Текст книги "Ларь (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Билик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава 4

Мой кощеевский дар оказался самой странной вещью, с которой мне приходилось сталкиваться. Наверное, это можно было сравнить с поговоркой «чтобы понять человека, нужно пройти хотя бы милю в его ботинках». Потому что меня словно изначально столкнули лбом с иным сознанием, а после заперли в чужом доме, где жили пару собак, кот, анаконда и сумасшедшая бабка.

Личность Алангарда была под стать хозяину. Я бы сравнил ее с легкомысленной девушкой, которая хочет всего и сразу. Но все же мне в этой оболочке было намного комфортнее, чем в облике пернатого существа с огромным клювом. Управление понятное, на русском языке, без всяких китайских иероглифов.

А вот скилл Димы походил на фильмоскоп для диафильмов. Меня самого бабушка развлекала таким, когда я был маленьким. Вроде даже фильмоскоп где-то пылился на антресолях там, где теперь жил Васильич. При желании можно даже его найти.

Что любопытно, создалось ощущение, что подобный аппарат сейчас покоился у меня в руках. И стоило коснуться Трепова, как стали появляться слайды.

Хотя да, по поводу фильмоскопа я погорячился. Здесь все двигалось в виде коротких роликов, похожих на рилсы, которые шли секунд десять, а потом повторялись. Блин, ну конечно, Алангард же плоть от плоти дитя своего времени. А хист всегда приспосабливается под тех, кому принадлежит. Ладно, будем изучать.

* * *

В этом безусом юнце трудно было угадать Трепова. Слишком сильно изменилось лицо, разве что глаза и надбровные дуги предательски выдавали моего врага. И два рубца, означающие, что юноша пусть и стратиот, но уже акрит. Пришлось запоздало переводить на свой язык – пусть и ивашка, но уже рубежник.

То ли длинная рубаха с открытыми руками, то ли укороченная туника, оказалась подпоясана тонким ремнем. Была она довольно дорогой – с вышивкой на плечах и горловине. Короткие штаны и закрытые сандалии до колен не могли, да и не хотели скрыть стройных ног. В руках у него виднелся лук с заложенной в тетиву стрелой. А взгляд оказался устремлен далеко за пределы биремы, на которой он находился.

Вообще юноша походил на встревоженную в лесу лань, заслышавшую шорох хищника. С той лишь разницей, что этот рубежник сам был хищником. Пусть еще молодым и только пробующим вкус крови.

– Аргус, не томи. Я поставил на тебя три солида, – сказал статный комит с пятью рубцами и обезображенным шрамами лицом.

Сначала Аргусу не нравилось это прозвище. Словно в насмешку данное в честь великого греческого чудовища, которых в Византии, хотя и православной, но помнили. Но постепенно он привык. Пусть называют. Пусть помнят. И боятся.

– Есть вещи, с которыми нельзя торопиться, – усмехнулся Аргус.

Ветер трепал его мягкие кудри, кожа словно была выплавлена из бронзы, а дерзкая белозубая улыбка застыла на лице. Его юношеские, еще только крепчающие руки, на которых после недавнего купания выступили белые полосы соли, замерли в напряжении. Однако лишь на мгновение, чтобы затем молниеносно взметнуться. Подобно чайкам, увидевшим рыбу.

Стрела пронеслась почти вертикально, пробив грудь белого голубя. И тот, отчаянно запрокинув голову, обессиленный рухнул на палубу под оглушительный крик комита…

– Воистину Многоглазый! Я же вам говорил!

* * *

Тот тонкий, как молодое дерево, юноша исчез. На смену ему пришел угрюмый и сердитый мужчина с длинными волосами, пробирающийся через густые заросли. Похудевший после долгого пути, но сильный и опасный. Даже не надо было глядеть на обнаженную грудь, где покоилось множество рубцов, чтобы понять – путника лучше обойти стороной.

Таких рубежников в восточных варварских землях, у тех же русов, называли ведунами. Серьезные воины. Непростые противники. Пара ведунов в лесном отряде могли одолеть целое воинство.

Правда, выглядел путник сейчас из рук вон плохо. Лицо исцарапали ветви колючих сосен, ноги стоптаны до кровавых мозолей. Однако ему надо было продолжать идти.

Приближалась зима, которая в здешних краях представала суровее, чем на родине. Плащ он уже потерял, а поддоспешник, который представлял собой плотно набитую одежду, обогревающую тело, остался в лагере. Надо поскорее найти укрытие, иначе будет плохо.

Но он нарочно шел на север. Точнее, бежал из родного дома. Потому что с ним случались то, что случалось с каждым рубежником, который обладал мерзким хистом. Жертв становилось все больше, и если раньше их удавалось скрывать, со временем это стало сложнее. Он сбежал из Византии дальше. Сначала в Панидос, затем в Адрианополь, а после в Варну. И отовсюду приходилось рано или поздно уходить. Везде его хист привлекал к нему ненужное внимание. Злая судьба упорно гнала его на северо-восток – в неизведанные и темные земли.

У него и правда оказался мерзкий хист. Так считал сам Аргус, так говорили и другие рубежники. Хуже был лишь хист у старухи Ламии, которую тоже сравнивали с древнегреческим чудовищем. Несчастной приходилось есть младенцев, чтобы получать новые рубцы. Впрочем, горемычная и закончила не очень хорошо. Аргус первый раз встречался с тем, чтобы люди наняли рубежников для убийства им подобной.

Он остановился, тяжело дыша. Силы были на пределе, от холода кололо в пальцах. Аргус знал, что именно надо сделать, однако оттягивал этот момент до последнего. Он ненавидел то, что давало ему силы.

Когда глаза попадались свежие, только что вытащенные из угасающего человека – глотать их было не так сложно. Просто смежил веки и засунул в рот. Представил, что ешь огромные виноградины.

Однако в нынешнем состоянии глаза казались похожими на мерзкие стухшие сухофрукты. Аргус вытащил небольшой мешочек, высыпал содержимое на ладонь, убрав излишки соли, и судорожно сглотнул подкатывающий ком. Настанет ли день, когда он к этому привыкнет?

Многие называли войну – худшей из придумок человечества. Для рубежника она была истинным спасением. Потому что на поле брани оставалось много убитых, подходящих для его целей. Аргус искренне считал, что нет ничего хуже мира. Это означало, что скоро придется вновь сниматься с места, дабы не навлечь подозрений. Чтобы ослепленные трупы не множились.

Он закинул парочку мерзких, похожих на урюк штуковин в рот, разжевал и проглотил. Пусть и не с первого раза. Давясь и откашливаясь. И уже после, лежа на холодной земле и рыдая от собственной никчемности, почувствовал, как всколыхнулся хист. Как он дал сил, пустил ток жизни в измученное тело. Тогда Аргус поднялся и побежал вновь.

* * *

Кощей нахмурился, заслышав приближающийся шум. Здесь был его лес, его вотчина, вот уже несколько веков. Он изначально выбрал самый дремучий угол на Руси, чтобы жить свободно. Насколько это было возможно.

Мелькнули щиты, на которых белой краской оказался криво намалеван огнедышащий змей. Такое же изображение, пусть и более искусное, имел стяг, красующийся возле его жилища. Не одной из пары десятка полуземлянок, а самой настоящей избы. Многие сравнивали рубежника со змеем – хитрым и коварным.

– Тугарин, – обратился к нему Мэргэн, монгол, которого Аргус освободил из плена и уговорил присоединиться к себе. И тот из ивашки со временем стал ведуном. – Смотри кого поймали.

Как к Аргусу прицепилось это прозвище – он и не помнил. Вроде бы после того, как он собрал ватагу и начал грабить окрестные селения, русичи стали звать его Тугом. Что на их языке значило «горе». После из Туга он превратился в Тугарина.

– Неужто багатур?

– По всему выходит, что так, – обнажил рот с двумя выбитыми зубами Мэргэн.

– И ведун, – усмехнулся Аргус, поднимаясь на ноги. – Что там, почти кощей, без двух отметин.

Рубежник был слажен на удивление ладно. Будто огромный бык, которого удалось связать и полонить. Даже шеи не видно. Лицо простое – мясистый нос картошкой, светлые волосы и выступающая челюсть. Русич и русич.

– И как же ты попался, такой большой и сильный? – усмехнулся он.

– Как не попасться, когда другого способа найти тебя нет, Тугарин-змей? – ответил рубежник без всякого страха.

– Значит, ты искал меня?

– Искал, – спокойно ответил русич, поднимаясь на ноги. Толстые веревки стали рваться на нем, как худая рубаха. – Полно тебе мучить людей. Запомни мое имя, я Илья из славного города Мурома…

Рубежник даже протянул руку, чтобы ухватить Тугарина. Однако внезапно оцепенел. И все лишь потому, что встретился взглядом со своим врагом. И теперь мир померк, ибо Аргус применил своей кощеевский дар.

Тугарин спокойно воткнул пальцы в глазницы и неторопливо вытащил глаза, продолжая смотреть на них. И лишь когда отправил те себе в рот, не без труда проглотив, нечаянный убийца закричал от боли и повалился на землю.

– Соловушка! – крикнул Аргус.

От дальней землянки отделился высокий статный мужчина, которого нельзя было не узнать. Пусть он оказался теперь не таким молодым, как при нашей встрече.

– Я тебе игрушку нашел. Настоящий багатур, разве что незрячий.

Ватага оглушительно загоготала, одобряя шутку Тугарина. Хотя тому было совсем не до веселья. Появился этот, пойдут и другие рубежники. Слава о злодее Тугарине расползлась по многим княжествам. Значит, пора уходить. Куда? Да хотя бы на запад. В новгородские или тверские земли.

* * *

Вот теперь Трепов был похож на самого себя. Еще не такой старый, но уже пожилой. Пусть и одетый презабавно – в роскошном парике, штанах в облипочку, поверх которых нацепил белые чулки. Хотя чего там, у нас сейчас все девчонки на спорте поверх лосин надевают белые длинные носки. Мода.

Он был не один. Все с тем же рубежником, которого называл Соловушка. Только тот, казалось, выглядел еще старше самого Трепова. Или кого там, Аргуса тире Тугарина? Наверное, если заглянуть поглубже, можно много чего узнать. Однако в то же время я четко понимал, что надо довольствоваться малым. Стоит попробовать управлять способностью, которая не являлась родной, как все полетит к чертям.

Друзья не просто пили кофе. Это состояние можно было сравнить с опохмелом. Только с той лишь разницей, что вчера никто из них не пил. Вчера было кое-что другое. Более страшное, о чем не принято говорить. Пока, наконец, Трепов не разрушил молчание.

– Сколько мы с тобой знаем друг друга?

– Давно, – отозвался старик. Самое смешное, что они оба были немолоды. Однако на фоне Трепова Минин действительно выглядел дряхлым пенсионером подле соцработника.

– Мы увядаем.

Когда-то он мечтал стать кроном. Пока не понял, что не хватит людей, а соответственно и глаз, чтобы осуществить задуманное. И это было величайшей несправедливостью. Кому-то из рубежников доставался мерзкий хист, за которым приходилось ухаживать не одну сотню лет, как за слабо тлеющим костром, чтобы тот не угас. Другие росли будто на дрожжах. Да, потом так же быстро и сгорали, но достигали небывалых высот.

– Странную ты выбрал тему, мой друг, – ответил Соловоей. – Мы пожили свое. В нашей жизни было многое.

– А что, если я скажу, что можно не умирать?

– Пустые разговоры. Сколько их уже было?

– Вчера, когда Он вторгся в наш разум… я услышал его голос…

– Как и все.

– Нет, он обращался именно ко мне. Лично. Словно выбрал меня из тысячи других. Потому что почувствовал, что мне нужно. И предложил служить нежизни.

– Нежизни? – удивился Старик.

– Ей. Если мы все сделаем правильно, то можно будет не умирать. И вечно…

* * *

Что там можно будет делать «вечно» мне дослушать так и не удалось. Рилсы они же шортсы, которые надо было смахивать, чтобы посмотреть следующий ролик, закончились. Словно внезапно отрубило интернет. А после я понял, что на своей луне я опять один. И никакого Алангарда в сознании больше нет.

А еще почувствовал много чего. К примеру, что мы лежим вместе с Треповым в весьма неудобной позе. Получилось так, что я налетел на него и свалил на землю. Точнее на брусчатку. Это повезло, что тот головой не ударился или бедро не сломал. Слышал, что у пожилых людей эта часть самая хрупкая. Хотя только я подумал по поводу «повезло», как меня тут же передернуло.

Однако самое неприятное заключалось совершенно в другом. Аргус, он же Тугарин, он же Трепов, он же Гога все понял. Оценил произошедшее за считанные мгновения, о чем свидетельствовал его полный ненависти взгляд.

– Как⁈ – прошипел кощей.

Причем, действительно прошипел. Будь случай более подходящим, я бы пошутил по поводу того, что Трепов умеет говорить на змеином, значит, он точно темный волшебник. Жаль, ситуация к тому не располагала.

Казалось, еще немного, и он посмотрит на меня тем самым коронным взглядом. По крайней мере, внутри стало рождаться нечто похожее на глухое отчаянье. Внезапно я понял, что моя жизнь – глупая ошибка. И лучше было бы вовсе не появляться на свет. А еще…

– Тимофей Валентинович, – тронула Трепова за плечо Агата. Точнее уж моя спасительница.

Первый раз я слышал в коротком обращении по имени сразу столько информации. Будто она могла говорить без помощи слов. По крайней мере мне показалось, что я услышал обрывки фраз: «при свидетелях», «ненужная агрессия», «владения воеводы».

А следом Трепов отвернулся, и вся тоска, сковавшая душу незримыми цепями, внезапно исчезла. Словно ее и не было.

– Извините, я, видимо, зазевался и споткнулся, – тут же принялся оправдываться я. – Надеюсь, что вы не ушиблись.

Конечно, мое представление «Вежливый Матвей Зорин – на арене сегодня и всю неделю» не произвело ни на кого должного впечатления. Наверное, уже поздно было наводить мосты, когда вы судитесь да пытаетесь завладеть одной и той же реликвией.

Более того, тот самый толстяк по фамилии Лантье, как я узнал от Морового, и вовсе довольно грубо схватил меня за плечи и поставил на ноги. Забавно, вроде сам крохотный, ручки пухлые, а силища в них неимоверная. Хотя чего я удивляюсь – рубежник. В гости, что ли, пригласить? Юния точно оценит.

– Многие знания – многие печали, – произнес Трепов, когда поднялся сам. Агата уже с противным подобострастием отряхивала его одежду. – Тебе это точно не поможет. Когда придет время, ты останешься совсем один.

– И вам не кашлять, Тимофей Тугаринович, – усмехнулся я.

Чем заслужил новую порцию ненависти и недоумения. Первой угостил меня Трепов, а вторым Агата. Видимо, она не знала всей подноготной своего начальника.

Троица ушла, оставив меня в глубокой задумчивости. Нет, что Трепов старый тип – это понятно. Однако я и не представлял насколько. Получается, что он даже древнее некоторых кронов. Офигеть просто.

Еще выходит, что он отправил на верную смерть своего единственного друга. Хотя, верную – немного неправильное слово. Скорее, на возможную, что и произошло. Впрочем, сама готовность меня покоробила. Нет, понятно, что когда я стал общаться с рубежниками, то познал все пятьдесят оттенков мерзости. Однако выходило, что число не итоговое.

А что мне не понравилось совершенно, так это последний рилс. Самый невыразительный и вместе с тем самый информативный. Нежизнь, говорите. Нет, я понимал, что у Царя царей могут существовать слуги в разных мирах. В первую очередь те, кто отдал себя во власть Осколков. Но что существуют ребята, которые добровольно хотят пойти под стяг серых, – это сильно. Фу, блин, «стяг», насмотрелся непонятных видосов про дремучее средневековье и весь язык себе засрал.

– Что скажешь, Юния? – спросил я и даже удивился тишине.

И только с запозданием вспомнил, что моя лихо осталась дома и выполняет задание по сокращению ордена «Созвездие». А потом грудь сдавила невыносимая тоска. Я даже заозирался, неужели Трепов откуда-то издалека смотрит на меня? Да нет, ничего такого.

Однако тревога не проходила. Я внезапно вспомнил, что она мне напоминает. Те самые страдания, которые я чувствовал во время нахождения лихо у Созидателя. И по спине пробежала струя горячего липкого пота.

Это напоминало пробуждение за минуту до будильника. Которое вообще вряд ли можно как-то здраво объяснить. Потому что стоило бы стянуть сердце полосой железа – когда я забеспокоился за лихо, сразу пришла боль. Острая, обжигающая, в районе живота. Словно в меня вонзили раскаленную кочергу. И вот это не понравилось еще больше.

Я еле устоял на ногах, пережив первую волну. А после собрался с силами и рванул быстро, насколько это только было возможно, к машине. В голове стучали последние слова Трепова, будто обретая зловещие очертания и неведомую силу: «Когда придет время, ты останешься один».

Вот уж хрен там. Скорее я закопаю всех кощеев, которые встанут на моем пути. Я убеждал себя, не желая принять реальность. Ту, в которой у моей нечисти все пошло не по плану.

Глава 5

Несмотря на то, что я гнал как сумасшедший, мой путь все же занял определенное количество времени. Достаточное для того, чтобы отдышаться и успокоиться. Я постарался мыслить логически. Если Юния страдает от ранения, выходит, она жива. А как пелось в песне: «Значит, все не так уж плохо на сегодняшний день».

Впрочем, по поводу остальных, в том числе Куси, еще ничего не было понятно. Даже удивительно, что могло пойти не так? Вроде бы все было предельно просто. Держу пари, это Гриша все изговнякал. Он такое часто практиковал. Вот не отделается у меня бес горячими обедами, верну ему утренние тренировки и еще какое-нибудь наказание придумаю. Не знаю, водку водой разбавлю. Или нечто подобное, главное, чтобы ужасно страшное, от чего у беса кровь заледенеет в жилах.

Если бы подвеска машины могла говорить, она бы послала меня в пешее эротическое путешествие. Потому что в СНТ я завернул на такой скорости, что на мгновение даже подумал, что сейчас перевернусь. Но Зверь выстоял. Разве что недовольно скрипнул своим железным чревом.

Из машины я выскочил, даже не удосужившись заглушить двигатель, и сразу рванул к двери. И на ходу пощупал печати. Точнее попытался это сделать и ничего не обнаружил. Защита кощея оказалась снесена полностью ведуном. Нет, я понимаю, что я не самый обаятельный и приятный рубежник на свете, но, блин, десять рубцов им что, шутки⁈

Распахнув дверь, я пробежал в гостиную и судорожно сглотнул… Потому что там, на груди, раскинув руки в разные стороны, лежал труп. Ну, слава Богу. Нет, я не в том смысле, что вся моя жизнь подчинена желанию найти побольше мертвых рубежников в доме, однако было бы хуже, если этот верзила оказался жив. А я как раз ничего к чаю не взял, неудобно бы получилось.

Хотя по поводу верзилы – я погорячился. Это при жизни Высоковский, словно оправдывая свою фамилию, отличался небывалой статью и полнокровием. Теперь же он казался похожим на высушенный почерневший урюк. При воспоминании о последнем, меня передернуло. Перед глазами встал Трепов, жадно поедающий… неважно что, в общем.

Из интересного, рядом с головой импровизированной мумии подсыхало пятно крови. Словно кто-то вломил несчастному по макушке. Вот обязательно все это было делать на ковре? Теперь хрен чем выведешь. Хотя, вот и наказание для беса придумано!

– Дяденька, – первым встретил меня черт. – Хорошо, что ты пришел. Тут вообще все… не по плану как-то пошло.

– Я почему-то именно так и подумал. Где Юния? И где все?

– Тетенька Юния там лежит, ее немного подранили, а в целом все нормально. Дядя Гриша успокаивается, в себя приходит.

Каким именно образом бес приходил в себя, я догадался сразу. Для этого не обязательно было быть гением. Нужно лишь немного знать Григория.

– Чего ему успокаиваться⁈ – зло выпалил я.

– Я же, хозяин, человека убил, – выполз со стороны кухни мертвецки пьяный Гриша.

Нет, я часто видел его в подпитии. Однако бес всегда будто бы знал меру. А тут точно пытался напиться в усмерть. Что у него почти получилось.

– Ты? Убил?

Нет, жизнь, спасибо ей за это, меня вообще ко многому готовила. Кроме разве что вот этого.

– Он. Без Гриши мы бы не сс… справились, – показалась в дверях комнаты лихо.

Нечисть прижимала к животу окровавленное полотенце, однако главное было не это. А те изменения, которые произошли с Юнией. Горб, словно ненужный предмет мебели, исчез, и теперь лихо превратилась в высокую стройную женщину. Шрамы вокруг заросшего кожей глаза сгладились и их вроде бы стало меньше. Черты лица подтянулись, морщины исчезли. Да ей теперь нельзя было дать больше тридцати.

Следом за лихо неторопливо вышла грифониха, почти целая и невредимая. Она ткнулась клювом сначала в руку Юнии, а когда погладила крылатую нечисть, Куся наконец подошла ластиться ко мне. Что интересно, грифониха тоже подрастеряла часть перьев.

– Кто мне может объяснить, что тут произошло?

– Все сначала было, как ты и говорил, дяденька Матвей, – начал черт. – Пришел этот плохой дядька, стал печати сбивать. Мы мелькали, как ты и наказывал, внимание привлекали, а потом… Потом он в дом вломился. Вот только…

Митя разволновался и сбился с повествования, часто открывая рот и переводя взгляд то на лихо, то на Гришу. Последний, правда, был близок ко входу в алкогольную кому, поэтому как собеседник представал так себе. Пришлось приходить на выручку Юнии, от которой я по какой-то непонятной причине не мог отвести взгляда.

– Он оказался увешан артефактами как сс… новогодняя елка. Помнишь, Матвей, у тебя было колечко такое, которое всю магию нечисти на ноль множит?

У меня похолодело в груди. Вот и дурень же ты, Зорин! Ведь можно было раскинуть мозгами и понять, что Высоковский придет сюда не с голой задницей. Та парочка так и сказала, что Трепов снабдил его артефактами. Ну, логично же. Как бороться против нечисти, которая отражает магический урон? Очень просто, если взять и выключить эту способность.

– И что?

– Ничего. Я попыталась подобраться, но куда там, – махнула рукой Юния. – Он бысс… стрый, молодой. Пырнул меня зачарованным кинжалом. Потом Митьке досталось, но хоть ногой только. Думали уже все. А тут Гриша…

– Я его, получается, хозяин, убил, – с горечью всего бесовского рода повторил Григорий.

– Техничесс… ски его убила я, выпила, – довольно протянула Юния, даже облизнулась. – Но если бы Гриша не оглушил сковородой, он бы нас всех перебил. Это факт сс…

– Я, хозяин, человека убил, – всхлипнул Гриша. – Нет, там бывало животину какую или еще кого загубить куда ни шло. Для ритуала или по прочей необходимости. Но человеческую душу. Да еще рубежника…

Говорил все это Григорий, глядя в пустоту стеклянными глазами. Словно пытался рассмотреть нечто изображенное на стереокартинке. Костяну как-то его отец целый альбом привез, мы весь вечер глаза пучили. Я жестом указал Мите на беса. Тот молодчага, сразу все понял, кивнул и бросился к товарищу.

– Дядя Гриша, давайте я вас на диван уложу, поспите немного.

– В мою комнату его веди, – добавил я. – Так и быть, на диване я устроюсь.

– Пойдем, куда хочешь пойдем. Митенька, а ты мне поиграешь ту песенку про одинокого пастуха? Ведь я и есть такой же одинокий пастух. Все куда-то бегу, стараюсь, а в итоге… человека убил.

Я вообще не очень любил разговоры по «синей волне», однако к нынешнему состоянию беса отнесся со всей эмпатией, на какую только был способен. Видимо, Гриша действительно переживал, что стал невольной причиной гибели рубежника. Пусть и такого мерзавца. Ох, вот так живешь со всякой нечистью, живешь, а она потом тебя удивляет. Не ожидал я от беса подобной эмпатии. Кто знает, вдруг выяснится, что у него каждый пятый тост за мир во всем мире?

Когда парочка скрылась в моей комнате, я подошел к Юнии и осторожно убрал окровавленное полотенце от испачканного живота.

– Закатай, посмотрю, чего там у тебя.

– Да не надо, Матвей, там сс… ничего страшного.

– Да дай посмотрю, говорю.

Я даже не сразу понял, что не так. А когда поднял глаза увидел, что лихо… покраснела.

– Я чисто с медицинской точки зрения. Давай, ложись сюда.

– Давай я лучше платье порву, чтобы не сс… задирать.

– Ладно, ладно.

Лихо легла на диван, рванула на себе ткань и обнажила мягкую молодую кожу. Вот теперь уже пришлось краснеть мне. Правда, ненадолго, я довольно быстро взял себя в руки, потому что здесь имелось кое-что требующее более пристального внимания. А именно глубокая борозда поперек живота, до сих пор кровоточащая. И до меня только сейчас дошло.

– Подожди. Ты могла его хистом излечить себя, но решила… решила стать помоложе?

– Рана затянется, – закусила губы лихо. – А я сс… женщина. И мне хочется быть женщиной.

– Женщина она, блин, а не посудомойка, – я хотел выругаться еще сильнее, но сдержался.

Вместо этого положил руки на живот, пытаясь почувствовать хист Юнии. Что тут скажешь, она действительно была сильная нечисть. Что там, сильнее меня – это однозначно. Однако именно в данный момент исцелить себя не могла.

В ней плескался другой, чужой промысел. Я бы оценил его как вредоносный, потому что он действительно являлся чем-то вроде вируса. Проклятое зачарованное оружие.

– Не надо, Матвей!

– Сам разберусь. Все такие умные, когда не надо. Теперь помолчи.

Я плеснул своего хиста не жалея. Как художник-импрессионист, работая широкими мазками. Потому удивился, когда рана разве что перестала сильно кровоточить, но затягиваться не торопилась. Большая часть моего промысла выступила в роли антибиотика, отправившись бороться с «вирусом». Что тут скажешь. От создателей кинематографической картины «Жизнь меня к этому не готовила» – «Жизнь меня к этому не готовила 2». Интересно, настанет ли когда-нибудь момент, чтобы я вообще перестал удивляться. Мироздание, ну пожалуйста!

Пришлось действовать в полную силу. Это напоминало работу одного пожарного расчета против объятого пламенем склада ГСМ. Хотя ладно, я, конечно, немного сгущаю. Однако когда хиста во мне осталось меньше половины, стало как-то совсем невесело. К тому моменту рана наконец закрылась, впрочем, до полного выздоровления было еще далеко. «Вирус» пусть и скукожился до размеров молодого шампиньона, но не исчез совсем.

– Короче, у тебя теперь постельный режим, пока полностью не выздоровеешь.

– Матвей, да как же так? – чуть не вскочила на ноги Юния. – Я прекрасс… сно себя чувствую. То есть, уже значительно лучше.

– Я так сказал. В следующий раз пять раз подумаешь, чем наводить марафет. Женщиной она захотела стать.

Проговорил и тут же осекся, увидев выступившие на глазу у Юнии слезы. Вот не знал, что для нее это действительно было важно. Всю дорогу она спокойно принимала себя в образе старенькой горбатой тетеньки. Непонятно, что поменялось?

– Ладно, лежи, отдыхай. Митя!

Черт вылетел из моей комнаты пулей. Складывалось ощущение, что он давно хотел это сделать, но выжидал нужный момент.

– Ну? – задал я единственный вопрос.

– Спит. Надо только тазик подставить, дяденька. Я его таким пьяным первый раз вижу.

– Это потом. Сейчас у нас на повестке дня более серьезные вопросы. Надо этого товарища припрятать.

– А куда? Чего с ним делать?

– Жили бы мы до сих пор в Питере, вопрос был бы риторический. К тому же, топор у нас имеется. Но слава Богу, что мы в Выборге. Поэтому просто утопим.

– Может, в лесочке прикопаем?

Видимо, Митя решил, что непосредственно водным погребением будет заниматься именно он. Поэтому всеми силами пытался откосить.

– Нет, не пойдет. Найдут его. В нем-то промысла не осталось, у нас Юния девушка с хорошим аппетитом.

– Очень сс… смешно.

– А вот артефакты фонят, – продолжил я. – По ним могут найти.

– Что в бою взято, то сс… свято, – не унималась лихо.

– Вот ты вроде мудрая пожилая… в смысле, просто мудрая женщина, а в таком деле не рубишь. Если кто увидит у меня то же кольцо или кинжал, это будет прямым обвинением в убийстве тверского ведуна. Доказывай потом, что ты не верблюд и это он вломился в дом. Следовательно, как бы грустно не было, артефакты утопим с этим товарищем. Пусть их хоть русалки найдут, с них и спрос.

Самое трудное в какой-нибудь деятельности – это начать. Потому что первое действие вроде как считается наиболее важным. По нему будут судить и все такое. Поэтому ты можешь ходить вокруг да около, боясь что-то испортить.

Но забавнее всего, когда горят сроки и ты начинаешь делать это что-то самое от безвыходности, оказывается, что получается вполне ничего. Потому что горшки обжигают как раз не боги.

Учитывая, что у меня в жизни был один сплошной дедлайн, я с подобными формулировками даже не заморачивался. Просто брал и делал. Едва ли будет хорошо, если кто-то обнаружит трупешник тверского ведуна в моем доме. Хватило уже и Соловья-Минина.

Перво-наперво я соорудил рунный камень погребального назначения, взяв за основу один из булыжников на улице. И заодно заглушил машину, чай бензин не казенный. Получилось не сказать чтобы произведение искусства, но вполне ничего. Затем я с помощью Мити и пищевой пленки, примотал рунный камешек к груди мумии. Так сказать, «придавил». Не хотелось бы, чтобы в нашей бухте появилось какое-нибудь жуткое умертвие. Даже если его назовут в мою чести – радости мало. А за сорок дней едва ли пищевая пленка порвется. Мы ее не пожалели.

Следующим этапом стала инвентаризация добра несостоявшегося наемного убийцы. И в этот момент я был готов плакать горючими слезами. Не знаю по какой причине, но Высоковский не стал прятать все богатство на слове, а увешал себя кольцами и амулетами.

У меня даже сложилось ощущение, что если взять и продать все это добро, то можно без всяких напрягов купить несколько пятиэтажек в Выборге. Но я все же решил – ничего от ведуна здесь остаться не должно. Поэтому кольца мы аккуратно сняли – после того как Высоковский внезапно умер с помощью лихо, то внезапно всхуднул. Соответственно, украшения буквально свалились с пальцев – и сложили в один из застегивающихся карманов на его штанах. Амулет, к нашему счастью, тяжелый, спрятали под рубашку, а кинжал засунули между штанами и ремнем, затянув последний.

– Все, Митя, теперь неси веревки.

– Зачем?

– Да я решил прямо сейчас попрактиковаться в шибари. Сам подумай, зачем.

Что наиболее интересное, после опустошения Высоковский стал легким, почти невесомым. Поэтому я без всякого труда привязал руки и ноги к туловищу. Эх, бабушка, знала бы ты, чем будет заниматься твой внук.

– Пойдем, – сказал я Мите. – Чур ты несешь.

– К чурам отправимся? – испугался он.

– Да это выражение такое, не парься.

Так мы и направились к воде. Я, лесной черт и Куся. Последняя как-то сама собой увязалась за нами, а заметили мы ее лишь у разрушенного дома Васильича. Причем, грифониха посмотрела на меня так выразительно, что стало ясно – попробуй я сейчас отправить ее обратно, мы второй раз откровенно поссоримся. Первый раз был, когда Куся потрогала клювом мой кулак. Ладно, пусть идет.

– Дяденька, я только плаваю плохо, – сказал Митя, когда уронил то, что осталось от рубежника на берег. – Это мельничные черти обычно плескаться любят. Или анчутки, а меня даже плавать никто не учил. Да и холодно.

Я был с ним согласен. Тем, кто осенью хотел искупаться в наших водах, можно было смело выдавать шеврон «Слабоумие и отвага».