Текст книги "Предел тщетности (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Сазанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

– Да уж, видимо нагулялись вволю, раз врача пришлось вызывать. Неужто неотложку?

– Вот еще, – засмеялся черт, – чего медиков зря гонять, бензин государственный жечь – Шарик белый халат накинул и поставил диагноз. Три дня не вставать. Зря что ли он чучелом в медицинском техникуме подрабатывал, нахватался за столько лет.

– Погоди, ты же говорил, что он чучелом в церковно-приходской школе на шкафу стоял, причем тут техникум?

– А, – расслабленно икнул черт, – где он только чучелом не прозябал. Посмотри на него, чучело и есть, лупоглазое.

Гриф на эти обидные слова Варфаламея никак не отреагировал, стоял по струнке, только глазами косил на часы стоящие в дальнем углу просторной бильярдной.

– Жаль, что Дуньки нет, – выдохнул я искренне, – Мне хотелось бы извиниться перед ней, зря я ее обидел. И танцует она неплохо, хоть и не Майя Плисецкая. Как только она появится…

– Бинго! – заорал гриф во всю глотку. Часы начали отбивать девять утра, Шарик сорвался с места, подскочил сзади к черту, отвесил тому гулкую затрещину и попытался лапой сквозь плетеные прутья дать пинка сидящему на стуле Варфаламею. После короткой борьбы запутался в переплетениях спинки, взмахнув крыльями, воспарил над бильярдным столом, опрокинув черта, который шлепнулся мордой в сукно. Так со стулом гриф подлетел к столу, подхватил крылом кувшин и стал жадно лакать генеральскую настойку. Утолив жажду, он припустился по бильярду за Варфоломеем, пытаясь ударить того стулом, черт уворачивался довольно-таки удачно, показывая чудеса эквилибристики. Импровизированные скачки с препятствиями по бильярду продолжались минут пять. Наконец, обессиленный Шарик угомонился.

– Скотина, натуральная скотина, – приговаривал гриф, освобождая ногу из прутьев.

– Уговор дороже денег, – слегка остыв от беготни, посмеивался черт, – Проиграл, служи. Какие ко мне претензии? Я тебя за язык не тянул, согласие клещами не вытягивал. Сам предложил. Не умеешь играть, так хоть проигрывай с честью. Взял слово, держи, – черт перешел на издевательски-назидательный тон, – а у тебя обещания, как сыр в вороньем клюве – не успеешь глазом моргнуть, ты уже варежку раззявил и кисломолочный продукт на землю выронил.

– Как же, как же, – гриф после сложных манипуляций наконец-то вырвался из пут, – то-то я погляжу ты обещания клятвенно держишь, ага.

– Не понял, – изумился Варфаламей. Он повернулся ко мне, как бы приглашая удостовериться в вздорности обвинений Шарика, – Мон ами, о чем вещает эта сумасбродная птица?

Я не ответил – не хватало помимо собственных забот взвалить на плечи еще и цеховые разборки между эмиссарами нечистой силы. Закурив, я откинулся на мягкую спинку дивана и стал с неподдельным интересом следить за продолжением представленья, так сказать, непосредственно из партера.

– Ну что ж, выкатил бочку, откупоривай. Не тяни крысу за хвост, – выдал черт.

– С превеликим удовольствием, – парировал гриф. – Не понимаю, в чем причина неоправданной благосклонности по отношению к этому хмырю, – он ткнул крылом в мою сторону, глаз его блеснул гневом. – За то время, что мы видим его перед собой, Никитин только и делал, что бухал, проматывая наши денежки, давал обещания, которые не выполнял, да и не собирался выполнять. При этом он имеет наглость раскрывать пасть и требовать справедливости, опять же в иллюзорных рамках сомнительных представлений об истинной объективности, в то время как сам не имеет о ней никакого понятия. Да еще и бонусов требует, гнида эдакая. Дуньку обидел почем зря – мученицу, не побоюсь этого слова, библейскую.

– Тут ты, Шарик, переборщил, слово «мученица» в обоих заветах встречается 127 раз, но про Дуньку там ни полсловечка. Впрочем продолжай, я подобного красноречия давненько от тебя не слышал, – черт повернулся ко мне и кивнул в сторону грифа, – Видимо наболело.

– Ты ему на меня не кивай, тоже мне, союзничка нашел. Проси, что хочешь, пока я добрый, – передразнил Шарик черта, подражая интонации, – шиш ему с маслом. Сказали, помрет в указанный срок, значит должен копыта отбросить, и никаких сусликов.

– Ты заблуждаешься, мой пернатый друг, как грибник в чаще. Никто похороны Никитина не отменял и даже не переносил на более поздний срок. Все договоренности остаются в силе. Немного поменялись вводные, только-то и делов.

– Постойте, – не удержался я, – давайте еще раз уточним. Варфаламей сам же сказал, что роман писать не надо, нету во мне таланта, и поэтому он освобождает меня от писательской стези. Или я во что-то не врубился?

– Ты, как всегда, не дослушал, мой ами. Спешишь, непонятно куда. Вознаграждение бывает за труды, за бездействие только всеобщее порицание полагается. Раз одну схиму с тебя сняли, жди другой и не возмущай мой слух торопливыми глупостями. А надлежит тебе за оставшийся срок выяснить, кто отправил к праотцам дружка твоего, Мишку.

– Есть у меня одно подозрение.

– Излагай, не медли. Мы замерли в ожидании, – черт, поднял упавший стул и уселся верхом, положив голову на спинку, всем своим видом напоминая печального клоуна.

– Ты его грохнул. Сначала объявил, что я сдохну, Мишку за каким-то бесом сюда приплел, а потом слетал по-быстрому к нему на квартиру и забил молотком. Все сходится по времени.

– И зачем мне устраивать выкрутасы с перелетами по воздуху? – Как-то даже устало спросил черт.

– Для того, чтобы запутать меня окончательно. Вовлечь в свои сети нечистотные. Не удивлюсь, если ты и пальчики мои где-нибудь оставил в квартире, и их непременно найдут со дня на день.

– Боже, с кем мы связались, – буквально простонал гриф, накрыв крыльями цыплячью голову, – да он просто дурак несусветный.

– Никакой он не дурак, – черт потянулся к столу и гриф по старой памяти обслужил его на один бокал, – У Никитина тактика, выражаясь футбольным языком, нападение от обороны, гони врага по полю от собственных ворот. Только одно ты не учел, мой ами, нет у меня лицензии забирать жизнь человека. Ты меня с Джеймсом Бондом спутал. Покалечить куда ни шло, довести до самоубийства – пожалуйста, но вот так, чтобы чик, ножом по горлу или молотком по затылку, не уполномочен.

– Меня от твоего гуманизма, Варфаламей, на слезы умиления прошибает. Мишку он, видите ли не трогал, зато мне сразу повестку на сборы в мир иной предъявил, без церемоний. Но и тут вроде бы не при делах, в книжке дата смерти пропечатана, а ты лишь проводник, оракул, с тебя и взятки гладки. Тупой исполнитель чужой воли. Не так, скажешь?

– Много будешь знать, скоро состаришься, – черт стал раскачиваться на стуле.

– Очень быстро состаришься, буквально за неделю, – гриф развернул в деталях фразу Варфаламея.

– Один уточняющий вопрос – вы в самом деле считаете, что я в состоянии найти убийцу Мишки, в то время как государственные органы уже девять дней топчутся на месте? Что я вам, Шерлок Холмс на пенсии?

– У тебя мотивация сильнее.

– А как же свобода выбора, о которой ты вещал намедни? – мне действительно стало интересно. – Или окно возможностей уже закрыто?

– Ничуть. Просто видя твое бездействие, я слегка ужесточил условия. Сузил рамки.

– Ладно. Только нет у меня уверенности, что вы не передумаете на полпути и не выставите мне новое невыполнимое задание, например, за три дня выучить язык хинди.

– Могу честное слово дать или побожиться, да ведь ты, мон ами, не поверишь, – черт перестал скрипеть стулом и развел руками с улыбкой.

– Дьяволом поклянись лучше, – мне начал надоедать этот разговор. Я не верил ни единому слову черта.

– Не дьяволохульствуй, сын мой, – укорил гриф, и мне показалось, что он облегченно выдохнул. – Надо скрепить наш договор выпивкой.

– А и правда, – засмеялся черт, – выпьем на посошок, без формальностей.

* * *

Гриф быстренько налил в бокалы, заодно шуганув юбилейную муху с банки, опустившую хоботок в жидкость. Я тоже последовал приглашению проказников и наполнил рюмку. На лестнице заскрипели ступени, в комнату заглянул Петруччо, деловитый, при полном параде, в черном костюме, как на похороны, чисто выбритый, бородка ниточкой, с неизменным загаром и улыбкой до ушей. Будто и не пил вчера.

– Здоров, Иван Петров, с кем это ты сейчас беседовал или мне послышалось? – Сапог окинул глазами комнату, задержал взгляд на бильярдном столе. – Банок-то напер у генерала.

Я посмотрел на зеленое поле сукна, черт как ни в чем не бывало обгладывал мясо с косточки, Шарик, стиснув крыльями, наяривал початок вареной кукурузы, муха сидела напротив Варфоломея и смотрела ему в рот. Петька, так же как генерал, не видел моих гостей. Впору было расстроиться, но у меня почему-то отлегло от сердца.

– Ты что, уже уезжаешь? – вместо ответа поинтересовался я.

– Да, старик, пора в Москау, дела, черт бы их побрал. Недоговорили мы с тобой вчера, вечно у нас так – размениваемся по пустякам, а о главном ни слова. Ну, не беда, не последний день живем, помирать пока рановато.

В конце его фразы я мысленно поставил несколько знаков вопроса, подумал и добавил восклицательный знак. Петька подошел к столу, поднял банку к глазам, прочитал название настойки, взвесил в руке и поставил на место, едва не опрокинув стол с закуской, но черт даже ухом не повел, будто в комнате никого, кроме грифа, не было.

– Я звонил Бессонову, – продолжал Петька, подойдя к окну и откинув штору, – пригласил его в ресторан. В ближайшие день-другой встретимся, наведу ему тень на плетень.

– И он не отказался?

– Обижаешь, мне показалось, что он трубку от радости готов слопать. Кстати, – Петруччо полез во внутренний карман пиджака, – я вчера заехал на Митинский рынок по дороге, прикупил там для тебя краденый телефон. Так что пользуйся на здоровье.

– Поощряешь воровство, – укорил я, но телефон взял.

– Воровать нехорошо, – ответил Петруччо безразличным тоном, словно речь шла о том, что надо мыть руки перед едой, – а уж покупать краденое, заранее зная его происхождение – нет более аморального занятия. Но мои нравственные принципы, если ты не забыл, старичок, не распространяется на все общество, ограничиваясь узким кругом друзей.

Он снова полез в карман, достал связку ключей, отцепил пару на отдельном кольце и положил на стол.

– Это ключи от моей квартиры, в которой я иногда работаю, вот адрес, – он достал сложенный вдвое листок бумаги, – охрану я предупредил. Возникнет надобность, не стесняйся, старичок, ключи есть только у меня. Евгения моя в Таиланде, у младшего каникулы, решили отдохнуть. Так что никто тебя там не потревожит, если что.

– Если что? – мне вдруг захотелось уточнить.

– Мало ли, – загадочно произнес Петька, – хватит тут торчать, спускайся вниз. Генерал уже копытом бьет в нетерпении, желая познакомить тебя с Носковой.

Он пожал мне руку, развернулся и поскакал вниз по лестнице. Я услышал, как он насвистывает, безбожно фальшивя, арию Фигаро. Оглянулся на бильярдный стол, а сотоварищей и след простыл, даже банок с настойкой не оставили.

* * *

Подражая Петьке, беспечно побежал по ступенькам, перепрыгивая через одну, попробовал засвистеть, изо рта вырвался сип, напоминавший завывания ветра в непогоду. Вылетел с разбегу на первый этаж и чуть не врезался в колонну. Генерал с кухни удивленно наблюдал за моим экстравагантным появлением, приподняв брови домиком.

– Сейчас, быстренько, только душ приму. Буквально пару минут – вместо «здрасьте», поприветствовал я Решетова.

По военному шустро разделся, встал в ванную, открыл воду и капли сверху забарабанили по голове, плечам, выводя из утреннего застоя. Когда вернулся чистый, благоухающий, нахально воспользовавшись бритвенным прибором генерала и его немудреным парфюмом, Решетов, как мне показалось, уже копыта стер до колен, судя по тому, какую зажигательную легзинку исполняли его пальцы на кухонном столе. Наскоро позавтракал тем, что генерал сподобил, не успел толком покурить, а неутомимый Жорж уже тянул меня за рукав к выходу.

– Пойдем, пойдем. У Ксении покуришь, она разрешает. Оставь, не надо куртку надевать, тут рядом, соседний дом, добежим за несколько секунд, – подталкивал к двери генерал, когда я притомозил у вешалки. Выскочили на крыльцо, холодный ветер тут же взъерошил не успевшие высохнуть волосы, разметав их на голове в одном ему ведомом порядке – выходит зря я так старательно причесывался перед зеркалом, наводя последний глянец перед предстоящей встречей с так волнующей меня ясновидящей. Мы гуськом выбежали на дорожку, но потрусили не к воротам, а вбок – между двумя участками маячил проход с красивой резной калиткой. Ветер молотил кулаками в спину, подгоняя нас, генерал бежал впереди, но его шевелюра под порывами холодного воздуха даже не шелохнулась, будтонабросили на волосы невидимую сетку. Мою же гриву мотало на ветру из стороны в сторону и я вспомнил, что посещал парикмахера последний раз полгода назад. Странную парочку мы представляли, если взглянуть со стороны – в авангарде Решетов в зеленом спортивном костюме с изумрудным вставками, высокий, поджарый, напоминавший со спины крокодила, и я, замыкающий цепочку, в клетчатой байковой рубахе, в потертых джинсах и тапочках на босу ногу, с развевающимися вихрами, как у домовенка Кузи из мультика. Ну, ничего, Носкову цирком не удивишь.

Дом соседки тяготел к современности и был вдвое меньше Решетовского монстра, приземистый, на два этажа, с покатой крышей, он был построен в угоду другой эпохе и несомненно человеком с хорошим вкусом. Мы взлетели на крыльцо, ветер стих внезапно и я успел, поплевав для верности, двумя ладонями пригладить волосы по бокам, пока Решетов возился у двери, старательно вытирая ноги. Хозяйка, предупрежденная заранее, ждала нас в прихожей. В облике генеральской пассии не угадывалось ничего, чтобы указывало хоть намеком на связь с потусторонними силами. Молодая женщина, лет тридцати, находившаяся в том счастливом возрасте, когда года можно убавлять смело, не нарываясь на лесть. Ладная, точеная фигурка, пшеничного цвета волосы, стриженные под каре, обрамляли милое, но вполне заурядное лицо. Серые в голубизну глаза, приветливая улыбка, про таких говорят «симпатичная», потому что не на чем задержать взгляд. Черты лица правильные, симметричные, но уж больно мелкие, никакого эффектного облика, присущего колдуньям, которых я видел в телевизоре. С такой фактурой можно не пройти фейс контроль в ночной клуб и понадобится куча свидетелей, чтобы составить фоторобот, настолько незапоминающимся был ее облик. Она поздоровалась, протянула изящную, будто кукольную руку, я смело шагнул навстречу, сделал несколько шагов и вдруг мельком увидел свое отражение в зеркале, раскинувшемся во всю стену прихожей. На меня искоса смотрел приказчик из торговых рядов, промышлявший мануфактурой – приглаженные в разные стороны, слегка влажные, словно набриолиненные волосы рассекал ниточкой строгий пробор посередине, оттого мое лицо приобрело заискивающе – подобострастное выражение – же ву при, мадам. Я не мог оторвать взгляд от того нелепого ужаса, что представлял, в итоге запутался в собственных ногах, споткнулся и упал, рухнул вниз, опрокинув хозяйку на пол. Спасибо не накрыл сверху, как племенной бык, картина первого знакомства была бы еще та. В довершение к существующему позору у меня слетел тапок с левой ноги, обнажив мозолистую белую пятку, хорошо хоть чистую. Я настолько сконфузился от произошедшего, что с бешеной скоростью стал подбирать слова для извинений, чтобы разрядить обстановку, но не нашел ничего умнее, чем сказать: «Надо срочно выпить водки».

Ксения, опершись на локтях, полулежала рядом со мной сантиметрах в тридцати и хохотала в голос, откинув голову назад. Сверху за спиной посмеивался генерал, я болтал ногой без тапка, сверкая пяткой, и думал, что сейчас умру со стыда досрочно, не дождавшись обещаний черта. Мне помогли встать, провели в комнату и усадили в кресло, как маленького ребенка, буквально за ручку, потому что я все еще находился в оцепенелом состоянии. Волосы Ксении приятно ласкали, коснувшись щеки, когда она наклонилась, чтобы усадить гостя поудобнее, нежная, почти фарфоровая рука провела по волосам, успокаивая, и я заметил, что меня бьет легкая дрожь.

Хозяйка мило улыбнулась, подбадривая, и ускользнула на кухню, присоединившись к Решетову, оттуда донесся еле различимый шепот, звон стекла, еще какие-то подозрительные звуки. Я весь обратился в слух и был тотчас же вознагражден за усилия.

– Он не такой придурок, как кажется на первый взгляд, – втолковывал Ксении генерал.

* * *

Я сидел в кресле посреди уютной гостиной в мягких тонах, обставленной в классическом английском стиле, вернее, в соответствии с тем, как я понимаю английский стиль. Сквозь плотные шторы еле пробивался свет, укутывая комнату полумраком. Широкие подголовники по бокам спинки кресла ограничивали мне обзор, и я по воровски подался вперед, слегка наклонившись, чтобы получше рассмотреть убранство комнаты. Успел только отметить про себя, что все детали интерьера подбирались не впопыхах, как со стороны кухни послышались шаги – хозяйка принесла поднос с двумя бокалами на тонких ножках, улыбнулась одобряюще и снова исчезла. Оливки, наколотые на деревянную шпажку, примостились лесенкой к стенке бокала с прозрачной жидкостью, я поднес напиток к губам и осторожно отхлебнул – ну конечно же, что еще могут подавать в такой обстановке, напоминающей салон, кроме коктейля в качестве аперитива. Находясь в эпицентре сумасшедшей жизни иногда трудно поверить, что в одном с тобой измерении еще существуют люди, способные не спеша потягивать вермут, разбавленный апельсиновым соком, в уютной викторианской гостиной, рассуждая об оттенках поэзии Перси Буши Шелли какого-нибудь. Вынув оливковые лесенки из коктейлей, я заглотил оба бокала разом, немного приободрился, ощутив приятную теплоту в желудке, и решил продолжить осмотр. На низеньком столике невдалеке от меня стояли пепельница, массивная настольная зажигалка и резная шкатулка из палисандрового дерева в индийских мотивах. Мне пришлось привстать, чтобы дотянуться до шкатулки, шкодливо оглядываясь, я приподнял крышку и увидел внутри сигары, уложенные плотной стопкой. Сигары были последней деталью, указывающей на то, что я попал в гости к человеку, чей мир никогда не входил в соприкосновение с моим. Такое же чувство меня посещало, когда я читал дневники французского сельского священника, воспитанного в иезуитском монастыре. Я не понимал многих вещей не потому, что не хватало ума, а лишь по причине разницы в воспитании, в среде, которая нас сформировала. Согласитесь, московская коммуналка на двенадцать семей в двухэтажном деревянном бараке находится на расстоянии световых лет от монахов иезуитского ордена. Как там у фантастов в книжках? Параллельные, непересекающиеся вселенные.

Подтянул пепельницу поближе к себе, закурил и понял, что совершенно не боюсь ясновидящую Ариадну Бубило – Райс.

В дверях снова послышался шум, я потянулся на звук и увидел в проеме генерала. Носкова стояла чуть сзади.

– Ну, я пошел. Оставляю вас одних, – голос Решетова звучал дружелюбно, но глаза были напряжены, – Никитин, постарайся больше не хулиганить, – он уже было двинулся к выходу, но в последнее мгновение повернулся в пол-оборота и шутливо погрозил мне пальцем, – не обижай хозяйку.

Носкова вплыла в комнату с новым, более объемным подносом, я обратил внимание – помимо коктейлей на нем отсвечивали две бутылки. Хозяйка поставила скромные дары на стол и села в кресло, напротив меня. Она молча разглядывала меня в упор, при этом могу побожиться, еле сдерживала смех. Создавалось впечатление, что женщину мучает икота, но она изо всех сил старается удержать ее в себе, чтобы об этом не догадались окружающие. Я же безмолвствовал, потому что решительным образом не знал, о чем собственно говорить. Такое впечатление, что внезапно остался в купе наедине с прекрасной спутницей, сидишь и мучаешься под стук колес – с какой фразы так начать разговор, чтобы ненароком не испоганить дальнейшую поездку. Пауза затянулась, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я бросил взор за окно, где в прорези штор бесновался ветер, полируя лужи и остатки снега.

– Апрель по моим прикидкам должен быть теплым, – как можно беззаботнее постарался произнести я, подражая Элизе Дулитл.

Женщина не выдержала, прыснула от смеха, попыталась собраться, у нее не получилось, и заливистый хохоток покатился эхом по комнате.

– Вы именно такой, каким вас обрисовал генерал. Никитин, так к вам надо обращаться? – отсмеявшись, забросила наживку Носкова.

– Не знаю уж, что он вам про меня наговорил, но сразу хочу развеять сомнения – я совсем не такой, а гораздо хуже, – пробурчал я. Чтобы как-то сгладить неловкость, подцепил одну поллитровку со стола и принялся разглядывать этикетку.

– Водки у меня нет, только джин и виски. Это из коллекции отца, он ее много лет собирал, привозил со всех концов света, больше для форсу. Повод для воспоминаний. Да не смотрите вы так, будто вас нарочно обидеть хотят.

– Чтоб меня так всю жизнь обижали, – я налил треть граненого приземистого стакана, походя отметив, что и посуда подбиралась с учетом характера напитка, строго в соответствии с ритуалом.

Выпил, перебив устойчивый вкус во рту, завалил полынь – траву вермута ветками можжевельника. Мне явно похорошело, еще пару подходов к бутылке и я почувствую себя в собственной тарелке.

– Давайте я вам дом покажу, – предложила хозяйка, то ли из обычного гостеприимства, то ли опасаясь, что я приложусь к выпивке так, что не оторвать от бутылки войску трезвенников.

Ох, уж мне эти картинки с выставки. Все люди разные, но в одном напоминают попугаев – в какой бы компании ты не находился, обязательно найдется счастливчик, только что отдохнувший в экзотических краях,

побывавший в музее уникальных ювелирных предметов бронзовой эпохи или посетивший премьеру нашумевшего спектакля. Присутствующие просто-таки обязаны прослушать интерпретацию пьесы в его немудреном пересказе. Самый тяжелый случай это просмотр фотографий чужих детей и внуков, с умильными до тошноты комментариями, все тотчас же должны распознать в малолетнем шалопае, голой жопой оседлавшем горшок, вундеркинда с задатками гения.

Осмотр дома занял полчаса – жилище колдуньи оставило равнодушным, лишь одна комната произвела на меня впечатление. Я про себя ее назвал «молельная». Перед входом Носкова замешкалась, даже стушевалась – сейчас моему взору откроют святая святых – спальню, любовных альков, будуар для утех, куда пускают только избранных, но на деле комнатушка оказалась заставленной магическими причиндалами, являясь неким подобием уголка для медитации. Что меня больше всего поразило – в светелке колдуньи по всем стенам были развешаны портреты и плакаты с изображением Носковой, точнее ее сценического двойника Ариадны Бубило-Райс. Неизменным в них оставалось одно – на меня смотрела фееричная женщина с пронизывающим до кишок взглядом. Я невольно скосил глаза, сравнивая портреты с оригиналом, Носкова из плоти и крови проигрывала настенным дубликатам вчистую. В очередной раз я наглядно убедился насколько преображают женщину немудреные штучки дрючки – достаточно черного парика до плеч, умело наложенной косметики, плюс соответствующее выражение глаз и вчерашняя замухрышка превращается в сногсшибательную красавицу с обложки, от одного взгляда которой, табун мужиков готов бросится в пропасть. Что ж, несмотря на простецкий вид без выкрутас, девица Носкова не была лишена ни тщеславия, ни всех других заморочек, присущих людям, уже попробовавшим славу на вкус.

Еще одна вещь привела в замешательство, слегка обескуражила – пока мы бродили по дому, спускаясь и поднимаясь, открывая двери и заглядывая в комнаты, хозяйка то и дело, будто случайно, задевала меня бедром, нечаянно толкала упругой грудью в узком коридоре, где действительно двоим не разойтись, пытаясь внести в наши целомудренные отношения телесный контакт различной степени чувственности. При этом Носкова каждый раз обстоятельно извинялась, потупив взор, таким голосом, будто слезно просила ее больше не насиловать. Я даже начал вести подсчет соприкосновениям, но в итоге сбился и, как только мы вернулись гостиную, уселся в кресло с явным облегчением. И опять случилось преображение, вместо смущенной застенчивой школьницы, умолявшей о пощаде, в кресло напротив меня села уверенная в себе женщина с приятным и мягким взором. Чертовщина какая-то.

– Генерал поведал мне вашу историю, – начала она издалека.

– Кто бы сомневался, хотя никто его об этом не просил. Рассказывая ему о том, что со мной приключилось, я даже не подозревал о вашем существовании. Ей богу, Ксения, не хочу показаться бестактным, но слабо верится, что вы можете мне помочь.

– Тогда зачем вы пришли? – в самом ее вопросе не было ни капли агрессии, она произнесла его мягко, с явной заинтересованностью.

– Так генерал позвал, можно сказать, притащил за шкирку. Неудобно отказываться, пользуясь его гостеприимством. И почему бы не пойти, если все равно делать нечего. Да и любопытство разбирает.

– Вы не похожи на человека, которым запросто можнл рулить без разрешения, – она полезла в карман кофты, достала два серебристых шарика, размером чуть меньше мячика для пинг-понга и начала катать их между пальцев, словно разминаясь перед фокусом.

– Видимо, судьбина такая – производить на людей обманчивое впечатление. Меня почему-то всегда принимают не за того парня. Хочу показаться умным, считают за дурака, убеждаю, что дурак, отказываются верить, усматривая двойное дно в любой банальной фразе.

– Тогда возможно имеет смысл оставаться самим собой, – голос ее звучал проникновенно, серебристые шарики притягивали мое внимание.

– Смысла нет ни в чем. Есть только один критерий – получает человек удовольствие от жизни или нет.

– Несколько эгоистичный подход, вам не кажется?

– Нисколько. Один ловит кайф, имея счет в банке, другой млеет, наблюдая за мухой бесцельно ползающей по стеклу, – я не заметил, как начал злиться.

Зазвонил телефон. Носкова извинилась, встала и вышла из комнаты, продолжая вертеть шарики в руке.

Пока ее не было, я налил еще одну порцию и торопливо выпил. Когда закуривал, вернулась хозяйка, и я кожей ощутил новую метаморфозу произошедшую с ней. Ничего умиротворяющего не было во взгляде женщины, севшей напротив, на меня уставились масляные глаза развратницы. Мне стало не по себе.

– Послушайте, Ксения, – пошел я в атаку буром, – что мы ходим вокруг да около. Давайте сразу обозначим позиции. Решетов считает, что у вас дар. Я в это не сильно верю, но Петька подтверждает его слова. Может быть мы сразу проверим, есть у вас поцелуй от бога или нет. Вы мне ответите на один единственный вопрос, и в зависимости от ответа, мы решим, стоит ли нам продолжать душещипательную беседу или разбежаться в разные стороны, – мне захотелось оставить калиточку приоткрытой, – предварительно допив то, чтовы любезно принесли на подносе. Согласны?

– Вы не оставляете мне выбора, – теребя пуговичку на кофте, заявила Ксения таким тоном, будто ее заставили раздеться перед большой аудиторией.

– Почему? Можем сразу разбежаться, – я опять кинул взгляд на бутылку и смягчил условие, – предварительно допив то, что на столе.

– Она согласна на все, – засмеялась Носкова, тыча себя пальцем в грудь, – предварительно допив то, что на столе.

– Ладно, шутки в сторону. Скажите, когда я умру?

Не знаю почему, но исповедуясь перед Решетовым, я утаил от него несколько мелочей, причем не специально, с дальним, так сказать, прицелом, а просто упустил их, спеша выговориться, посчитав несущественными. Одним из таких пустячков, была дата моей смерти, предсказанная Варфаламеем.

– Ну и вопросы вы задаете? Интересно, какой степени точности вы ожидаете ответ, год, месяц?

– Вам решать. Чем точнее, тем лучше.

Снова зазвонил телефон, мелодия доносилась из кухни. Носкова вздрогнула, как от удара, еще раз излишне многословно извинилась и удалилась вон. Беседа длилась минут пять, Ксения вышагивая по кухне, будто солдат на плацу, причем больше слушала, чем высказывалась. Слов я не разобрал, но разговор получился нервным, в чем-то даже неприятным для хозяйки, судя по голосу Носковой.

И опять в комнату вернулась новая трансформация ясновидящей, перемена декораций была настолько разительной, что я невольно проникся сочуствием к невысказаннрй тоске, плескавшейся в ее глазах.

– Итак, на чем мы остановились? – она стала теребить пуговицу на кофточке с такой силой, что глядишь и оторвать недолго. – Вы перейдете в мир иной через семь дней, точнее, через шесть с половиной, если быть пунктуальной.

– Все вы врете, – не выдержал я, – ничего вы не знаете. Кто вам только что названивал?

– Генерал. Интересовался, как у нас дела.

– Ага, и часа не прошло, как он успел соскучится. Никаких дел у нас с вами нет и быть не может, – я нес околесицу, не понимая, какая муха меня укусила, но остановиться уже не мог, – так и передайте генералу.

– Мне кажется, ваши упреки высказаны не по адресу. Я их никак не заслужила. Успокойтесь, ради бога.

Выпейте, давайте я вам налью, – она потянулась к бутылке, чтобы наполнить мой стакан и я увидел, что верхнюю пуговицу на кофточке Носкова все-таки оторвала. Вид женских прелестей, отрывшийся моему взору, неожиданно успокоил – передо мной не черт в юбке, а обыкновенная женщина. Я взял из протянутой руки стакан, пальцы встретились и мне показалось, что она погладила мою ладонь. Если бы я сочинял роман, обязательно вставил бы фразу «его словно током дернуло». Я, к счастью, не беллетрист, но прикосновение женских пальцев заставило меня поежиться. Кажется, Носкова этого не заметила. Я поднес выпивку к губам и обратил внимание, как дрожит стакан.

– Да вас знобит. Сейчас плед принесу, – она сорвалась с места, хлопнула дверца шкафа, не успел я опомниться, как меня укрыли шерстяным пледом по самую шею, словно непослушного ребенка.

Ее пальцы бегали по мне, как по арфе, она так старательно подтыкала края пледа, будто хотела спеленать с ног до головы, обездвижить, лишить возможности вырваться из чересчур заботливых рук хозяйки. Закончив манипуляции, Носкова оглядела поле боя и воина, попавшего в плен клетчатому шотландскому войску, приблизила лицо ко мне, словно желала рассмотреть в мельчайших деталях, типа «запомните его таким», затем внезапно поцеловала в губы, точнее, метила в губы, но я нырныл головой вниз, так что поцелуй пришелся в лоб – так обычно прощаются с покойником. Нисколько не сконфузившись от неудачи, она предприняла вторую попытку – на этом раз Носкова обеими руками схватила мою голову, как кочан капусты, зажав в ладонях с такой силой, что мне почудилось, будто лицо сплющили, сдавили тисками. Она снайперски прицелилась, прищурив левый глаз, и влепила поцелуй прямо в губы, при этом всем телом придавив меня к креслу. Давненько я не чувствовал себя полностью беспомощным в столь жарких объятиях страстной женщины. Через несколько секунд мне показалось, что Носкова хочет с помощью продолжительного поцелуя высосать весь мой мозг или что там осталось, по утверждению грифа. Я попытался рывком выпростать руки, но хозяйка настолько плотно прижималась ко мне, что финт не удался, тогда мне пришлось действовать ногами, и пятки застучали по полу – так бьют плашмя ладонью по ковру поверженные борцы после болевого приема, не в силах терпеть страдания. Мои пятки выстукивали морзянкой отчаянный «sos», но безумная Ксения не понимала языка телеграфистов и не обращала внимания на молчаливый вопль о помощи. Наконец я смог ужом вытянуть руку из-под пледа и стал аккуратно, но настойчиво просовывать ладонь между слипимися в экстазе телами на манер штыковой лопаты. Как только рука взрыхлила половину грядки, достигнув ложбинки между грудей, я сжал волю вместе с ладонью в кулак и рывком отпихнул Ксению от себя. На долю секунды мне почудилось, что сначала ее ноги оторвались от пола, повиснув в воздухе, как в невесомости, а затем уже губы отшвартовались от меня стыковочным модулем.