Текст книги "Ларь (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Билик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Куда идти? – едва не стуча зубами, спросил я.

– Туда, – махнул вперед рукой ежовик. – А там разберешься.

Первые шагов двадцать я сделал, постоянно оглядываясь на нечисть. Вообще все это тянуло на какой-то пранк. Мысль о том, что ежовик сейчас подберет одежду и убежит по лесным тропам вдаль, инфернально хохоча, как-то не покидала. Я даже вспомнил, что в лесу очень часто находят замерзших голых людей. Нет, там, конечно, все расстолковывалось с научной точки зрения. Вроде как организму кажется, что он перегревается, но в мире вообще много пытались объяснить мудрено, когда порой ответ хранился на поверхности – рубежники, нечисть, хист.

А потом все же вернулся и убрал одежду на Слово. Ежовик к моему недоверию отнесся спокойно, словно ничего и не произошло. Он так и остался стоять на том же самом месте, возвышаясь колючей твердыней. Даже не шевелился, поэтому его легко можно было спутать с каким-нибудь терновым кустом. Вскоре я и вовсе перестал различать нечисть.

И все продолжал неторопливо идти, подгибая пальцы и чувствуя, как всякая мерзость впивается в подошвы стоп. Блин, надо мыслить позитивно. К примеру, это очень хорошая профилактика от плоскостопия.

Правда, в какой-то момент все сторонние неурядицы отошли на второй план. Да что там, даже на третий. Потому что меня внезапно накрыло. Нет, не как в том лесу, где ты просто дергался от каждого шороха. Создалось ощущение, что я вроде как на суше, но в то же время под водой, и испытываю колоссальное давление.

И еще во владениях злобного лешего страх был неизведанный, непонятный. Здесь же ты четко осознавал, в чьих землях оказался. Потому что у хиста, самого невероятного из всех, с которым я встречался, был эпицентр. И я двигался прямо к нему.

Высокие деревья расступились, обнажив березовую рощу с крохотной цветочной полянкой. Несмотря на увядающее время года, она до сих пор была усеяна разнотравьем, частично только что вымахавшим, частично уже отцветшим.

Я остановился, набрав в руку немного земли. Та была влажная, жирная, маслянистая, поэтому не свалилась с головы, а налипла в районе лба.

– Пришел как гость просящий, ни равный, ни сильный. Внемли мне, хранитель лесов, скрытый во мгле корень, покой земли, страж тенистых ветвей.

Ветер, который все это время был моим верным спутником, неожиданно стих. Однако меня заколотило еще сильнее, чем прежде. Потому что трава проворно потянулась ко мне, ветви ближайших берез оплели тело, а цветы развернули свои бутоны ко мне.

Я почему-то думал, что Живень будет огромным полудеревом-получеловеком. Даже не принимая во внимание, что этот старый бог, эта верховная нечисть может быть далеко не антропоморфной. Только теперь, когда отступать назад было уже некуда, я вдруг понял, что все вокруг, включая землю, на которой я стою, – это и есть Живень.

Глава 11

Мне вдруг пришло в голову, что про меня давным-давно сложили песню. Еще задолго до моего рождения. И пел ее незабвенный Андрей Миронов в «Бриллиантовой руке». Достаточно лишь вслушаться в слова: «Весь покрытый зеленью, абсолютно весь, остров невезения в океане есть».

Ладно, согласен, океан немного не в тему. Зато все остальное подходило как нельзя лучше. Зеленью меня действительно накрыло с головой. Тонкие ветви берез, походившие на колючую проволоку типа «Егоза», в несколько слоев обвили туловище. Высокая трава, напоминавшая длинные толстые хомуты для стяжки кабелей, связала по рукам и ногам. Холодная земля, выступившая в роли магнита, притянула к себе.

Сейчас я напоминал первоначальный элемент из фильма «Человеческая многоножка». И не скажу, что был от этого в грандиозном восторге. В первую очередь, наверное, оттого, что неплохо помнил сюжет. Однако самое благоразумное, что я сейчас мог сделать, – не дергаться. Конечно, до того, чтобы расслабиться и получать удовольствие, было очень далеко. Но представлялось, что если начать сопротивляться, то выйдет себе дороже.

Во-первых, появилось четкое понимание, что если я дернусь, то ветви и трава сомкнутся на моем теле так, что попросту не выберешься. Во-вторых, Живню надо показать, что я положительный во всех отношениях персонаж. В лесу не мусорю, ветки не обрываю, лешачих не убиваю. Ладно, только ветки не обрываю и не мусорю. В общем, не замышляю ничего плохого. Что называется – если зашел в чужой двор, то не стоит пытаться утащить мангал. Особенно, если на крыльце стоит хозяин с ружьем. В-третьих… Я определенно помнил, что было в-третьих, но мысли почему-то ускакали вдаль. И возвращаться не собирались.

Потому что очень трудно сосредоточиться, когда тебе надо выстроить общение с неведомой хтонью, а ты даже не знаешь, с чего начать. К тому же, если колючие ветви березы сначала чуть царапали кожу, то теперь всерьез впились, будто бы даже желая не просто напиться крови, а намереваясь порезать туловище на несколько непропорциональных кусков. Странные у этого персонажа методы, Северная Пальмира ведь не особо близко, а замашки чисто питерские.

– Что за хтонь? – внезапно прозвучало совсем рядом.

Я даже не понял, на что был похож голос. То ли на шелест листвы, то ли на звон полевых цветов, то ли журчанье ручья где-то вдалеке. А, может, все сразу.

– Какая хтонь? – искренне растерялся я.

– Ты, человек, сказал: «Неведомая хтонь».

– Это такое уважительное обращение, господин… то есть, товарищ Живень.

– Я тебе ни господин, и не товарищ, – глухо проскрипел, будто ломали свежую, мокрую кору дерева, хозяин рощи. – Ты пришел ко мне, разбудил, и весь бурлишь, бурлишь, как молодой родник, из-под камня выбравшийся.

У меня сейчас жестко разрывало шаблоны. Начнем с того, что внешне я вообще не ожидал, что и тропинка, и лесок, в поле каждый колосок – окажутся Живнем. Сюда можно отнести еще и то, что начальник леших не исторгал из себя слова, которые сразу необходимо высекать в граните. То есть, от него не веяло вековой мудростью и всяким таким, чем должно веять от уважающей себя старой нечисти. Но это нормально. Что называется, мои ожидания – мои проблемы.

А вот что Живень вдруг прочитал мои мысли, неприятно удивило. Сложно выиграть партию, когда противник знает твои карты. Хоть бы кто-нибудь меня в последнее время приятно удивил. Конечно, лучше бы молодая девушка, но куда уж тут с моей-то везучестью.

И только после долгих секунд молчания до меня наконец дошло. Все эти колючие ветки – не способ ввести Мотю Зорина без абонентской платы в лесной БДСМ-клуб. Подобным образом Живень подстраивается под меня, читает.

Почему-то вспомнились слова ежовика про то, что старый бог зрит в корень человека. И артефакты и прочие уловки не помогут.

– Так вот кто тебя ко мне привел, – зашелестела под ногами трава. – Ежовик.

Ага, видимо, он читает не все подряд, а только то, о чем я сейчас думаю? Как там было в «Охотниках на привидения» – ни о чем не думай? Ага, легко сказать. У меня мысли хоть и не особо интересные, но рождаются постоянно. Так, надо просто увести разговор в сторону.

– Вы его знаете?

– Я каждую тварь, что в лес часто заходит, знаю. Так уж повелось. Теперь говори, чего пришел? Я с людьми давно дел никаких не веду.

– У тебя… у вас далеко отсюда в лесу лежит мертвец. В смысле, лич, не знаю, как правильно его назвать на старославянском…

– Старославянском, – засмеялись бутоны-колокольчики, стуча на ветру друг о друга. – А мы с тобой на каком разговариваем? Знаю, что нежить там лежит, которая когда-то нечистью была. Да что с того?

– Нежить-нечисть⁈

Меня, сказать по-правде, это невероятно удивило. Мне казалось, что личом мог стать только рубежник. Ну а кто же еще? Ведь требовалось изначально быть обладателем очень сильного хиста. Ладно, об этом я подумаю завтра. Надо брать разговор в свои руки и выводить в конструктивное русло.

– Я хочу помочь вам избавиться от этой нежити.

– Мне? Помочь⁈

На этот раз словно рассмеялась сама земля. По крайней мере, мне показалось, что под ногами и руками все заколыхалось.

– Ну вы ведь Живень, – пытался я рассуждать логически, все еще находясь в скорченном состоянии. Вроде поднял голову, а толку-то? – А там нежить. Мертвая.

– Все-то вы, человеки, думаете, что знаете за других. И все-то вы бежите, торопитесь, суетитесь, вместо того, чтобы сесть и крепко подумать. Что есть жизнь?

Я тяжело вздохнул. Он бы еще спросил, что такое любовь и в чем смысл существования. Просто на метафизические вопросы я обычно по вторникам отвечаю, с пяти до семи. Ладно, прибегнем к старому трюку, который всегда прокатывал на сдаче экзаменов – будем отвечать общими словами.

– Великое таинство? – осторожно пробормотал я.

Легкий ветерок вздохом пробежал по моему лицу.

– Жизнь – это начало. Нечто, из чего все начинается, развивается. А что такое смерть?

Давно я не выступал в качестве студента, которого вытягивают на троечку. Но я сходу вжился в роль. Все-таки откровенно тупым меня назвать было нельзя.

– Конец? – ответил я.

– Правильно. Смерть – это конец. Но и жизнь, и смерть лежат на одной ладони существования. Как нечисть – дети жизни, так и нежить – дети смерти.

Вот к этому меня никто не готовил. Точнее, я не рассматривал эти две разные ветки развития хиста как нечто единое. Ведь неслучайно нечисть шарахается от нежити, а нежить… не знаю, что она вообще думает и чувствует. Я особых исследований на эту тему не читал, а те поднявшиеся мертвые, с которыми довелось общаться, не производили впечатления утонченных и думающих существ.

Я судорожно соображал, пытаясь найти действенные аргументы. Пришел поговорить на шару с великим старым богом, блин. Нет, все-таки в построении своих планов я слишком сильно надеюсь на импровизацию и возможный грядущий апокалипсис. И частенько, когда с небес не обрушивается сера, подобное может выйти боком.

– Нежизнь! – выпалил я, чувствуя, что Живень теряет ко мне интерес.

Судя по плотнее сомкнувшимся ветвям, я попал точно в цель. Замолчала вся роща – замерла листва, прибилась к самой земле трава, угас звон цветов-колокольчиков, будто бы даже ручей вдалеке перестал бежать. Живень впервые за сегодняшнюю встречу слушал меня внимательно.

– Нежить охраняет артефакт, который очень нужен последователям Нежизни. И они настроены весьма серьезно. И в ближайшую слепую луну все случится.

– Думай, вспоминай, – прогремел голос, словно с неба. Таким тоном не просят, требуют.

Вообще, конечно, забавно вспоминать, как бы весело ни звучала эта тавтология, воспоминания, подсмотренные у Трепова. Однако сейчас у меня не было другого варианта. Конечности уже посинели от крепких объятий Живня. Поэтому я напрягся. Вспомнил про путь Тугарина, его плохой хист, старение и приход к Нежизни. Заодно зацепил краем свое путешествие в Правь, «рассказал» про чуров, нынешнее титульное и немного замершее население мира, Кусю, которой отводилась вполне ощутимая роль. Короче, думал и пыжился так, как только мог.

Нет, правильно утверждают, если начать говорить с человеком, то на душе становится легче. Да, Живень был вообще не человек, но легче действительно стало. И не только на душе. Постепенно путы, которые удерживали меня, опали на землю, трава из крепких веревок превратилась в сочный зеленый ковер. И я наконец-то смог разогнуться и подняться на ноги.

Кровь сворачивалась на глазах, раны затягивались. Ну, собственно, не так уж и сильно-то Живень меня потрепал. Да и с хистом я управляться умею. Хотя, справедливости ради, пара мелких шрамиков от особо крепких объятий осталась. Видимо, чтобы я помнил встречу со старым богом.

– Давно я не слышал это слово, – зашумела листва на деревьях. – Что есть самое страшное в мире, человек?

– Холодные бургеры и жареный лук, – брякнул я очередную глупость. Ну вот, полезло наружу мое нутро.

– Равнодушие. Когда ты не боишься, не злишься, не любишь, не жаждешь. Такова есть нежизнь. Когда ты ни живой, ни мертвый. Ты прав, это самый страшный враг.

– И вы мне поможете?

– Нет, – казалось, деревья закачались из стороны в сторону. – Я давно не вмешиваюсь в дела смертных. Раньше моих братьев и сестер было много. Нас уважали, чтили, боялись. Однако со временем рубежники набрали силу, о старых богах стали забывать. А некоторых убили. Много силы ушло в землю, да там и осталось. Я укрылся так далеко от людей, как только смог.

На меня вдруг накатила обида. Как глупо все вышло: я тащился непонятно куда, рисковал жизнью, разделся, обмазался грязью, проливал кровь. Ради чего? Чтобы выслушать оправдания старого бога, который оказался простым трусом.

– Вы и есть нежизнь. Вы давно утратили всякое любопытство и желание жить. Если вы укрылись от людей – это не значит, что вы живете. Вы прозябаете. Устроили здесь себе курорт для бедных, подглядывая за тем, что творится в лесах!

Я развернулся и зашагал обратно к ежовику. Как обычно, в моей жизни все произошло невероятно глупо и буднично. Интересно, если бы я выпил эссенцию удачи, сработало бы это? Или Живень бы, как тот Андрей, самоубился?

– Человек!

Даже непонятно, что там произошло позади. Походило на звук, когда дерево разламывается на части. Но я не обернулся. В крутых боевиках главные герои всегда уходили именно так. Хорошо бы, чтобы там роща еще взорвалась, но это я многого хочу.

– Человек!!

На этот раз Живень не просто окликнул меня. Он протянул свои руки-травы, чтобы опутать ноги. Но и я не сплоховал. Ловко вытащил со Слова почти живой меч и махнул, разворачиваясь на месте. Клинку, видимо, было все равно, что пить – кровь или сок однолетних растений. Потому что тот сразу же завибрировал в руках.

Зашумела листа, закачались, словно от сильного ветра деревья, даже в небе будто бы загрохотало. Ой, я как-то не знал, что Живень еще и погодой умеет управлять.

Трава отпрянула, но вместе с тем стала невероятно быстро расти, трансформируясь в образ зеленого человека. До боли знакомого. Рост чуть выше среднего, сухое поджарое тело с мышцами-жгутами, уши. Вот по ушам-то я его и узнал. Передо мной стоял… я. Только в эко-варианте.

– Я стар, чтобы выступать в этой войне на твоей стороне. К тому же, у тебя нет верных союзников, человек.

– Чуры…

– Ты так и не понял главного, человек. Сильные не заключают союзы со слабыми. Или заключают, пока им это выгодно. Когда ты перестанешь быть нужен чурам, они не ударят веткой о ветку, чтобы помочь тебе. Помни это и держи в голове.

– Спасибо за нотации, это именно то, что мне и нужно.

– Ты хочешь завладеть артефактом, так?

Я хотел ответить что-нибудь хлесткое. Настроение совсем улетело в минус. Однако сейчас миру предстало невероятное действо, на которое, по-хорошему, требовалось продавать билеты – Матвей сдержался. Иными словами заткнулся и просто кивнул. Правда, Живень не торопился говорить. Он колыхался передо мной в образе человека, а мой нос щекотали вкусные запахи свежесрезанной травы.

– Мне эта реликвия сто лет не нужна, но очень уж напрягает ажиотаж вокруг нее, – решил я подать голос. – Даже воевода, который вроде бы должен быть за меня, навострил лыжи. Поэтому и пришло в голову, что лучше всего хранить артефакт будет у того, кому он не нужен.

– Что ты знаешь о реликвии, человек?

– Да не особо много, что она дает великую силу и все такое.

– Нет, – закачался зеленый. – Она дает не силу, а невероятные возможности. Все зависит от того, кто будет ею обладать. И как использовать.

– Уважаемый Живень, если честно, я ужасно задолбался. Я шел сюда хрен знает сколько, в кроссовках, каждая из которых весила пару килограмм. Погодка, к тому же, ни фига не майская. Больше того, я сейчас стою голый, грязный и уставший. И слушаю какие-то мутные речи.

– Первый раз вижу такого наглого и нетерпеливого человека. В иные времена я бы упокоил тебя где-нибудь в лесу. Но что-то мне подсказывает, что даже после смерти ты поднимешься и будешь надоедать мне.

– Я бы это точно не исключал.

– Ты меньше всего подходишь на роль того, кто должен обладать реликвией. И, наверное, поэтому я тебе помогу. Как только смогу.

Я тяжело вздохнул. Нет, у этого старого бога однозначно биполярочка. То хрена тебе лысого, то здрасьте-пожалуйста. То не буду вмешивать, то помогу. Надо подождать немного, вдруг он на меня еще пару гектаров леса отпишет. У нас же сегодня день неожиданностей.

– Вмешиваться в людские дела я не могу. Стар, слаб, растерял сноровку, – продолжил Живень. – Но у меня для тебя кое-что есть.

– Ага, у меня нет ключа, у меня есть кое-что получше – рисунок ключа, – не удержался я.

– Я помогу тебе заглянуть далеко назад во времени моими глазами, чтобы ты понял, как завладеть реликвией.

Вот теперь все желание дурковать и отпускать глупые шутки как рукой сняло. Я весь обратился в слух.

– Я буду вам очень признателен, Живень.

– Конечно ты будешь мне признателен, – рассеялся травяной образ. – Я уже забыл, какими раздражающими и забавными бывают человеки. Я вижу вас издали, в лесах, но давно не беседовал вот так, с глазу на глаз.

– Извините, товарищ Живень, может, ближе к делу?

– Ох, терпение – не самая лучшая твоя благодетель. Ложись, человек.

– Куда?

– Куда хочешь.

Честно говоря, меньше всего сейчас хотелось именно этого. Земля была как в былинах – сыра. Нет, я понимаю, что рубежники не болеют, но если все время испытывать судьбу, то воспаление легких вполне может оказаться твоим другом.

Впрочем, не каждый день старый бог говорит, что ты сможешь посмотреть на мир его глазами. Это как очки виртуальной реальности, только круче. Поэтому я тяжело вздохнул и лег. Допустим, не сразу, первым делом плюхнулся на филей, затем, чувствуя, как тело покрылось мурашками, коснулся лопатками земли.

Оказывается, когда ты сначала стоишь в коленно-локтевой позе, а затем споришь с Живнем на своих двоих – все это не так холодно. А вот стоит лечь – зуб на зуб не падает.

К тому же меня тут же оплела со всех сторон трава, скрывая наготу. Я старался не думать, что таким образом Живень меня трогает. Захотелось даже крикнуть: «А вы точно не католический священник?».

Однако в какой-то момент все изменилось. Я почувствовал идущее от травы тепло, словно меня облачили в какую-то плотную одежду. А после тело распалось на множество кусочков. Я стал каждой травинкой в отдельности и вместе с тем частью чего-то общего – опавшим листом в лесу, обгрызанной зайцем веткой кустарника, сухим поваленным деревом. Я и был лес, могучий, старый, мудрый, хранивший в себе много силы и тайн.

Солнце всходило надо мной, ягоды наливались цветом, на широких листьях папоротника появлялась роса. Каждый день, из года в год, из века в век. Пока вдруг светило не застыло в зените, сорвавшаяся капля не повисла в воздухе, хищник не замер в испуге, почувствовав мое присутствие.

И время потекло вспять. Сначала медленно, будто я жил задом наперед. Затем быстрее, как фильм на затертом видаке, когда включаешь перемотку. Следом появлялись лишь отдельные кадры.

Я видел, как ходит по лесу древний глуховатый леший. Не тот добряк, похожий на человека, а трехметровый старик-увалень, покрытый мхом и грибами, при появлении которого разбегались даже волки.

Я видел как далеко, на самом краю владений Живня, появилась однорубцовая нежить. Лешачиха, которой судьбой было предначертано погибнуть от руки рубежника, решившего поменять правила. Он просто воспротивился тому, что у каждого есть «свое право». В том числе похищать детей, а вместо них подсовывать полена.

Я рассмотрел совсем молодого батюшку, которого назначили верховодить дальними землями. Видел его деревянную неуверенную походку, наглую нечисть – ежовика, превосходящего рубцами нового лешего, их перебранки.

Исчезали знакомые лица, на их место приходили непонятные образы.В какой-то момент я почувствовал, что даже не успеваю понимать, что именно происходит. А потом… потом все остановилось возле большой поляны, стоящего в отдалении зеленого дерева и трех фигур…

Интерлюдия

В Лес ходило много человеков. Кто-то забредал сюда нарочно: по грибы, травы, ягоды, набить мяса и пушнины. Другие оказывались внезапно – по воле случая и собственному неразумению, блуждая и плача среди высоких деревьев.

Как и зачем во владениях Леса очутились эти трое – было непонятно. С одной стороны чудилось, что они не намеревались здесь оказаться. С другой – уж слишком был спокоен и уверен в своей силе главарь человеков.

Лес осмотрел его глазами зверей и птиц: необъятных размеров двуногий, от каждого движения которого веяло опасностью. Казалось, сама земля подрагивала, когда он наступал на нее. Изуродованное шрамами лицо напоминало грубоватую маску, а нос, кончик которого оказался скошен острой железной палкой, постоянно принюхивался.

Его помощник, невысокий человек с огромной торбой за спиной, будто бы не уступал ему по мощи, но та сила была другой. От гиганта веяло яростью, злостью, в движениях сквозила порывистость и резкость. Шаги же коротышки напоминали робкую поступь опытного оленя. Тот знал, что его рога остры, ноги крепки, но все равно опасался возможного присутствия хищников.

Третий человек оказался и вовсе малышом даже по сравнению с коротышкой. Он брел позади гиганта, бряцая цепями и уронив массивную голову на впалую грудь.

Лес смотрел недолго. Зрение – слишком слабый метод изучения мира. Для птиц троица казалась яркой разноцветной композицией с изогнутыми очертаниями, волки видели двуногих, отдающих пронзительной синевой, белки… Вот разве что на белок и можно было положиться, да только есть ли им дело до того, что творится внизу? Они мечутся по ветвям, роняя припасенные орехи и ругая нерадивых детей.

Другое дело запах. Как только троица ступила на мягкий ковер травы, Лес сразу услышал аромат человеков. И мог рассказать целую историю о каждом.

От гиганта несло свежей кровью, железом, немытым телом и смертью. Это был невероятно опасный, но вместе с тем понятный человек.

От коротышки, точнее его короба, смердело цветами, мочой, травяными маслами, цитрусами, тухлыми яйцами – да много чем. Почему именно смердело? Потому что все запахи были скрыты в этой крохотной коробочке и максимально сконцентрированы. Коротышка не понравился Лесу больше остальных. Лес не любил непредсказуемость.

Лобастый малыш оказался самым интересным среди всех. От него веяло дальними незнакомыми землями, песком, которого нет в этом мире, невероятной чистоты водой и ветром, какой можно найти только на вершине самых высоких гор. И лес узнал это существо. Потому что оно было не человеком.

– Все, дальше не пойдем, – рванул на себя цепь гигант, отчего малыш пробежал несколько шагов и растянулся на траве.

– Я думал, что мы доберемся хотя бы Новгорода. Там у меня все подготовлено.

– А льберт, все, что надо, находится у тебя в коробе. Если мы пойдем дальше, то нас догонят. Мы слишком медленны из-за него. К тому же, мы не успеем оказаться в окрестностях Новгорода до слепой луны.

Рубежник, а теперь Лес окончательно пришел к выводу, что это именно он, кивнул на лобастого малыша.

– Не так я все представлял, Те́ррик.

– Мне плевать, как ты все это представлял. Начнешь перечить, я посажу тебя на эту цепь.

Лес встрепенулся. Он ярко чувствовал, когда вокруг выплескивается сила. Наверное, намного острее, чем сами человеки. Гигант и не понял, что в этот самый моментА́льберт был готов бросить ему вызов.

– Хорошо. Но мне нужно будет помочь. Наруби веток вот такой длины, я сооружу постамент для моей армиллярной сферы.

– Для чего?

– Не бери в голову. Просто сделай.

Самое удивительное, что гигант послушался. К боли Леса, он нарубил несколько одинаковых веток и принес их Альберту. А уже затем сложил крепкий шалаш.

Коротышка тем временем все порхал вокруг своего короба. Стоило разложить его, как оказалось, что внутри почти целый город, с множеством дерева, железа, стекла, но самое главное – запахов. Если бы эту троицу и правда кто преследовал, то в первую очередь мог бы найти, понадеявшись на свой нос.

Альберт не унимался до самого заката, копошась вокруг короба. Тот обрастал новыми деталями, распухал железными ветвями, мелодично звенел стеклянными плодами. Это было самое диковинное дерево, которое только доводилось видеть и чувствовать Лесу.

Коротышка, коего гигант изредка и с невероятным презрением называл Алхимик, закончил лишь к концу второго дня. Он, до хруста, выпрямил спину, и Лес ощутил искреннюю радость, которая исходила от рубежника.

– Все⁈ – спросил Террик. Все это время он нервно ходил неподалеку, нетерпеливо поглядывая на работу алхимика.

– Да. Теперь все.

Больше до самого заката они не проронили ни слова. Лес же тем временем размышлял о странностях человеческой природы. Рысь никогда не будет дружить с сусликом, лисица знаться с зайцем, ястреб мирно соседствовать с жаворонком. Подобные искали себе подобных. Как эти два рубежника оказались вместе? Что ими двигало? Во имя какой цели они заключили данный союз?

Зато когда наступила ночь и слепая луна, как ее называли, налилась кровью, гигант начал действовать. Сноровисто, ловко и уверенно. Он подтянул к себе чура, заломав ему руки за спиной, а затем подвел к коротышке.

– Что нужно?

– Делай надрезы и подсоединяй к нему эти трубки. Когда чур окажется на грани смерти, через них начнет выплескиваться промысел. Тогда моя машина станет перерабатывать его, выделяя эссенцию хиста.

– Черт с ней с эссенцией! Что с артефактом? Все получится?

– Должно. В центре лежит чистейшее лунное серебро. Оно всегда хорошо проводит промысел.

– И не рванет?

– Не должно. Я все проверил. Когда все случится, машина наделит артефакт признаками реципиента.

– Говори по-шведски!

– Артефакт впитает в себя черты чура.

– И я смогу перемещаться между миров без помощи этих лобастых выскочек?

– Мы сможем, – поправил его Альберт. – В любую точку, надо лишь изобразить видимость врат или дверей, как это делают чуры.

– Да, да, мы, – отмахнулся Террик. – Значит, надо только воткнуть эти штуковины?

Получив утвердительный кивок, он достал нож и без всякой жалости принялся резать тело пленника. Тот обессилел до такой степени, что отзывался на мучения лишь слабым стоном, порой даже не поднимая головы. А когда все было закончено, гигант без раздумий ударил чура в самое сердце. Вот теперь несчастный закричал, чувствуя, как жизнь вытекает из него. Стремительно и неотвратимо.

Лес не дрогнул. Он видел много подлости. И, как правило, от человеков. Но в то же время Лес понял, что сейчас произошло нечто страшное. Более страшное, чем простое убийство живого существа.

Террик удерживал трепыхающееся тело, глядя, как трубки заполняются кровью, перемешанной с хистом. Где-то в середине все замирало, а потом юшка, фыркая и пузырясь, падала на землю, тогда как промысел оставался в сооруженном древе-машине.

Гигант держал несчастного даже в самые страшные минуты. Когда последние части промысла, терзающие тело, с трудом покинули чура. И лишь после облегченно положил мертвеца на землю.

– Ну что? – спросил он. – Получилось?

Альберт подошел вплотную к середине древа, коснувшись пышущего силой артефакта. Великой реликвии, возможности которой были поистине безграничны. Он лишь коснулся, но до Леса донесся хинный вкус горькой травы, которую употребляли в пищу черноокие люди, сковывающий морозный ветер Трех Пиков, выше которых не было гор во всех мирах, опаляющий жар Сахары, до которой теперь оказалось подать рукой. Весь мир, все миры были словно на ладони.

– Получилось.

Альберт сказал и тут же отскочил в сторону, что-то пробормотав скороговоркой. А реликвия, которую он только что держал в руках, внезапно рухнула в недра чудо-дерева, оказавшись внутри небольшого ларя. Едва артефакт коснулся дна ящичка, как крышка того защелкнулась.

– Что ты задумал⁈

Гигант не кричал, гремел, подобно громовым раскатам. Правда, в первую очередь он ринулся не к коротышке, а к ларю, пытаясь открыть его, без всякой пользы выплескивая хист. Более того, рубежник даже не мог поднять небольшой ящик.

– Ты же не думал, Террик, что я поверю тебе. Скольких ты убил, чтобы найти меня? Скольких ты убил, чтобы тебе сделали зачарованные кандалы, способные нейтрализовать природную магию того, на ком они надеты? Скольких ты убил, чтобы пленить чура? Разве тебе будет нужен простой алхимик после всего этого?

– Ты не так простодушен, каким кажешься, – осклабился гигант. – Но ты не учитываешь, что я очень не люблю, когда со мной играют.

– Я всего лишь перестраховываюсь. Ларь заперт. В нем два проема. Мы засунем туда руки и принесем совместные клятвы. А в следующую слепую луну откроем.

– Дьявол тебя раздери! – громыхнул громила.

Он часто задышал, вздымая могучую грудь. Однако довольно скоро успокоился. Для порывистого и злого существа гигант был невероятно благоразумен.

– Видимо, другого выбора нет. Ты хитрый лис, А льберт.

– Надо торопиться, луна скоро потеряет цвет. А ты знаешь, что клятвы, данные в это время, имеют особую силу.

– Давай, давай.

Они подошли к чудо-древу, у основания которого, будто бы в дупле, притаился ларь. И каждый засунул в него свою руку.

– Когда закрывается лунная дверь, открывается другая, – торопливо проговорил Альберт на мертвом языке, словно боясь, что его перебьют. – Когда на небосклон восходит слепая луна, откроется ларь.

– Что ж, раз так, – пробурчал Террик в тон ему. – Тогда пусть ларь откроют двое кощеев, равных по силе, но владеть содержимым будет один.

Они не видели, что часть из сказанных ими слов, выплескиваясь с хистом, навсегда остается на ларе. Не обращали внимания. Лишь чувствовали боль – ларь, под действием красной луны, требовал жертвы. Чувствовал ее и Лес. А еще он видел то, чего не понимали человеки. Как внутренне они состарились не на одну сотню лет. Вот только промысел старался скрыть это ото всех.

– Плохо выглядишь, – были первыми словами Террика, когда он вынул руку.

– Ты тоже, – сухим голосом ответил Альберт. – Слепая руна жаждет крови. Подожди.

Он коснулся чего-то близ ларя и Террик восхищенно присвистнул.

– Ты всегда был мастером на иллюзии.

– Ларь будет питать иллюзии, пока наш промысел внутри него не закончится.

– А если вдруг закончится?

– Ларь начнет черпать силы из окружающего пространства. Таким я его сделал.

Террик замолчал, наблюдая за тем, что соорудил алхимик.

– Дерево прям как настоящее.

– Таким его и будут видеть все остальные. До поры…

Лес непонимающе шумел. Для него диковинная конструкция по-прежнему пахла странным, чужеродным. Однако пролетающая сойка подтвердила, внизу раскинулся могучий дуб.

– Значит, до следующей слепой луны⁈ – с некоторой угрозой спросил Террик.

– Да.

– Хорошо. Тогда придавлю чура и уходим.

– Не здесь, – покачал головой Альберт. – Не близ ларя. Давай лучше вон под тем деревом. Вдалеке. Я пока найду подходящий камень.