Текст книги "Предел тщетности (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Сазанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

– Даже позавтракать не успел, – выдохнул он с укоризной и добавил, будто в оправдание, – у меня с голодухи, старик, всегда башка трещит.

– Так что тебе сообщил неутомимый Жорж?

– Дружище Георгий поведал, вибрируя печалью, что у Никитина в голове черт прописался, да не один, а с компанией, и они тебе на разные голоса нашептали преждевременную кончину. Достали ключик золотой, вставили в ухо, взвели пружинку, часики тикают, отсчет пошел. Никитин, дескать, мечется, не зная, что предпринять, слезы по лицу размазывает, пальцы загибает, дни считает. Кстати, старик. Сколько тебе осталось по григорианскому календарю?

– Четыре дня, считая нынешний, – опешив от такой оценки моего бытия, признался я.

– Не густо. Но и не повод идти вразнос. Ты же наоборот, намеренно делаешь все, чтобы к тебе на поминки никто не пришел. С кем ты за последние дни еще не умудрился поругаться? Только со мной, да и то, не успел зайти, так буквально с порога наорал. Веди себя достойно, старик, ты же умеешь.

– Легко советы давать, когда дня собственной смерти не знаешь.

– О, я б с радостью. Все бы дела подбил, устроил бы в честь ухода вечеринку, – он подмигнул, наклонившись поближе. – Тебе что обещали: после продолжительной болезни или скоропостижно под самосвал? Вася! – Петруччо обратился к появившейся с подносом домработнице, – Ты бы как умереть хотела?

– Я как-то не задумывалась, – Василика расставляла по столу тарелки, – Может быть во сне, – она зарделась, – в объятиях шикарного мужчины.

– Точно! – заорал Петька и даже зажмурился от удовольствия, – А я бы сел на самолет и прыгнул с парашютом, чтобы в полете, в полном восторге сразу приземлиться на тот свет, а там уже тезка ждет не дождется, гремит ключами. Отворяй ворота, Апостол Петруччо!

Петька захохотал и поднял рюмку – он смотрел на меня таким взглядом, будто я и был апостол Петр. Ну как можно говорить о чем-то серьезном с человеком, способным похороны превратить в балаган? Он на том свете бога до икоты доведет. Мы выпили.

– Не слишком жирно с утра? – наяривая бифштекс с кровью, поинтересовался тезка апостола у Василики.

– Так под водочку, – ответила женщина, но сама, чуть пригубив, предпочла салат.

– А, наплевать. Все равно весь день коту под хвост.

Глядя на Петьку, я вспомнил, что тоже во рту с утра маковой росинки не держал, да и закусить стоило бы – шампанское полирнул сверху водкой, как бы раньше времени глаз не замутнел.

– Ох и жучила, Сергей Поликарпович доложу я тебе, – уничтожив большой кусок мяса, Петруччо решил передохнуть, – Вынь и положь ему Никитина в любом виде, а о деле ни гу-гу, молчит, как партизан на допросе. В общем, старичок, ни шиша я не добился, кроме уверений, что тебе ничего не грозит. Чем ты его очаровал, что у Бессонова прямо-таки неземная привязанность к Никитину прорезалась?

– Это не я, это черт.

– Опять двадцать пять. Я не я, детский сад, старик.

– Ну хорошо, – пошел я ва-банк, – мне не веришь, у Василики спроси. Она его тоже видела.

Сапог посмотрел на учительницу, та перестав жевать, сперва глянула искоса в мою сторону, а потом утвердительно кивнула головой. Теперь уже настала очередь Петруччо – он попеременно переводил взгляд с меня на Василику и обратно, как бы прикидывая, кто из нас больше рехнулся.

– Был черт, врать не буду, – развеяла последние сомнения Вася, – Симпатичный. Если мне не верите, у Чертопраховых спросите, он им заплатил сто тысяч.

– Вас ист даст Чертопраховы? – Петька все еще находился в недоуменном состоянии, – И за что им сто тысяч?

Я решил не встревать, пусть говорит Василика, ее словам доверия больше, как-никак постороннее, незаинтересованное лицо, да и в запое она в последние полгода не замечена.

– Соавторы, брат и сестра, я вам докладывала. Черт дал им аванс за книгу.

– О, у меня еще один конкурент появился, – засмеялся Петька, но глазах мелькнула настороженность, – у него что, издательство? Рога и копыта?

– Варфаламей и Евдокия, unlimited, – раздался голос Дуньки откуда-то из сверху, – Загробное общество с неограниченной ответственностью по обязательствам.

– За базар отвечаем, – уточнил другой невидимка и я узнал по безаппеляционному тону грифа, потому что голоса обоих звучали гулко, как из колодца.

Запахло ванилью, именно с таким привкусом курил сигариллы черт. Я потянул носом и стал вертеть головой по сторонам. В углу под потолком висел кондиционер, пришлось подойти ближе, привстать на цыпочки, втягивая ноздрями воздух, чтобы определить источник запаха. Моя догадка тут же подтвердилась.

– Никитин, не дыши на нас перегаром, тут и так воздуха не хватает, – послышался Дунькин голос.

Затем звякнула посуда, что-то забулькало, заиграло радио, неизвестная певица пропела: «Созрели дыни в саду у тети Дуни», послышался свист, щелчки, будто кто-то крутил ручку настройки, ловя волну, наконец все стихло.

– Концерт по заявкам окончен, – я вернулся обратно за стол.

– Что это было? – пробормотал Петька совсем не испуганно, а с восхищением.

– Показательные выступления, – спокойно ответила Василика, – это они так развлекаются.

– Кто, черт?

– Крыса и гриф. Черта с ними не было.

– Черт был, – возразил я Василисе, – ты разве не почувствовала, как пахло ванилью.

– От черта вроде бы серой несет, – удивился еще больше Петька.

– Так то в преданиях, а наш черт симпатичный, как сказала Василика, я бы добавил – обаятельный, хотя и болтун.

– Точно – подтвердила женщина обиженно, – гарнитур мне бирюзовый обещал, и где он?

Не успела она закончить фразу, как на столе появилась продолговатая коробочка, обтянутая малиновым бархатом с золотым тиснением. Василика открыла футляр и взвизгнула радостно – внутри лежали колье, серьги и кольцо. Схватив украшения, она побежала в спальню примерять обнову перед зеркалом.

– Ну и дела, – Петька присвистнул, – Старик, рассказывай, иначе я умру от любопытства.

Для убедительности он дернул меня за рукав. Что мне оставалось делать? В конце концов, не только я увеличивал круг посвященных, на моей совести лишь генерал. Зверушки сами к конспирации относились спустя рукава, особо не заморачиваясь – являя лик или обозначая присутствие исходя из собственной прихоти. Раз они сейчас выпендривались перед Петруччо, то и с меня взятки гладки. Да и потом, от него все равно не отвертишься, душу вынет и не поморщится.

Мне не хотелось терять время почем зря, поэтому я принялся излагать историю моих взаимоотношений с нечистой силой вкратце, но Петька стал задавать вопросы, уточнять детали и мой рассказ опять затянулся на несколько часов. Нам никто не мешал, обстановка располагала, лишь один раз вклинилась Василика – выйдя из спальни, она вдруг попросила аванс за текущий месяц и, получив его, скрылась в темноте коридора.

– Изумительно, – воскликнул Петька, когда я закончил утомительное повествование, – Старичок, ты даже не представляешь, как меня обрадовал.

– Да чем?

– Ну как, раз существует нечистая сила, в чем у меня уже нет сомнений, значит, Бог есть и это не сказки.

– Не разделяю твоего оптимизма – наличие зла не подразумевает обязательное присутствия добра.

– А-ха-ха, – загрохотал Петруччо, ну конечно же – «Предсказатель плохой погоды». В этом ты весь. Логики нет, обязательно должен быть противовес. Чему тебя в институте учили? Борьба и единство противоположностей – преступление и наказание, день и ночь, свет и тьма, добро и зло.

– Логики вообще нет, – я вспомнил Варфаламея, – ты забыл одну мелочь, все построения верны, если нет вмешательства третьей силы.

– Это кто же, не подскажешь?

– Бестиарий и есть третья сила, потому что они ни добро, и ни зло, а не пойми что – казус, иррациональный случай, исключение из всех правил одновременно, поэтому их существование не подтверждает ровным счетом ни-че-го.

– Старичок, не занудствуй. Давай не заползать в дебри.

– Ты первый начал.

– Ладно, каюсь, – охотно согласился Петька, – Слушай, познакомь меня с Варфаламеем.

– И ты туда же! Впору уже секретарем-референтом к черту устроиться и принимать в порядке очереди. Медом он что ли намазан? Не боязно?

– Чем черт не шутит, – скаламбурил Сапог, – уж больно хочется с ним за жизнь покалякать. Заодно может он мне одного кекса поможет схарчить, – увидев мое выражение лица, Петька замахал руками – Никакого криминала. Я на его бизнес давно облизываюсь, да старый пень упирается, цена его не устраивает. Глядишь, Варфаламей посодействует его уговорить. Кстати, зря ты от писательства отказался. Конечно, за восемнадцать дней роман не накатать, но небольшую повесть вполне.

Наш продуктивный диалог прервала хлопнувшая дверь, из коридора донеслись странные звуки похожие на перешептывание, послышалось шуршание, затем на свет, соблазнительно виляя бедрами, профессионально ставя шаг на высоком каблуке, вышла умопомрачительная красотка лет тридцати. Рыжее каре на голове, черное приталенное платье, зауженное к низу – она остановилась, элегантно кинув обнаженную руку на бедро и крутанулась на каблуках.

– Вася! – заорал Петька, выводя меня из оцепенения, – Ты своего работодателя по миру пустить хочешь?

– Почему? – игриво спросила Василика, это, конечно же, была она, преображенная до неузнаваемости, немудрено не узнать, если только по украшениям – бирюзовое колье в платиновом обрамлении прекрасно оттенялось черным цветом.

– Такой гарной дивчине сразу хочется удвоить, нет, даже утроить зарплату, иначе я буду чувствовать себя эксплуататором. Проходи, дай полюбоваться тобой вблизи.

Василика засмеялась, но не сдвинулась с места, обернувшись во тьму коридора, она будто подавала кому-то знак. Послышались шаги, из-за спины рыжей красавицы с районе талии выглянула голова «Плотной Лизы», Елизаветы Петровны Чертопраховой, собственной персоной. Вася, продолжая смеяться, развела руками с вывертом, как в русской плясовой, дескать, прошу любить и жаловать. Плотная Лиза тоже улыбалась, но было видно – делала она это через силу, с напрягом, потому что в глазах застыла беда. Выскочив из-за спины Василики, Чертопрахова направилась прямиком ко мне, прижимая руки к необъятной груди.

– Петр Николаевич, миленький, богом молю, выручайте, случилось непоправимое. Что угодно просите, все выполню, голой пройду по Красной площади, только помогите.

– Ваше явление голой на главной площади страны произвело бы несомненный фурор, – мне не хотелось обижать ее правдой, – только причем здесь я? Вы обратились не по адресу, вот Петр Николаевич, напротив меня сидит, по другую сторону стола.

Чертопрахова резко затормозила и уставилась на Петьку, Петруччо же наблюдал за разворачивающимся действием с нескрываемым интересом.

– Ах, ну да, я все перепутала, в голове такая каша второй день. Вы – Никитин. Но именно вы-то мне и нужны, богом молю, – еще секунда, и Чертопрахова кинулась бы мне в ноги, если бы не проворность Петьки, который выскочил из-за стола и успел подхватить вконец упавшую духом женщину. Она находилась буквально на грани нервного срыва.

Красавица Василика, коренным образом сменившая имидж, не забыла о своих прямых обязанностях, мгновенно оценив поле битвы, притащила с кухни еще одну бутылку водки, тарелку с приборами и дополнительный закусон. Памятуя о прошлой встрече, я сразу же плеснул ревевшей Чертоплавовой изрядную дозу. Плотная Лиза, всхлипывая, сделала глоток, которому бы позавидовал верблюд в жаркой пустыне, немного успокоилась и начала делиться переживаниями.

После окончания недавней пирушки, получив от черта аванс, они поехали домой, где Лизавета проспала мертвым сном аж до полудня следующего дня. Проснувшись, она не обнаружила в квартире брата, но не придала этому значения, пока не нашла на столе записку, судя по подчерку, написанную впопыхах. Письмо гласило: «Лизонька! Мне все надоело! Я разрываю наш творческий союз! Не ищи меня!».

Рванув в его комнату, Чертопрахова увидела пустой шкаф, брошенные в спешке вещи, видимо не влезли в чемодан, вернулась в спальню и сразу обратила внимание, что ее сумочка открыта – сто тысяч рублей исчезли, будто и не было. Она тут же позвонила брату, но абонент был недоступен, либо телефон выключен, либо владелец его был уже далеко от Москвы. Прошагав из угла в угол по квартире остаток дня, она провела бессонную ночь, изредка впадая в дрему, окрашенную кошмарными видениями, уснула только под утро, полностью обессилев. Проснувшись, Лизавета приехала к дому Сапожникова и заняла излюбленную позицию у подъезда, где и перехватила Василику, еле ее узнав. В подтверждение сказанного Чертопрахова полезла в сумочку и протянула мне записку – слов было не разобрать, их смыли слезы.

Я пустил документ по кругу.

– Так что вы хотите? Вернуть деньги, вернуть брата или все вместе?

– Ах, причем тут деньги. Найдите Витеньку и верните его, – Плотная Лиза достала платок, высморкалась и с надеждой посмотрела на меня.

– Интересно, как? – мне действительно было интересно. – Я не ищейка, чтобы броситься по следу вашего братца. Для таких дел милиция есть.

– Милиция, – фыркнула Чертопрахова, – Что я им скажу? Взрослый мужчина ушел из дома накануне, собрав вещички, да меня там на смех поднимут. Нет, нет и еще раз нет. Никитин, извиняюсь, имени отчества не знаю, вы с чертом на короткой ноге, попросите Варфаламея, чтобы он вернул брата. Замолвите за меня словечко, я отработаю.

– А кем вы работаете? – Петька решил отвлечь Елизавету, чтобы она окончательно успокоилась.

– Машинисткой на дому, тексты печатаю под заказ. Нашла себя в творчестве, у нас с братом четкое разделение труда, Витя идеи разрабатывает, ходы, а я их оформляю в конечный продукт. Как теперь жить без Витенькииии, – Чертопрахова стала подвывать, раскачиваясь из стороны с сторону.

Заверещал мобильный, я поднял палец, призывая к тишине, Плотная Лиза прекратила выть и не сводила с него завороженного взгляда, будто в моем указующем персте была заложена великая сила. Я достал телефон и вышел на кухню. Звонила Ариадна Бубило-Райс, в миру Ксюша Носкова.

– Никитин, здравствуйте, не перебивайте, а то я расплачусь, – произошло ужасное.

– Все живы?

– Я же сказала. Не перебивайте. Мне нужно с вами встретиться. Немедленно. Безотлагательно. Вопрос жизни и смерти.

– Приезжайте, – мне только и оставалось, что продиктовать перепуганной Ксюше адрес.

Стоя у окна, я смотрел как хмурый день с головою прячется в вечер, понимая, что все бесполезно – бесконечная суета не дает мне сосредоточиться – даже видя цель перед глазами, отвлекаешься на пустяки.

Подумалось, так ли уж жизненно необходимо копаться в прошлом, вызывая раздражение у собеседников? Вздохнув, я постоял еще у окна и вернулся в комнату.

Петька уже рассупонился, снял пиджак, рукава рубашки засучены до локтей, он обнимал прильнувшую к нему Чертопрахову. Покинутая сестрица окончательно угомонилась, лишь всхлипывала изредка. Воротник Петькиной рубашки был измазан помадой, видимо Плотная Лиза пыталась отблагодарить его за слова поддержки, но не дотянулась. Василика сидела по другую руку от Чертопраховой, и гладила ее по голове. Немудрено было догадаться – все силы брошены на умиротворение, крупная артиллерия вступила в бой, я пришел к концу сражения, вдыхая ноздрями сладкий дым победы разума над неврастенией. Мне удалось только наполнить рюмку водки, как снова зазвонил телефон. Они там все сговорились, что ли?

– Никитин, приветствую еще раз, – голос следователя звучал весело, – за мной не заржавело. Капитан Переверзин оказался один на все Московское ГИБДД. Записывай, где живет. Он, кстати, рапорт на увольнение подал десять дней назад за выслугой лет, так что вполне дома может оказаться. Я свою часть уговора выполнил, теперь черед за тобой.

Слушая Бессонова, я изобразил в воздухе движение ручки, Василика моментально сообразила и спустя пару секунд пододвинула мне листок и карандаш. Закончив разговаривать, я засобирался, стал машинально хлопать себя по карманам в поисках ключей от машины, но Петька гневно остановил меня.

– Куда пьяный за руль, мало тебе неприятностей?

– И то правда, – подтвердила Вася, – я сейчас такси вызову.

Такси обещало быть через пятнадцать минут, я решил подождать на улице, извинившись перед Чертопраховой и рассыпавшись в заверениях вернуться «как только, так сразу», спустился вниз.

Ехали мы недолго, водитель оказался не в пример мне опытный, так что к пункту назначения подскочили, когда темнота еще не успела плотно занавесить улицы. Капитан жил в кирпичной пятиэтажке, попросив таксиста подождать полчасика, я выскользнул из машины, оглядываясь, нашел искомый подъезд и, набрав на домофоне номер квартиры, нажал вызов.

– Да, – мужской голос звучал, будто из преисподней.

– Телеграмма.

– Кому?

– Переверзину Николаю Петровичу.

– Пятый этаж, – замок щелкнул, дверь подалась вперед.

Лифта не было, мне пришлось одолеть восемь бесконечных пролетов, восемь кругов ада, прежде чем я нажал на кнопку звонка. Дверь распахнулась, в человеке на пороге я не признал капитана, но он сам выдал себя.

– Как чувствовал, что этим дело не кончится, и мы обязательно еще встретимся, – сразу капитулировал мужчина, и приглашающим жестом отступил вглубь квартиры.

Я шагнул через порог, а капитан, развернувшись, пошел длинным коридором вперед, так что мне ничего не оставалось как проследовать за ним. В небольшой комнатушке, самой дальней от входа, укутанной светом торшера с тряпичным абажуром, так и не проронив ни слова, он полез в полированный сервант, достал бутылку водки, два стакана, поставил их на стол и вышел. В его безмолвных движениях, нарочито медленных, ощущалась полное безразличие к тому, что произойдет дальше. Я вспомнил состояние матушки после смерти отца, поразительное сходство, капитан напоминал мне человека, который тоже что-то решил для себя безвозвратно и все его поступки определяются только внутренними посылами, безразличными к внешнему воздействию, когда ни угрозы, ни уговоры не имеют ровным счетом никакого значения.

Переверзин вернулся в комнату с тарелкой, на которой лежали два котлеты, два соленых огурца и пара кусков хлеба, вилок по этикету не предполагалось. Медленно, без суеты, он отодвинул стул, сел за стол, привалившись к нему грудью, разлил по стаканам. Выпил, пожевал, отломив кусок черного, и только потом поднял на меня тяжелый взгляд. Пошарив в кармане, я вынул запонку и бросил ее на плюшевое покрывало, заменявшее скатерть, кусочек золота сделал два оборота по столу и застыл недалеко от тарелки. Капитан никак не отреагировал, не протянул руку, чтобы рассмотреть запонку, как не удивился наглости гостя, заявившегося в его дом без приглашения.

– Не стоило мне их брать, – спокойно, как на исповеди, признался капитан. – Все жадность, мать ее! Видел же, что дело нечисто, однако не удержался. Но уж больно уговаривал, аж трясся весь от страха, возьми, отпусти, спешу, вот и соблазнился, не устоял.

– Номер машины хоть запомнил?

– Нет.

Я присел к столу, полез в портмоне и достал фотографию, точно такую же, что висела на стене у Петруччо, только поменьше.

– Глянь, Николай Петрович, – я протянул карточку, – может, узнаешь кого?

Капитан повернулся к свету, недолго рассматривал и вернул снимок, где мы вчетвером стояли в обнимку.

– Нет, тот другой был, волосы кучерявые, нос пуговкой, да и помоложе.

Собственно, ответ исчерпывающий, никто из моих друзей к убийству Мишки не причастен. Самое главное я узнал, осталась только одна непонятка.

– А где же вторая запонка?

– Не поверишь, потерял.

– Ну и выкинул бы вторую.

– Я же говорю, жадность, – он налил еще полстакана, выпил. – Куда мне теперь? Вслед за дочерью собираться?

– За какой дочерью?

Неожиданно проворно для такого грузного тела он вскочил, перегнулся через стол и схватил меня за шею, намереваясь задушить.

– Будто ты не знаешь, скотина!

Я машинально вцепился в его руки, стараясь вырваться, мы возились молчком несколько секунд, неизвестно, чем бы закончилось единоборство, скорее всего, он бы меня задушил, ей богу, но тут дверь открылась и в комнату на четвереньках вбежала, даже не так, на четвереньках вползла маленькая девочка лет четырех. Она, с улыбкой смотрела на нас, не понимая, чего это два мужика схватились так крепко, будто не виделись сто лет. Улыбка была странная, радостная, но кривоватая, неестественная. Руки капитана разжались, резко опустившись на стул, он позвал: «Мать!». В комнату влетела женщина лет пятидесяти, подхватив девочку с пола, прижала к груди и удалилась, кинув на меня испуганный взгляд. Я присел, одной рукой массируя шею, другой схватил стакан и опрокинул его внутрь, теплая водка обожгла горло, заставив закашляться.

– Что с ней? – отдышавшись, спросил я, кивнув на дверь.

– Церебральный паралич.

– А с дочерью что?

– Что, что, умерла она на следующий день, как я вас на набережной тормознул, – запал у капитана иссяк, и от него снова повеяло холодным безразличием – Рапорт подал, кому-то надо с Машкой сидеть, жене до пенсии еще три года, а я свою уже заслужил.

– Такие дела, значит, – протянул я. Каждый раз, сталкиваясь лицом к лицу с чужим горем, свалившимся нежданно-негаданно, не находишь нужных слов, потому что любая фраза будет звучать фальшиво. – Черкни мне свой телефон, Николай Петрович, я позвоню.

Он не спросил – зачем, но впервые в его глазах промелькнуло некое подобие интереса по отношению ко мне.

* * *

Спускаясь по лестнице, я подумал, что вряд ли бестиарий имеет какое-то отношение к смерти дочери капитана – он был им безразличен, да и слабость человеческая к деньгам не заслуживает такого сурового воздаяния, чересчур жестокий принцип, так можно половину населения планеты истребить, не моргнув глазом. В любой же истории, что общей, что частной, полно совпадений, и каждый их толкует на свой лад – как выгоднее, проще, удобнее. Если капитан решил напрямую связать появление нечистой силы на набережной с прискорбным событием в своей жизни, да будет так, я ему в этом не судья и уж тем более не адвокат. Каждый несет свой крест, один – невесомый на шее, другой – пудовый на спине, согнувшись в три погибели под тяжестью ноши.

Согласно последней классификации Петруччо, капитана легко можно было отнести к разряду сволочей, но что-то решительно мешало это сделать, в глазах стояла кривоватая вымученная улыбка маленькой девочки, оставшейся на попечении Николая Петровича. Как говорят идиоты по любому случаю – не все так однозначно.

По дороге обратно сморило, сознание вспышками возвращалось, когда таксист закладывал резкий вираж. В подъезде меня встретил охранник, его ухмылка стала еще злораднее, он нахально кинул в спину – Празднуем? – когда я поднимался к лифту. Дверь открыл Петруччо и сразу с порога вручил письмо.

– На. Приехало почтой Ди-Эйч-Эл, я за тебя расписался.

Желтый продолговатый конверт с адресом, напечатанным латинскими буквами, прилетел из-за границы. Я вскрыл его и достал лист сложенный втрое, на котором уже от руки было написано послание. Подписи под ним не было.

– Это по итальянски, – тут же подсказал Петька, – он обернулся и крикнул в сторону гостиной. – Кто-нибудь владеет итальянским? Хотя бы со словарем? Пуччини, Паганини, Бертолуччи, шмуччи?

– Я могу перевести, – Василика пробегала мимо с закусками, – Айн момент.

Мы прошли на кухню. Вернувшаяся налегке рыжая красавица аккуратно взяла из моих рук листок.

– Тэк-с. Уважаемый сеньор Никитин! – Вася пробежала текст и обратилась ко мне – Я не пойму, это деловое письмо или личное?

– Откуда я знаю?

– Не томи, Вася, сейчас по башке рыжей дам, – Петька в нетерпении толкнул локтем Василису. – Шпарь, как на экзамене.

Познания красавицы в итальянском оказались не столь фундаментальные, как было заявлено, но совместными усилиями трех энтузиастов толмачей нам удалось-таки перепереть весточку на русский язык. За точность перевода не ручаюсь, но в основных чертах – письмо было от женщины, вначале незнакомка рассыпалась в извинениях, потом молила об услуге, заканчивалось послание обнадеживающим предложением встретиться как-нибудь накоротке. В довесок к письму из конверта выпала фотография, на ней в красном платье на ступеньках каменной лестницы, опершись одной рукой о вековую стену, стояла грациозная Моника Беллуччи. В общем-то я и без фото догадался от кого письмецо – ни друзей, ни знакомых, у меня за бугром не наблюдалось, последний недельный тур в Чехию случился три года назад.

– Ну ты орел, Никитин, – восторженно хлопнул по плечу Пертуччо, когда мы закончили с переводом.

Я сомневался в подлинности письма, смущали меня некоторые нестыковки. Во-первых, итальянская дива не знала моего места жительства и уж тем не могла быть в курсе, что сеньор Никитин сейчас временно обретается на квартире у друга с итальянским прозвищем. И еще, нашептать ей мой адрес мог только кто-нибудь из святой троицы, только на фига ей обращаться с просьбой встретиться с чертом через мою голову, когда она в состоянии связаться с ним напрямую, минуя посредников? Как там Дунька сказала – зачем нам испорченный телефон? С самого утра не заладилось – Бессонов, открывая шампанское, выпустил джина из бутылки, выступил с почином, желая увидеться с чертом. Вслед за ним все бросились по мою душу гурьбой с похожими, как булыжники на мостовой, просьбами – вынь да положи им Варфаламея, не медля, иначе кирдык всей последующей жизни. Если согласиться с Петькой и допустить, что Бог существует, как у него уши не отвалились, ведь ему приходится выслушивать миллионы просьб в день? Впрочем, прогресс дотянулся и до загробного царства, хотя и с некоторым опозданием, судя по устаревшему телефону черта, наверняка молитвы по дороге трансформируются в запросы и обрабатываются компьютером. Что за чепуха в голову лезет, подумал я, разглядывая фотографию нестареющей кинозвезды.

В гостиной за раздвинутым столом сидела великолепная пятерка, к уже присутствовавшим трем персонам добавились двое – ясновидящая Ксюша и старина Решетов. Едва увидев меня, он кинулся навстречу.

– Извини, Никитин, – несколько смущенно вполголоса забормотал генерал, – сам понимаешь, обмишурился. Мне Ксюша призналась, всю-всю правду выложила и про крысу мерзкую, и про твою стойкость к соблазнам.

Я не успел ни ответить, ни насладиться собственным благородством, как по другую руку возникла Носкова и увела меня от генерала, стремительно подхватив под локоток.

– Никитин, тут такое дело, сама не знаю, как так получилось, – всю решительность с ясновидящей как ветром сдуло. Видно было, что разговор предстоит личный, и она подбирает слова для верного начала. – Встреча с вами перевернула всю мою жизнь.

Мне подумалось, что Ксения перебрала и готова выкинуть фортель, я насторожился и стал принюхиваться, стараясь по запаху определить градус ее возбуждения.

– Я долго в голове вертела, – продолжала Носкова, не заметив моего подозрительного взгляда, – вспоминая, как Решетов расстроился, и как он вас пристрелить хотел, а потом вдруг поняла, что дороже генерала у меня никого нет на свете. Я втюрилась в него, Никитин, как дура, по самую маковку, что просто схожу с ума.

– В чем проблема? Совет вам да любовь.

– Если бы, – удрученно вздохнула Ксения и перешла на шепот. – Я же женщина, если вы не забыли, мне не только вздохи при Луне надобны, мне хочется отдать всю себя любимому без остатка… но тут нашла коса на камень. Вы понимаете?

– Но есть же таблетки, виагры всякие, уколы…

– Мы сразу все перепробовали, без толку. Теперь у нас одна надежда, одно спасение, свет в окошке – черт! Похлопочите, пусть он Решетову пару десятков годков скинет, а если нет, то хоть силу мужскую вернет. Вопрос жизни и смерти, можно сказать, счастья человеческого. Чертопрахова утверждает, что Варфаламей ваш, бес отзывчивый и совсем не злой, сразу откликнулся и ей с братом помог.

– Ну, это как посмотреть. Я бы не спешил с выводами, – мне пришлось вложить в голос весь скепсис. – А что за спешка такая, что вы под вечер сегодня с генералом примчались?

– Я одна приехала, а генерал меня хватился, Петру Николаевичу позвонил, ну и следом прилетел. А сегодня, – она, замявшись, обернулась на Решетова, – мы посовещались, по нашим прикидкам вам три дня осталось, если сегодня отбросить, вечер к ночи клонится. Нет, вы не думайте о нас плохо, мы вам желаем долгих лет жизни, но мало ли, когда еще такой шанс представится. Сегодня вы есть, а завтра…

– Хорошо, ты меня уговорила, – мне даже не хотелось возмущаться в ответ на ее откровенность. В конце концов, кто я им, случайный прохожий, здравствуй и прощай, сколько людей в мире умирает, по всем убиваться, слез не хватит. Промеж людей искра вспыхнула, радоваться надо, они к тебе с симпатией относятся, ты им жизнью обязан. Мог пристрелить тебя генерал? Мог. Не пристрелил. Вот и достаточно.