Текст книги "Дипломатия греха"

Автор книги: Дмитрий Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Нет, ну это ж надо?!.. Предположим, задержим мы его, и что? Он прекрасно понимает, что без доказательств нам с ним не сладить, как ни старайся. А доказательства – это иконы. Пусть на него показывают как на главаря шайки, но преступники могут менять показания даже на суде. И суд без всяких улик не сможет привлечь их к ответственности. У Пепловского теперь есть все, и терять это он не захочет. Какой смысл ему колоться? Он будет тянуть время всеми силами, выгадывая сутки, пока Соловьев с товаром не уедет за границу. Это еще наше счастье, что они не настолько доверяют друг другу и обменивают товар непосредственно на деньги. Если б иконы вручили Соловьеву сразу, пришлось бы брать его перед отправкой. А каково найти на огромном корабле тайник? И где стопроцентная гарантия, что раритеты он повезет лично? Соловьев не дурак, если он все так дальновидно продумал, то наверняка позаботился и о безопасном тайнике… Ты так и не понял, как мы найдем иконы?

– Колонем Пепловского и…

Разумовский тихо застонал:

– Да не колонется он, не колонется, как ты этого не понимаешь?! У нас на руках ничего нет, а время работает на него. Чтобы получить неопровержимые улики, необходимо узнать, где находятся иконы, на худой конец, записать разговор Пепловского с курьером… Но есть одно – «но» – Пепловский плотно засел на даче с любовницей и не выходит. Я так полагаю, что не выйдет он до самого прибытия курьера… Ты девушку видел?

– Я его понимаю, я бы тоже не вышел. Да и исчезновение одного из их подельников не способствует беготне по городу. Надеюсь, они еще не знают, что он у нас… Так что же ты предлагаешь сделать?

– Уже сделал. Видишь женщину в синем платье, которая направляется к дому? Это жена Пепловского. – Ну и что? О-о!.. Он же там с… С этого момента я перестаю завидовать этому парню и начинаю ему сочувствовать… А как она узнала?

– Я ей позвонил, – скромно сказал иерей.

– Ба-а-тюшка, – умилился я, – да ты отъявленный мошенник и негодяй!

– Ты выбирай выражения-то…

– А как изволите это называть? – «Застучал» бедного воришку, сейчас там такое начнется…

– Не важно, что начнется, важно, чем закончится. Она должна выйти оттуда минут через двадцать-тридцать… Разумеется, я имею в виду любовницу. Вот тут-то мы и должны подоспеть. Точнее я. Извини, но эта роль для тебя не подходит… Тем более она видела тебя в лицо.

– Все, верно, мне достаются роли подлецов и взяточников, а тебе женских утешителей… Ты всерьез полагаешь, что она согласится сдать бывшего любовника или пронести в дом подслушивающую аппаратуру?.

– Это, смотря какой силы, будет там скандал. Вряд ли Пепловский встанет на защиту любовницы, как я уже говорил, он любит жену… В некоторых пределах. Во всяком случае, это не мешает ему изменять. Аппаратуру пронести в дом она не сможет – сомневаюсь, что теперь жена оставит Пепловского без присмотра, а уйти до встречи с курьером из дома он не сможет… Так что любовнице возврата туда нет. Ну, и очень большая ставка на мое обаяние. Признаться, в молодости я был довольно лихим ухажером…

– Н-да… У меня очень мало слов, зато очень много мыслей. О тебе, в частности, и о священниках вообще…

К моему удивлению, Разумовский обиделся:

– Ты Божий дар с яичницей не путай. Можешь предложить что другое – предложи.

– Да это так… Мысли вслух. Я тут подумываю, может, передать это дело в спецслужбу? Они организуют профессиональное наблюдение за Соловьевым, разработают операцию и все такое?. Не ехать же нам за ним в Мурманск?

– Лишь бы от работы увильнуть, – полушутливо пожурил меня иерей. – В таком деле все нужно контролировать самому. Они могут не успеть или ограничиться тем, что дадут ориентировку в порт. А как работают по ориентировкам, ты и сам прекрасно знаешь. Самим нужно ехать и над душой стоять. Тогда только толк будет.

– В Мурманск?! Всего-то?! Иногда времени нет и в соседний отдел зайти, не то, что лететь к… куда-то на куличики. Я не знаю, как ты работал пять лет назад, но сейчас все иначе. Чтобы выбить командировку в соседнюю деревню, нужно потратить пару дней и кучу нервов, при этом выдвинуть настолько убедительные доводы, что даже испытывающий вечную нехватку людей начальник угро согласится. Пару месяцев назад я поднял крупное дело по грабежу, нашел гостиницу, в которой жили преступники, наводчика, полные данные (благо они не были профессионалами), собрал всю информацию… Осталась мелочь – полететь в Одессу и взять их там. И что ты думаешь? Не отпустили. Не было у нас необходимого взаимодействия с МВД Украины.

– Мурманск – не Украина. И кто говорит, что обязательно требуется командировка? Мы можем поехать как частные лица… Быстренько сгонять на самолете туда и обратно. Выходные-то у тебя есть?

– Ты думаешь, что говоришь?! «Туда-обратно»!.. Это не в магазин на углу сбегать. Это уголовное дело. Если мы полетим туда как частные лица, то и действовать там будем только как частные лица… Слушай, ты же получишь свои иконы назад. Надо будет – сядем здесь на сутки в засаду, все равно поймаем курьера…

– Семь церквей, – у прямо повторил Разумовский. Семь!

Я понял, что мои доводы здесь не помогут.

– Ладно, – сдался я. – Посмотрим, что будет дальше. Андрей, я все хотел тебя спросить… Может, это нетактично… Почему ты ушел из угро и занялся… тем, чем занялся?

Разумовский отвернулся и долго не отвечал, разглядывая водную гладь залива.

– Иногда в жизни случаются события, после которых все летит вверх тормашками, – наконец сказал он. – Ты живешь, спешишь в завтрашний день, торопишься что-нибудь сделать, а времени подумать о себе, о своей жизни не хватает… И вот случается что-то, что заставляет все переосмыслить заново. И иногда это бывает очень больно…

Он зачерпнул ладонью песок и принялся пересыпать его из руки в руку, наблюдая, как он тает, утекая сквозь пальцы.

– Была у меня девушка… Ее убили… Надругались и убили.

– Извини, – сказал я, – я слышал об этом, но не думал, что это связано…

– Ничего… Когда вокруг тебя гибнет столько народа, ты почему-то думаешь, что все это будет с кем-то другим, не с тобой, не с твоими близкими… Это произошло только по моей вине.

– Это было связано с каким-то делом, которое ты расследовал? Они знали, что это твоя девушка?

– Что? А-а, нет… Все банальней и гнуснее. Она с подругами собралась на юг, в отпуск. Отдохнуть, развеяться… Я как чувствовал, просил, умолял: подожди немного, скоро и у меня отпуск, поедем вместе… Нет, не послушала. У офицера угро отпуск дело ненадежное, то отменят, то перенесут, то отзовут в самый разгар… А тут подруги, веселье… Когда человек влюблен, он слаб. Вот и я не смог отговорить, дал слабинку, махнул рукой, подумав, что ничего не случится. А прояви твердость, удержи я ее тогда… Мог ведь, мог задержать ее тогда! Моя это вина! Я же мужчина, я же оперирую разумом, а не эмоциями. Я ведь в угро работал и видел, как все это бывает. Но не хотел отпуск портить, в городе удерживать. Как было не отпустить?! И как я сейчас жалею, что отпустил!

Он отбросил песок в сторону и с силой потер лицо ладонями.

– Тогда ты и ушел? – тихо спросил я.

– Нет, я ушел позже. Сперва я съездил туда и нашел их… Всех четверых.

– Догадываюсь о продолжении… Но, по-моему, это справедливо.

– Не знаю. Даже сейчас не знаю. Тогда я не сомневался. Но, знаешь ли, одно дело убивать в спецназе. Может, я неправильно выражусь, но там смерть чувствуется иначе, как-то на расстоянии. Ты все понимаешь, все видишь, но это не входит в тебя так, как здесь, в мирное время, когда действуешь ножом и голыми руками… Это сложно передать. Зато легко почувствовать. Я все время думал, что я – солдат. Я смотрел на себя в зеркало, смотрел на груды призов и грамот, полученных на соревнованиях, и думал, что я солдат… Нет, я спортсмен. Солдат это другое. Солдат это не столько мускулы и навыки, сколько особый дух, состояние психики, особое мировоззрение, особая нервная система… Я в этом не очень разбираюсь. Знаю только одно: я оказался неспособен это перенести. И когда все это в одну кучу – боль утраты, раскаяние перед самим собой… Много разного. Я много думал. Очень много. Я ушел из угро и уехал из города. Долго мотался по разным городам, смотрел, разговаривал с людьми и думал, думал, думал… И однажды оказался в поезде в одном купе со священником. Сутки мы провели за разговором… Он дал мне ответы на некоторые мои вопросы. Не на все, конечно. С тех пор мне немного легче.

– Ты рассказал о… об этих четверых, и тебе разрешили принять рукоположение?

– На этот вопрос я тебе не дам ответа, – после непродолжительного молчания заявил Разумовский. – Это не так уж и важно для того, чем мы занимаемся…. Я и без того сказал слишком много.

– Андрей, укоризненно сказал я, неужели ты думаешь, что…

– Смотри, – перебил он меня, – она выходит.

Хлопнула калитка, и девушка выбежала на дорогу. На секунду замерла, словно не зная, куда идти, и бросилась по песчаной дорожке в лес, вскоре исчезнув из виду.

– Жди меня здесь, – скомандовал Разумовский, быстро оставшись в одних узких синих плавках, и неторопливой трусцой побежал по тропинке вслед за убегающей девушкой.

Открыв от изумления рот, я провожал его взглядом. В своем черном балахоне иерей выглядел огромным и дивил своей мощью, но я никогда не мог подумать, что человек может быть настолько здоровенным. Когда он повернулся боком, я заметил пересекавшие ребра и кончающиеся под лопаткой два кривых, уродливых шрама, оставленных явно не когтями дикой кошки. Много видел я диковинных людей в своей жизни, но странный иерей превзошел всех… Когда он скрылся из виду, я раскинулся на горячем песке и стал ждать.

Ждать пришлось долго. Солнце уже клонилось к закату, а я потерял счет времени, когда песок рядом со мной заскрипел под тяжестью шагов, и священник со вздохом опустился прямо на мой, отложенный в сторону пиджак. Что-то жалобно хрустнуло, и я понял, что мои любимые солнцезащитные очки свое отслужили.

– Ой, извини. Не заметил.

– Теперь уже поздно. Что поведаешь? Не получилось?

– Плохо ты обо мне думаешь. Все, что нам необходимо, я узнал.

От удивления я даже приподнялся на локте и, жмурясь от солнца, взглянул на радостно улыбающегося Разумовского.

– Силен!.. А об этической стороне этого дела я позже поговорю с твоим начальством. От тебя вреда больше, чем от иного мирянина. Постриг – и в монастырь. За стенами метровой толщины грешить тебе будет трудновато.

– Это тебе так кажется. У меня из тех мест другая информация. А вообще это ты от зависти. Не расстраивайся, если будешь много и долго работать, и у тебя проявятся некоторые таланты. Не такие большие как у меня, но все же… Ладно, шутки в сторону. Икон в доме – увы – нет. Уже нет. Мы опоздали. Еще утром они лежали на чердаке и лишь недавно были переправлены на Московский вокзал. В камеру хранения.

– Молодец, – одобрил я, – очень неплохой результат.

– Но это еще не все. Завтра днем, в районе обеда, должен прибыть курьер с деньгами. Он отдаст деньги, ему назовут код ячейки, и в тот же день он переправит товар в Мурманск.

– Плохо, – сказал я. – Эта девчонка знает слишком много, следовательно, Пепловский далеко ее от себя не отпустит. А она расколется о вашем разговоре.

– До завтра не успеет. А послезавтра нам уже будет все равно.

– А код, номер ячейки, время и приметы курьера?

– Вот этого я не знаю, – развел он руками. – Я сделал все, что мог.

– Все равно неплохо, – утешил я его. Можем смело брать санкцию на досмотр камеры хранения.

– А тебе ее дадут? – спросил Разумовский. – Сейчас уже вечер. Пока еще мы доберемся до отдела, пока ты напишешь рапорт, пока… Скажем проще: сегодня мы ничего не успеем. А завтра уложиться в пять-шесть часов до приезда курьера, при нашей бюрократии?.. С точки зрения наших крючкотворов, это обычная кража, не связанная ни с убийством, ни с наркотиками… А проверять все ячейки, не зная хотя бы приблизительно место ее расположения… Не проще будет отследить его и взять во время изъятия икон из камеры хранения?

– Два «но», – возразил я. – Первое: человек, занимающийся переправкой ценностей, по меньшей мере, предполагает возможность слежки, а может, и является профессионалом в этом деле. Лично я не знаю, как правильно вести наблюдение, а ты?.. То-то и оно. Если он нас обнаружит, не видать нам икон, как своих ушей. И второе: мы не знаем курьера в лицо, а отслеживать всех выходящих из этого дома для нас трудновато. Нас ведь всего двое. Кроме того, у меня очень сильное подозрение, что завтра здесь соберется вся группа Пепловского, по крайней мере, ее большая часть. Деньги делить, да и подстраховаться в связи с этим же фактом. А в этом случае нам требуется работать наверняка. Одна ошибка, и из-за границы мы их уже не вернем.

– Н-нда, – протянул иерей, тогда, может, подключить спецслужбу? У тебя там связи есть? Чтобы ускорить процесс?

– Связей нет, но у меня есть идея, – сказал я. – Мы встретим его прямо на вокзале.

– Ты сам говорил: мы его в лицо не знаем. Там полно народу. Ничего умнее придумать не мог? Уж лучше попытаться его проследить или добиться санкции на осмотр всех ячеек… Как мы его узнаем?

– Узнаем, – пообещал я, с улыбкой рассматривая расположившуюся неподалеку от нас толпу пестро одетых панков. Его будет трудно не узнать…

* * *

Получив на утреннем совещании очередной нагоняй от Никитина за просроченные «входящие» и в очередной пообещав отправить злосчастные бумаги в течение ближайшего часа, я выскочил из актового зала и помчался к себе в кабинет. Заперев дверь на ключ, я вытащил из шкафа заранее припасенный мешок и, высыпав его содержимое на диван, стал переодеваться.

Кожаную куртку я нашел у себя дома, в шкафу, она была старого покроя и напоминала скорее кожаные тужурки чекистов начала двадцатых, но именно это и требовалось для моего плана. А вот кожаные штаны и сапоги – «казаки» мне удалось выклянчить у одного знакомого, в детстве фанатевшего над мотоциклами, тяжелым роком и всеми прилагающимися к ним атрибутами. Он же помог мне достать и сам мотоцикл, в настоящее время терпеливо дожидавшийся меня на улице. Осмотрев себя в зеркале, я нашел свой вид умеренно-идиотским и удовлетворенно кивнул. Покопавшись в нижнем ящике стола, куда годами сваливались всевозможные безделушки, невесть каким образом попавшие в этот кабинет, я отобрал из кучи с десяток разнообразных значков и нацепил их на отвороты куртки. Цветастым, в крупный горошек, платком повязал голову и еще раз взглянул в зеркало: вид, что называется, «соответствовал».

Насвистывая, я вышел из кабинета и, столкнувшись в коридоре с оперуполномоченным Сергеевым, попросил:

– Витя, я часика на три-четыре смотаюсь из отдела. Если Никитин меня хватится, подстрахуешь?

Сергеев лишь кивнул. Видавший виды оперативник был потрясен до глубины души.

– Ну, тогда пока, – сказал я. – До вечера.

Когда я оглянулся на него у выхода, он все еще стоял посреди коридора и, глядя мне вслед, часто и мелко кивал, словно китайский болванчик…

* * *

Добравшись до уже знакомой мне дачи, я прислонил мотоцикл к дереву и отстегнул прикрепленную к багажнику сумку. Аккуратно, стараясь не помять, я извлек из нее огромный бумажный сверток и, развернув, еще раз перечитал изготовленный мной ночью плакат. Удовлетворенный увиденным, прошел до ворот дачи и, прикрепив плакат канцелярскими кнопками, огляделся. Поблизости никого не было, и мои действия остались незамеченными. Я вернулся к мотоциклу и поехал на поиски актеров для намеченного мной шоу. Они сидели на том же месте, где я видел их и вчера. Мне даже показалось, что они вообще никуда не уходили, настолько неизменными остались небрежность их поз и выражения лиц.

– Привет, мужики! – приветствовал их я, притормаживая рядом. – Хороший денек… в натуре…

Ближайший ко мне «ирокез» лениво скосил глаза в мою сторону, прошелся по мне взглядом, начиная от металлических скоб на сапогах и кончая платком на голове, и равнодушно отвернулся.

– Это «Алиса»? – кивнул я на магнитофон, из которого доносились натужные позывные, метко прозванные Асмоловым «ассоциативными блинами».

– Кинчев, – буркнул парень в рваных джинсах и сиреневой, под цвет его волос, футболке.

– А так похоже на «Алису», – попытался я исправить положение.

На этот раз на меня посмотрели все. Окрыленный тем, что, наконец, удалось привлечь их внимание, я слез с мотоцикла и подошел ближе.

– В натуре, мужики, я не местный, но я от вас тащусь! Че вы в своем поселке позволяете?! Вонючки разные, катыши собачкины, вас в грош не ставят, а вы – ни ухом, ни рылом… Я тут к корешу приезжал, как это увидел, так даже обидно за вас стало… Я хоть и рокер, но панков уважаю… в натуре…

– Ты о чем, чувак? – так же лениво спросил «сиреневый».

– Объявление на заборе видели? – я ткнул пальцем в сторону дома Пепловского. – Я тащусь! Вы че! Над вами прикалываются, а вы…

– Да че там такое?!

– Какой-то козел написал: «Неграм, нищим и панкам вход воспрещен!», – наябедничал я. – Глумятся!

«Сиреневый» мрачно посмотрел на своих друзей. Все опустили глаза, и лишь молоденькая девчонка с замысловатым огородом на голове попыталась оправдаться:

– Огрызок, мы ничего не видели… Вчера не было.

«Огрызок» почесал у себя под мышкой и встал.

– Схожу, посмотрю сам, – угрюмо сказал он и направился к даче.

Вернулся он через десять минут еще мрачнее, чем был, бросил на песок разорванный плакат и плюнул на него.

– Сволочи!.. Спасибо, чувак, что сказал, – повернулся он ко мне. – Наверное, только недавно повесили. Туда на днях какой-то урод въехал, до него другой «чек» жил…

– Не за что, – скромно потупился я. – Просто обидно за вас стало. Как представил себе, что люди этот плакат увидят… На вашем месте я бы эти ворота дерьмом собачьим вымазал…

– За такое морду бить надо, пытаясь загладить свою оплошность перед старшим, одновременно заголосили остальные.

– Может, ему забор краской изукрасить? А может, сарай подпалить? А может…

– Это точно, – покачал я головой, – учить козлов надо… Но сарай это чересчур. Ментам настучат, проблем не оберетесь…

– Да к лешему ментов, – сказал «сиреневый». – Может, помоев ему во двор накидать? На свалке, что неподалеку, выбрать попахучей, и пусть нюхает… Сейчас жарко, долго не выветрится…

– Я бы по-другому сделал, – посоветовал я. – Раз негры и панки им так не нравятся, так из них самих негров и сделать… в натуре…

«Сиреневый» подумал и улыбнулся:

– Здорово! – одобрил он. – Хабарик! Бегом за ножницами и машинкой для бритья! Лоскут, притащи еще пару баллончиков с краской… Нам ее много понадобится. А как же мы в дом попадем? Там во дворе собака…

– Зачем в дом? – удивился я. – В кустах засесть и каждого, кто оттуда выходит… в натуре…

– Класс! – согласился «сиреневы». – Это мысль!.. В натуре…

Я широко улыбнулся, и моя улыбка сулила еще немало пакостей…

* * *

Разумовский беспокойно топтался у входа на вокзал, через каждую минуту поглядывая на часы. Меня он не узнавал до тех пор, пока я не хлопнул его ладонью по плечу.

– Где тебя… ангелы носят?! – раздраженно набросился он на меня. – Четвертый час дня! Курьер уже десять раз мог забрать иконы, а я даже не знаю, как его здесь отличить… Столько народу…

– Ничего необычного не происходило?

– Нет…

– Ну, значит, и курьера еще не было, – невозмутимо сообщил я.

– Хорошо б, если так… Чем ты там в таком виде занимался?

– Детство вспомнил, пакости делал… Придал этим пакостям размах и широту и поспешил к тебе. Дальше все без меня, по инерции пойдет. Ребята вошли во вкус…

Иерей непонимающе посмотрел на меня, но промолчал. Неожиданно шум голосов на улице стал стихать. Прохожие останавливались, позабыв про свои дела, и, открыв от изумления рты, смотрели на дорогу, по которой к вокзалу приближалась необычная машина. Сама по себе это была весьма распространенная модель «Жигулей». Уникален был ее вид. Самые известные в мире авангардисты съели бы от зависти свои картины, увидев это произведение искусства на дверях и капоте. Машина припарковалась к тротуару, дверца открылась и… По улице прокатился вздох восхищения. Когда-то белоснежный костюм владельца машины теперь украшали названия всех известных в России исполнителей тяжелого рока, а на спине красовалась длинная надпись на английском языке. Я, как и каждый приличный лентяй, языков не знаю, но судя, но тому, как захихикали молоденькие девчонки и уважительно зааплодировали мужчины, оценившие смелость новатора, смысл я понял. Левая сторона головы мужчины была выбрита наголо и покрашена черной краской, стоявшая дыбом правая сторона прически была окрашена в оранжевый цвет. Лицо пересекали черные полосы в стиле «коммандос».

С лютой ненавистью посмотрев на веселящихся зрителей, мужчина ногой захлопнул дверцу машины и быстрым шагом вошел в здание вокзала. Несколько выклянчивавших до этого у прохожих милостыню цыганят с криком и свистом ринулись за «панком».

– А вот это и есть курьер, – сообщил я онемевшему иерею. – Мы еще банки привязали к багажнику, но, видимо, он их оторвал…

Разумовский посмотрел на меня как на полоумного:

– Это курьер?! Ты понимаешь, что ты говоришь?! Вот это чудовище тайный переправщик краденых ценностей?

Но я уже его не слушал его, продираясь сквозь толпу, чтобы не упустить курьера из виду. Купив в привокзальных киосках рубашку, брюки и бритву, бедняга скрылся от любопытных глаз в мужском туалете.

– Теперь ближе к камерам хранения, – скомандовал я иерею, и мы поспешили в зал ожидания, в котором располагались автоматические сейфы.

Прошло больше получаса, пока несчастный курьер смог привести себя в порядок, хотя бы частично. Легче всего ему было с одеждой, удалось смыть с лица черные полосы, но вот свежевыбритая правая часть головы резко контрастировала с крашеной левой частью…

Что-то без конца нашептывая себе под нос, человек прошел до камеры хранения, отыскал нужную ячейку и, уже наполовину набрав код, вспомнил о необходимых предосторожностях. Он опустил руку и медленно оглянулся… О конспирации не могло быть и речи: глаза всех находившихся в зале людей по-прежнему были устремлены на его разноцветную макушку. Зло сплюнув, он набрал код до конца, открыл дверцу и извлек большую и тяжелую дорожную сумку.

Подойдя к стоявшему неподалеку сержанту милиции, я указал на курьера и сказал:

– Этого парня необходимо срочно задержать. У него в сумке находятся краденые иконы. Заведено уголовное дело.

Сержант с недоумением и недоверием оглядел мой наяд. Я улыбнулся и предъявил удостоверение. Он внимательно осмотрел развернутый документ, зачем-то поскреб ногтем фотографию и вгляделся в меня еще пристальней.

– Ну что? – спросил я с иронией. – Убедился? Давай, сержант, время идет, и…

– Пройдемте, гражданин, козырнул он мне.

– А-а… Э-э… Но… – от возмущения у меня пропал дар речи.

Сержант решительно сдвинул фуражку на затылок и, крепко прихватив меня под локоть, поволок по направлению к пункту милиции.

– Андрей! – успел я крикнуть Разумовскому. – Задержи его!..

Иерей кивнул и скрылся в толпе. Сержант проводил его взглядом, полным сожаления. По его лицу было заметно, что он был бы не прочь прихватить с собой и подозрительного великана, зачем-то облаченного в рясу священника. Страж порядка был упорен, как муравей, таща меня за собой. Исчерпав все мыслимые доводы, я смирился и покорно следовал за ним.

– Вот, – сказал он, втаскивая меня в пункт охраны порядка, – рокер с фальшивой «ксивой» опера. Фото в «ксиве», к счастью, оказалось плохо приклеено, а то ведь и не разберешь – как настоящее…

Усатый майор за столом впился в меня пристальным «пронинским» взглядом.

– Откуда у вас удостоверение? – грозно спросил он.

– С ним был еще амбал в рясе, продолжал ябедничать бдительный сержант, – но он успел скрыться…

– Понятно, – взгляд майора стал «жегловским». – Так откуда у вас удостоверение?

– Дать бы тебе, сержант, телефоном по голове, – с тоской сказал я, – такое дело испортил!

Сержант отступил на шаг и на всякий случай положил руку на кобуру.

– Ретивый, значит, – с удовлетворением сказал майор и вытащил из-под стола резиновую дубинку.

Дверь распахнулась, и Разумовский втолкнул в кабинет упирающегося курьера. Поставив тяжелую сумку на стол, он кивнул мне:

– Все здесь. Ничего не пропало.

– А вот и второй, – злорадно заметил сержант, – и даже третьего, такого же, где-то отыскали…

Теперь взгляд майора был по-«миллеровски» ласков. Закатав рукава форменной рубашки, он положил перед собой дубинку и пообещал:

– Разберемся. Во всем разберемся… Мы не оперативники, но наш «тук-тук-тивный» метод подейственней их «дедуктивного» будет…

* * *

Спустя два часа мы вышли с Разумовским на перрон. Глядя в сторону, я достал сигареты и закурил.

– Не стоило тебе его бить, – сказал я, – все могло кончиться весьма плачевно…

– Да ладно, все в порядке, – отмахнулся иерей, чего уж вспоминать…

– И все же не стоило… Как он теперь с таким синяком работать будет?

– Может, ума прибавится. В следующий раз, прежде чем хвататься за дубинку да свою власть демонстрировать, трижды подумает. Больно?

Я почесал ноющую спину:

– Да уж неприятно…

– Вот видишь!.. Так что свою порцию оплеух он заслужил. Тем более что все разрешилось, он на нас не обижается… Вид у нас, надо честно признать, еще тот…

– Этот ретивый сержант мне едва фотографию с удостоверения не соскреб, – пожаловался я, – где их таких подбирают? Ну да Бог с ними… Теперь ты доволен? Все иконы на месте. Сейчас все оформим, подготовим, и в ближайшее время сможешь все забрать.

– Спасибо, – сказал он, – огромное спасибо… Все просто невероятно удачно сложилось, но…

– Что такое? – настороженно спросил я.

Иерей помялся и, задумчиво почесывая затылок, робко начал:

– Я точно не знаю, как ты… Но, может быть… Тут ведь такое дело…

Я недоуменно смотрел на него, не понимая, чего он хочет. И тут до меня дошло.

– Ни-ни-ни! – запротестовал я. – Даже не думай об этом. Просто забудь, и все! И даже не уговаривай меня!

– Коля, – проникновенно сказал он. – Подумай сам: сколько ценных реликвий пропадет. Уж сколько лет страну разворовывали – одни крохи остались, и те растаскивают…

Жалко ведь. А дельце-то простое. Билет у курьера есть. Быстренько съездить в Мурманск, отыскать корабль, на котором собирается уплыть Соловьев, договориться с местной таможней. Там ведь столько добра, что особенно тщательно его не спрячешь. Ставку он делает на скорость да современную халатность…

– Ну, не скажи, – протянул я, – если с умом подойти… Тем более что времени на подготовку и продумывание у него было достаточно. Чтоб такой тайник обнаружить, потрудиться надо немало. Не все так просто, как кажется…

– Значит, ты согласен? – обрадовался иерей.

– Нет! – сказал я. – Не согласен! Ты думай, что говоришь! Это мне надо прямо сейчас, через пару часов, срываться с места, ехать за тридевять земель, без подготовки, без договоренности, без прав, без… Нет, это авантюра.

– А я бы подъехал чуть позже, – продолжал уговаривать меня Разумовский, – купил бы билет и подъехал… Прямо на следующем поезде, а? Ведь пропадут же ценности. И этот негодяй скроется… Но главное – иконы жалко…

– Нет, нет, – покачал я головой, – это исключено. Завтра суббота, неизвестно, успею ли я управиться за выходные… Скорее всего, нет. Я и так весь сегодняшний, да и вчерашний день на работе не появлялся, так если еще и в понедельник вернуться не успею, Никитин меня убьет… У меня нет с собой даже одежды, да и денег…

– Костюм мы тебе в магазине купим, все, что надо, я тебе попозже подвезу, а за выходные постараемся управиться. Корабль то, завтра отплывает, так что в любом случае – найдем или не найдем, но больше суток это не продлится…

– Я прекрасно понимаю тебя и как священнослужителя, и как обычного человека, но… Я не поеду, Андрей. Ты уж не обессудь. Все, что мы могли сделать, мы сделали, а убивать время, будучи заранее уверенным, что ничего не получится, я не люблю. Я на все сто уверен, что это пустая трата времени. Идея обречена на провал, и как бывший оперативник ты это прекрасно понимаешь. Чувства – чувствами, но факты говорят нам – нет… Так что не обижайся, но нет. Я никуда не поеду. И не смотри на меня так. Сказал не поеду – значит, не поеду…

* * *

– Все, – сказал старший лейтенант, виновато глядя на меня, – мы сделали все, что в наших силах, ты видел сам. Большего ты не можешь от нас требовать. Мы обыскали корабль снизу доверху дважды. Все бесполезно. Там только лес. Хороший, добротный лес, и ничего больше… Извини, старик…

Мы сидели в кабинете инспектора таможенной службы. Я еще в поезде успел переодеться в купленный в привокзальном магазине костюм и опять стал более или менее похож на оперативника. Но только похож, потому как сделать то, что должен был сделать оперативный уполномоченный уголовного розыска, я не мог. Просто был не в силах. Корабль уходил через три часа, и задержать теперь его было практически невозможно. Таможенная проверка не дала никаких результатов, несмотря на то, что разжалобленные моими мольбами инспектора старались изо всех сил. Соловьева с извинениями отпустили, и он ушел на корабль, одарив меня на прощание ослепительно-издевательской улыбкой. Все произошло именно так, как я и предупреждал Разумовского, но… Все равно было обидно. Каждый раз, когда преступник оказывается быстрее и хитрее тебя, невероятно обидно. Лихорадочно перебираешь в памяти все возможные и невозможные варианты и растравливаешь себя бесконечными «если»: «если б времени было побольше», «если б техника была современней и новей», «если б подготовиться заранее», «если б…»

– Я понимаю, – сказал я инспектору, – спасибо вам, ребята. Ничего не поделаешь… Это не первый раз, когда приходится бежать за уходящим поездом, и, к сожалению, не последний…

– Может, он воспользовался другим способом переправки? Испугался, видя, что ты сидишь у него – «на хвосте», и поменял планы? Мы ведь действительно проверили все на совесть…

– Я верю, – сказал я. – Ну, бывайте…

Я вышел на улицу. Но не успел отойти от здания, как заметил спешащего ко мне Разумовского.

– Успел! – с облегчением выдохнул иерей. – Уф, и запыхался же я!.. Как дела?

– Плохо, – сказал я. – Ничего не нашли.

– Как?! А…

– Хорошо искали, хорошо, опередил я его вопрос, – но ничего не получилось. Не бывает стопроцентного выигрыша. Всегда где-то на чем-то теряешь, даже если везет по крупному… Пусто там, Андрей. Перерыли все, но время поджимает, и вынуждены были отступиться… Впрочем, там хоть месяц ищи, но если «пусто», значит – «пусто»

– Не может этого быть, – уверенно заявил он, иконы наверняка там, просто вы плохо искали.

– Сходи сам и поищи, посоветовал я.

– И поищу! – насупился иерей. – Сколько времени до отхода корабля?