Текст книги "Курсант Сенька. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ангор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава 9

Дым от сигарет висел в воздухе густым облаком, как кисель из школьной столовой. Я втянул его в себя – глубже, чем хотелось бы и почувствовал, как горечь раздирает горло, будто наждак. Под сапогами – свежий холмик, земля еще рыхлая, сырая, с запахом дождя и чего-то безвозвратного.

– Лерка – тварь, – Макс сплюнул в траву. Его скулы ходили ходуном. – Борька ведь почти доучился и диплом бы получил. Он парень башковитый был! На работу бы его с руками и ногами оторвали. Но из-за этой стервы он теперь в могиле лежит!

Миша молча кивал, ловко стряхивая пепел на землю. Обычно в его глазах плясали чертики, а сегодня – пустота, как в колодце без воды.

– Все беды от баб, – Макс зашаркал подошвами по сырой земле. – И еще осмелилась прийти на похороны! Видели, как рыдала? Актриса чертова!

И во мне вдруг что-то хрустнуло в тот момент. Может, злость за эти дни накопилась, а может, просто устал ждать, когда кто-нибудь скажет что-то умное.

– Заткнись! – выдохнул я и шагнул к Максу. – Лерка тут ни при чем. Не смей так о ней говорить!

Макс отступил, будто я ударил его кулаком. В глазах его появилось удивление, а потом обида.

– Сенька, ты чего…

– Борька за ней бегал сам, как щенок, – перебил я. – Она ему сто раз говорила – «Не нужен ты мне». Сто раз! Что теперь, она должна была полюбить его только за то, что он хвостом вилял? Девчонка, что – вещь?

И тишина стала плотной, как в бомбоубежище после тревоги. Где-то вдали каркнула ворона – единственный живой звук среди этого мёртвого царства.

– Может, ещё скажешь, что это я Борю сгубил? – я смотрел то на Макса, то на Мишу. – Ну?

Они стояли с опущенными головами, будто двойку схлопотали у доски. Макс тер в пальцах окурок до крошек, а Миша носком ботинка вычерчивал на земле какие-то тайные знаки.

– Боря сам виноват. Только он и никто больше, – бросил я сигарету и раздавил её. Слова вышли жесткими, но что теперь? Правда всегда больнее лжи.

– Идемте к тёте Клаве, – сказал я уже на ходу. – Ей сейчас, помимо денег, еще и помощь по дому нужна.

Дом Борькиных родителей торчал на самом краю деревни – кривой, облупленный, ставни держались на честном слове. Во дворе валялись ржавые ведра да сломанная телега, дрова не колоты. Тётя Клава встретила нас у порога – глаза красные, но слёзы уже высохли.

– Проходите, мальчики… – голос дрожал, но она держалась из последних сил. – Я чайник поставлю…

– Не надо, тётя Клава, – остановил я её мягко. – Мы ненадолго. Помочь хотели.

Макс молча вытащил из кармана смятые купюры, Миша добавил к ним свои и я тоже выложил всё до копейки. А затем мы попытались их всунуть в руки матери Борьки.

– Да ну вас… – тётя Клава всплеснула руками. – Сами ведь студенты… Родители и так едва сводят концы с концами…

– Возьмите, – я мягко, но упрямо вложил ей деньги в ладонь. – Не спорьте. Борька был нам, как брат.

Тётя Клава не закричала, не зарыдала, а только тихо всхлипнула, как умеют женщины, у которых слёзы закончились ещё вчера.

– А где дядя Семён? – Миша оглядел двор, будто искал в тени ответ.

– Где ему быть… – Клава вытерла глаза краем выцветшего фартука. – В сарае лежит. Третий день не просыхает. Говорит, сына нет и ему незачем трезвым быть.

Мы переглянулись… У каждого своя беда – кто топит горе в стакане, а кто носит его под сердцем.

– Дрова надо наколоть, – сказал я. – И крышу подлатать. Видел, что протекает.

– Да ну что вы… Вы ж теперь чуть ли не городскими стали, – попробовала возразить тетя Клава.

– Мы не такие уж городские, – усмехнулся Макс, первый раз за весь день. – Руки помнят топор.

Так что работали мы до самого заката. Кололи дрова, чинили забор, латали крышу сарая. Руки гудели, спины ныли, но работа гнала прочь мрачные мысли. Тетя Клава то и дело выбегала во двор – то чай принесёт в гранёных стаканах, то хлеб с сахаром, то просто постоит рядом, послушает, как топор звенит.

– Спасибо вам, мальчики… – голос её дрожал от усталости и благодарности. – Не знаю, как бы я без вас…

– Да ладно, тётя Клава, – ответил я, вытирая пот со лба. – Мы пока на каникулах здесь, обязательно будем заходить.

И когда только стемнело, мы собрались уходить. Тетя Клава проводила нас до калитки, всё пыталась сунуть с собой то пирожков, то бутылку молока.

– Идите уже… – махнули мы рукой. – Завтра опять придём.

Шли мы по тёмной улице молча – усталые и с тяжёлыми мыслями. Фонари не горели и только окна светились жёлтым светом. Где-то лаяла собака, да издалека доносилась радиола.

– Хоть что-то сделали, – сказал Миша на развилке, где расходились дороги.

– Да… – кивнул Макс. – А потом? Уедем в город, а она останется одна с этим алкашом…

– Не знаю… – честно признался я. – Посмотрим.

И мы, попрощавшись, разошлись по домам. Я брёл через заросший палисадник и думал о чертовых поворотах судьбы – Борьки нет, тетя Клава осталась одна, а дядя Семён ушел в запой… А я вот, живу не своей жизнью, в чужом времени, и никто об этом не знает. Может, Борька тоже как я, переселился в тело другого человека? Может, он теперь совсем в другом времени… Далеко-далеко в будущем? Кто знает… Может, все мы здесь живем в чужих телах, но все боимся об этом говорить вслух…

Я остановился у калитки дома и поднял голову к небу. Звёзды светили равнодушно – те же самые, что спустя многие годы будут все также глядеть на этот мир. И где-то там возможно Борька ищет свой путь… Или просто растворился во тьме. Но сейчас здесь у меня было лето – липкий запах свежескошенной травы смешивался с горечью потерь и надеждой на завтрашний день. Я вздохнул полной грудью и вошёл в дом – туда, где ещё ждали и во что-то верили.

Октябрь

1986 год

Осенний дождь бил по окнам Западного крыла Белого дома с упрямством репортёра, который не унимается, пока не получит ответов на вопросы, от которых хочется отвернуться. Полковник Оливер Норт стоял у мутного стекла своего подземного кабинета, наблюдая, как капли сбегают вниз – будто слёзы мальчишки, застигнутого на месте преступления. Ирония жизни – морской пехотинец, привыкший к прямым атакам, теперь воевал в тени, где союзники и враги менялись местами быстрее, чем шулер тасует карты.

– Олли, – голос адмирала Джона Пойндекстера прорезал тишину. – Нам надо поговорить.

Норт развернулся и в его взгляде было столько холода, что Пойндекстер невольно поёжился. Этот человек прошёл Вьетнам, но нынешняя их работа требовала другой породы мужества – умения жить с собственной совестью.

– Адмирал, – Норт усмехнулся, и в этой усмешке горечи было больше, чем в стопке армейской настойки. – Речь о наших персидских знакомых?

Пойндекстер прикрыл дверь и опёрся на неё спиной.

– Макфарлейн звонил из Тегерана. Говорит, иранцы довольны качеством товара. Но хотят… расширить ассортимент.

– Разумеется, хотят, – Норт отошёл от окна и плюхнулся в кресло. – А что там с никарагуанцами? Деньги дошли?

– Дошли, – Пойндекстер кивнул, но в этом кивке не было ни радости, ни облегчения. – Сикорд подтвердил. Контрас получили очередную партию… гуманитарной помощи.

Они оба знали цену этим словам… «Гуманитарная помощь» – автоматы Калашникова и гранатомёты. Такая вот реальность их подпольной войны с сандинистами.

– Знаете, адмирал, – Норт потёр переносицу, где уже залегли морщины тревоги, – иногда мне кажется, что мы играем в шахматы с дьяволом. И он всегда на ход впереди.

– Философствуете, полковник? – Пойндекстер усмехнулся. – Мы не можем себе позволить роскоши сомнений.

– Может, именно поэтому мы здесь?

Пойндекстер шагнул к карте мира на стене. Его палец медленно прошёл путь: Вашингтон – Тегеран – Манагуа. Треугольник их тайных маршрутов.

– Послушайте, Олли, я понимаю ваши сомнения. Чёрт побери, у меня их не меньше. Но взгляните шире – мы сдерживаем советскую экспансию в Центральной Америке. Мы возвращаем наших людей из Бейрута. Мы…

– Мы нарушаем законы Конгресса, – перебил Норт. В его голосе не было упрёка, а только факт. – Мы торгуем оружием с режимом, который вчера называли исчадием ада. Мы финансируем армию-призрак.

– И что вы предлагаете? – Пойндекстер резко повернулся, а в его глазах вспыхнул гнев. – Позволить коммунистам захватить Центральную Америку? Оставить наших людей гнить в подвалах Бейрута?

– Я не предлагаю ничего, адмирал, – бросил Норт, глядя прямо в глаза Пойндекстеру. – Просто констатирую, что мы ходим по лезвию бритвы. И рано или поздно…

Но резкий звонок разорвал напряжённую тишину, как выстрел на рассвете и Норт схватил трубку.

– Норт.

Голос на том конце был срывающимся – тревога сквозила в каждом слове.

– Принял, – коротко ответил он. – Сообщу адмиралу.

Он медленно повесил трубку, словно приговаривал себя к чему-то необратимому.

– Это Сикорд. Один из наших «гуманитарных» самолетов сбит над Никарагуа. Пилот жив, но у сандинистов.

Пойндекстер побледнел так, что даже седина на висках потускнела.

– Кто?

– Юджин Хасенфус – американец. И у него были документы.

Тишина повисла между ними, плотная и вязкая, как августовский воздух в Лэнгли. Всё, что они строили месяцами – их невидимая империя дала первую трещину.

– Какие документы? – голос адмирала дрогнул.

– Пока неясно. Сикорд опасается, что там могут быть прямые нити к нам.

Пойндекстер медленно опустился в кресло напротив Норта. В этот момент он выглядел не как главный архитектор подпольной войны, а как человек, которого придавило собственной тенью.

– Олли… Пора зачистить следы.

– Зачистить? – переспросил Норт, и бровь его взлетела вверх. – Вы хотите уничтожить все документы?

– Всё, что хоть как-то связывает операцию с Белым домом. Не важно как. Не важно кем!

Норт подошёл к окну. Дождь за окном усилился и теперь лупил по стеклу, будто автоматная очередь по броне «Хамви».

– Мой отец всегда говорил – если не готов отвечать за свои поступки, то не делай их.

– Твой отец не управлял сверхдержавой на краю ядерной войны, – огрызнулся Пойндекстер.

– Нет, – Норт обернулся. В его взгляде было больше усталости, чем за все годы службы. – Он просто был честным человеком.

– Честность – это роскошь для тех, кто не держит в руках судьбы мира.

– Может быть, именно поэтому мы и оказались здесь? – Норт усмехнулся безрадостно.

Пойндекстер поднялся, застёгивая пиджак с движением приговорённого.

– Начинай зачистку, полковник. И помни – мы не говорили об Иране. Мы не слышали о контрас. Мы…

– Мы никогда не существовали, – закончил за него Норт.

Дверь хлопнула… Адмирал исчез в коридоре, оставив после себя запах дешёвого одеколона и страха. Норт остался один с дождём и своими мыслями. Он открыл сейф и достал папку с грифом «Совершенно секретно», сотни страниц – схемы переводов через швейцарские банки, письма крановщикам из Тегерана, отчёты о поставках оружия контрас. Вся их паутина лжи и иллюзий.

Он взял первый лист – аккуратно разорвал пополам. Потом ещё один. И ещё… Бумага рвалась с сухим треском – будто ломались чужие жизни. Но с каждым клочком бумаги он понимал – стереть можно следы, но не прошлое. Не выборы, не свою вину… Норт посмотрел на старую фотографию – молодой морпех в парадной форме, глаза светятся верой в порядок и справедливость.

– Прости меня, парень, – шепнул он своему прошлому и снова принялся рвать страницы – одну за другой, пока не останется ничего, кроме памяти и дождя.

А где-то в глубине Белого дома президент Рейган готовился к очередному выступлению, не подозревая, что его наследие висит на волоске. В подвале же полковник Норт хоронил секреты, которые вскоре всплывут наружу и потрясут основы американской политики… Но история любит иронию. И самая жестокая ирония заключается в том, что порой попытки что-то спасти, наоборот, приводят к прямо противоположному сценарию…

* * *

Временем ранее

Альпийский воздух резал легкие, будто осколки льда – остро, беспощадно, до самого дна души. Капитан Ханс Крюгер, старый волк баварской полиции, стоял на краю обрыва и смотрел вниз, туда, где дымился изуродованный грузовик. За сорок два года службы он привык не верить глазам, но то, что лежало перед ним, не укладывалось ни в одну из его старых схем.

– Капитан! – Лейтенант Штайнер карабкался по склону, хватая ртом воздух. Парень был молод, щеки его горели, а в глазах плясал страх – не тот, будничный, а первобытный.

– Нашли водителя, – выдохнул Штайнер.

Крюгер повернулся. Взгляд лейтенанта был полон ужаса – такого, что никакая смерть не объяснит.

– Он жив? – спросил Крюгер глухо.

– Да, сэр. Но… – Штайнер сглотнул. – Лучше вам увидеть самому.

Они спустились к спасателям. Водитель сидел на складном стуле, кутаясь в серое армейское одеяло. Крюгер опустился на корточки рядом.

– Имя?

– Отто… Отто Браун, – голос дрожал. – Я их вез из Мюнхена… Господи, что же это было…

– По порядку, – коротко бросил Крюгер, доставая блокнот.

Браун зажмурился, словно хотел стереть память.

– Погрузили ящик. Тяжелый, старый. Говорили между собой по-английски. Думали, я ничего не пойму… – он усмехнулся безрадостно. – Три года в американском лагере научили меня кое-чему.

– О чём речь?

– О деньгах. Больших деньгах. Их клиент ждал в Нойшванштайне… – Браун вздрогнул всем телом. – А потом они открыли этот проклятый ящик.

По спине Крюгера прошли ледяные мурашки. Замок безумного Людвига – место, где даже воздух пропитан тайнами.

– Что было дальше?

– Свет. Такой яркий, будто солнце разорвалось в кабине. Я чуть не свернул в кювет… А потом… – Браун схватился за голову. – Они закричали. Из глаз пошла кровь – только не кровь, а чёрная жижа. Как смола! Я выскочил из машины и побежал. Слышал, как грузовик покатился вниз… Потом взрыв.

– Ты видел, что было в ящике? – Крюгер говорил тихо, но его голос резал воздух.

– Мумия… И что-то блестящее. Корона или диадема… – Браун уставился на капитана глазами безумца. – Знаете, что страшнее всего? Я оглянулся. Грузовик уже горел, а из огня поднималось… что-то. Тёмная фигура.

Штайнер перевёл взгляд на Крюгера – верить этому бреду или списать на шок? Крюгер же наклонился ближе.

– Отто, ты пил? Наркотики?

– Я трезв как стекло! – Браун вскочил так резко, что одеяло слетело с плеч. – Думаете, я всё это придумал? Тогда где ящик? Где тела тех двоих⁈

В 1986-м даже воздух умел быть свидетелем чужих секретов. Внизу, среди обугленных обломков, спасатели нашли лишь два тела – высохшие, словно мумии, и клочья оплавленного металла. От груза не осталось даже тени.

– Капитан, – шагнул навстречу старший спасатель Мюнх. Его седая борода пахла гарью, а в глазах стояла усталость, которую не смоет ни один дождь. – Нам нужно поговорить.

Они отошли и Мюнх закурил, прикрыв ладонью огонёк от ветра.

– Ханс, я тридцать лет вытаскиваю людей из этих гор. Повидал всякое, но такого… – он шумно втянул дым, будто пытаясь затушить им воспоминания. – Металл расплавился так, будто здесь взорвалось солнце. А тела… Они не просто сгорели. Их будто выжгло изнутри, до самой костной пыли.

– К чему ты клонишь? – Крюгер смотрел прямо в глаза.

– Может, везли что-то химическое? Радиоактивное? – Мюнх тряхнул головой. – Только счётчик Гейгера молчит.

Крюгер нахмурился – в эти годы воздух был наэлектризован тайнами… Холодная война, секретные грузы, люди без прошлого.

– Свяжись с Мюнхеном, – бросил он через плечо Штайнеру. – Пусть пробьют груз и этих двоих – Вебера и Мюллера.

И пока лейтенант возился с рацией, Крюгер вернулся к водителю. Браун сидел на капоте скорой, сжимая в ладонях кружку кофе и глядя сквозь пар в пустоту.

– Отто. Они упоминали, откуда этот ящик?

Браун вздрогнул и поднял мутный взгляд.

– Ливан… Кажется, Ливан. И профессор какой-то… Стерлинг. Американец, – он поёжился. – Они смеялись над проклятиями. Говорили – «Суеверия для дураков! Мы торгуем историей». Только история иногда торгует нами…

– История дорого берёт за свои уроки, – буркнул Крюгер.

– Капитан! – Штайнер махал рацией, будто флагом на старте Формулы-1. – Мюнхен на связи!

И Крюгер перехватил трубку.

– Слушаю.

– Ханс, тут жарко, – голос коллеги был резким, как выстрел. – Вебер и Мюллер по бумагам антиквары, но мы уверены, что они с чёрного рынка. И они связаны с нацистами. Но у тебя есть зацепка еще?

– Имя Стерлинг о чем-то говорит?

– Да! – отозвался голос. – Значит они обокрали самого Стерлинга – он тот еще любитель древностей. Только вот, откуда они у него…

– Неважно, теперь у нас два трупа и пропавший груз, – закончил Крюгер. – Продолжайте копать.

Он выключил рацию и задержал дыхание. Десять миллиардов долларов в эти времена – это не просто деньги. Это билет в рай и обратно. Ну или в ад… Браун же вдруг оказался рядом, а его лицо будто стало ещё серее.

– Капитан, отпустите меня отсюда. Я хочу забыть эту ночь.

– Страшно?

– А вы бы не боялись? – Браун горько усмехнулся. – Некоторые вещи лучше оставить под землёй. Мёртвые должны спать спокойно.

Крюгер задержался с ответом на секунду дольше обычного.

– Иногда философия спасает жизнь, Отто. Но сегодня я бы предпочёл правду.

Ветер с гор принёс запах бензина и пепла. Этот год только начинал открывать свои секреты.

– Думаю о судьбе, – Браун криво усмехнулся, глядя в сторону. – Я видел, как люди умирают за ржавое железо и клочки земли. Тогда мне казалось, что с годами поумнею. А вышло наоборот. Жадность не стареет, капитан. Она только крепнет.

– Что собираетесь делать дальше?

– Уеду к сестре в Австрию. Буду копаться в огороде, выращивать картошку, – Браун скользнул взглядом по дымящимся останкам грузовика. – А про эту историю постараюсь забыть. Если получится…

А когда Брауна увезли, Крюгер остался с командой спасателей. Солнце опускалось за горы, заливая заснеженные пики алым светом – будто кровь на снегу.

– Ну что скажешь? – Мюнх подошёл, чиркнув спичкой и прикуривая сигарету.

– Думаю, мы встряли куда глубже, чем кажется, – Крюгер смотрел на багровые вершины. – И кто-то очень богатый и очень опасный ждёт свой груз.

– В Нойшванштайне?

– Может быть. – Крюгер помолчал, сжимая руки в карманах шинели. – Знаешь, что меня тревожит больше всего? Не то, что артефакты украли. А то, что они исчезли после взрыва.

– Может, сгорели?

– Золото не горит, Курт. Камень тем более. – Крюгер повернулся к нему лицом. – Кто-то забрал их с места катастрофы. Вопрос – кто? И зачем?

Штайнер подошёл к ним, держа в руках металлический обломок.

– Капитан, взгляните на это.

Крюгер взял находку. На металле были выгравированы странные символы – ни немецкие, ни латинские. Что-то древнее, чужое.

– Это с грузовика?

– Нет, сэр. Нашёл в стороне от обломков. Будто кто-то выронил на бегу. – Штайнер замялся. – И ещё кое-что – следы ведут от эпицентра вверх по склону.

– Следы? Человеческие?

– Не совсем… Слишком глубокие для обычного человека. И шаг широкий… – молодой полицейский сглотнул, глаза бегали по земле. – Словно кто-то очень высокий нёс тяжёлый груз.

У Крюгера по спине пробежал холодок. Сорок лет службы научили его доверять не только глазам, но и внутреннему зверю.

– Куда ведут следы?

– Уже проверил, – Штайнер указал вверх по склону. – К старой горной дороге. Там они обрываются. Как будто… как будто тот кто-то просто исчез.

– Или просто сел в машину и укатил, – Мюнх пожал плечами, будто речь шла о походе за хлебом.

– Тогда где следы шин? – резко парировал молодой полицейский. Голос его дрожал – то ли от холода, то ли от напряжения.

Вопрос повис в воздухе, как сигаретный дым. Крюгер снова глянул на обломок с чуждыми символами. В багровом закатном свете они будто дышали, пульсировали под кожей металла.

– Капитан… – Мюнх щёлкнул окурком, растоптал его о камень. – Может, пора дергать федералов?

– Нет, – Крюгер спрятал находку в карман и посмотрел на коллегу исподлобья. – Сначала сами разберёмся. А уж потом решим, кому это отдавать.

Он говорил спокойно, но внутри всё сжималось. Дело не для обычной полиции – слишком много теней, слишком много дыр в реальности. Слишком много запаха чужого золота. И когда остальные ушли вниз грузить мешки, да оформлять протоколы, Крюгер остался на краю обрыва. Ветер бил в лицо ледяными ладонями. Альпы молчали – каменные стены, вечные стражи чужих секретов.

Где-то там, в лабиринтах снега и скал, бродила тень с золотой короной на голове. И кто-то очень богатый уже потирал руки в ожидании своей покупки. Капитан же вытащил из кармана обломок. Символы светились в сумерках тусклым, почти неземным светом. «Есть двери, которые лучше не открывать», – мелькнула мысль. – «И сделки, за которые расплачиваются не деньгами».

Но было поздно… Дверь уже распахнулась настежь. Сделка заключена! Теперь оставалось только ждать – какую цену придётся заплатить за жадность, которая старше всех законов.