Текст книги "Дипломатия греха"

Автор книги: Дмитрий Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Они ругались, – терпеливо пояснил мне ребенок. Какой ты непонятливый. Мама, ругалась на папу. Папа, оправдывался, а потом уже тоже закричал. Сказал, что работает ради нас и не хочет, чтобы все Худенькому досталось…

– Кому? – не понял я.

– Худенькому. Это дяденька такой. Он к нам заходил иногда. Но он взрослый. Скучный и занятой. Со мной никогда не играл.

– Этот Худенький знакомый папы или мамы?

– Не знаю. Папа, на него ругался. Говорил, что не отдаст квартиру, а мама говорила отдать. А больше я ничего не слышала, они двери закрыли…

– Значит, все же прав я, – сказал Разумовский. – Дело пахнет шантажом.

– Это еще вопрос, чем оно пахнет, – возразил я. – Но я проверю, что, же это за Худенький и почему он так прикипел душой к их квартире. Ты не проверял, на кого оформлена или завещана квартира?

– Нет, некогда было. Да и не думал я об этом.

– Я писать хочу, – сердито заявила Наташа. – И играть.

– Так, в этом месте я сбегаю, – заявил я. – В свете новой информации навещу еще парочку человек. А вы уж тут без меня. Вернусь поздно, но поесть вы мне, все, же оставьте… И не хулиганьте, это моя квартира, и я ее люблю такой, какая она есть!

– Не будем, – в один голос заверили меня иерей и девочка, но почему-то я им не поверил.

* * *

Вернувшись в отдел, на территории которого произошло убийство, я с трудом сумел убедить дежурного дать мне адрес Новикова и направился прямиком к нему, благо было недалеко. Дверь мне открыла его жена.

– А Саша еще не приходил, – сообщила она. Наверное, опять в отделе пьянствуют или в карты играют.

– Странно, он собирался домой… Что ж, я подожду здесь.

Я отошел к окну на лестнице и полез за пачкой сигарет. Женщина внимательно оглядела меня и распахнула дверь квартиры пошире:

– Проходите, что вы будете здесь стоять. В комнате подождете. Вы его сослуживец?

Двухкомнатная квартира. Обстановка не роскошная, но куда лучше моей. Немудрено: в квартире жила женщина, тогда как у меня все семейство представлял я один. Ждать пришлось недолго. Минут через двадцать в замочной скважине заскрипел ключ, и на порог шагнул запыхавшийся Новиков. Увидев меня, он даже подался назад, но быстро оправился от неожиданности и нахмурился:

– Знаешь что… Работа-работой, но это моя квартира, тебе не кажется?

– Это я его пустила – заступилась за меня его жена.

– Какая разница на работе круговерть целый день, и дома покоя не дают…

– Ну не злись, не злись, – примирительно поднял я руки. – Ты же обещал помочь, если что, а у меня появилась информация. Вот и пришлось тебя побеспокоить. Это ненадолго.

– Да ладно, забыли, – ворчливо пробурчал он. – Я просто удивился, когда тебя увидел. Уж где-где, а в собственном доме… Так что у тебя стряслось?

– Кто такой Худенький?

– Что? – вытаращил он на меня глаза.

– Может быть, я неправильно произношу. Наташа сказала мне, что в последний день ее родители ругались по поводу какого-то Худенького. Вероятно, это фамилия. Отец настаивал на том, чтобы не отдавать ему квартиру, а она требовала отдать. И, по моему, там как-то замешан шантаж. Что скажешь, но этому поводу?

Новиков долго думал, время от времени искоса поглядывая на меня, потом вздохнул:

– Грязная история. Если я правильно понял, речь идет о Худенко. Есть на моей территории такой. Он создал что-то вроде секты. Знаешь, последнее время пошла мода на все эти «братства» и секты. Сам он и его «братство» совершенно безвредны. Образно говоря, это нечто вроде кружка вязания или умелых рук. Я к ним долго приглядывался, но зарегистрированы они официально, с этой стороны не придерешься, у нас, же вроде как свобода религий. И по моим наблюдениям вреда от них нет. Собираются по вечерам, книжки разные про богов всяких и про духовные пути читают, а иногда улицы подметают, кусты высаживают. Я их в покое оставил – дворников-то у нас нынче маловато. Сумасшедшие, не сумасшедшие, а хоть какая-то польза… Беда тут в другом. Татьяна от скуки ходить к ним стала. Как познакомились, и кто ее туда привел – не знаю, но пропадала она там целыми днями. Витя к этому сперва с усмешкой относился, знаешь, по принципу «чем бы дитя ни тешилось…» А вот когда она дочку в детский сад отдала, чтобы там больше времени проводить, вот тут он на дыбы и встал. У них и без того натянутые отношения к тому времени были, а тут вконец испортились. Скандал был!.. Я тебе говорил, что они на Запад собирались? Так вот она на секту свою квартиру переписала. «Убойный» отдел эту версию отрабатывал, да бросил. «Братство» это абсолютно безвредно, можешь уж мне поверить. Они ее на такие подарки не подталкивали. Называется братство «Духовный путь». Проповедует самосовершенствование, жизнь в бедности, но с честной душой, и прочую муть. Набрано из всех религий по кусочкам. Вот этот Худенко и является их наставником. Зарегистрировал свою организацию три года назад. Основной филиал на нашей территории. Полные его данные: Худенко Николай Петрович. Подвал снимают у ЖЭКа, оборудовали его, обустроили. Ведут себя тихо, пьянок-гулянок нет, потому что там преимущественно женщины. Как я и говорю, чудаки, но безвредные. Плохо то, что Таня с головой в эти бредни ушла. Сперва, им вещи из дома таскала, но Худенко запретил, а когда за рубеж собралась, решила на него квартиру переписать. Витя сперва сопротивлялся, но потом все, же подписал дарственную…

– Все же подписал… задумчиво повторил я. – Квартира большая?

– Очень. Сталинский дом, пять комнат, общая площадь около ста семидесяти метров.

– Но пока они ее не получили?

– Нет, но пытаются. Документы по всем правилам составлены.

– Странным мне это кажется. Умный человек, профессор, любящий отец, а потакал прихотям жены. Что-то здесь нечисто. Ребенок ведь до сих пор остался, прописан в квартире?.. Да, пожалуй, здесь я и покопаюсь… Что ж, спасибо тебе за информацию. И дай мне адрес этого Худенко. Навещу-ка я его, посмотрю, что это за гуру…

* * *

«Гуру» не оправдал моих ожиданий. Это оказался худой и нескладный человек с очень печальными и усталыми глазами. Реденькие, пегие волосенки были причесаны так, чтобы закрывать огромные залысины на лбу, которые, тем не менее, сразу бросались в глаза.

– Входите, – выслушав меня, пригласил он к себе в квартиру. – Не обессудьте, но у меня не прибрано. Не ждал гостей сегодня.

Квартира тоже была не ахти. Тесная, полутемная и весьма аскетически обставленная, она сильно подкосила мою уверенность в причастности ее хозяина к убийству. Теперь я понимал, о чем говорил мне Новиков. Худенко наблюдал за моим лицом с выражением понимающей иронии.

– Стараюсь на себе демонстрировать правильность выведенных мною догм, – пояснил он, жестом предлагая располагаться на старом, потертом диванчике. – Многочисленные секты, жаждущие наживы, столь отвратили людей от духовных учений вообще, что возвращать на путь доброты и спокойствия каждую мечущуюся душу становится все трудней. Самая большая ценность, что есть у нас, – душа. Она не скудеет оттого, что согреваешь ею близких своих. Духовное – все, материальное – ничто.

– Сложно нести эту идею людям, – посочувствовал я. Вот если б вы проповедовали наоборот: себе все, а другим фиг, то и почитателей у вас было бы куда больше.

– Понимаю Ваш юмор, – улыбнулся он. – Но когда было легко нести истину? Тем не менее, и сейчас количество моих учеников и последователей превышает пять дюжин… Люди рассказывают своим близким и родным, те, смущаясь и таясь, приходят взглянуть, заинтересовываются, и многие остаются. Мы потихоньку разрастаемся. Удалось арендовать еще два помещения, сейчас мы занимаемся их обустройством и ремонтом.

– А деньги на это?

Худенко виновато развел руками:

– Самый больной вопрос. У нас еще нет кассы, пожертвований, взносов. Мы еще слишком молодое сообщество. Это может отпугнуть людей. Их столько лет обманывали, взращивали в их душах неверие, что я решил пока не затрагивать эту тему. Приносят, кто что может. Я вот всю свою мебель отдал. Я только говорю людям о наших планах и о наших трудностях, сам же не прошу ничего. Пусть все идет из глубины души. И люди понимают. Своими руками создают уют для себя и своих собратьев.

– Какова же идея вашего учения?

– Идея проста, как и во всех прочих учениях, распространенных на земле. Добрый, умный, мужественный человек, взращивающий ростки света и совести в своей душе, – вот наша цель. Творящий добро на земле и готовящий себя для пути в мир иной, лучший.

– Если оно преследует те же цели и идеи, что и прочие учения, какой смысл провозглашать его новым? Присоединяйтесь к любой из сект, церквей и носите… в смысле несите свое добро на здоровье.

– Цель-то одна, да пути достижения разные. Я не могу принять путь церкви, которая преследовала ученых и мудрецов инквизицией, не могу принять церкви, учение которой можно трактовать по-разному, в том числе для обогащения, убийств и завоеваний, прикрываясь именем своего бога. А секты… Чаще всего они тоже преследуют корыстные цели. Я же с первых часов вступления в наше братство стараюсь дать людям то, что им нужно. Заметьте: не то, что они хотят, а то, что им нужно. По-настоящему нужно.

– Каждому?.. Для этого нужно быть толковым психологом.

– Для этого нужно любить их. Страдать вместе с ними. Делить их радости и горе. Желать им добра, как самому себе. Не я придумал это учение. Оно родилось далеко в Индии и носило название «Великого Духовного Пути». Я не стану отнимать у вас время, рассказывая вам его содержание и пути. Приходите к нам в часы, когда я читаю проповеди, и сами все поймете. В чем его суть и в чем отличие от прочих учений… Так что же вы хотели узнать о несчастной Татьяне?

– Для вас не секрет ее гибель. Полагаю, вам известны и события предшествовавшие этому. Мне стало известно, что она была одной из Ваших последовательниц. Можете ли Вы рассказать что-нибудь о ней? Какой она была? Не было ли в последние месяцы её жизни каких-либо событий, которые так или иначе могли послужить причиной её гибели? Признаться и Ваши отношения с ней меня тоже интересуют.

человеческое счастье.

– Что Вам сказать? Несчастная женщина. Невольная жертва фанатичного отношения к работе собственного мужа. Вы должны знать, что большие высоты в любом деле достигаются лишь тогда, когда жертвуешь ради работы всем: семьёй, личным счастьем, прочими благами… Даже своей душой. Только направив все силы на одну-единственную точку, можно достичь желаемого результата. Не распыляясь по тем пустякам, которые создают обычное человеческое счастье. Это уж потом, достигнув желаемого результата можно оглянуться и, основываясь на накопленном богатстве и опыте, попытаться заполнить образовавшиеся пустоты. К сожалению, почти всегда оказывается, что уже слишком поздно, ушли годы и… Так и Виктор, покойник стремился лишь к своей археологии. Он был неутомим, летая из страны в страну, копаясь в древних руинах и выбивая деньги на новые экспедиции. А жена и дочь нуждались не в этом. Им не хватало надежных мужских рук. Знаете, как разъедает день за днем одиночество? Она услышала о пашей организации от своей подруги. Дальше, как часто бывало у нас: пришла, послушала и осталась. Она не была моей ученицей в прямом смысле, у нее была своя дорога, я только старался поддержать ее в трудную минуту…

– Николай Петрович, извините меня, но я должен задать вам вопрос, который может показаться некорректным… Они завещали вам свою квартиру. Почему?

– При Вашей работе это нормальный вопрос, не извиняйтесь. Я с самого начала знал, что он вызовет кривотолки. Да, они оставили мне квартиру. Когда ее предложила мне Таня, я отказался. Но позже пришел и Виктор. Он сказал, что уезжает из этого города. Далеко, где попытается начать все заново, попытается воссоздать семью… Я ответил ему, что куда лучше будет продать квартиру и отложить деньги на обучение его дочери в приличном колледже. Он отказался. Сказал, что место, которое ему предлагают, хорошо оплачиваемо, своих родственников здесь он обеспечил, а квартиру он оставляет не мне лично, а моему учению. Можете проверить – она завещана не частному лицу, а организации, Сказал, что оставляет ее в благодарность…. Сказать по правде, я и впрямь немало сделал для их примирения. Он ведь сперва на меня волком смотрел, не верил ни единому слову. А потом… Потом его намерениям не суждено было сбыться. А я остался с этой квартирой, как подозреваемый для соответствующих органов… И скажите после этого, что материальное не приносит зла, он горько улыбнулся. С меня снимает частично подозрения и то, что в квартире остался прописан несовершеннолетний ребенок. Если б я планировал убийство из-за квартиры, я дождался бы, пока они выпишутся…

– Значит, вы тоже в некотором роде потерпевший?

Он протестующе замахал руками:

– Что вы?! Я и не надеялся на этот дар, потому и не испытываю огорчения. Тем более что ценности материальные я не собираю, умножая ценности духовные…

– Что ж… Спасибо, буду искать дальше. Николай Петрович, а почему вы решили создать подобное общество? Что побудило вас к этому?

Худенко вздохнул так, словно воспоминания угнетали его:

– Слишком много я сделал зла в молодости, чтобы уносить его с собой по сторону… Если я успею сделать добра хотя бы столько же, значит, мне не страшно будет уходить… И смею еще раз повторить свое приглашение: найдите время и посетите наше братство, может, вы найдете что-то для себя, для своей души…

* * *

В квартире меня встретила обнадеживающая тишина. Девочка тихо сидела за столом и что-то рисовала. Разумовский, сложив руки за голову, тихо посапывал на диване.

– Тихо, – с серьезным видом предупредила меня Наташа. – Он устал.

– Понимаю, – ответил я шепотом. Он много работал… Ты молодец. Другие девочки шалят, балуются, а ты тихо сидишь и рисуешь… Что это ты делаешь?!.

– У тебя книжки без картинок. Я их туда врисовываю. Много уже врисовала. Теперь они интересней.

С трудом держа себя в руках, я просмотрел книжки из моей библиотеки, в которые уже были «врисованы картинки». Ребенок потрудился на славу. Работал, не покладая рук, так как даже для меня нелегко было бы украсить человечками, солнышками и птичками пятитомник Мопассана и около дюжины детективов и исторических романов.

– Ты рад? – спросила она простодушно. – Теперь у тебя красивые книжки.

– Спасибо, девочка, – сквозь зубы ответил я и, подойдя к дремавшему иерею, склонился у него над ухом: – Подъем, отче! Ты чем здесь занимаешься?! Вы чем здесь вдвоем занимаетесь?!

– Что такое? – открыл глаза Разумовский. – Что ты шипишь? Рисует ребенок, как я и сказал ей. Сидит тихонько и рисует.

– Это не она сделала, – скрипел я зубами, тыкая иерею в нос красочный том Гарольда Робинсона. Это ваш совместный труд! Все, что я накопил за свою жизнь, – это книги! И за один день…

– Тебе честно нравится? – окликнула меня Наташа из-за стола.

– О-очень, – голос плохо слушался меня, и я откашлялся. Шедевры! Ты, когда вырастешь, наверное, будешь художником? Картины будешь рисовать?

– Нет, – заявила она. – Я буду как папа. Дома людей в земле откапывать. Откапывать все и находить. Он мне рассказывал, как они город нашли. Все-все разбито было, а они собрали. Тарелки и кастрюли разбиты были, а они склеили. И игрушки тоже там нашли.

– Хорошая идея, – согласился я. – Интересная. Если б я не был офицером, наверное, тоже стал археологом. Мотался по стране, искал старинные гробницы, курганы, таящие сокровища… Расти, малыш, может, ты еще и найдешь свою Трою.

– У меня уже, получается, гордо заявила она. – Я твою вазу с полки уронила и так сложила, что даже незаметно.

Медленно я скосил глаза направо, где раньше стояла в серванте хрустальная ваза, подаренная мне на день рождения девчатами из ИДН. На месте играющей десятками разноцветных огоньков вазы теперь высилась бесформенной грудой не менее искрящаяся куча осколков.

– Батюшка, – тихо попросил я, – подвинься, дай-ка мне присесть… Что-то мне… Что-то я…

– Ты заболел? – обрадовался ребёнок. – Мы тебя сейчас лечить будем! Рыбьим жиром! Меня мама всегда рыбьим жиром лечила!

– Дяденьке нужно отдохнуть, – остановил ее порыв Разумовский. – Ты пока порисуй. Хотя…

– Ничего, ничего, – махнул я рукой, – пусть рисует. У меня еще много книг. А когда размах потребуется, можно на обои перейти, я недавно как раз новые наклеил… В цветочек… А потом паркет поднимем, будем там Помпею искать…

– Узнал что-нибудь? – иерей сладко зевнул и передернул плечами, сбрасывая остатки сна. – Ого! Это я четыре часа проспал?! Где ж ты все это время?

– У Худенко, меланхолично ответил я. – Затем у нотариуса, у которого оформляли дарственную на квартиру, снял с документа копию и отправился к знакомому эксперту, пусть проверит подлинность подписи Виктора.

– Молодец, – похвалил иерей. – И кто этот Худенко?

– По-моему, безобидный малый. Организовал маленькое религиозное общество, что-то вроде «Белого братства» в миниатюре. Блаженный. Читают вслух разные заумные книжки и занимаются уборкой улиц. Единственное, что меня смущает, это то, что на них оформили квартиру Хмелевские. Если подпись мужа окажется подлинной, будем отрабатывать другие версии. Но это я узнаю только завтра. Признаться, я с большим предубеждением отношусь ко всем подобным сообществам. Я им не верю так же, как в свое время не поверил в приватизацию. И то и другое обман, направленный на вытягивание денег. Но это хотя бы конкретное лицо, остальное пока туманно. Поэтому я займусь для начала им.

– Я тоже против подобных сообществ, хотя и по другим мотивам. Но в данном случае слишком натянуто. Нужно быть полным идиотом, чтобы так открыто действовать. Ты слишком упрощаешь.

– Может быть. Но сначала я должен убедиться в том, что ошибаюсь.

– Когда я был еще офицером угро, У меня бывали случаи, когда мотив был ясен, как день, и непоколебим, как скала, а вот улик не было вообще. Бывало так, что улик хватало на десятерых, а мотив до последнего допроса оставался непонятен. Но так, чтобы в рабочей версии не было, ни мотива, ни улик, такого еще не бывало. Квартира – слишком «открытый» мотив. Его можно смело исключать. У тебя закостенелый подход к работе. Лежащее на поверхности не всегда самое правильное.

– Есть и другая причина: иной версии у меня нет.

– С таким успехом можно предположить, что это дело рук темных сил, потревоженных во время раскопок. Коля, отрабатывая эту версию, ты просто будешь терять время.

– Вот в чем совершенно не нуждаюсь, так это в деформированном чувстве юмора, направленном на мои интуитивные поиски предпосылок данного преступления!

Разумовский несколько раз открыл и закрыл рот, удивленно и восхищенно глядя на меня.

– Круто, – похвалил он. Где ты это вычитал?

– Все! – обиделся я. – Хватит. Не помогаешь – так хоть не мешай. Если уж я ошибусь, то сам ошибусь, а коль выиграю, то тоже сам. Для меня вся эта история и так обременительна. Всю жизнь я прожил один и счастлив этим. Поэтому появление в моей жизни всяких иереев и девочек… А где Наташа?

– Вы меня зовете? – выглянула она из коридора.

– Нет, нет… Что ты там делаешь?

– Готовлю вам ужин.

– Надеюсь, хоть что-нибудь из продуктов осталось целым и съедобным, – шепнул я иерею и улыбнулся Наташе: – Хозяюшка ты наша! Отдохни, теперь мы с отцом Владимиром доделаем все сами.

– Тогда я пойду стирать твою одежду.

– А у меня нечего стирать. Всё чисто и сложено в шкаф.

– Но я уже положила в ванну то, что висело на стуле. И воду набрала.

– На стуле? – припомнил я. – Костюм?! Мой единственный, парадный, импортный, черный, любимый?! Замочила?!

– Ты доволен?

– Я счастлив! – ответил я и так посмотрел на иерея, что, невзирая на разницу в телосложении, Разумовский отодвинулся.

– Ребенок… начал, было, он, но договорить ему не дал неожиданный телефонный звонок.

– Странно, сказал я. Я никого не жду… Алло?.. Костя… Уже? Так… Так… Это точно? Ошибок быть не может?.. Понятно. Спасибо.

Я положил трубку и пожал плечами:

– Странно, но подпись Виктора на дарственной подлинная… Эксперт утверждает это категорично.

– Я же говорил…

На кухне раздался страшный грохот, сопровождаемый мелодичным звоном. Иерей стремглав бросился туда, а я остался сидеть на месте, ибо по звуку узнал стоявший на полке бабушкин сервиз.

– Веник есть? – смущенно спросил появившийся спустя пять минут Разумовский.

– Дай ей лучше пару гранат. Эффект будет тот же, только произойдет все быстрее.

– Ну, зачем ты так? – укоризненно сказал священник, но я, не снимая ботинок, завалился на диван и отвернулся лицом к стене.

Встал я только после того, как Разумовский приготовил ужин и позвал к столу.

– Я едва не забыл. – Сказал иерей, придвигая ко мне тарелку. – К тебе заходили какие-то парни, пока тебя не было. Сказали, что они твои знакомые.

– Из угро?

– Не знаю. Когда узнали, что тебя нет дома, ушли. Обещали зайти позже или перезвонить. Один высокий, чуть ниже меня, но очень худой. Волосы светлые, почти белые. А второй нормального роста, симпатичное лицо, темно-каштановые волосы.

– Не знаю, – пожал я плечами. – Может, из ЖЭКа, сантехники или кабельное телевидение… А как меня спросили?

– Николая Куницына, – иерей невольно улыбнулся, вспомнив. – Слегка ошалели поначалу, когда меня увидели. Минуты три глазами хлопали. Я-то к такому вниманию привык, а вот им явно не часто доводилось священников встречать.

– Священников, может, и приходилось, а вот громил с крестом на груди вряд ли. Ладно, батюшка, ты выполнил свою роль телохранителя, я свою роль сыскной овчарки, теперь – спать. Я устал, как… Сильно устал. Завтра будешь бегать ты, а я малость переведу дух. Хотя это сложно будет назвать отдыхом… У тебя нет на примете какой-нибудь доброй прихожанки, которая могла бы приютить у себя ребенка на денек-другой? Пока мы с этим делом все не утрясем? Вдвоем мы успели бы сделать куда больше, да и машина твоя была бы весьма кстати. Знаешь, сколько я сегодня денег на такси выкинул?

Иерей задумался И кивнул:

– Есть такая. Очень добрая и милая женщина. Надеюсь, она сможет приютить девочку у себя на некоторое время… Думаешь, у нас есть шанс разобраться в этом деле?

Я поставил грязные тарелки в раковину, минуту помучился над вечно неприятным для меня вопросом: мыть или не мыть? Лень победила, и я побрел в гостиную. Единственную кровать занимала раскинувшаяся меж разбросанных подушек спящая Наташа, и нам с Разумовским оставалось выбирать между диваном и матрасом на полу. Мы кинули жребий, и, разумеется, диван достался иерею. Достав из шкафа постельное белье, я бросил один комплект довольному Разумовскому и только тогда ответил на его вопрос:

– Все будет зависеть от нас. Под лежачий камень вода не течет. Это ведь не случайное ограбление. Оно было совершено по наводке кого-то из близких или знакомых. Значит, В поисках мы невольно заденем кого-то, наберем информацию, сопоставим… Но возни будет!.. А может, ничего и не получится, как знать? В городе раскрывается не больше двадцати процентов совершенных преступлений, что бы ни говорили в сводках… Видно будет… Погаси свет.

Выключатель щелкнул, и я заворочался на своем жестком ложе, устраиваясь поудобнее. Подушки мне не хватило, и я положил под голову свернутую куртку, пуговицы которой больно впивались в щеку. И все же: почему тебе не дает покоя именно этот проповедник? Устав бороться с курткой, я вывернул ее наизнанку, поморщился, услышав шкрябанье собственной щетины о шелк, и напомнил:

– Если девочка говорит правду и ее действительно пытались украсть, возникает вопрос: зачем? Убийц она не видела. Ни о чем не догадывается. Отбрасывая книжные версии о настоящих родителях, фамильных медальонах и картах с обозначениями несметных сокровищ, нарисованных на обратной стороне ее платья, остается одно: она мешает кому-то. Единственная ценность в данном случае – квартира. Если нет другой доверенности или завещания, значит, нужно приглядеться именно к Худенко. Хотя я не исключаю версии, что он интересуется только квартирой, а к убийству отношения не имеет. Я тоже считаю, что действовать вот так, в открытую, из-за квартиры он бы не стал… И есть еще один важный фактор: я не верю в безвозмездную помощь и кристально чистых людей, кладущих свою жизнь ради других.

– Врешь. Ведь ты сам помогаешь нам. Бескорыстно и во время своего отпуска.

– Я это делаю только потому, что не вижу другого способа отделаться от вас. Почему ты всегда хочешь казаться хуже, чем есть? Иногда ты действительно ведешь себя, как засранец!

– Говнюк, поправил я, перевернулся на другой бок и моментально заснул.

* * *

Проснулся я оттого, что кто-то мокрыми пальцами теребил меня за нос. Я заворчал и попытался с головой спрятаться под одеялом, но холодная ладошка настигла меня и там. С трудом я приоткрыл один глаз и едва удержался от вопля. На меня смотрело мертвецки бледное лицо с пронзително-голубыми глазами. Нечто подобное я видел в музеях, но там оно называлось «маской смерти, используемой вождями африканских племен перед ритуальным поеданием пленников».

Где моя зубная щетка? – строго спросила меня Наташа, размазывая по щекам зубную пасту. – Я вся перепачкалась.

– Это я вижу. – Я медленно приходил в себя после пережитого шока. – А где этот проклятый,… Где отец Владимир?

– Он покормил меня и уехал. Сказал, что сегодня я поеду к тётеньке в гости, и он должен ее обрадовать.

– Обрадует, – согласился я и, вскочив с матраса, запрыгал на одной ноге по комнате, пытаясь попасть ногой в штанину.

– А что это у тебя за полоска? – Удивилась Наташа, глядя мне на спину.

Я схватил со стула рубашку и быстро привёл себя в порядок.

– С кошкой играл, буркнул я.

– За хвост таскал? – укоризненно нахмурив брови, догадалась девочка. – Кошек нельзя обижать, они царапучие.

– За хвост, за хвост, – я взял ее за руку и отвел в ванную.

– А где она сейчас?

– Кто? Не крутись так, мыло в глаза попадет.

– Кошка, которая тебя поцарапала?

– Это было пять лет назад, – припомнил я. – Значит, лет через пять выйдет из зверинца и снова будет мышей ловить… Смотри, как перепачкалась, даже платье по пояс в пасте… Ну, немудрено – в тюбике почти ничего не осталось. Вытирайся. Вот так. А теперь иди в комнату и поиграй во что-нибудь.

– Поэтому у тебя нет кошек? Ты их боишься?

– Нет, просто нигде не нахожу. Как только где-нибудь увижу, сразу пяток-другой прихвачу. Страсть как люблю этих блохас… этих милых существ.

Ножевой шрам у меня на спине оставил вор-рецидивист Петр Голубкин, когда я сдуру в одиночку сунулся в его лежбище, организованное в подвале дома. Сумки с вещами с последнего грабежа, сваленные в углу, на секунду отвлекли мое внимание, и я не сразу заметил, как за моей спиной из темноты выросла тень… Я лежал в больнице три недели, он свыше двух месяцев, ибо две пули в его ногу всадить я все же успел. Банальная история, но, к моему счастью, в куда более крутых переделках я не получил ни царапинки. Пока что мне везло.

– А если я найду киску, можно я ее с собой возьму?

– А? Ах, киску… Знаешь, пока не стоит. Потом, через недельку или через две… А может, через три…

– Тогда во что мы будем играть? – ребенок был настроен решительно.

– Во что хочешь… Дядя Андрей не сказал, во сколько он собирается вернуться?

– Нет, он сказал, что позвонит. В пиратов играть будем?

– В пиратов? – насторожился я, – Давай лучше кукол будем спать укладывать. Увлекательнейшая игра! Все девочки в «дочки-матери» играют. А индейцы, пираты и всякие там «казаки – разбойники» – это мальчишечьи игры.

– Не хочу в куклы! Хочу в мальчишечьи игры! Я буду пиратом и стану зарывать сокровища. А ты будешь их находить.

– А когда найду?

– Я буду нападать на тебя и пытать!

– Милые наклонности. Нет, такая перспектива меня не радует. Давай я тебя лучше чему-нибудь хорошему научу… Например, в карты играть? Все настоящие пираты после грабежей и убийств садятся в таверне на винные бочки и проигрывают друг другу награбленные сокровища.

Эта идея ее устроила, мы расположились на диване, и я протянул ей колоду:

– Пять карт мне и пять себе. Цифры знаешь? Да, меня мама учила.

– Вот и отлично. Семерка бьет пятерку, восьмерка семерку и так далее.

– А дяденьки и тетеньки?

– Кидай их, как хочешь, главное не в этом. Самое главное – запихать в рукава как можно больше тузов… Вот эта карта называется «туз». Или ас. Были раньше такие боги в древней мифологии. У кого тузов больше, тот и победил.

– А если я в рукава все четыре спрячу?

– Валяй, – разрешил я и отошел к телефону. – Пока ты раздаешь, я позвоню…

Но телефон опередил меня, сам разорвавшись трелью.

– Где тебя носит, старый осел?! – заорал я в трубку.

– Почему же «старый» – обиделся Новиков, – я еще молодой…

– К-хм… Ой, извини. Я думал, это один мой знакомый…

– Ничего, бывает. Слушай, у меня хорошие новости. Сегодня утром задержали парня, который пытался продать у входа в универсам кое-какие вещи. И сдается мне, что это вещи из квартиры Хмелевских. Ты интересовался этим делом, вот я и решил тебе позвонить. Парнишка – мелкий хулиган, из неблагополучной семьи. Сам на крупное дело не способен, промышляет тем, что сбывает для других «палёные» вещи. Получает долю, с того и живет. Мы его хорошо знаем, поэтому, как с вещами увидим, так хватаем… Самого его выпускать приходится, молод больно. Так что поторопись, а то можешь не застать.

– Старик, – взмолился я, – придержи его немного, я сейчас занят, скоро мой друг приедет, он на машине, мигом меня до тебя добросит. Сам-то он что говорит?

– Как обычно: не знаю, не видел, на улице нашел. Приезжай, присоединяйся к «расколу», а то… Давай, жду.

Не успел я положить трубку, как телефон снова заголосил.

– Сумасшедший день, – пожаловался я. – Слушаю.

– До тебя не дозвониться, – сказал Разумовский. – Как дела? Я обо всем договорился. На два-три дня мы свободны.

– Быстро сюда! – заорал я. – Задержали парня с вещами из квартиры Хмелевских. Нужно успеть до того, как они его или отпустят, или в «убойный» отдел передадут.

– Понял, выезжаю. Значит, все-таки ограбление?

– Посмотрим, – уклончиво ответил я и повесил трубку. Так, что у нас тут?.. – вернулся я к Наташе. – О-о! Все карты уже в рукавах? Это ты перестаралась. Сыграем в прятки? Я отвернусь, а ты укройся где-нибудь. Считаю до десяти. Один, два…

– Я уже спряталась, – послышался приглушенный голос. – Ищи меня. Только не сразу находи!

Я оглянулся. Цепочка из валяющихся на полу карт вела в соседнюю комнату и обрывалась у неплотно прикрытого шкафа. Достав из кармана пачку сигарет, я закурил и уселся в кресло, наслаждаясь недолгими минутами тишины.

– Под столом ее нет, – не вставая с кресла, вслух рассуждал я. – Попробуем заглянуть под кровать… Надо же. И здесь ее нет. Значит она под диваном…