Текст книги "Предел тщетности (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Сазанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Мы быстро выяснили, что контракт хоть и был подписан финской фирмой, его тут же отфутболили российской дочке скандинавской мамаши, пройдя по всей цепочке футболистов мы добрались до бригады гастарбайтеров из Белоруссии, которую нанял чуть ли не за еду и проживание бригадир-фрилансер, человек без чести, совести и юридического адреса. Короче, ничего нового, а про жадность капиталистов еще Маркс предупреждал.

Мы славно поработали, Завалкин получил отступные, ему еще в качестве жеста доброй воли что-то переделали и где-то подлатали, поэтому к приглашению обмыть удачный конец отнеслись с пониманием.

В ресторан можно было попасть только по предварительной записи, русская кухня, все дела, то есть много лепнины, сусального золота, в центре зала переливался фонтан с подсветкой. Что ели-пили толком не помню, одним из блюд проплыли камчатские крабы, вроде бы подавали яйца пашот, но скатерти в красных узорах под хохлому врезались в память намертво. Дунька пришла бы в восторг, заплакав от счастья.

Желтым китайским фонариком притормозило такси, из него вышел Бессонов и застыл в недоумении, точь в точь как я полчаса назад. То ли следователь получил подробные инструкции, то ли котелок у него варил не чета моему, но, потоптавшись с минутку на месте, он уверенной походкой двинул к заветной двери.

Зафиксировал время, как минимум час в запасе есть, на улице зябко, не май месяц, до Пушкинской площади рукой подать, заскочу в Макдональдс, подумал я, перекушу, а заодно погреюсь.

Во всемирно известной забегаловке народу топталось немного, обслужили быстро, получив свой кофе и чизбургер, я вышел на улицу и побрел вниз к машине. Салон немного остыл, но все равно внутри было уютнее, чем снаружи. Наскоро подкрепившись, я вернулся на бульвар, чтобы продолжить работу филера. Присел на скамейку, захотелось курить, полез в карман за пачкой, из него вместе с сигаретами выпал скомканный листок бумаги. Боже мой, какой я дурак – мало того, что мозги окончательно пропил, да еще в той же лохани память утопил – это был листок с адресом и телефоном Бессонова. Выходит я зря торчал битый час на ветру, всматриваясь в силуэты людей, больше похожих на тени. Следовало от дома Петруччо прямиком рвануть по адресу, указанному в листке, и там уже спокойненько перехватить Бессонова аккурат возле подъезда, когда он в расслабленном состоянии будет пересекать двор.

Удивительно, сколько мы времени тратим впустую из-за собственной невнимательности. Только я собрался исправить ошибку, как знакомая дверь распахнулась, из нее вывалилась компания из четырех человек, скорее всего две семейные пары и направились к стоянке, но не они привлекли мое внимание – вслед за ними на волю выпорхнула пичуга ростом с воробья и полетела в мою сторону. По мере приближения птица несколько раз увеличивалась в размерах и на подлете уже больше походила на крупную утку. Ну конечно же, это был шельмец гриф, летел он как-то странно, заваливаясь на одно крыло, как подбитый бомбардировщик, зажав в когтях на манер авиабомбы витую бутылку водки необычного фасона. Гриф виртуозно спикировал на скамейку позади меня, я услышал за спиной Дунькин ядовитый голос.

– Тебя только за смертью посылать.

Я обернулся, мои странствующие пиллитримы расположились полукругом на изогнутом сиденье и, не обращая ни малейшего внимания на прохожих, готовились совершить вечернюю трапезу. Бутылка громоздилась в центре, из под крыла грифа извлекли увесистый сверток, в котором находились тарелки, вилки, ножи, фужеры и многочисленная закуска. Я не успел опомниться, как на скамейке накрыли полноценный ужин со спиртным – Дунька суетилась, Варфаламей посмеивался в усы, а Шарик переминался с ноги на ногу с важным видом. Меня бестиарий в упор не замечал, будто бы они находились в полном одиночестве.

– Все гладко прошло? – спросил черт.

– Без сучка и задоринки, – отрапортовал гриф, – правда шеф повара Святой Кондратий чуть не хватил, у одной официантки месячные внезапно начались, ну и так по мелочи – пару подносов перевернул, когда жратву выбирал, да горку посуды крылом зацепил, уворачиваясь от швабры.

– А швабра откуда взялась? – удивилась Дунька.

– Ее охранник у уборщицы вырвал, когда та кастрюлю с ухой из стерляди на пол опрокинула, да сама же в этой луже навернулась, толстая дура.

– Надо отметить маленькую победу над общепитом, – торжественно произнес черт, поднимая фужер – вдрогнем, дети мои.

– Триумфатор хренов, ты бы меня за провиантом послал, уж я бы там шороху навела, – недовольно пробормотала Дунька, подняв глаза, спросила буднично, словно мы и не расставались вовсе – Никитин, водочки тяпнешь? Чего жмешься с краю, будто неродной?

– Я за рулем, – пить мне совершенно не хотелось.

– Ха, – гаркнул Шарик, опрокинув водку в клюв, – да ты за полгода так проспиртовался, что уже один пес, пьешь или на хлеб мажешь.

– Да уж, раньше ты, мон ами, подобной чепухой не заморачивался, – с ехидцей вставил Варфаламей.

– Здоровье берегу, опасаюсь старческой немощи.

– Не беспокойся, она тебе не грозит, – сверкнул змеиным глазом гриф.

– В самом деле, мон ами, что ты так о смерти печалишься, на том свете весело, – сказал черт таким тоном, как в спину подталкивал.

– Ничего, может у вас там и смешно до колик, я и на этом свете не прочь еще четверть века поскучать. К тому же у меня кредит за велосипед не выплачен, трехколесный, в детстве брал на сто лет с рассрочкой.

– Под какой процент? – деловито заинтересовалась практичная Дунька, – я вот тоже думаю об ипотеке, тесно нам с Кончитой вдвоем в скворечнике, да и что за жизнь в замкадье? До ближайшей аптеки пять верст. А у мухи моей горемычной артрит – на одной мази разоришься, лапок-то шесть и все ноют, спасу нет. Надо бы перебраться в район попрестижнее, чтобы и бутик был в шаговой доступности и аптека за углом. Где-нибудь в Центральном округе, я прикидываю, соответственно положению.

– Тебе по статусу койка в общежитие – предел мечтаний, – поддел крысу Шарик.

– Повтори, что ты сейчас сказал, – угрожающе прошипела Дунька, приподнимаясь на задние лапы.

– С удовольствием, – нисколько не стушевался гриф, – койка в женском общежитие при мужской консерватории.

– Ах ты избушка на курьих ножках, – заорала Дунька и бросилась на Шарика.

* * *

Я воспользовался моментом и улизнул, решив, не мешкая, перебазироваться к дому следователя. Не успел сделать и двадцати шагов, как сзади хлопнула дверь, затем послышался знакомый хохоток Петруччо. Обернувшись на ходу, отметил, как Петька со следователем неторопливым шагом удалялись в сторону парковки. Побежал к машине, не снижая темп, еще раз сверившись с записью на листке, быстро завел двигатель и вырулил в сторону Тверской с намерением прибыть по адресу заблаговременно. Признаюсь, гонщик из меня получился никакой, я все-таки слегка заплутал, пришлось пару раз нарушить, имея фору по времени, прибыл с запозданием, глядя как от дома отъезжает Петькин мерседес. Преследовать Бессонова не имело никакого смысла, пока доберусь до двора, следователь уже скроется в подъезде, а в квартиру к нему идти я не хотел по вполне понятным причинам – он может быть не один, да и разговор на чужой территории изначально ставит тебя в невыгодное положение. Ничего не оставалось делать, как позвонить Сапогу.

Петька взял трубку, голос его звучал глухо и расслабленно, на мое трепетное, хорошо ли прошла встреча, ответил утвердительно, но подробностей раскрывать не стал, сославшись на крайнюю усталость, пообещав перезвонить завтра. Вот и все, выходит, что я убил четыре часа жизни на бессмысленные телодвижения по улицам Москвы, не достигнув намеченного результата. Посмотрел на часы – половина десятого. Набрал Наталью, узнал как дела, успокоил чем только мог, пообещав вести себя прилично, то бишь гордо нести звание мужа прекрасной женщины и не запятнать его ничем. Голос мой был трезв, звучал убедительно и Наталья обреченно пожелала мне не свернуть шею раньше времени.

Подъехав через час к Петькиному дому, обратил внимание, что из окон его квартиры льется приглушенный свет. Охранник на мой вопрос ответил, что к Никитину никто не поднимался. Выходя из лифта, с сожалением подумал, что опять придется пьянствовать с бестиарием, а это совсем не входило в мои планы – завтра я собирался встать ни свет ни заря и отправится по уже обкатанному маршруту, чтобы перехватить Бессонова, когда он пойдет на работу.

В квартире было тихо, мягкий свет лампы еле добивал до коридора, без звука скинув куртку и ботинки, я осторожно выглянул в гостиную, замерев на цыпочках.

Трое архангелов были пьяны вдребадан, они сидели за столом и медитировали, прикрыв глаза. Судя по остаткам еды и разбросанным бутылкам, времени они даром не теряли, пока я мотылялся по улицам города. Бочком проскользнув краем гостиной к кабинету, уже закрывая дверь, я услышал заплетающийся голос Варфаламея: «Коллеги, для начала нам следует определиться со ступенями в градации креационизма, отринув ошибочные и малозначимые. Только так и никак иначе.»

Да уж, градация креационизма, подумал я, засыпая, это вам не хухры-мухры.

Глава 16. Четыре дня до смерти

Оба будильника, в часах и на телефоне, поставленные на шесть утра, зазвонили практически одновременно, заиграв разные мелодии. Вслушиваясь в утреннюю какофонию звуков, я еще повалялся с минуту и решил вставать. Впервые за долгое время жизненного простоя у меня появилась цель, и организм встряхнулся, ожил, включив мышечную память. Доведенные годами до полного автоматизма, мои движения отличались точностью и быстротой, руки и ноги заработали сами по себе, им не нужны были дополнительные импульсы, идущие из черепной коробки. Благодаря этому, голова оставалась чиста и свободна, я испытывал почти блаженство, позабытые ощущения утреннего бурлящего водоворота вернулись неожиданно, целиком, будто не исчезали никогда. Мне захотелось петь, я не стал себя сдерживать и заорал во все горло: «Пусть бегут неуклюже, пешеходы по лужам!». Дальше слов не помнил, поэтому стал насвистывать мелодию и у меня получалось довольно-таки неплохо. Умылся, причесался, приготовил яичницу, поел на скорую руку, поглядывая на часы, быстренько оделся и выскочил на улицу, ослепив своим лучезарным видом охранника на выходе.

Подкатив к дому Бессонова через полчаса, плюхнулся на скамейку возле столика для домино, чудом сохранившегося с прежних времен, когда во дворах еще сидели мужики и стучали костяшками, дуплились со всего маху, отбивая ладони о стол, обитый сверху куском линолеума. Куда кануло то беззаботное время? Настали иные времена, и другие игры на дворе.

Бессонов выплыл из подъезда через полтора часа ожидания, пролетевших незаметно. Я тотчас же встал и направился в его сторону наискосок опережающим курсом, наши траектории должны были сойтись на углу дома, но следователь заметил меня раньше, еще на подходе. От неожиданности он испугался и обрадовался одновременно – такое лицо бывает у человека, который давно жаждет встречи, но именно сегодня, в данный момент к такому повороту событий явно не готов.

Мы застыли в двух шагах друг от друга, напоминая двух котов, что выгнули спины, случайно столкнувшись нос к носу, размышляя, как себя вести – броситься в драку, игнорировать неприятеля или дать деру. Молчание Бессонова можно было понять, я же безмолвствовал потому, что не имел четкого, осознанного плана действий, понадеявшись, что озарение придет само собой, а оно взяло и не пришло. Первым очухался следователь – он сделал шаг вперед и протянул руку.

– Куда же вы пропали Василий Иванович? Днем с огнем не найдешь.

Мы поздоровались, излишне крепко пожав руки. Я решил взять быка за рога, сменить приторный тон, льющийся сладкой патокой в уши.

– Послушайте, Сергей, забудьте Василия Ивановича, зовите меня Никитин, можно на ты, – я кивнул в сторону стола, – Пойдем, присядем.

Пошел вперед, обозначая путь, к доминошному столику, сел на низкую скамейку в одну доску и только потом обернулся. Бессонов стоял невдалеке, раздумывая, выждал несколько секунд и двинулся следом, сел напротив меня, лицом к лицу, локти на стол, не снимая перчаток, достал сигареты и закурил. Я понял, что первый ход он любезно предоставляет мне.

– Для начала я хотел бы выяснить мой процессуальный статус или как там у вас это называется.

– Просто статус. Он никоим образом не изменился, – Бессонов ухмыльнулся уголками губ, – вы все так же проходите свидетелем по делу.

– А как же прерванный допрос? Ты же так и не снял с меня показания, – я продолжал упираться.

– Ваши показания есть в деле.

– Как? Откуда они появились?

– Я их сам написал, – Бессонов улыбнулся уже не сдерживаясь, – под диктовку черта. А крыса расписалась за вас. Я потом сравнивал подписи через лупу, одна рука, филигранная работа, – он помолчал и добавил, явно дурачась. – Показания вы дали обстоятельные и исчерпывающие, так что необходимости в повторном вызове свидетеля Никитина я не вижу.

– Подожди, объясни толком, – мне опять показалось, что я нахожусь в иной реальности, – а как же избиение, шампанское, летящее со шкафа, кровища в полкомнаты? Мне что, все это приснилось?

– Ничуть, – Бессонов немного поморщился, вспоминая, – все случилось натуральным образом, никакой подставы. Когда за вами закрылась дверь, меня поставили перед выбором – или я делаю, как они того требуют или чертова банда возьмет моего племянника в заложники и по кусочкам присылать будет. Я не стал искушать судьбу. Самое интересное, как только я все написал, покончил с формальностями, бестиарий тут же исчез в стене. Дальше стали происходить удивительные вещи – узел на веревке сам собой развязался, освободив руки, кровь перестала течь, а потом исчезла вовсе, разбросанные бумаги слетелись в стопку на столе, будто кто-то отматывал пленку в обратную сторону. Как вам такое кино? Если честно, думал, помру от страха или как минимум поседею. Так ведь нет. Зверушки исчезли, в кабинете тишина, хоть оглохни, вокруг полный порядок, сижу за столом, передо мной запечатанная бутылка шампанского и протокол допроса. Никакого урона, ни синяка, ни царапины.

– Однако Дунька у тебя портмоне под шумок свистнула, – вспомнилось мне.

– Ах да, портмоне. Дунька – это видимо крыса? Я пропажу удостоверения и денег обнаружил, когда домой засобирался. Денег жалко, удостоверение вообще проблема, погоревал, деньжат занял у ребят и поехал домой. А в квартире около порога лежит мое портмоне в целости и сохранности, внутри карточки, деньги и удостоверение. Все на месте, вплоть до мелочи в кармашке.

Он замолчал, что-то вспоминая, через двор пробежал дедок в спортивном костюме и в кедах, странно посматривая на двух придурков сидящих ранним утром за столом для домино. Бессонов заметил его подозрительный взгляд и предложил, впервые перейдя на ты.

– Пойдем отсюда, Никитин, чего на холоде торчать. Поднимемся ко мне?

Я не стал возражать, нутром почувствовав, что Бессонов не представляет никакой опасности, превратившись в одночасье из противника в союзника. В сущности, выражаясь канцелярским языком, он теперь проходил по делу о нечистой силе таким же потерпевшим, как и я.

В квартире следователь сразу позвал на кухню, проходя по коридору я заметил край разобранной кровати в проеме неплотно прикрытой двери и подумал, что все холостяки одинаковы в быту. Кстати, сам я тоже постель не заправил, когда отправлялся на вылазку в город, если честно, даже в голову не пришло. Оглядев узкую приплюснутую кухню, я еще раз убедился в правильности преждевременной догадки, присутствие женщине в доме не ощущалось, по крайней мере, на постоянной основе.

– Вот, – радостно выдохнул следователь, распахнув дверцу холодильника. На верхней полке золоченным дулом прицелившись в гостя лежала злополучная бутылка шампанского. – Хочешь попробовать?

Я пожал плечами, но Бессонов уже водрузил ее на стол, достал две прозрачные кружки темного стекла и принялся колдовать над пробкой. Жизнь все-таки переменчивая штука, в домашних условиях молодой человек совсем не походил на педантичного и сухого Сергея Поликарповича, к которому я был вызван на допрос.

– Знаешь, что самое поразительное? – продолжил Бессонов, когда мы отхлебнули по глотку, – Я бутылку каждый вечер открываю, отопью немного, а наутро она снова полная и запечатанная лежит в холодильнике.

– Это тебе черт оставил зарубкой на память, как платок Булгаковской Фриды, чтобы ты о его присутствии в твоей жизни не забывал.

– Фриды? Ах да, точно. Я уже ее и в мусоропровод выбрасывал, и на улицу в помойку выносил, один раз ночь не спал, хотел момент поймать, когда она закупориваться начнет.

– Поймал?

– Ни фига. Поставил бутылку в центр стола, просидел не смыкая глаз до утра, ничего не произошло. Как светать начало, не выдержал, отлучился буквально на секунду, чтобы отлить, вернулся, блин! – она уже в холодильнике, и даже дверца не хлопнула.

* * *

Я понимал, но не разделял восторг Бессонова – конечно, бутылку, мироточащую шампанским, в магазине не купишь, штучный товар, раритет, вот только мне все эти чертовы фокусы уже изрядно поднадоели. Да и не за фокусами я сюда пришел. Сергей же, наоборот, находился в начальной стадии знакомства с нечистой силой, когда ужас смешиваясь с восхищением, дает такой выброс адреналина, что хоть ведрами черпай, да в кадушку выливай про запас до постных времен.

– У тебя, кстати, неприятностей по службе не произошло? – спросил я, чтобы переменить тему.

– В связи с чем? – искренне удивился Бессонов.

– Ну как, ты же жертва налета, в сводки происшествий попал, тебя же грабили на перекрестке.

– А я сбежал до приезда милиции, – Сергей залился мальчишеским смехом, – а шофера твои гаврики по башке так шандарахнули, что он, придя в сознание, не смог вспомнить, кого вез, откуда и куда. Ребята в отделе бурно обсуждали, уж больно случай нестандартный, но все сошлись, что висяк. Ну и я, со своей стороны про бестиарий нем как рыба об лед, больно надо на свою жопу приключения искать. Меня дважды предупреждать не надо, с первого раза доходит.

– Это ты Славке звонил сразу после ограбления?

– Ты Макарова имеешь в виду? Я. На автомате. Проверил, где он, на всякий пожарный.

– Раз уж пошла такая пьянка, скажи, как на духу, что было в пакете, который тебе Славка в машине отдал? – я решил, коли выпал случай, расставить все точки на «и», не оставляя белых пятен.

– Он на допросе вскользь упомянул, что у него дома то ли дневники, то ли мемуары Кривулина, вот я за ниточку и ухватился, – Сергей еще плеснул шампанского по кружкам. – Дай думаю, почитаю на досуге, вдруг что-нибудь выплывет. Надо использовать любой шанс, – назидательно отчеканил Бессонов, как на уроке про криминалистике, отхлебнул из кружки, и тут его осенило, – Ты-то откуда про нашу встречу знаешь?

– Шпионил, сидел в машине неподалеку и наблюдал, – без тени смущения признался я, – а Макар тебе случаем не поведал, почему Мишка ему дневники отдал?

– Как я понял, покойный Кривулин просил их передать Сапожникову.

– Зачем? Не проще ли было самому их Петьке лично в руки отдать.

– Никитин, я дело об убийстве веду, – ощетинился Бессонов, – не хватало мне печали в хитросплетениях ваших запутанных отношений копаться., тот еще коллективный портрет на фоне эпохи, без цистерны водки не разберешься Кстати, почему ты не спрашиваешь, как дело продвигается или у тебя уже есть готовый ответ?

– Мильтон, он всегда мильтон, – вырвалось беззлобно, почти ласково, – У меня вместо ответов сплошные вопросы. Я собственно чего пришел. Просьба к тебе – нижайшая, но настоятельная – не мог бы ты разузнать адрес одного человека? Четырнадцатого марта на набережной Яузы неподалеку от пересечения с Садовым кольцом дежурил славный экипаж гаишников под руководством капитана. Фамилию я точно не воспроизведу, то ли Переверзин, то ли Переверзыкин, но что-то в этом роде. Николай Петрович, если не ошибаюсь. Морда круглая, как арбуз, единственное, что помню из примет. Узнай, где он живет, до зарезу надо.

– Лады, – охотно согласился Бессонов, – но и у меня будет ответная просьба, алаверды, так сказать.

– О чем разговор! Все, что в моих силах, – я с облегчением поднял кружку и выпил до дна.

– Никитин, будь другом, сведи меня с чертом.

Если бы Бессонов попросил меня надеть коньки, встать на голову и спеть государственный гимн на мотив Мурки, я бы меньше удивился. Все-таки странно, одни бегут от черта, как черт от ладана, прости меня боже за тавтологию, а другие спят и видят, как бы им с бесом сойтись поближе, подружиться, если повезет, то и выпить на брудершафт. Я себя почувствовал не в своей тарелке, нищим без гроша за душой, которого ошибочно принимают за владельца таинственного артефакта – сулят денег, намекают на услуги в будущем, обещают познакомить с влиятельными людьми, только покажи, дай пальцем прикоснуться, а он в недоумении ответствует – берите все, сразу и даром. Хотите, последнюю рубаху отдам, только отвяжитесь, нет у меня ничего.

– Видишь ли, друг мой Серега, я бы с удовольствием, но, как ты понимаешь, одного моего желания, боюсь, недостаточно, – мне захотелось объяснить Бессонову шаткость его, да и что скрывать, моего положения, поэтому речь потекла чересчур витиевато. – Возможно, у тебя сложилось искаженное представление о моих взаимоотношениях с бестиарием, может быть, ты вообразил, что они каким-то образом подчиняются мне, и я имею право им что-то приказывать, указывать или понукать, но спешу заверить – это громадное заблуждение.

– Я так и знал, что ты мне откажешь, – в голосе следователя зазвучали обиженные нотки.

– Да не отказываю я, а предостерегаю. Ты сам не понимаешь, во что ввязываешься, причем добровольно. Допустим, передам твою просьбу черту, невозможно предугадать, какова будет реакция. Ты надеешься, что он с тобой встретится и предложит заложить дьяволу душу в обмен на услугу, а он ни разговаривать, ни торговаться не захочет, ибо твоя персона не входит в его ближайшие планы на сто лет вперед. Возьмет, смеха ради, откусит тебе нос и исчезнет. Что в итоге – и черта нет, и сказать, что ты с носом остался, язык не поворачивается – носа-то тоже нет.

– Такое впечатление, что ты меня отговариваешь.

– Отговариваю? Упаси боже! Я лишь предлагаю еще раз хорошенько взвесить, стоит ли просьба о встрече тех возможных последствий, что могут обрушиться на твою голову, вот и все.

– Я уже все давно взвесил и не отступлю, – Бессонов в запале напоминал нахохлившегося воробья.

– Тогда считай, что договорились.

Конечно же я придуривался, точнее играл на два фронта. Зверушки наверняка подслушивают наш разговор, Варфаламею будет известно все, что произнесено сейчас за столом узенькой кухни в стенографических подробностях. Растекаясь мыслью по древу, я наводил тень на плетень с двойной целью – с одной стороны, испытывая искреннее сочувствие, мне хотелось показать Бессонову, что форточку в бездну надо открывать, трижды подумав и семь раз отмерив. С другой стороны, стращая ужасными последствиями, я посылал сигнал моему лиловому приятелю, рассчитывая, что он усмехнется и поступит совсем наоборот. В конце концов, Бессонов от бестиария уже дважды пострадал, может на этот раз они смилостивятся и помогут ему хоть в чем-то. Нет, каков гусь Серега – я бы по собственной воле ни за что не решился – либо храбрец, либо дурак, либо един в обеих ипостасях.

– Вот, вот, смотри, – заорал в экстазе Бессонов, указывая пальцем на бутылку – началось.

Пока я предавался размышлениям, Сергей разлил остатки шампанского по кружкам, поставил бутылку на стол, и произошло то, что он так терпеливо ждал ночью – из донышка внутри забил небольшой фонтан, выпуклый пузырь стал наполняться жидкостью. Как только она достигла горлышка, пробка, подскочив и повиснув в воздухе, запечатала бутылку, дальше, как на конвейере, проволока, фольга. После всех чудесных манипуляций, поверхность зеленого стекла покрылась бисеринками влаги, будто шампанское только что вынули из морозилки. Я подумал, что черт услышал мои невнятные молитвы и подал знак.

Надо было закругляться, все, что намечено, сделано, больше из разговора ничего не выжмешь. Но какая-то малость теребила душу, не позволяя распрощаться.

– Сергей, последний вопрос. Ты – человек любознательный, наверняка пока домой ехал, полистал папочку, что тебе Макар дал. О чем там?

– Ты от меня слишком многого хочешь. За пятнадцать минут понять всю жизнь человека? Мне показалось, что это не дневник в прямом смысле слова, а скорее размышления вслух.

Я поднялся, чтобы откланяться и тут лицо Бессонова засветилось радостью.

– Вот, вспомнил одно предложение: «Мучительно больно смотреть, как твой друг на глазах превращается в самовлюбленное ничтожество…».

Пока Бессонов цитировал фразу, голос его, будто поскользнувшись, слетел вниз с амвона на паперть – глядя в мое хмурое лицо, он понял, о ком идет речь, и закончил совсем уж за упокой.

Уже в дверях я обернулся и спросил напоследок, почему он позавчера был с забинтованной головой и прихрамывал?

– Так со стремянки хлобыстнулся, – Серега улыбнулся и показал рукой на дверцы под потолком, – в антресоли лазил. Вот.

Он наклонился и показал свежий шрам на темечке испачканный зеленкой.

* * *

Выйдя из подъезда, я хотел поехать домой, но вспомнил про не заправленную постель и развернул оглобли в направлении Петькиного дома. Придурь, в чистом виде придурь, далась тебе эта постель, укорял я сам себя, но идиотизм, помноженный на упертость, гнал меня вперед.

Зайдя в подъезд, кивнул охраннику и проскочил мимо с хмурым лицом, но все-таки успел заметить, как на его лице промелькнуло злорадство. Квартира встретила меня весело – на кухне Петька рассказывал домработнице очередную прибаутку, та в ответ заливалась истеричным смехом, махая на балагура рукой, повторяла: «Не может быть!».

Мое появление вызвало у присутствующих взрыв хохота, из чего я заключил, что речь в Петькином рассказе шла обо мне.

– О, Никитин, – отсмеявшись, поприветствовал меня Петруччо, – а я тут Васе живописую, как ты в походе макароны варил.

История с макаронами была одной из страниц моего личного позора. Как-то в походе пришла моя очередь кашеварить, я поставил котелок с водой на огонь, не обратив внимания, что рядом кто-то нахлобучил на палки два сапога просушиться над костерком. То ли от жары, то ли от порыва ветра стельки из сапогов выпали прямо в кипящую воду, так что макароны сварились вместе со стельками, пахли отвратительно, напоминая по вкусу гудрон сдобренный мукой. Все бы ничего, но я уперся – мне лень было варить макароны по новой, да еще и перед этим отмывать котелок, поэтому, несмотря на предупреждения, стал есть мерзкое пойло и нахваливать кашевара.

Моя принципиальность зашла так далеко, что я под смешки друзей слопал в одиночку весь котелок, сваренный на пятерых. Через два часа живот пронзила такая адская боль, что я не мог ходить – меня битых четыре часа тащили на самодельных носилках до медпункта на станции из-за частых привалов не по причине усталости, а чтобы дать придурку в очередной раз отползти в кусты. Мораль проста – бараны бывают не только горные, но и городские.

* * *

Не обращая внимание на смех, я приветливо, как старой знакомой, кивнул Василике и обратился к Петьке со всей серьезностью, на которую был способен.

– Петруччо, разве я похож на самовлюбленное ничтожество?

– Ну кто из нас не влюблен в самого себя? – уклончиво ответил Петруччо и повернулся к домработнице, – Скажи Вася…

– Перестань называть ее Васей! – заорал я так громко, что вздрогнули занавески на окне.

Силы оставили меня, опираясь о край кухонного гарнитура, я прошел к окну и плюхнулся на табуретку. Последним залпом израсходовав все снаряды, я закрыл глаза и застыл, опустив голову на грудь, находясь в странном полуобморочном состоянии, будто спишь наяву. Из-за окна доносился приглушенный гул улицы, на кухне еле различался шепот, несколько раз хлопнула дверца, потом в лицо пахнуло теплотой дыхания, зазвенел колокольчик, прямо над головой два голоса, отчаянно фальшивя, запели а капелла: «В траве сидел кузнечик, совсем как огуречик».

Я открыл глаза и поднял голову – передо мной, почти вплотную, склонившись в полупоклоне, стояли два очаровательных ангела. Василика протягивала вперед поднос с рюмкой водки, а Петька в такт мелодии звенел вилкой по бутылке: «Зелененький он был!».

– Господи, ну почему я такая сволочь? – пробормотал я и выпил рюмку.

Петька тотчас же налил вторую.

– А кто не сволочь? Вася дочь школьницу на отца оставила в Молдавии, а сама сейчас песенки со мной распевает. Сволочь? Сволочь. – Петруччо говорил спокойно, будто убаюкивал, – Я вчера в издательстве трех человек уволил, сволота, а потом как ни в чем не бывало в ресторан поехал ужинать. Макар сидит на мешке с деньгами и ножками болтает, на рыбалку ходит, когда в стране кризис, подлюга. Танька ни дня не работала в своей жизни, мужьями жонглировала, проститутка. Так что, старичок, губу сволочную закатай, ты не больший засранец, чем остальные, хотя и не меньший. Ну, встретил черта, эка невидаль, – он, продолжая говорить, налил мне третью рюмку, – вон Потехин, как русского Букера получил, так с тех пор чертей почем зря гоняет. Достанет Букера из широких штанин и носится за зелеными супостатами по квартире.

Василика при упоминании черта сделала круглые глаза и начала выразительно вращать зрачками, напоминая полоумную прорицательницу.

– Ваша работа, мадам? – с наигранным гневом спросил я, на что женщина отступила назад так, чтобы не видел Петруччо, и замахала руками поочередно, будто теннисные мячики от груди отбивала.

– Причем тут Вася? – Петька обернулся на домработницу, она под его взглядом моментально застыла соляным столбом, – Мне генерал сказал, что у тебя черт в башке поселился. С твоих же слов, старик. Жоржу я верю, как себе, он врать не будет, – и без паузы. – Пойдемте в комнату, что мы тут на затхлом пятачке у окна сгруппировались. Дышать нечем.

Не дожидаясь согласия, Сапог с бутылкой в руке пошел к выходу, не забыв подхватить со стола рюмки элегантным жестом картофелеуборочного комбайна.

Три порции водки сделали свое дело, ослабив натяжение струн в голове, мне полегчало и стало невыносимо стыдно за срыв, больше напоминавший обморок у благовоспитанной девицы впервые узнавшей, что у мужчин есть член, которым они… о, какая мерзость, маман! Чего я на Петьку набросился, в конце концов, он приехал не сказки Василике в уши заправлять, а ко мне, по мою душу, так сказать.

Выдержав небольшую паузу, я прошел следом за другом в гостиную и сел в кресло напротив, Петька уже обсуждал с Василикой, каким гарниром разукрасить так бурно начавшийся день. Женщина ушла, на кухне тотчас же что-то заскворчало, Петруччо разлил по рюмкам, но выпить не торопился.