Текст книги "Последний рассвет Трои (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 21

Феано во все глаза разглядывала старого знакомца, который звал ее замуж тогда, в Трое. Как давно это было! Словно целая жизнь с тех пор прошла. И паренек этот сильно изменился, превратившись из задорного мальчишки в настоящего мужа, хоть и очень молодого пока. У него даже бороды нет, только пушок какой-то пробивается. Феано стояла с каменным лицом, с любопытством разглядывая хитон из тонкого полотна, богатый воинский пояс и вызолоченную рукоять кинжала, висевшего слева. А сандалии! Она таких никогда не видела. Тут даже многие знатные воины босиком ходят, а у этого какая-то обувка странная, с закрытым носом и пяткой, с подошвой из воловьей кожи. Феано сразу приметила, что кожу со спины быка резали, вон толстая какая. Наверное, хорошо в такой по камням ходить, ни за что ногу не собьешь. Этот воин явно не бедствовал, хотя золотых браслетов, цепей и сережек, которые носили гости, на нем не видать. И взгляд у него суровый и прямой, как у человека, прожившего долгую жизнь.

Феано, подчиняясь едва заметному жесту госпожи, побежала в кладовую, чтобы принести еще один кувшин вина. Она отдала свое золото, чтобы в ожидании гостей ее не сгноили в поле, а напротив, поставили прислуживать самому царю. И надо сказать, у нее все получилось, потому как Менелай оказался прост как топор. Она пару раз задела его тугой грудью, попросила прощения, глупо хлопая ресницами, и уже ночью оказалась на царском ложе, где выла и стонала как ненормальная. Менелай чуть живой от нее вышел, но при этом похлопал по заднице и пробурчал что-то одобрительное. Да и с царицей она быстро нашла общий язык, пересказав ей все микенские сплетни и для интереса придумав парочку новых, собственного сочинения. Басилейя Хеленэ слушала ее, раскрыв рот, и хохотала в самых смешных местах. Тут ведь, в Спарте, новостей и нет почти. А поскольку Феано хватало ума выказывать царице все возможное уважение, то и отнеслась к ней Хеленэ довольно тепло. У настоящей хозяйки Спарты с общением совсем плохо было, а менелаевы наложницы ее и вовсе ни во что не ставили.

Надо сказать, басилейя не ревновала девчонку ничуть, даже благодарна была, что избавила от постылых мужниных ласк, потому как царь, будучи во хмелю, мог воспылать интересом даже к собственной супруге. Феано уже знала, что женился Менелай для того, чтобы царство после ее отца взять, вот и относился он к Хеленэ с полнейшим равнодушием. Впрочем, судя по тому, что за десять лет брака они родили одну дочь, на свое ложе басилейя мужа пускала нечасто. Сам-то Менелай хоть и знатного рода, но когда-то изгнанником был, а она законного царя единственная наследница. Братья ее, Кастор и Полидевк погибли, когда угоняли скот в Мессении.

– Царя хорошенько ублажишь сегодня, когда напьется, – шепнула ей Хеленэ, и рабыня с готовностью кивнула.

– Поняла, госпожа!

Феано уже давно заметила, какие взгляды бросает на хозяйку царевич Парис, какие подарки дарит, и какие слова говорит, когда думает, что его никто не слышит. Басилейе, не знавшей любви, такое в новинку было. Видно, что мутится разум у замужней бабы, уж больно хорош собой и речист троянец. Когда смотрят они друг на друга, словно молния между ними пролетает. Того и гляди сожжет.

Когда пир закончился, а царя приняла в свои объятья тяжелая хмельная дрема, Феано выскользнула из-под его могучей руки и пошла к себе, на рабскую половину. Уже под утро, рассвет скоро, и дворец погружен в крепкий сон. Девушка, услышав странный звук, замерла и насторожилась. Как будто шорох какой-то доносится из покоев царицы. Она, прокравшись на цыпочках по каменным плитам пола, почти не дышала, жадно вслушиваясь в жаркий шепот, доносящийся из-за двери басилейи Хеленэ.

– Ты красивей, чем все женщины на свете! Я голову теряю, когда вижу тебя!

Это же Парис! Феано узнала его сладкий голосок.

– Твои глаза сразили меня наповал! Я спать не могу, есть не могу из-за тебя. Почему ты не отвечаешь на мои чувства?

– Я мужняя жена, – нерешительно ответила царица. – Если узнает кто, позор будет великий! Менелай убьет нас!

– Да тут же нет никого, – зашептал Парис. – Муж твой напился и спит. Никто и не услышит нас. Иди ко мне, моя милая, я тебя приласкаю так, как еще никто не ласкал. Я тебя увезу с собой. Ты будешь жить как настоящая госпожа, а не как служанка этой деревенщины.

– Уходи! – твердо ответила Хеленэ, а потом, немного помолчав, сказала. – Стой! Менелай с гостями на охоту поедет, а ты придумай что-нибудь. Это дня на три-четыре, не меньше. Тогда и придешь.

– Хорошо, – услышала Феано. – А пока дай я тебя поцелую, чтобы ты поняла, что тебя ждет, Хеленэ.

Бежать! – встрепенулась рабыня. – Бежать, что есть сил! Не то голову открутят, как куренку. Я же чужая здесь. Побоятся, что в Микенах сплетни разнесу.

И девушка, едва касаясь пола кончиками пальцев босых ног, стремглав бросилась в свою каморку. Там она и упала на тростник, пытаясь унять заполошно бьющееся сердце. Соседка, что спала рядом, даже не почуяла ничего, так она устала с этими гостями. Счастливая, не знает ничего!

– А чего это я вдруг напугалась? – сказала сама себе Феано. – Это ведь и неплохо. Если все правильно обделать, то и в Микены возвращаться не придется.

* * *

Дня через три, когда троянская знать с рабынями уехала в Навплион, слуги Менелая доложили, что лев найден. Старый самец с огромной густой гривой одиноко бродил в сотне стадий отсюда. Мечта, а не добыча! Гектор даже затрясся от восторга и с сочувствием смотрел на Париса, который подвернул ногу, а потому останется дома. Царевич сожалеюще разводил руками, но сделать ничего не мог. Он едва ходил, с трудом наступая на носок.

Кавалькада из десятка колесниц остановилась у порога царского дома. Менелай открыл свои закрома с оружием и широко повел рукой. Угощайтесь, мол, гости дорогие. Гектор прошел туда первым и жадно осмотрелся. Неплохо! Доспехи мы брать не станем, тем более что они присутствуют в одном экземпляре, до и плохая это идея – на разъяренного зверя в таком виде идти. Там быстрота нужна.

– Щиты берите и копья, – со знанием дела посоветовал Менелай. – Копий возьмем с запасом, льва издалека сразить сначала надо. Если не сделать так и подпустить близко, это конец верный. Порвет.

Я выбрал огромный продолговатый щит, напоминающий створку ракушки. Его носят на перевязи, которая идет наискосок через плечо. Щит старый, такими сейчас пользуются редко, уж больно он тяжел и неудобен. Хотя цари-голодранцы, вроде Аякса Теламонида, с огромными щитами до сих пор воюют. К моему удивлению, Менелай выбрал точно такой же, только украшенный по центру продольным следом от огромной кошачьей лапы. Коровья шкура, обтягивающая деревянный каркас, продрана почти насквозь львиными когтями.

– Х-ха! – резко крикнул Менелай, и первая колесница сорвалась с места, бросив назад горстку мелких камней. Мы приедем к вечеру, там и заночуем.

* * *

Скалистая равнина в дне пути от Спарты раскинулась на десятки стадий. Земля здесь – это царство камня: груды валунов, больших и малых, острых и сглаженных временем, лежат в беспорядке, они словно брошены небрежной рукой. Между ними кое-где пробивается скудная зелень – низкие кусты терновника, жесткие пучки травы и редкие побеги дикого чабреца, источающего тонкий, горьковатый аромат. Потому-то нет здесь полей, лишь носятся стада косуль, а чуть выше на склонах пасутся горные козлы, которые непонятно как цепляются копытами за эти скалы.

В ложбинах, где скапливается редкая влага, ютятся одиночные деревца – корявые оливы с серебристыми листьями, да низкорослые дубы, чьи ветви изогнуты под напором ветров. Ближе к ручьям жмутся раскидистые платаны. Их тень, жидкая и прерывистая, падает на камни, давая защиту от беспощадного солнца. То тут, то там я вижу кусты остролистного лавра, венки из которого здесь пока еще не додумались надевать на голову.

Тропы, едва заметные, вьются между камнями, петляя среди редких зарослей. Они ведут к высохшим руслам ручьев, где лишь зимой появляется вода, да к сиротливым каштанам, чьи корни цепляются за трещины в скалах. Где-то здесь бродит лев-одиночка, изгнанный из своего прайда более молодым соперником. Ему тяжело охотиться на быстроногих косуль и свирепых кабанов, а потому недавно он задрал корову в ближайшей долине. Так-то его и выследили.

– Там, господин! – сухой, обожженный солнцем воин в набедренной повязке показал рукой в сторону скал.

Менелай свистнул, и наша кавалькада покатилась по едва заметной тропе, которая пересекала долину пополам. Тут все же бывают люди. Крестьяне пасут здесь скот и собирают каштаны. Они, как и желуди, идут в пищу беднякам.

– Вот он! – заорал Менелай и ткнул в спину возницу, который горячил коней, чтобы выгнать дичь на равнину и отрезать ее от зарослей.

Колесницы выстроились за ним в огромную дугу, и лев волей-неволей затрусил в сторону от громыхающей, свистящей оравы. Он живет долго, и он совсем неглуп. Когда люди ведут себя так нагло, они сильны. Он попытается убежать.

– В круг бери его! В круг! – с азартом орал Гектор, который тоже любил поохотиться на львов, но в наших краях зверя сначала расстреливали из луков, и только потом добивали копьем. У ахейцев, видимо, яйца покрепче будут.

Колесницы окружили льва, который оглядывался по сторонам, прикидывая, как бы сбежать. Завывающие и размахивающие оружием воины неслись к нему с разных сторон. Они пугали его намеренно, вынуждая подставить бок под бросок копья. И тогда лев принял единственно верное решение. Он выбрал одного из нападавших и огромными прыжками понесся в его сторону. Он прорвет жидкую цепочку загонщиков и спрячется в скалах. Там-то его никто не достанет.

Надо ли говорить, что лев выбрал своей жертвой именно меня. То ли он почуял мой страх, то ли мои крики выдавали полнейшее отсутствие восторга от происходящего, но факт остается фактом. До встречи со львом считаные секунды, а поразить его в бок у меня нет никакой возможности. И ни у кого ее нет. Копья, которые метнули охотники, пролетели мимо или не долетели вовсе, они еще слишком далеко. Льва нужно брать в плотное кольцо, и бить тут же, шагов с десяти. Если не успеть, то это уже охота на живца с предсказуемыми для этого самого живца последствиями.

У меня два копья. Бросок! Попал! Удар пришелся чуть выше левой лапы, но это лишь слегка замедлило бег могучего зверя. Он вырвал зубами застрявшее древко и, хромая, бросился ко мне. Со всех сторон приближаются крики охотников, да только не успевают они, совсем не успевают.

– Твою мать! – прикусил я губу, поднял щит, выставил вперед копье и придавил его пятку ногой к земле. – Господи, помоги!

Рев огромного зверя, поток вони из его раскрытой пасти и взрыв дикой боли! Все это я почувствовал одновременно, а потом увидел перед собой ярко-голубое небо. Я оказался лежащим на спине, по лицу и груди течет горячая кровь, а в кулаке я сжимаю обломок копья. Левая рука бессильно откинута в сторону, а ее пальцы намертво вцепились в скобу щита. Лев серьезно ранен, из его груди торчит обломок древка, но он еще жив и очень зол. Зверь пролетел на несколько шагов вперед, когда сбил меня в прыжке, и уже повернулся, чтобы добить свою жертву. Он едва идет, но глаза сверкают такой ненавистью, что я тут же пришел в себя. И откуда только силы взялись? Я поднял щит и укрылся им сверху, как ребенок одеялом, прижав к земле изо всех сил.

– Господи! Господи! – шептал я трясущимися губами. – Спасибо, что книжки читал в детстве! Не помню, в какой из них так от льва прятались! Копи царя Соломона, кажется? Да плевать! Что за чушь лезет в голову? Я же сдохну сейчас!

Лев озадаченно взрыкнул и ударил когтями по щиту, затем попробовал перевернуть его, а потом его рев перешел в хрип, и он рухнул сверху, привалив меня своей тушей. Все это заняло какие-то считанные секунды, и я даже забыл, что из разодранной щеки и левого плеча течет кровь. Слабость, головокружение и боль – все это накатило одновременно, и я ушел в спасительную темноту.

А ведь я должен был предотвратить то, что вот-вот случится! Неужели все предрешено? Неужели судьба неумолима? – именно такая мысль промелькнула в моей многострадальной голове, прежде чем ее покинуло сознание.

* * *

Я открыл глаза и снова увидел перед собой ту самую девчонку из порта. Как ее… Феано! Да, Феано! Лихорадка, мучившая меня несколько дней подряд, отступила, и я выпил полчашки воды, что поднесла мне она. Видимо, Феано здесь и ночевала все эти дни. Вон, даже охапка тростника на полу лежит.

– Что тут у меня? – с трудом привстал я и полюбовался на след львиной лапы, который перечеркнул мое плечо и грудь.

Судя по тому, как горит лицо слева, он меня и там достал. Потрогал рукой висок. Вроде цел. Шлем защитил голову, но на щеке львиные когти оставил свою отметину. Красавчик я теперь, все девки мои. Морда почти зажила, я даже слегка улыбнуться могу, а вот плечо и грудь вздулись синюшно-багровыми полосами. Лев явно не слышал об асептике и ходил своими лапами прямо по грязной земле.

– Вам уже лучше, господин? – голос девчонки показался мне чарующей музыкой. Ну до чего же она хороша! Густая грива волос спадает до самой поясницы, и она перевязала их какой-то веревочкой, чтобы не мешалась. Я глаз не мог оторвать от прелестного овала лица и ярких чувственных губ. Бывает же такое.

– Да, мне лучше! – прохрипел я. – Ты как здесь оказалась?

– Хозяйка оставила меня на время, помочь с гостями, – сказала она, дисциплинированно опустив глаза в пол. Да, втянулась уже девка в рабскую жизнь.

– Попала в богатый дом, как мечтала? – усмехнулся я, а когда она изумленно вскинула брови, пояснил. – Купец Рапану мне все рассказал.

– Да, господин, попала, – скупо ответила она.

– На волю не хочешь? – спросил я ее. – Я могу выкупить тебя.

– А зачем? – криво усмехнулась Феано. – Кто меня ждет на воле той? И что я там делать буду? За бедняка замуж выйти и до самой смерти на клочке земли горбатиться? Или опять в рабство попасть, если ахейцы налетят? Так я и так уже в рабстве. Я сыта, крыша над головой есть, и заботиться ни о чем не нужно. Обо мне позаботятся. Знай только работай и угождай хозяйке. Не свободы себе хочу, а доброго господина.

– А царь Менелай где? – спросил я.

– У него дед на Крите умер, поехал наследство делить, – пояснила Феано. – Басилейя Хеленэ сейчас правит.

– Позови Гектора, – холодея, попросил я.

– Господин Гектор уехал, – ответила она. – Вот прямо вчера и уехал, когда увидел, что вам лучше стало. Царевич Парис сказал, что присмотрит за вами.

– Проклятье! – простонал я. – Он за мной присматривает или за царицей?

– Откуда вы знаете? – побледнела Феано. – Вы же в горячке валялись.

– Слух у меня хороший, – ответил я, и она потрясенно замолчала. – Позови Париса сюда. Прямо сейчас. Если нужно, с царицы его сними.

– Да что вы говорите такое! – Феано в испуге закрыла рот двумя руками, но потом фыркнула и, давясь от смеха, выскочила за дверь.

Парис пришел быстро, видимо, рога Менелаю он наставлял ночью, а не при свете дня. Выглядел он, как всегда, великолепно. Этакий Аполлон Бельведерский с обкусанными ногтями и, если бы не презрительная ухмылочка, не сходившая с его лица, – просто глаз не оторвать. Интересно, откуда эта ухмылка вообще взялась у бывшего пастушка, который вырос в убогой хижине.

– Не делай того, что задумал, – сказал я, откинувшись на камень стены. – Не нарушай законов гостеприимства. За это такая кара от богов придет, что вся Троя кровью заплачет.

– Ты это о чем? – напрягся Парис. – Тебе рабыня наболтала чего-то? Так я ей мигом язык отрежу.

– Рабыня тут ни при чем, – махнул я рукой. – Я видел, как ты на нее смотришь, и как она смотрит на тебя. Я узнал, что Гектор и Менелай уехали, а это значит, что вы с ней одни. Ты уже спал с ней?

– Тебя это не касается! – побагровел Парис.

– Еще как касается, – спокойно ответил я. – За такое святотатство на Трою вся Аххиява пойдет. Агамемнон – брат Менелая. Он разорит наши земли.

– Нет! Я с ней еще не спал. – Парис почти что выплюнул эти слова. – Это случится, когда она станет моей женой перед лицом богов. Доволен?

– Не делай этого, прошу тебя! – я бессильно откинулся на своем тюфяке. – Это принесет нам много горя.

– Да ты вообще не понимаешь, что тут происходит, – прошипел Парис. – Ты же просто удачливая деревенщина. Что ты возомнил о себе? Ты слишком много громких слов произносишь, Эней! Да только ты смешон! Понимаешь, смешон! Ты же дальше собственного носа не видишь, чистоплюй проклятый! Лежи и лечи свои раны. Случится то, чему суждено! Вот прямо сейчас и случится!

Он ушел, громко хлопнув дверью, а я задумался. А о чем, собственно, идет речь? Чего именно я не понимаю?

– Феано! – позвал я рабыню, которая – я знал это точно – пряталась неподалеку и подслушивала. Уж больна мордашка у нее хитрая.

– Да, господин! – она появилась так быстро, что я даже глазом моргнуть не успел. Как же приятно, когда не разочаровываешься в людях.

– В деревушке, в той, что у подножия холма, ждут мои дарданцы. Их пятеро. Позови мне старшего. Абарис его зовут.

– Их там нет, господин, – покачала девчонка головой. – Я слышала, как царевич Парис сказал им, чтобы они встречали ваш корабль в Геле, и что он, как родственник, сам привезет вас туда. Кстати, гонец, который передал весть о смерти деда здешнего царя, он точно не критянин. Я уже знаю их говор.

Истошный женский крик заставил меня привстать на кровати. Началось!

– Феано! Помоги встать! – попросил я, и рабыня, которая, услышав вопль, сжалась в комок, вскочила и забросила мою руку себе на плечо.

Как же хреново! Голова кружится, да и лихорадка еще не оставила меня. Под вечер трясет так, что зубы стучат. Я же еще не оправился до конца.

– Пояс нацепи мне! – сказал я, и Феано ловко продела ремень через петли, затянув потуже. Надо нормальную пряжку сделать. Все никак руки не дойдут!

Я проверил, как ходит кинжал в ножнах, и поковылял, морщась при каждом шаге. Проклятые раны на груди и плече, затянувшиеся было нежной коркой, вскрылись и закровоточили. Ну, ничего! Зарастет, какие наши годы.

А в доме и вокруг него шло форменное веселье. Слуги Париса, коих было человек десять, пинками и зуботычинами согнали во двор рабов, а двух стражников закололи на месте. Те лежали у входа, в луже крови, разметав руки. Из дворца тащили добро, которое складывали в телеги и колесницы и, что поразило меня больше всего, командовала этим процессом сама басилейя Хеленэ. Бронзовые лампы, оружие, зерно, амфоры с маслом и даже красивые кувшины, все это аккуратно складывали, явно готовясь забрать с собой.

– Что ты творишь, царица? – спросил я ее, едва стоя на ногах. – Зачем?

Хеленэ окинула меня взглядом, горящим свирепым огнем. Я даже отшатнулся, столько злобы и ненависти было в них. Елена Прекрасная? Это??? Да ну на фиг! Золотистые волосы растрепались и свисали небрежными локонами, но ей сейчас было плевать на все. Она с ног до головы увешана золотом, видимо, решила унести на себе всю казну невеликого царства. На каждой руке звенит по несколько браслетов. И как она руку поднимает?

– Ненавижу его! Ненавижу! – яростно прошипела она. – За столько лет слова доброго не слышала, а ведь это не он царь, а я царица. Это моя земля! Он приблудный сын убитого Атрея. Если бы не мой отец, так и угонял бы чужих коров. Хоть бы капля благодарности была!

– Ты понимаешь, что погибнешь? – я задал этот вопрос скорее для порядка. Когда женщина входит в раж, она не слышит голоса разума.

– Да плевать мне! – взвизгнула она. – Плевать! Я и так мертва была все эти годы. Только сейчас жить начала. Лучше сдохнуть, чем эту рожу постылую еще раз увидеть! Он шлюх своих выше меня ставил! Я хуже рабыни жила! Пусть бог Диво покарает его! Пусть молнией убьет! И добро это мое, оно мне от отца досталось! Я его по праву забираю! Не пойду к новому мужу нищей!

– Лучше бы ты лежал, Эней! – услышал я насмешливый голос. – Помешать мне хочешь? Не выйдет! Милая, ты уже отобрала рабынь, которые пойдут с тобой?

– Да, вот этих пятерых возьму! – Хеленэ махнула рукой в сторону кучки рыдающих баб, тех, что были помоложе. – Остальные не нужны.

– Убить всех! – скомандовал Парис и показал на толпу слуг, которые завыли в голос. – А потом сжечь тут все!

– Ты этого не сделаешь!

Я вытащил кинжал и загородил собой людей. Елки-палки, как умирать-то неохота! Я же молодой совсем. Хотя нет, кажется, не сегодня. Слуги Париса, которые подняли было копья, остановились в задумчивости. Они точно знали, кто я такой.

– Чего смотрите! – хлестнул голос царевича.

– Меня сначала убьете! – усмехнулся я. – А потом получите кровную месть со всеми дарданскими родами. Я троюродный брат этой сволочи, что за вашими спинами прячется, зять царя Париамы и племянник царя Акоэтеса. Кто из вас ударит меня первым? Кто хочет провести остаток жизни, пугаясь каждого шороха? Одно дело погибнуть в бою, а совсем другое – умирать на кресте, когда птицы клюют тебя заживо. Клянусь молнией Тешуба, вас отловят по одному и распнут, как беглых рабов. Вы не люди после того, что сделали. Вы законы гостеприимства нарушили. Боги покарают вас!

– Не станем мы его убивать! – замотали головами воины, растерянно глядя на Париса. – И тебе не дадим. Мы же знаем его. Это Эней, знаменитого рода муж. И боец из первых. Он самого царевича Гектора в поединке сразил. И вообще, он же свой!

– Плевать на него! – скривился Парис, брезгливо разглядывая развалившиеся края моих ран, из которых сочились кровь и гной. – Он и без нас сдохнет. Уходим!

Кавалькада из телег, колесниц и стайки рабынь выкатилась за ворота, а я стоял и смотрел ей вслед. Я так ничего и не смог сделать, чтобы предотвратить эту проклятую войну. Как же погано на душе! Как горько! Хуже меня, наверное, только маленькой Гермионе, которая плакала в своей комнате. Мама не стала забирать ее с собой в новую счастливую жизнь. Она оставила ее тому, кого ненавидела всей душой (1).

1 Такова каноничная версия истории этой великой любви. Елена и Парис воспылали страстью, а потом ограбили Менелая, прихватили пять рабынь и уехали, оставив на память обманутому мужу маленькую дочь.