Текст книги "Курсант Сенька. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ангор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 14

Декабрь в Афгане – это когда понимаешь, что Бог либо забыл про эту землю, либо специально решил поиздеваться. Холод такой, что даже духи сидят по своим норам и не высовываются. А мы тут обеспечиваем огневую поддержку колоннам на трассе Кабул-Кандагар. Романтика, блин.

– Сенька, а ты думаешь, нас тут кто-то вспоминает? – спросил Овечкин. Он сидел на ящике, курил и смотрел на горы так, будто они ему что-то должны.

– Кто нас вспомнит, Коль? Мамки наши? Так они каждый день молятся, чтобы мы живыми вернулись. А остальные… – я махнул рукой в сторону заснеженных вершин, – остальные даже не знают, где этот твой Афганистан на карте найти.

Старшина Карим молча проверял прицел. Говорил он мало, но метко. Как стрелял, впрочем…

– Товарищ лейтенант, – обратился вдруг ко мне сержант Кузнецов, худой как щепка, но цепкий, – связь докладывает, колонна через полчаса будет в зоне нашей ответственности. Духи активизировались в районе высоты 1247.

– Понял, – кивнул ему, а затем крикнул рядовому. Тот еще зеленый как трава, но старательный. Слишком старательный, что меня и беспокоило. – Боекомплект проверил?

– Так точно! Все по норме!

Он был из тех солдат, которые думают, что война – это как в кино. Герои, подвиги, ордена. Я пытался его образумить, но как объяснишь восемнадцатилетнему пацану, что боевые действия – это когда твой лучший друг вчера был, а сегодня его нет, и никто даже не помнит, о чем вы последний раз говорили?

– Коль, а помнишь, как мы в училище мечтали попасть в «горячую точку»? – усмехнулся я, проверяя карту.

– Помню. Дураки были молодые. Думали, тут романтика, боевое братство, все дела. А тут… – Колька затянулся и выдохнул дым в морозный воздух, – тут просто стараешься каждый день не сдохнуть по глупости.

– Тоже мне мыслитель нашелся, – проворчал Карим, но в его голосе слышалась не злость, а что-то вроде понимания.

Радиостанция тем временем затрещала. Голос диспетчера был спокойным, но я уже научился различать нотки напряжения.

– «Молот», «Молот», я «Центр». Колонна под обстрелом в квадрате 4578. Требуется немедленная огневая поддержка. Цель – группа духов на высоте 1247, северный склон.

– «Центр», я «Молот». Принял. Работаем по цели.

Вот оно… Началось…

– Карим, – он был старше нас, но не по воинскому званию и я стал обращаться к нему просто по имени, – данные для стрельбы! Кузнецов, к орудию! Смирнов, подачу снарядов обеспечить!

Все завертелось. Карим быстро, но без суеты рассчитывал углы. Кузнецов проверял механизмы наведения. А Смирнов… Смирнов суетился больше всех, и это меня напрягало.

– Сенька, а ты не думал, что мы тут делаем? – спросил Колька, пока мы ждали команды на открытие огня. – В смысле, глобально?

– Думал. И знаешь, к какому выводу пришел? – я посмотрел на него. – Мы тут делаем то, что нам приказали делать. А думать о глобальном… это не наша забота, Коль.

– Циник ты, Семенов.

– Реалист. Разница есть.

– «Молот», огонь!

Первый выстрел пошел. Потом второй. Гаубица работала четко, как швейцарские часы. Карим корректировал огонь, получая данные от передовых наблюдателей.

– Недолет пятьдесят! Правее двадцать!

– Понял! – Карим вносил поправки.

И тут Смирнов решил проявить инициативу. Вместо того, чтобы просто подавать снаряды, он полез проверять что-то в механизме подачи. Прямо во время стрельбы.

– Смирнов! Какого черта ты там делаешь⁈ – заорал я.

– Товарищ лейтенант, мне показалось, что механизм заедает!

– Показалось! Отойди от орудия!

Но было поздно – Смирнов попытался что-то подкрутить в тот момент, когда Кузнецов подавал команду на выстрел. Механизм сработал, но рука Смирнова оказалась не там, где надо. Крик! Кровь! И понимание того, что еще один пацан заплатил за свою глупость.

– Медик! – заорал Колька, будто ополоумел от неожиданности.

Но медика не было рядом. Был только я, Колька, Карим и Кузнецов, который стоял белый как полотно и смотрел на то, что осталось от руки Смирнова.

– Жгут! Быстро! – я бросился к рядовому.

Пацан был в сознании, но в шоке. Смотрел на свою руку и не понимал, что произошло.

– Мама… – прошептал он. – Мама, больно…

– Потерпи, дружище. Потерпи. Сейчас все будет хорошо, – говорил я, зная, что вру. Ничего хорошего не будет. Рука была оторвана почти полностью.

Карим молча помогал мне накладывать жгут. Его лицо не выражало ничего, но руки дрожали. Даже у таких матерых, как он, есть предел.

– Коль, вызывай вертолет! Срочно!

– Уже вызвал!

Но Смирнов умер через десять минут. Просто закрыл глаза и умер. Тихо, без криков, без последних слов. Как-то очень буднично. Восемнадцать лет, и все. Конец истории.

– Сука, – сказал Кузнецов. – Сука, сука, сука!

– Хватит, – остановил его Карим. – Мертвых не воскресишь.

– А колонна? – спросил Колька.

Я посмотрел на радиостанцию. Связь молчала. Значит, прорвались. Наша огневая поддержка помогла. Смирнов умер не зря. Хотя какая разница? Он все равно умер.

– Сенька, – Колька подошел ко мне, – а ты не думаешь, что мы все тут сдохнем?

– Думаю. Каждый день думаю. И знаешь что? Это нормально. Ненормально не думать об этом.

– И как ты с этим живешь?

– А никак. Просто живу. День за днем. Выстрел за выстрелом. И стараюсь, чтобы таких, как Смирнов, больше не было.

Через час же прилетел вертолет за телом. Пилот, старший лейтенант с усталыми глазами, молча помог нам загрузить Смирнова.

– Сколько ему было? – спросил он.

– Восемнадцать.

– Черт! У меня сын такого же возраста.

– А ты ему про боевые действия рассказываешь?

– Что рассказывать? Что восемнадцатилетние пацаны умирают от собственной глупости? Что героизм – это когда ты просто стараешься не сдохнуть до завтра?

– Расскажи. Пусть знает.

Вот и весь разговор – вертолет вскоре улетел. А вот мы остались. Карим молча убирал кровь с орудия. Кузнецов курил, глядя в никуда. Колька что-то писал в блокноте – наверное, письмо домой.

– А знаешь, Сенька, – сказал он, не отрываясь от блокнота, – я понял одну вещь. Мы тут не для того, чтобы кого-то победить. Мы тут для того, чтобы понять, что такое жизнь. И что такое смерть.

– Да плевать я уже хотел на все это и на подобные размышления, – усмехнулся я. – Я думаю проще. Мы тут для того, чтобы выжить. И чтобы наши выжили. Все остальное – лирика!

– Может, и так. Но Смирнов-то не выжил.

– Смирнов был дурак. Добрый, честный, молодой, но дурак. А дуракам здесь не место.

– Жестко ты, Семенов.

– Справедливо. Жестко, но справедливо.

Радиостанция снова затрещала. Новая колонна, новая цель, новая стрельба. Битва продолжалась. Без Смирнова, но продолжалась.

– Ладно, мужики, – сказал я, поднимаясь. – Работать надо. Смирнова уже не вернешь, а живых еще можно спасти.

И мы снова стали работать, потому что кто-то должен это делать. Но может быть завтра кто-то другой будет вспоминать нас так же, как мы сегодня вспоминаем Смирнова. Что ж, одним словом – война та еще циничная сука…

А тем временем…

– Духи активизировались. Разведка докладывает о движении в районе кишлака Джангалак. Будьте готовы к неожиданностям, – сообщило мне командование.

Неожиданности – просто смешно! Здесь каждый день – сплошная неожиданность. То снайпер подстрелит часового, то мина взорвется под ногами, то засада из-за камня. Привыкаешь жить в постоянном напряжении. Так что через час мы уже были на позиции. И Кузнецов расставлял орудия с привычной сноровкой.

– Сержант, связь с колонной есть?

– Есть, товарищ лейтенант. Идут по графику.

Я достал бинокль и осмотрел дорогу внизу. Серпантин петлял между скал, как раненая змея. Идеальное место для засады. Духи это понимали не хуже нас. Колонна же показалась около полудня. БТРы ползли медленно, осторожно. Водители знали – одна ошибка, и машина полетит в пропасть. А груз… груз действительно был важный. Я видел, как напряженно держались десантники на броне.

– Семенов, как дела? – раздался в рации голос Ползункова.

– Пока тихо, товарищ майор. Колонна проходит нормально.

– Не расслабляйся. У меня плохое предчувствие.

У него всегда плохое предчувствие. Первые выстрелы раздались, когда колонна была в самом узком месте ущелья. Духи открыли огонь с противоположного склона – классическая тактика. Бить по растянутой колонне, не давая развернуться.

– Огонь! – скомандовал я. – По координатам 347–521!

Наши гаубицы заговорили. Снаряды ложились точно, но духи были хитрые. Они стреляли короткими очередями и сразу меняли позиции.

– Товарищ лейтенант! – крикнул Кузнецов. – Сзади движение!

Я обернулся и похолодел. По склону за нашими спинами ползли фигуры в грязных халатах. Человек двадцать, не меньше. Как они сумели подобраться незаметно?

– Засада! – заорал я в рацию. – Нас окружают!

Но связь молчала. Видимо, духи глушили частоты. Или просто повезло им – иногда техника подводит в самый неподходящий момент. Кузнецов уже разворачивал пулемет. Парень работал быстро, без лишней суеты. Но я видел – времени у нас мало. Духи были уже в ста метрах.

– Сержант, отходим к БТРу! – крикнул я. – Прикрывай!

Мы начали отход. Кузнецов стрелял короткими очередями, я бросал гранаты, но духи наседали. Они знали – если захватят высоту, колонна внизу окажется в ловушке. И тут я заметил – один из моджахедов обходит нас слева, а у него в руках красовался РПГ. Если он выстрелит по Кузнецову…

Времени на размышления не было. Я рванул влево, на перехват. Дух меня не заметил – был слишком сосредоточен на цели. Я ударил его прикладом по голове. Он упал, но РПГ остался цел.

– Кузнецов, ложись! – заорал я и выстрелил из гранатомета по группе духов.

Взрыв накрыл их всех. Но и нас оглушило – слишком близко было.

– Живой? – спросил я у сержанта.

– Живой, товарищ лейтенант. Спасибо.

Спасибо… Ха-ха-ха! Как будто я делал что-то особенное. Просто работа такая – не давать убивать своих людей.

Бой продолжался еще полчаса. Духи отступили, когда поняли – легкой добычи не будет. Колонна прошла, потеряв только один БТР. А ведь могло быть хуже! Так что, благополучно тем же вечером, Ползунков нашел меня у костра.

– Хорошо сработал сегодня, Семенов.

– Работа такая, товарищ майор.

– Кузнецов рассказал, как ты его спас. Представлю к награде.

Награда – еще одна железка на грудь. Как будто от этого все это дерьмо закончится быстрее.

– Не стоит, товарищ майор. Я делал то, что должен.

Ползунков посмотрел на меня внимательно.

– Знаешь, Семенов, ты изменился за эти месяцы. Стал жестче.

– А разве здесь можно остаться мягким? – я уже действительно начал забывать свое прошлое. Я чувствовал себя машиной у которой есть задачи и ничего более!

– Нет, наверное, нельзя. Но главное – не потерять человечность.

Человечность – слишком красивое слово. Только, что это такое в условиях боевых действий? Когда каждый день приходится выбирать – убить или быть убитым? Ночью же я долго не мог заснуть. Думал о том дне, о Смирнове, о духах, которых мы убили. У каждого из них была семья, дети, мечты. Но они стреляли в нас, а мы – в них… И вдруг меня из мыслей вырвали Карим – он подсел ко мне.

– Не спится?

– Не спится.

– Думаешь о сегодняшнем?

– Думаю.

– Знаешь, что я понял здесь? – сказал старшина. Как будто я его спрашивал об этом… Пфф! Мне если честно, было плевать, но я промолчал. – Эта бойня не делает людей плохими или хорошими. Она просто показывает, кто есть кто на самом деле.

– И кто я, по-твоему?

– Ты? Ты нормальный мужик, Семенов. Который не бросает своих. Этого достаточно.

Может, он и прав. Может, и правда достаточно просто не бросать своих. Все остальное – философия для мирного времени.

Ну а утром нас снова подняли рано. Новый день, новые задачи. Мы продолжали воевать, потому что другого выбора у нас не было…

Февраль

1988 год

Виктор Семенович Чебриков затянулся сигаретой и посмотрел на заснеженную площадь через окно кабинета. Пепел упал на папку с грифом «Совершенно секретно». Председатель КГБ не спешил стряхивать его – пусть полежит, как и вся эта история с Карабахом.

– Товарищ Чебриков, – секретарша просунула голову в дверь, – вас ждет товарищ Разумовский.

Георгий Петрович вошел с видом человека, который уже неделю не спал нормально. Заместитель заведующего отделом организационно-партийной работы ЦК выглядел измотанным.

– Ну что там у вас в Карабахе? – Чебриков не поднял головы от документов.

– Полная, чтоб ее… Виктор Семенович. Извините за выражение.

– А что, есть другие выражения для этой ситуации?

Разумовский сел в кресло, достал сигареты «Мальборо» – трофей из последней командировки в Югославию.

– Двадцатого февраля в Степанакерте собрался внеочередной пленум областного совета. Требуют передать область Армянской ССР. Представляете?

– Представляю. А что наши?

– Наши молчат. Горбачев говорит о демократизации, гласности. А тут такое…

Чебриков усмехнулся, но без радости.

– Михаил Сергеевич всегда был оптимистом. Думал, что можно одновременно и волков накормить, и овец сохранить.

– Вчера звонил Демирчян из Еревана. Армяне требуют поддержки. Сегодня – Везиров из Баку. Азербайджанцы в ярости.

– И что вы им сказали?

– Что сказать? Что мы изучаем вопрос.

Чебриков встал, подошел к карте СССР на стене. Указательным пальцем провел по Закавказью.

– Знаете, Георгий Петрович, я тридцать лет в органах. Видел всякое. Но такого…

– Что такого?

– Раньше мы знали, кто враг. Американцы, китайцы, диссиденты. А тут что? Кто враг? Армяне? Азербайджанцы? Или мы сами?

Разумовский затянулся американской сигаретой. Дым поднялся к потолку, где висел портрет Ленина.

– Может, и мы сами. Семьдесят лет строили интернационализм, а получили…

– Получили то, что получили, – перебил Чебриков. – Вопрос в другом. Что делать дальше?

Но тут резко зазвонил телефон, как сирена и Чебриков снял трубку.

– Слушаю… Да, товарищ Лигачев… Понял… Будем, – и положил трубку, посмотрел на Разумовского. – Егор Кузьмич требует доклад. Через час.

– И что доложим?

– Правду. Что ситуация выходит из-под контроля.

– А если спросит, как решать?

Чебриков вернулся к окну. На площади шли люди – обычные советские люди, которые еще не знали, что их страна трещит по швам.

– Знаете, в чем проблема перестройки, Георгий Петрович?

– В чем?

– Мы решили, что можно изменить систему, не меняя людей. А люди… люди остались теми же. С теми же обидами, страхами, амбициями.

– И что из этого следует?

– А то, что Карабах – это только начало.

Разумовский докурил сигарету, затушил в пепельнице с гербом СССР.

– Вы думаете, будет хуже?

– Я думаю, Георгий Петрович, что мы открыли ящик Пандоры. И теперь не знаем, как его закрыть.

В кабинет вошел молодой офицер с папкой.

– Товарищ председатель, сводка из Еревана.

Чебриков взял документы и пробежал глазами.

– Митинг на площади Театра оперы и балета. Сто тысяч человек. Требуют справедливости для Карабаха.

– Сто тысяч? – переспросил Разумовский.

– Сто тысяч, – подтвердил офицер. – И это только в Ереване.

– Понимаете, в чем дело? – Чебриков отложил бумаги. – Раньше такой митинг мы бы разогнали за полчаса. А теперь? Теперь это называется «проявление демократии».

– А в Баку что?

– В Баку пока тихо. Но это затишье перед бурей.

Разумовский встал, подошел к окну.

– Знаете, что меня больше всего пугает?

– Что?

– То, что мы не понимаем, что происходит. Мы привыкли все контролировать, а тут…

– А тут история взяла свое, – закончил Чебриков. – И нам остается только наблюдать.

– Товарищ председатель, есть еще одна сводка, – офицер кашлянул. – Из Сумгаита.

– Что в Сумгаите?

– Напряженность растет. Слухи о погромах армян.

Чебриков и Разумовский переглянулись.

– Слухи или факты?

– Пока слухи, но наши источники говорят…

– Что говорят?

– Что может быть кровь.

В кабинете повисла тишина. Только тикали часы на стене – большие, советские, надежные. Как вся система, которая вдруг дала трещину.

– Георгий Петрович, – сказал наконец Чебриков, – а вы верили в коммунизм?

– Как это?

– Ну, искренне верили? Что построим светлое будущее?

– Знаете… в молодости верил. А потом… потом стал понимать, что люди сложнее любых теорий.

– Вот именно. А теперь эти сложные люди получили возможность говорить то, что думают.

– И что же они думают?

– То же, что думали их деды и прадеды. Что армяне – враги азербайджанцев, а азербайджанцы – враги армян.

Телефон снова зазвонил. Чебриков взял трубку, слушал молча, только кивал.

– Понял… Да, немедленно… Усилить охрану… – положил трубку и посмотрел на собеседников. – Это было из Сумгаита. Начались беспорядки.

– Серьезные?

– Пока не очень, но может разгореться.

– Мне пора к Лигачеву. Что передать? – Разумовский встал.

– Передайте, что ситуация критическая. И что нужны решительные меры.

– Какие меры?

– Не знаю, Георгий Петрович, – Чебриков пожал плечами. – Честно не знаю. Раньше мы бы ввели войска, арестовали зачинщиков. А теперь? Теперь это будет «подавлением демократии».

– А если не вводить войска?

– Если не вводить, будет кровь. Много крови.

Разумовский направился к двери, но остановился.

– Виктор Семенович, а вы не думали, что мы, может быть, не правы? Что народы действительно имеют право на самоопределение?

– Право-то имеют, – Чебриков усмехнулся горько. – Вопрос в другом – готовы ли мы к последствиям этого права?

– А если не готовы?

– Тогда нас ждет то, что ждет все империи, Георгий Петрович. Распад!

Разумовский вышел, а Чебриков остался один. Он подошел к сейфу, достал бутылку коньяка «Арарат» – ирония судьбы, армянский коньяк в разгар армяно-азербайджанского конфликта. Налил в стакан и выпил залпом. После чего взял телефон, набрал номер.

– Товарищ Крючков? Это Чебриков. Нужно срочно усилить агентуру в Закавказье. Да, именно так. И подготовить планы на случай… на случай самого худшего…

* * *

Март выдался паршивым. Пыль въедалась в глаза, солнце жарило так, будто кто-то наверху решил поджарить всю эту богом забытую землю. Я сидел возле гаубицы, курил и думал о том, что жизнь – штука непредсказуемая. Вчера вроде только был курсантом артиллерийского училища, а сегодня лейтенант Семенов в самой жопе мира.

– Сенька, командир вызывает, – Овечкин подошел, вытирая пот с лица.

– Что на этот раз? – я затушил сигарету о камень.

– Говорят, с другим подразделением работать будем. Поблизости больше никого нет.

Старшина Карим, наш узбек, что-то пробормотал на своем языке, пока чистил автомат. А Кузнецов молча собирал рацию. Но мы все понимали – если объединяют подразделения, значит, дело серьезное.

А уже через час к нам подъехал УАЗик, из которого вылезли четверо. И тут я как глаза выпучил от удивления. Среди них был Кирилл Козлов – мой друган из Березовки.

– Блин, Сенька! – он широко улыбнулся, показав желтые от курения зубы. – Не думал тебя здесь встретить.

– Кирилл, черт возьми, – я обнял его. – Сколько лет, сколько зим.

– Четыре года уже здесь торчу, – он закурил, предложил мне. – А ты когда приехал?

– Меньше твоего. Я ведь в училище четыре года был, – я взял сигарету. – Лейтенант теперь, видишь.

– Да ну? А я так и остался сержантом, – в его голосе не было зависти, скорее усталость. – Зато опыта набрался.

Его товарищи потом еще представились, старшина Петров, водитель Рахмон – еще один узбек, и младший сержант Димка Макаренко.

– Ну что, земляки встретились, – Петров усмехнулся. – Теперь работать надо. Задание простое – прочесать ущелье, духи там засели.

– Простое, – пробормотал Кирилл. – Здесь ничего простого не бывает.

Он был прав. Через три часа мы поняли это на собственной шкуре. Ущелье оказалось ловушкой. Духи знали, что мы идем, и приготовились как следует. Первыми полегли Рахмон и Димка. Потом ранили Кузнецова. Мы отстреливались, но патроны кончались, а их становилось все больше.

– Сдавайтесь! – крикнул кто-то на ломаном русском. – Живыми останетесь!

– Пошли они, – прошипел Кирилл, перезаряжая автомат.

– Подожди, – я схватил его за руку. – Может, и правда стоит? Мертвыми мы точно никому не поможем.

Он посмотрел на меня долгим взглядом.

– Ты же офицер, Сенька. Тебе решать.

Решение далось тяжело. Но когда увидел, как Карим истекает кровью, понял – другого выхода нет.

– Прекращаем огонь! – крикнул я.

Нас связали, завязали глаза и потащили куда-то в горы. Дорога заняла часа два. Все это время я думал о том, правильно ли поступил. Офицерская честь требовала сражаться до конца, но здравый смысл подсказывал – живой пленный лучше мертвого героя. Нас привели в какую-то пещеру и развязали глаза. Вокруг сидело человек десять бородатых мужиков с автоматами. Главный, судя по всему, был лет пятидесяти, с седой бородой и умными глазами.

– Офицер? – он показал на меня.

– Лейтенант Семенов, – ответил я.

– Хорошо. Ты будешь писать письмо своему командиру. Скажешь, что живы, но нужен обмен.

– На кого или на что менять собираетесь?

– Это не твое дело, – он усмехнулся. – Твое дело – остаться живым.

И следующие три дня были испытанием для нас. Кормили скудно, воды давали мало. Однако Кирилл держался молодцом, не жаловался. Мы мало разговаривали – охранники понимали русский. А на четвертый день я понял, что надо что-то делать. Обмен мог и не состояться, а сидеть здесь до конца не хотелось.

– Кирилл, – шепнул я ему на ухо, когда охранник отвернулся. – Помнишь, как ты раньше из сарая Петровича удирал?

– Помню, – он едва заметно кивнул. – Через заднюю стенку.

– Здесь тоже есть задняя стенка.

Я заметил, что в дальнем углу пещеры камни лежат не так плотно. Может, там когда-то был другой ход. Охранники сидели у входа, до угла им было не видно.

– Когда? – прошептал Кирилл.

– Ночью. Когда смена поменяется.

И в полночь, когда старый охранник ушел, а новый еще не пришел, мы начали действовать. Камни поддавались с трудом, но постепенно удалось расширить щель. Кирилл пролез первым, я за ним. Так мы вскоре оказались на склоне горы. Внизу виднелись огоньки – наша база была километрах в пяти.

– Быстро, – прошептал я. – Пока не хватились.

Спускались мы осторожно, стараясь не шуметь. Каждый камень под ногой казался выстрелом. Но повезло – до рассвета дошли до своих.

– Семенов! Козлов! – командир не поверил своим глазам. – Живые?

– Пока да, – ответил я. – Но не факт, что надолго.

Кирилл молчал, курил одну сигарету за другой. Я понимал его состояние – плен меняет человека. Что-то ломается внутри, и уже никогда не становится как прежде.

– Как там остальные? – спросил Кирилл.

И как оказалось, Карим в госпитале, Кузнецов с Овечкиным тоже, но Колян, благо ранен не серьезно. Остальные же… Нет их в общем, больше. И я с сочувствием похлопал Козлова по плечу.

А вечером мы сидели у костра и просто молчали. Кирилл курил, я смотрел на звезды.

– Сенька, – наконец заговорил Кирилл, чтобы отвлечься от угрюмых мыслей. – А ты не жалеешь, что в училище пошел?

– Жалею, – честно ответил я. – Но что теперь? Назад дороги нет.

– Да, – он затушил сигарету. – Назад дороги нет.

Мы еще долго сидели молча. Каждый думал о своем и разошлись спать чуть ли не перед рассветом. Утром же пришел приказ – наше подразделение переводят в другой район. Кирилла тоже переводили. Мы прощались, понимая, что больше, может и не увидимся.

– Береги себя, земляк, – он крепко пожал мне руку.

– И ты тоже, – ответил я. – Может, в Березовке еще встретимся.

– Может, – он усмехнулся. – Если доживем.

Он ушел, а я остался стоять и смотреть ему вслед. Странное чувство внутри было… Каждый день словно задаешься вопросом – зачем все это? Но ответа нет. Есть только долг, приказ и желание выжить. Но, долой никому не нужные размышления. Несмотря на все это дерьмо, я научился ценить самое главное, а именно – друзей рядом. Ведь Колян в скором времени пошел на поправку. И его даже снова вернули к нам из госпиталя.

И здесь ему отдыха точно уже не встретить… Колян подошел как-то ко мне и положил руку на плечо.

– Пора, Сенька. Машины ждут.

– Да, – я взял автомат. – Пора.

И мы двинули дальше навстречу, хрен знает, чему. Я просто делал свою работу и уже мало о чем думал. Работа была грязная, кровавая, но необходимая. По крайней мере, так нам говорили…