Текст книги "Идущие за кровью"
Автор книги: Дмитрий Леонтьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
– И тем не менее это так. Представь себя на их месте и скажи мне: что бы ты делал, если б по воле рока заклятие, побуждающее тебя на эту работу, было нарушено?
– Я? – удивился я такому необычному предложению. – Что бы я делал на месте демонов? Хм-м… Я бы уничтожил эту книгу и жил бы дальше так, как хочу.
– Это невозможно. Я больше чем уверен, что они и в руки-то её взять не могут. Человек, владевший этой книгой, наверняка знал все правила её использования, и о подобном желании демонов он догадался бы в первую очередь. Сто против одного, что заклятие запрещает им прикасаться к этой книге. Охранять её, но не трогать, иначе – смерть…
– Жестокие игры… Тогда… Тогда я попытался бы спрятать её в надёжное место с помощью тех, кто это может сделать без вреда для себя. Спрятать или уничтожить.
– Вот именно. Сейчас самое большое их желание – уничтожить книгу. Но обычно такие книги уничтожить невероятно сложно. В старину их бросали в реку или в чан со святой водой, и только так они могли храниться без вреда для людей. Но ведь вечно их так хранить невозможно… Я полагаю, что демоны-охранники, частично скинув с себя узы заклятий, просто мечтают унести эту книгу с собой в преисподнюю. Потому они так и ярятся, опаздывая… Им нужно получить эту книгу и охранять её до тех пор, пока другие демоны не выйдут из преисподней и не заберут её с собой, на веки вечные убрав с лица земли. С учетом лежащих на них заклятий это невероятно сложно, но всё же возможно…
– Понятно… В целом понятно. Но в «частности» у меня возникает несколько вопросов. Например: зачем дарить человечеству книги, которые вредны самим демонам?
– Не книги, а знания. В книгах эти знания только записаны. И зачастую записаны лишь формулы. Сложные формулы, которые запомнить сложно. А люди бывают разные. Одни служат «силам зла» и используют эти знания «по назначению», а другие служат лишь своим, недалеким и примитивным желаниям. А это зачастую идёт вразрез с желаниями демонов. Ну кому приятно, когда тебя используют и порабощают? К тому же, как ты сам уже знаешь, так называемые «демоны» – лишь «низшая», «материализовавшаяся» часть «сил тьмы». А когда нечто целое начинает делиться на «категории» и «подвиды», невольно возникает противоречие интересов… Кстати, в числе подаренных человечеству тайных наук были и карты. Гадальные карты. В первоначальном смысле это один из инструментов оракулов, дающий им возможность переступить грань, отделяющую мир людей от мира духов. И вся система спиритизма основана только на том или ином сочетании этих способов «проникновения» с помощью комбинаций с картами, костями или хрустальными шарами… Прошли века, люди видоизменили первоначальный вид карт, и что они делают с ними теперь? В них играют!.. В карты, с помощью которых предсказатели и маги производили направленное магическое воздействие на объект через ритуально-каббалистические заклинания, играют на деньги! Уверяю тебя, демоны при этом чувствуют себя так, словно их посадили в большую бочку и столкнули вниз с горы…
– И впрямь бедняги, – устыдился я, вспомнив последнюю карточную баталию в отделе. – Тогда другой вопрос: если они сами не могут даже прикоснуться к книге, то как же они собираются переправить её в преисподнюю?
– Этого я не знаю. Желание у них есть, а значит, найдут и способы. Надеюсь, эти «способы» не причинят городу большого вреда…
– Признаться, я тоже предпочел бы, чтоб они утащили эту книгу «куда подальше». Я бы им даже лично помог до нести, будь у меня такая возможность. И ещё одно… Кем могут быть эти стражи-хранители? Чего от них можно ожидать, и как с ними бороться?
– Ну, это самый простой вопрос. Я полагал, что ты даже не станешь спрашивать меня об этом, настолько очевиден ответ… Попытайся отойти от стереотипов и от всей той информации мистического порядка, которая свалилась на тебя за последние два года и образовала у тебя в голове изрядную кашу. Ты только «накручиваешь» себя, выискивая в деле что-то сверхсложное… Тебе нужны образы демонов?..
Кто может обладать слепой, необузданной яростью, неимоверной силой, злостью, тупостью, носить сандалии и в качестве оружия использовать рога?
– Если бы не сандалии, – пробормотал я, – можно было бы сказать, что это бык… но…
– Думай, думай, – снисходительно похлопал меня по плечу Агасфер и, заложив руки за спину, отошел к окну, разглядывая вечереющий город.
– Бык в сандалиях, – покачал я головой. – Минотавр какой-то…
По тому, как быстро повернулся ко мне Агасфер, я понял, что шутка оказалась не столь смешной, как я думал.
– Как правило, у демонов нет своего облика, – напомнил он. – Они лишь принимают чей-то облик. Или этот облик им навязывают те, кто имеет над ними власть… Конечно, заключать такую силу в тело лягушки или бабочки – глупо, но почему бы не подобрать для него что-то устрашающее, наиболее приемлемое для конкретной цели, так сказать, «со стопроцентным КПД»? Почему бы и не легендарный Минотавр?
– Да потому, что это в голове не укладывается, – ответил я. – Это же персонаж из легенд… Почти из сказок. С таким же успехом я могу предположить наличие Кащея Бессмертного…
– Да хоть лешего с русалочкой, – спокойно парировал Агасфер. – Это лишь форма. Древнегреческой экзотики при «царе-батюшке» было в России – пруд пруди, начиная от украшений и живописи и кончая архитектурными стилями и военными хитростями. Что у кудесника перед глазами было, в то он, не мудрствуя лукаво, субстанции и поместил. Или материализовал «по образу и подобию» – этого мы уже никогда не узнаем… Ну а со вторым ещё проще. Небольшого роста, шустрее и сообразительнее своего невольного напарника, имеет на ногах копытца и играет на свирели… Кто такой? Не задумываясь!
– Леший? – брякнул я и окончательно смутился.
– Почти, – улыбнулся Агасфер. – Недаром говорят, что «первая мысль всегда самая верная». Интуиция подчас понадёжней логики будет, потому как мыслительные процессы идут не «насильственно-мучительно», а естественно, без самозапутывания и напряжения… Во всяком случае в тех областях, где самая сложная и идеально отточенная логика – всего лишь примитив… Слышал что-нибудь о сатирах?
– В Эрмитаже на картинах видел, – припомнил я. – Тоже из «древнегреческой экзотики»…
– Видать, маг-то ценителем древности был, – сказал Агасфер. – Или их образы постоянно находились у него пе ред глазами. Картина или статуэтки…
– Барельефы! – догадался я. – Балкон дома, в котором была замурована книга, «поддерживали» какие-то скульптурные барельефы. Сто против одного, что это были изображения Минотавра и сатира!.. Хорошо хоть не Медуза Горгона, я и такие барельефы встречал…
В прихожей послышались торопливые шаги, и в комнату ворвался запыхавшийся Петров.
– Учитесь! – радостно заорал он, размахивая какими-то бумагами. – Два часа работы, а информации целый мешок! Знаете, кто эти два типа? На что угодно спорю, ни за что не догадаетесь.
– Поспорить с ним, что ли? – задумчиво спросил в пространство Агасфер.
– Не будем обижать наивного ребенка, – заступился я. – Никогда не спорь с профессионалами, сынок. Рискуешь остаться без порток… Сатир и Минотавр.
– Да, – разочарованно протянул Петров. – Уже знаете? А как?..
– Опыт не пропьешь, – заметил Агасфер. – Опыт, как и импотенция, приходит с годами… Беда только в том, что когда приходит опыт, уже наступает импотенция… Опыт у меня есть, а что толку?.. А ты как догадался об их облике?
– Пока девчата по моей просьбе копались в архивах, выискивая документацию о проживавших в этом доме за последние сто–сто пятьдесят лет, я созвонился с Москвой, куда отправлял шерстинки на экспертизу, и мне ответили, что они принадлежат животным: красно-коричневые – быку, серые – козлу. А потом мне принесли фотографию фасада дома, сделанную в 1915 году, на которой я и увидел барельефные изображения Минотавра и сатира… Я думал, что удивлю вас, – кисло признался Петров и тут же воспрянул духом: – Но кое-чего вы точно знать не можете! Весь этаж этого дома занимал до революции купец Стахов. Человек достаточно богатый, он большую часть своего состояния тратил на закупку старинных книг и манускриптов, ездил по странам, собирая информацию о всевозможных тайноведческих дисциплинах… Умер он в 1915 году, оставив после себя молодую вдову и двух дочерей от первого брака. Девочкам в то время было семь и девять лет.
– Это и объясняет причину, по которой он «законсервировал» книгу, – он не мог передать свои знания прямым наследникам по причине их малолетства, – сказал Агасфер. – Жена, конечно же, тоже «наследник», но если он был потомственным колдуном, а не любителем-самоучкой, то, естественно, хотел, чтобы его знания и архивы достались тем, в ком течёт его кровь…
– Тем более что, по всей видимости, «не все было благополучно в королевстве Датском», – подтвердил Петров. – Дело в том, что после его смерти жена быстро избавилась от падчериц, отдав их дальним родственникам их покойной матери. Родственники жили, мягко говоря, небогато, но именно это и спасло их во время Октябрьской революции. Что стало с женой купца Стахова, я не знаю, но потомков его дочерей мне удалось отыскать. Дело в том, что когда в России начались реституции – возвращение собственности бывшим хозяевам, – потомки Стахова потребовали вернуть им состояние прадеда, отнятое большевиками в 1917 году. Но так как в России возвращение собственности – дело редкое и закона о реституциях пока нет, то собственность возвращается преимущественно «потомкам» с «волосатой лапой», а родственники Стахова, не имеющие влиятельной поддержки в управленческом аппарате нынешней власти, компенсации, естественно, не получили. Правда, надо уточнить, что потомки Стахова разделились на две «ветви». Требование о компенсации выдвигали две сестры, живущие во Всеволожске, но есть и ещё одна «наследница» – их двоюродная сестра Михайлова Ирина Сергеевна, проживающая в Петербурге. Об этом я узнал, созвонившись с сёстрами Пархоменко. У меня назначена с ними встреча через полтора часа.
– Но ведь это уже полночь, – удивился я. – Не слишком ли позднее время для визитов?
– Я их тоже предупреждал, но когда они узнали, что речь идёт об их «дореволюционном» прадедушке, то не только согласились на столь поздний визит, но и сами настояли, чтоб я приезжал незамедлительно. Но, сказать по правде, чем-то они мне не понравились. Какие-то слишком алчные и скользкие. Минут двадцать мне рассказывали о том, кем бы они были и как бы замечательно жили, если б не «проклятые коммунисты», и как они, бедные, от них настрадались… А у меня почему-то сложилось впечатление, что если им отдать всё, что в семнадцатом отобрали, и компенсировать причинённый ущерб, то они зажили бы так, что… Скажем иносказательно: их «дореволюционный» предок, обладай он провидческим даром, тратил бы в своё время деньги не на книги, а на презервативы… Всё же тем людям, которые чего-то добились в жизни, нужно уделять гораздо больше внимания воспитанию своих детей, чем всем прочим. Я не согласен с поговоркой: «На детях гениев природа отдыхает», в её опровержение у меня есть множество примеров умных и талантливых династий, но вот вопрос воспитания… Им надо добиваться личного признания, а они прыгают с того трамплина, который подсунул им для удобства папочка. Если родители по-настоящему хотят счастья для своих детей, они позаботятся о том, чтоб их ребенок не жрал из золотого корытца, иначе вырастет привыкшая к дармовой роскоши свинья. Меня очень расстроила ситуация, когда дочь одного очень известного художника добилась возвращения ей дома, отнятого у её предков большевиками, и почти что сразу «толкнула» его «новым русским». Как распоряжаться своими вещами – её личное дело, конечно… Но привкус дерьма ощущается от того, что до возвращения ей этого дома в нём располагалась школа. Мне кажется, что её талантливый отец тоже пожалел бы, что в своё время не занимался сексом…
– Вот что правда, то правда, – согласился я. – «Семейная порука» у меня уже поперек горла стоит. Меня, офицера уголовного розыска, постоянно тыкают носом: вот этих разыскивай-сажай, у них заступников нет, а вот этих не трогай, у них папочки, ох, как высоко сидят!.. А мне хочется «разыскивать-сажать» как раз последних, потому что первые, когда воруют, делают это для того, чтоб не сдохнуть с голода. Не оправдание, но логикой я понять это могу. А вот «вторых» я не могу понять ни логикой, ни душой. Все их преступления стоят на жадности. Почему это у папочки есть деньги, а у меня только «тонна» зеленых в месяц?! Да это же не деньги! Я девочек красивых хочу, я за границу хочу, я шмотки от Кардена хочу! А не познакомиться ли мне с «нужными людьми» и не начать ли «наводить» на квартиры богатых папочкиных друзей?.. Но это «примитив», такой же частый и «естественный», как ставшие «традицией» в кругу этих прыщеватых «сыночков» изнасилования. Все это руководствуется примитивной логикой: не дают – возьму сам, в крайнем случае папочка простит и от всего «отмажет». Но куда хуже, когда своих «желторотых» отпрысков пристраивают на «тёплые» места, и эти выращенные в «оранжерейных» условиях недоросли начинают разваливать своим скудоумием те места, в которые их пристроили «по блату». Я с несколькими такими ребятами встречался. Они меня «как надо работать» учили. Начальники – обязанности такие… А как в телевизор, в политику, да в бизнес глянешь – плакать хочется. Единственное место, куда «блатному потомству» путь заказан – искусство. Пару–тройку клипов, фильмов или книг «состряпать» с помощью папиных связей и денег ещё можно, но зажратость и бесталанность в искусстве видна – как ни прячь… Пётр Петрович, а информация о «третьей сестре», живущей в Петербурге, была дана для «общего развития», или это намёк на то, что «разорваться ты не можешь, а потому топать мне незваным гостем к купеческому чаду с расспросами о прадедушке»?
– Умный мальчик, – ехидно улыбнулся Петров. – А главное – сообразительный. Сразу видно, что папа у тебя не генерал МВД. И предупредил я тебя насчёт их амбиций именно по этой причине. Когда эта «старая клюшка» начнёт проедать тебе плешь про «коммунистов», «палачей НКВД» и «культ личности Сталина», не вздумай ляпнуть: «Был культ, но была и личность». Я тебя знаю, это в твоём духе. Так что держи рот на замке. Щипай себя незаметно, губы кусай, матерись про себя, медитируй, но терпи! Нам факты нужны, а старушка, пока все наболевшее и накипевшее на тебя не выплеснет, – к делу не перейдёт. Так что – терпи, понял?
– Я вообще не вижу смысла к ним ехать, – признался я. – Какой информации ты от них ожидаешь?
– Не знаю. Но иного выхода я пока не вижу. У нас с тобой только догадки, а они могут дать нам какие-нибудь факты. Наверняка у них в семье сохранились предания о прадеде-чародее. Сейчас это особенно модно: искать у себя в родословной князей или ворожей. Судя по характеру этих старых дев, они просто обязаны были собрать все сплетни о своём предке и вылить их на нас сплошным потоком. Так что по коням, труба зовет!
– Только будьте осторожнее, ребята, – напутствовал нас на прощание Агасфер. – Если он был наделен магическими способностями, то вполне возможно, что его дар «по наследству» дошёл и до этих старушек. Не угодите в котёл… Съедят.
– Бог не выдаст, ведун не съест, – отшутился я. – Это уже пытались сделать ребята куда крепче да позубастей… С одной «бабой-ягой» я как-нибудь справлюсь. А Петров… Это не большая потеря, – и игнорируя яростное шипение «советника», серьёзно добавил: – Куда хуже будет, если она и впрямь начнёт читать лекции по марксизму-ленинизму. Я так устал от этого, что лучше бы съели…
* * *
Я ещё раз сверил номер на табличке двери с номером на бумажке, данной мне Петровым, и нажал кнопку звонка. Минуты три за дверью стояла тишина, и я было протянул руку, собираясь повторить «марш» на потёртой кнопке, когда двери неожиданно распахнулись и в тусклом свете на стенных бра я увидел…
Сначала я подумал, что передо мной мираж. Сравнить её с призраком или галлюцинацией у меня не повернулся бы язык. Но и к реальному миру она не могла принадлежать.
Высокая, стройная, с величественной осанкой и гордой посадкой головы, словно оттягиваемой назад тяжелой гривой золотисто-медных волос, она вопросительно смотрела на меня своими ярко-зелёными глазами, ожидая объяснений причин столь позднего визита. Но я не мог вымолвить ни слова, остолбенев от восхищения и неожиданности, и лишь переводил взгляд с короткого золотистого хитона, в который она была облачена, на серебряную диадему с зелёным камнем посередине, венчающую её голову, словно корона.
– Это театральный костюм, – ответила она на мой немой вопрос. – Я готовлю костюм для премьеры… У вас очень смешной вид. Неужели никогда не были в театре?
Я только отрицательно покачал головой, не в силах оторвать взгляда от её удивительного своей чистой, древнерусской красотой лица.
– Вы что-то хотели? – напомнила она, не дождавшись от меня инициативы.
Я кивнул и протянул ей бумажку с адресом и фамилией предполагаемой «бабы-яги». Она прочитала корявые строчки, вернула мне листок и кивнула:
– Да, это я. Чем могу быть полезна?
Но вот теперь я онемел окончательно. Представьте себя на моем месте: ожидая увидеть сморщенную, брюзгливую старуху, вы встречаете ожившую статую мастеров Древней Эллады, воплотившую в себе все самые смелые и идеалистичные мечты мужчины о любви, юности и красоте. Все, на что я оказался способен, это извлечь из кармана удостоверение и протянуть ей на открытой ладони. Озадаченная моим необычным поведением, она взяла красную книжечку, раскрыла её и, прочитав, встревожилась:
– Что-нибудь случилось?
Я вновь помотал головой: сперва отрицательно, потом утверждающе. Потом подумал и пожал плечами.
– Так, – сказала девушка. – Кажется, возникают некоторые сложности… Странно, я всегда была уверена, что немых в милицию не берут… Проходите.
Она отступила в сторону, пропуская меня в квартиру. Несмотря на поздний час, спать здесь явно не собирались. Повсюду горел свет, а из дальней комнаты доносились загадочные мелодии песен Мелен Фармер.
– Ирочка, сколько можно ждать? – послышался чей-то блеющий голос, и в коридор выглянула худощавая физиономия с недовольно-брезгливой гримасой.
Увидев меня, «физиономия» расплылась в некоем подобии приветственной улыбки, и к нам вышел долговязый, вертлявый парень в синем джинсовом костюме.
– Вы к нам? – спросил он.
Мне показалось, что он даже не идёт, а скорее подползает, так вкрадчиво-плавны были его движения. Моё эйфорическо-мечтательное настроение сразу улетучилось. Конечно же, у такой девушки должен быть толстосум-покровитель, это вполне в духе нашего циничного времени. На «крутого коммерсанта» или, тем более, бандита её приятель не был похож, и мысленно я причислил его к той самой породе богатых «папенькиных сынков», о которой совсем недавно мы с Петровым говорили. Долговязый скользнул к девушке и обвил рукой её талию.
– Какой миляга, – проблеял он. – Здоровый, как медведь, и такой же угрюмый… Кто он?
– Он немой, – сказала она. – Немой милиционер…
– Как досадно, – огорчился долговязый, – бедненький… А что он хочет?
– Пока не знаю, – сказала она. – Он пока что со мной при помощи бумажек объясняется… А что он хочет, я ещё не поняла. Он же немой.
– Нет мой, – сказал я и, спохватившись, поправился: – В смысле – ваш… То есть говорящий…
– Он – говорящий, Ирочка! – обрадовался долговязый и посмотрел на девушку. – Зачем ты так шутишь?.. Прямо пугаешь… Меня зовут Петручо, – он как-то странно протянул мне узкую ладошку, словно подставлял для поцелуя.
– Как? – удивился я.
– Ну, Петя. Петюня, Петручо, – пояснил он. – Меня друзья только Петручей и называют.
– Капитан Русаков, – козырнул я. – Уголовный розыск.
Петручо убрал ладошку и, кажется, немного обиделся.
– Проходите в комнату, – предложила девушка. – Раз уж вы заговорили, то у меня появился шанс узнать наконец цель вашего визита.
– Я по поводу…
– Проходите, проходите, – перебил меня Петручо, оплетая мою руку своей, и потащил в комнату.
– Садитесь, – он придвинул ко мне стул и зачем-то стряхнул с моего плеча невидимую пылинку. – Рассказывайте, рассказывайте, – потребовал он, усаживаясь на диван. – Розыск – это всегда так интересно… У меня уже мурашки по спине бегают… Рассказывайте…
Я откашлялся и посмотрел на девушку:
– Вы – Михайлова Ирина Сергеевна, хозяйка этой квартиры?
– Я, – подтвердила она.
– Купец Стахов Алексей Петрович – ваш родственник?
– Стахов? – переспросила она, и я заметил в её глазах тревогу. – Это мой прадед… А что случилось?
– Признаться, мне хотелось бы поговорить об этом с вами наедине, – попросил я. – Дело носит несколько необычный характер, и я просил бы вашего мужа…
– Кого?.. Ах, вот вы о чем… Петя, – повернулась она к оттопырившему от неудовольствия губу парню, – нам и впрямь лучше поговорить с молодым человеком наедине. Это может оказаться важно… Придется нам с тобой завтра опять полночи мучиться…
– Завтра я не могу, – капризно заявил Петручо. – Ты же знаешь…
– Тогда как-нибудь потом… Ну, пожалуйста…
– Ладно, – с видом обиженной гимназистки согласился Петручо. – Доделаю остальное сам… Посижу сегодня ночью и доделаю… Только ради тебя, милочка…
– Кстати, разрешите вам рекомендовать замечательного костюмера и модельера Петра Сироткина, – представила мне девушка своего странного знакомого. – Если когда-нибудь решитесь не покупать костюм в магазине, а шить на заказ – лучшего мастера вам не найти. Лично я шью все свои наряды только у него, а у меня очень капризный и требовательный вкус… Хотя… при его загруженности…
– Нет-нет, Ирочка, – быстро вставил долговязый, как-то странно мне улыбаясь. – Для господина офицера я всегда найду время… Иди, Ирочка, переодевайся, а я пока объясню мужчине, как до меня доехать, и дам ему свою визитную карточку.
И тут у меня в голове наконец прояснилось, и все встало на свои места. Поэтому, когда девушка вышла в соседнюю комнату, а отыскавший в своём портмоне визитную карточку Петручо попытался засунуть её мне в нагрудный карман, я перехватил его руку и тихо предупредил:
– Ещё раз так на меня посмотришь – ноги переломаю… Противный…
Петручо измазал меня с ног до головы негодующим взглядом и, соорудив на лице оскорбленное выражение, заявил:
– Фи… Мужлан!
Вильнул всем телом и устремился вслед за девушкой.
Я открыл было рот, собираясь закрепить это мнение обо мне, но передумал и только махнул рукой.
Через несколько минут хлопнула входная дверь, и девушка вернулась в комнату. На этот раз на ней был строгий бежевый костюм, который принято называть «деловым». Я впервые заметил, что тяжёлые золотистые волосы струятся по её спине едва ли не до колен.
– Что вы так испугались Петра? – укорила она меня, усаживаясь напротив. – Он замечательный человек, необычайно легкий и отзывчивый. А то, что он… не совсем обычный, так это его несчастье, а не язва, от которой следует шарахаться. Вы всегда в больных камнями кидаете?
– Вам хорошо говорить, вы женщина, – проворчал я, невольно краснея. – А я к таким сюрпризам не был готов. Сперва думал, что это ваш муж, а потом… Представьте себя на моем месте, – ляпнул я и тут же прикусил язык.
Она насмешливо повела бровью и окинула меня каким-то особенным, присущим только женщинам, взглядом.
– Да, – сказала она после некоторой паузы. – Наверное, в чём-то вы правы… Так что же такого произошло с моим покойным предком, что вынудило вас прибыть ко мне, несмотря на столь поздний час?
– Вы знаете, кем он был? – спросил я напрямик, пристально наблюдая за выражением её глаз.
– Купцом, – ответила она, и если она утаивала что-то, то в преферанс я бы с ней играть не стал.
– И всё?
– Смотря что вас интересует. Он был ещё отцом, мужем, коллекционером.
– Меня интересует именно его коллекция, – кивнул я.
– Он коллекционировал редкие книги.
– Насколько мне известно, некоторые из них были не просто редкие, а довольно необычные книги, – «нажал» я. – Ирина Сергеевна, неужели до вас не доходили слухи о столь примечательном родственнике? Ваши сестры, например, даже пытались вернуть часть состояния, отнятого во время революции. А следовательно, какие-то справки о нём всё же наводили…
– Этим занимались сестры, а не я, – с неожиданной ноткой металла в голосе подчеркнула она. – Я к этому не стремлюсь.
– У вас не самые лучшие отношения с сестрами? – догадался я.
– Довольно бестактный вопрос… Да, не самые лучшие. Ещё наши родители не слишком ладили между собой… Но к делу это отношения не имеет.
– Может быть, и имеет, – задумчиво заметил я. – Вы знали о том, что ваш прадед занимался изучением тайноведческих наук?
– Избегаете слова «колдун»? – улыбнулась она. Меня словно огнем обожгло от этой милой и загадочной улыбки.
– У вас волосы настоящие? – не к месту спросил я.
– Волосы? – удивилась она. – Конечно, настоящие… Только в последнее время стали доставлять слишком много хлопот. Городская жизнь диктует свои правила, свои моды и законы. Современная мода не слишком жалует такие «гривы». Боюсь, что придется её укоротить.
– Не надо! – испугался я. – Ни в коем случае не надо…
Она удивленно посмотрела на меня и неожиданно звонко рассмеялась. Глядя на неё, невольно улыбнулся и я.
– Нет, ну право же, они вам очень идут, – сказал я. – Это очень необычно и, наверное, невероятно хлопотно, но умоляю вас – не укорачивайте их. Вы так похожи на древнегреческую богиню, что даже хитон не может изменить этот образ.
– Знаете, что такое «хитон»?.. Только это, скорее, эпоксида… Слышали такое название?
– Ну, кто же не читал «Таис Афинскую»? В детстве я едва дыры в этой книге не протер. Именно после Ефремова я начал грезить величием тех удивительных и таинственных времён. Хотел поступить в институт, чтобы изучать античную историю… А потом в страну вползла «перестройка», и про институт пришлось забыть… Надо было зарабатывать на кусок хлеба…
– Вы это так сказали, словно не принимаете происходящих в стране перемен. Посмотрите, сколько стало богатых людей. Сняты все запреты. Показывают любые фильмы и продают любые книги. Неужели вы считаете, что сытое рабство лучше свободы, которой приходится добиваться? Не всё сразу делается. Повернуть такую махину, как Россия, очень трудно.
– Россию «повернуть» невозможно. Это слишком великая страна, чтоб её можно было существенно изменить. Саму её «сердцевину», дух нельзя сломить или «повернуть». «Поворачивают» только общественный строй. И я никогда не был «рабом». И родители мои не были. И их родители не были. Как во время революции, так и во время «перестройки» принято обливать грязью, облаивать и отрекаться от всего, что было раньше. И вопить о том, что хорошо будет только там, куда нас ведут. А я не хочу отрекаться от своего прошлого. Я тоже не люблю скотскую зажратость «партийных верхов» того времени. Но чем она лучше или хуже такой же скотской зажратости и глумления над народом нынешних ленинов и брежневых? Я просто от своего прошлого отказываться не хочу. У меня бабушка была коммунисткой. Она была самым добрым и светлым человеком, которого я встречал в своей жизни. Она рассказывала мне добрые и прекрасные сказки и отдала бы свою жизнь, лишь бы я не болел и не страдал. Она меня очень любила. И я её любил. Почему я должен отказываться от своей бабушки? И к слову надо сказать, что кроме того, что она была коммунисткой, она верила в Бога, и никто её за это не «репрессировал» и не исключал из партии. Она и меня крестила… Правда, втайне от деда, тоже большевика и коммуниста. Дед был во время войны капитаном первого ранга, командовал кораблём и воевал мужественно и честно, как и подобает мужчине. А после войны стал полковником милиции и прекрасно знал, что такое «честь мундира». И другой дед воевал. И ранения получал, потому что воевал бесстрашно. Почему я должен от них отказываться? Это подло! Я очень люблю читать Булгакова, Ильфа и Петрова, Ефремова и Казанцева, Казакову и Гамзатова. А ведь их мудрые и чистые книги выходили не при «батюшке-царе». Я преклоняюсь перед талантом братьев Стругацких, и их коммунистические «Хищные вещи века» стоят как памятник подлости политиков наших лет, хотя эта книга была написана тридцать лет назад. Я обычный человек и плохо разбираюсь в политике, потому что «разбираться в тонкостях дерьма может только гурман», но я не хочу отвергать ВСЁ. Я же ясно вижу, что и тогда и сейчас есть и плохое и хорошее. Значит, дело не в коммунистах и демократах, а в подлости, и самое главное – в безнаказанности дорвавшихся до власти мерзавцев. Ругать прошлое сейчас можно и выгодно, копаться и плакаться о настоящем тоже приемлемо, а вот пытаться реалистично взглянуть назад и вперёд – страшно. Я сам боюсь. Боюсь, потому что не верю, а сил терпеть больше нет. Но отказываться от своей памяти я не хочу. И не буду.
Она смотрела на меня со странным выражением. Я мысленно обозвал себя идиотом, вспомнив заклинавшего меня не распускать язык Петрова. Но обругав себя, я упрямо наклонил голову и добавил:
– Не хочу. Я знаю прекрасных людей, которые были коммунистами, и знал отъявленных мерзавцев, называвших себя демократами. И наоборот – подлецов-коммунистов и вполне приличных демократов.
– Я о другом думаю, – призналась она. – Не о политике, а о вашем максимализме. Вы идеалист. Вам будет очень трудно жить. Потому что вы наивный и честный идеалист.
– Нет, не наивный, – сказал я. – Обычно я никому не рассказываю о том, что творится в душе. Слишком устал от того, что «в раскрытую душу легче плюнуть». Это на меня сейчас затмение нашло. Засмотрелся на вас, и все тормоза сорвало. От вас исходит какое-то совершенно неправдоподобное сияние. Честное слово. Словно пьянеешь. Замечали, что пьяный особенно неприятен не тем, что у него заплетается язык, а тем, что он стремится вылить на собеседника свою душу? А это долго, нудно и никому не нужно… Извините меня.
– А мне, признаться, интересно, – к моему удивлению, сказала она. – Скажите, а в жизни такие принципы и идеализм мешают или помогают?
Я задумался и пожал плечами:
– Мешают, наверное. Был у меня друг, ещё со школьной скамьи. После армии судьба нас развела в разные стороны. Я пошел в милицию, а он подался в «криминальные структуры». Лично мне это не мешало. Наверное, я плохой гражданин и плохой милиционер. Согласно принятым ныне «нормам» жизни, я должен был бы хватать его за шиворот и тащить на скамью подсудимых. Но я всегда очень не любил Павлика Морозова и помнил совет Стругацких: «Если во имя идеала человеку приходится делать подлости, то цена этому идеалу – дерьмо!» Я думал, что он сможет найти в себе силы измениться и бороться с трудностями, как подобает мужчине, а не пытаться урвать все сразу, вопреки личной чести. А потом я узнал, что он прикрывается мной, попросту используя меня и втихаря презирая меня только за то, что я – «мент». Я очень долго не верил… потому что не хотел верить. Вот это и есть «мешающий жить идеализм». «Друг – это свято»… Потом, в одной по-настоящему серьёзной передряге он предал меня и сбежал. А я остался, дожидаясь его и не веря в то, что он сбежал, а не попал в беду. Принимал все оплеухи и ждал его… А потом узнал, что он не придёт… Так что, наверное, мешает… За идеализм приходится слишком дорого платить. Это очень дорогая роскошь.
