разглядывая стройный стан, густую гриву смоляных волос и прелестное лицо. Она мне не ответила и только показала розовый язычок.

– Феано ее зовут, – сказал сын царского купца.

Он оказался плотным курчавым пареньком с круглым, как у кота, лицом. Почти физически ощутимая аура богатства окружала этого мальчишку, и он вел себя соответствующе, с легким презрением разглядывая суету порта. Моряки обычно одеты не так нарядно, как он. На их прокопченных солнцем телах из одежды только набедренные повязки и дешевые амулеты. Губы купеческого сына выглядели необычно маленькими на его сытом лице, и казалось, что он их вытягивает трубочкой, как будто хочет свистнуть. Темные, почти черные глаза южанина шарили с любопытством по сторонам, охватывая все вокруг.

– Отец у нее кузнец, – продолжил он, – а мать ахейцы украли, когда маленькая была. Она все мне рассказала. Пошли уже!

– А чего она улыбается? – удивился я. – В рабство же попала.

– Да тут ее хоть накормили, – хмыкнул Рапану. – И пальцем не тронул никто. Отец рассмотрел ее как следует и сказал, что в богатый дом продаст. Вот она и радуется теперь. Они у себя на острове кору с деревьев объели уже.

Мы пробирались через толчею порта, где было необыкновенно людно. У каменных пирсов одновременно качалось на волнах не то три, не то четыре десятка кораблей. Акоэтес, царь нашего Дардана, правую руку отдал бы за такое. У него пошлин почти и нет, все тут оседают.

Корчма в порту – это навес со столами, рядом с которым стоит пышущая жаром печь. Запах свежего хлеба – просто одуряющий, он настойчиво лезет в ноздри, выбивая из меня тягучую слюну. Я ведь и сам не обедал, кусок лепешки съел с утра, и все. Да только заплатить нечем. У меня же ведь и нет ничего.

– Угощаю! – правильно истолковал мое молчание Тимофей. Он размотал браслет из серебряной проволоки, отломил кусок и бросил на стол. – Трое нас. Накорми, почтенный.

– Еще столько же добавь, – покачал головой тощий мужик со спутанными волосами, в хитоне, прожженном искрами в нескольких местах.

– Чего это вдруг? – поднял в удивлении брови Тимофей. – Я честную цену дал.

– Честной ценой это было год назад. Нынче съестное вздорожало сильно, – ответил корчмарь. – На востоке и вовсе голод начался. Вокруг Хаттусы крестьяне бунтуют. У них зерно в счет податей требуют, а его почти нет, зерна этого. Великий царь воинов послал, чтобы они крестьян вразумили, да толку-то! Оттого что десяток смутьянов распяли, ячменя в закромах не прибавилось.

– Откуда знаешь? – вскинулся Тимофей.

– Люди так говорят, – пожал плечами корчмарь. – Я много вижу людей, и многое слышу. Плохие времена наступили! Ох, плохие!

– О как! – неприятно удивился Рапану. – А мы с отцом отсюда в Хаттусу собирались идти.

– Дело ваше, – равнодушно пожал плечами корчмарь. – Говорю же, неспокойно там. Племена каски, что у берега моря живут, тоже шалят. У них даже из колодцев вода ушла. За каждый кусок берега у чахлого ручья режутся без пощады.

Рапану нахмурился и ушел в себя, а корчмарь бросил на стол горячую еще лепешку, а потом поставил три горшочка с чечевичным супом, плошку маслин и три чаши с вином. Тут не спрашивают, чего ты хочешь. Дают – жри. Народ в порту непривередлив.

– Ум-м! – с блаженным видом поднял взгляд к потолку Тимофей.

Он окунул кусок лепешки в вино и отправил ее в рот, а следом хлебнул горячего варева, в котором плавали тонкие нити мяса. Козлятина, не иначе, только эта неубиваемая живность еще находит себе пищу, лазая по скалам и обгрызая жесткие ветки. Мы вот с отцом измучились своих коней пасти, трава горит уже в начале весны. Рапану тоже ел с сосредоточенным видом, да только мыслями он был очень далеко отсюда. Я сунул в рот краюху, смоченную разбавленным вином, кинул вслед пару маслин, взял двумя руками горшок и жадно заглотил ароматную густую жижу. Вкусно-то как! Соли не пожалел корчмарь, трав и чеснока. И даже щепоть муки бросил. В наших краях соли хватает, ее морем с северных гор везут, что за Данубием3 раскинулись.

Я выхлебал горшочек в несколько глотков, а потом тщательно протер его изнутри куском лепешки, которую отправил в рот вслед за всей остальной снедью. Хорошо! Вся моя жизнь делилась на две половины: когда я был сыт, и когда я был голоден. Сыт как сейчас я бывал не каждый день. Даже меня, близкого родственника царя, коснулись все эти несчастья. Зерна и впрямь становилось все меньше. Кое-где поля и вовсе стояли пустыми, забывая возвращать людям даже то, что те бросали в землю. А уж мясо я точно ел не каждую неделю, только если удавалось подстрелить оленя или кабана на копье взять. Но у нас еще было терпимо. А вот на востоке и юге, корчмарь не врал, дела совсем скверные. Если бы не помощь из Египта, в городах Лукки и Тархунтассы4 одни волки жили бы. Его величество фараон помог детям своим, прислав корабли с зерном. Я сегодня это в порту слышал. Я страсть до чего любопытный, потому и хожу, развесив уши. В нашей глуши скука и тишина, а новостей так мало, что когда теленок родится, это целый месяц обсуждают.

– У нас в Аттике тоже урожаи плохие, – сказал вдруг Тимофей с глухой тоской в голосе. Он уже поел и отставил в сторону до блеска вылизанный горшок. – Меня потому-то из дому и погнали. Самим жрать нечего. Не прокормиться всем с одного надела. Когда отец состарится, наша земля достанется брату. А я лишний вот получился. А потом младшие братья тоже в море пойдут. У нас многие так из дому уходят.

– Знаем мы, как вы, ахейцы, из дому уходите, – неожиданно зло сказал Рапану. – Вон Гибалу недавно сожгли. А то город царя Угарита был. У меня там родня жила. Кого побили смертно, а кого в рабство увели. А страну Амурру5 и вовсе разорили дотла. Даже царей ее поубивали!

– Я не ахеец, – с достоинством Тимофей. – Я из афинских пеласгов. Когда ахейцы с севера поперли, мы свою землю в бою отстояли. Она от века наша. И царей Гераклидов вместе с их дорийцами мы тоже бьем, когда они приходят.

– Да! Непонятные дела начались, – загрустил Рапану. – Торговля совсем плохая. Шерсть и ткани еще везут к нам, а вот олова почти не стало. Слышь, Эней, а как тут у вас с оловом?

– Мало его и дорого очень, – ответил я и вздрогнул, словно пронзенный ударом молнии. Я как будто со стороны слушал это разговор. Я ведь не Эней, я Андрей. А, точнее, Андрей Сергеевич! Доцент кафедры Древней истории и… Да плевать сейчас на это. Хорошо-то как! Одышки нет совсем, и сердце не болит! Я ведь уже и забыл, когда такое было. Кстати, а почему оно не болит? Оно же только что сильно болело, когда я… А почему это я вдруг Эней? Я Эней??? Да как я мог в это вляпаться?

А разговор тек своим чередом, и велся он на незнакомом языке, который, тем не менее, был мне родным. Тут, в Троисе, на лувийском диалекте говорят с большой примесью слов из языка соседей хаттов. Беседа шла в основном про воду, которой в Угарите и в приморских городах Сирии стало совсем мало, про урожаи и про нападения диких племен, которые повылезали из всех щелей.

– Дани пятьсот сиклей6 золота великому царю хеттов Суппилулиуме посылаем, – загибал пальцы Рапану, – шерсть крашеную и ткани. А еще подарки дай! Самому царю кубки золотые! Таваннанне, старшей царице, тоже кубки! Остальным царицам серьги и браслеты, и вельмож его тоже обойти нельзя! А когда Гибалу сожгли, нам никто войском не помог. Просто пришли на десяти кораблях люди из ниоткуда и ограбили всё.

– Ну, Угарит город крепкий, отобьетесь, – успокоил я его, с удивлением слушая, как звучит мой собственный голос. Я же мальчишка еще. Лет шестнадцать, не больше.

– Наши боги разгневались сильно, – поежился Рапану. – Пару лет назад земля ходуном ходила так, что стены кое-где пали, а башни рассыпались на кирпичи. Людей задавило много. Моя семья со знатью вместе в море вышла. Мы всегда на кораблях пережидаем, когда землю трясет. В море и не чувствуешь ничего. Бог Йамму бережет нас.

– Но корабли не у всех есть, – насмешливо глянул на него Тимофей.

– Да, не у всех, – вызывающе посмотрел на него Рапану. – Сам Баал-Хадад решает, кому иметь корабль, а кому нет. И кому жить и умереть, тоже решает он. Наши жертвы были велики, и потому он милостив к нам. Мой отец первенца по обычаю в жертву отдал. С тех пор как на алтаре задушили брата моего, он ни одного корабля не потерял в бурях. И от пиратов ахейских отбивались сколько раз. Великий бог даровал ему удачу в делах.

– А стены не восстановили еще? – спросил я его.

– Нет, – поморщился Рапану. – Стоят с такими прорехами, что хоть на колеснице проезжай. Зерна в казне столько нет. Нечем за работу платить. Наш царь Аммурапи все собирается, но никак. Урожаи совсем плохие стали.

– А ты куда потом двинешь? – спросил я у Тимофея.

– С дядькой Гелоном я, – махнул тот рукой куда-то в сторону, где суетилась компания данайских наемников. – Он подрядился до Хаттусы караван сопроводить, а потом на север пойдем. У него товар есть, хочет по весне Янтарный путь проторить. Туда повезем бронзу, стекло из Тира и золотые украшения, а оттуда – олово, солнечный камень, кожу и соленый сыр. Там этого добра без счета, и стоит недорого совсем. Далеко только. Дорога туда-сюда – полгода с лишним!

– Ладно, парни, – я встал и внимательно посмотрел на них. – На мне долг гостеприимства за эту еду. Я Эней, сын Анхиса из Дардана, племянник царя. Вам любой наш дом покажет. Ты, Тимофей, можешь прийти, когда из Хаттусы вернешься. У нас тоже работа для стражи случается. А тебе, Рапану, я вот чего посоветую: бегите из своего Угарита куда глаза глядят.

– Да ты что говоришь-то такое? – поднял на меня возмущенный взор Рапану. – Я же сын тамкара, царского купца! Мы для дворца товары закупаем! И то, что во дворце производят, по всему Великому морю тоже мы продаем! Наша семья из первых в Угарите, а ты мне беглецом безродным предлагаешь стать? Изгоем, которого любой рабом сделать может?

– У вас город без стен, – это сказал уже не Эней, а я, Андрей Сергеевич, доцент кафедры и прочее. – Его возьмут вот-вот. Гибалу взяли, и Угарит возьмут. Тут, в порту, ахейцы с Крита стояли, я их разговор слышал. Они скоро на вас пойдут. Теперь-то, когда ты про землетрясение рассказал, любому дурню понятно, что вы легкая добыча.

– Бог Илу, податель жизни, защити нас! – побледнел Рапану. – Мы тебе жертвы небывалые принесем! У нас же и войска почти нет! Господин наш царь Аммурапи услал его в Лукку! Сам повелитель Суппилулиума приказал так. Ни одной колесницы в городе не осталось!

– Как только вражеские паруса увидите на горизонте, грузи семью на корабли и плыви в Дардан, – сказал я. – Тут пересидишь плохие времена. Кров и защиту дадим, а дальше посмотрим.

– А как узнать, что они вражеские? – с напряженным вниманием впился в меня взглядом Рапану.

– Если их больше трех будет, то это уже враги, – убежденно ответил я.

– А мне чего посоветуешь? – афинянин Тимофей смотрел на меня с наивным любопытством. – Ты же предсказатель! Угадал?

– Нет, – покачал я головой. – Не предсказатель я, но добрый совет дать могу. Если застрянешь на Янтарном пути до холодов, то одежду потеплее возьми, из овечьих шкур. И обувку нормальную сделай. В сандалиях мигом обморозишь ноги и сгинешь ни за что. Там зимы не чета нашим. Голышом не походишь.

– Поговорю с дядькой, – задумался Тимофей. – Я тех мест совсем не знаю, мы все больше по Великому морю с купцами плаваем. Он раньше на восток за оловянной рудой ходил, но сейчас туда дороги нет. До Вавилона еще можно добраться, а дальше совсем беда. Лулубеи и касситы свирепствуют, за пастбища дерутся насмерть.

– Прощайте! – протянул я руку. Они застыли недоуменно, а потом ответили на рукопожатие и ушли к своему кораблю. А я стоял и смотрел им вслед. Мне еще нужно разобраться с самим собой.

Мальчишка, я, то есть, гостеприимство этим ребятам пообещал, – бурчал я себе под нос, шагая в сторону городских ворот. – Это я правильно сделал, по понятиям. Тут такое уважают. Гостеприимец – это почти как родственник. Я и руку им подал как равным.

– А как я тут вообще очутился? – оглянулся я вокруг в полнейшем недоумении. – Помер я, вот как. Ведь сердце ни к черту было совсем. Переселение душ? Ненаучно! Ай!

Это я ударился мизинцем о камень. Сандалии проклятые! Тонкий кусок кожи с двумя шнурками, они от таких вещей не защищают никак, только нижнюю часть стопы берегут. Почва тут что надо, одни каменюки вокруг.

– Да, это ненаучно, но зато очень больно, – примирился я с суровой действительностью. – Давайте примем ситуацию как есть и будем думать дальше. Если Угарит еще цел, а у хеттов правит Суппилулиума, то у нас сейчас начало двенадцатого века до Рождества Христова. Год этак тыщща двухсотый, плюс-минус огромный лапоть. А когда у нас была Троянская война? Или войны. В диапазоне от 1250 до 1175 года. По Эратосфену – в 1184-м. Пока все сходится. Судя по тому, что город процветает, собирает пошлины и дерет с приезжих купцов три шкуры за привозное олово, она еще не случилась. Но, учитывая, что я Эней, а мой отец – Анхис, она непременно случится, и довольно скоро. Вот дерьмо!

А с другой стороны, почему дерьмо? Я молод, здоров, и судя по стихам Гомера, еще наворочу немало дел. Только мать моя совсем не Афродита. Дочь местного пастуха она, и умерла в родах. Отец так и не взял никого больше. А где он, кстати? С собаками меня обыскался, наверное. Надо бежать, а то попадет!

1 Стадий – первоначально это было расстояние, которое проходил взрослый человек спокойным шагом от первого луча восходящего солнца до появления полного солнечного диска. Это примерно 2 минуты. За это время человек может пройти при средней скорости от 185 до 195 метров. Вавилонский стадий, актуальный для этого времени, был равен 194 м.

2 Море Аззи – Черное море. Северный Оловянный путь шел от южных предгорий Урала (Каргалинский металлургический центр) через Меотиду (Азовское море) и северное Причерноморье. По всей видимости, Троя была перевалочной базой на этом пути. Такой же перевалочной базой был до описываемых событий сирийский город Угарит, получая олово из современного Афганистана и Узбекистана. Угарит располагался на 30 км южнее современной Латакии.

3 Данубий – Дунай. В позднем Бронзовом веке соль в Средиземноморье активно везли из района Карпат.

4 Лукка и Тархунтасса – государства на юго-востоке и юге Малой Азии. Лукка – самоназвание племени лувийцев, населявших юг и запад полуострова. Позже Лукка стала называться Ликией. В это время там был голод, и цари непрерывно писали Рамсесу III, умоляя прислать зерно. Они называли себя его детьми, что по дипломатическому этикету того времени означало подчиненное положение. Фараон давал зерно сотнями кораблей, и это спасало от голодной смерти целые области.

5 Амурру – государство на территории современного Ливана, южный сосед Угарита. Ко времени описываемых событий стерто с лица земли «народами моря» (см. вступление).

6 Сикль – он же шекель. Единица веса от 9 до 17 грамм. Его параметры могли гулять довольно сильно от города к городу, и от эпохи к эпохе. Обычно для этого времени принимают его вес как 8,4 грамма.