Текст книги "Предел тщетности (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Сазанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

– Гони их в шею, – закончил свой рассказ Петька.

– Легко сказать, – с сомнением возразил я. – У нас разные весовые категории. Меня борьбе сумо не обучали.

– Ну придумай что-нибудь, только без смертоубийства. Ну и я со своей стороны покумекаю, – засмеялся Петька, и я понял, что он мне в этом деле слабый помощник.

Положив трубку я подошел к двери, осторожно приоткрыл ее, чтобы в щелку понаблюдать за гостями. Сестрица выложила из сумки стопку отпечатанных листов стандартного размера, видимо рукопись. Судя по толщине в два кирпича, роман тянул на монументальное полотно, сравнимое с Войной и Миром Тостого, как минимум в трех томах. На этом ее миссия закончилась и она застыла, сидя с прямой спиной, положив пухлые руки на колени, как школьница на уроке, уставившись в неведомую точку на стене. Выйду, надо будет посмотреть, что там ее так заворожило, раз взгляд не отвести. Братец же, наоборот, вел себя несколько фривольно, моментально освоившись, тут же закурил и развалился на диване, по хозяйски раскинув руки по спинке. Сестра, не отводя взгляда со стены, шикала на него, призывая к порядку, брательник в отместку пускал ей дым в лицо.

Посчитав рекогностировку законченной, я открыл дверь и вышел в гостиную. Брат немного подобрался, но вальяжное выражение с лица не стер, и мне показалось, что именно он играет первую скрипку в тандеме. Сел в кресло напротив них, решив, что ни в чем не буду их разубеждать. Раз уж судьба дала мне такой шанс, побуду-ка я некоторое время маститым писателем, дающим советы только ступившим на эту стезю новичкам, а там куда кривая вывезет.

Итак, – начал я, мучительно вспоминая какую-то сцену из фильма. Не вспомнил и неожиданно предложил. – Чай, кофе, есть водка.

Гости ответили в один голос слаженным ансамблем, я услышал «кодка», из чего рассудил – сестре кофе, брательник не откажется водяры. Я прошел на кухню, включил чайник, пока он закипал, быстро соорудил на подносе легкую закуску и вернулся к гостям буквально через пару минут.

Мне не впервой ошибаться, сестрица плеснула себе горячительного, а брат пододвинул чашку с кофе, смешав все расклады в моей голове. Мы чокнулись с сестрой, подняв стаканы, я кивнул брату и выпил. Непринужденность за столом не появилась, но стало значительно легче.

– Итак, что вас привело в мою скромную обитель? – фраза провучала фальшиво, но раз начал играть, продолжай. – Кстати, с кем имею честь…

– Чертопраховы, – вступила в разговор дама, – Елизавета и Виктор.

После этих слов парочка слегка привстала и опять поклонилась со смущенной улыбкой.

– А по батюшке, не Варфаламеичи часом?

– Нет. Петровичи мы.

– Итак, – в третий раз повторил я, развернув брошюрованную стопку листов лицом к себе, – о чем книга?

– Это роман, – в голосе Лизаветы Чертопраховой зазвенели обиженные нотки, – второй из цикла.

– А где же первый? – наивно поинтересовался я, посмотрев на даму, которую сразу окрестил про себя «Плотной Лизой» – от слова плоть, ее количество зашкаливало.

– Первый находится в переработке, в переосмыслении, в связи с изменившимся политическим ландшафтом, – сестрица сделала ударение на слове «политическим».

Мое бренное существование находилось так далеко на периферии от политических событий, что стоило призадуматься, чего значительного я пропустил и вовремя не переосмыслил?

– А что не так с ландшафтом?

– Видите ли, разразившийся мировой экономический кризис внес в повестку дня усиление роли государства во все сферы деятельности общественной жизни. Наш герой, Костер Ветров, убежденный державник…

– Простите, кто? – не удержавшись, переспросил я.

– Костер Ветров, – обиженно произнесла Плотная Лиза. Видимо, я не едиственный, кто задал такой дурацкий вопрос. – Да вы полистайте рукопись, там небольшой синопсис приложен вначале. Сразу все поймете.

Изобразив на лице гримасу предельного внимания, наморщив лоб и сдвинув брови к переносице, я открыл рукопись и наткнулся на краткое содержание романа, возблагодарив Петруччо, за то что он как-то по пьяни поведал механику процесса с точки зрения рецензента. Многое я подзабыл, но про синопсис помнил, а то бы у меня хватило ума спросить у гостей, что это означает. Костер Ветров нашелся во первых строках, но меня это не сильно занимало – пропустив начало, я вклинился в середину рукописи, в поиске других экзотических имен, просто ради прикола. Ведь, если есть Костер Ветров, почему не может быть Закат Солнцев или Рассвет Утров?

– Давайте сделаем так, – предложил я, не найдя искомых имен, – вы мне своими словами расскажете фабулу романа, а потом я вплотную примусь за рукопись. Кстати, у вас нет текста в электронном виде, мне как-то привычнее.

Елизавета Чертопрахова полезла в сумочку и достала диск в прозрачной пластиковой коробке. Она протянула мне серебристый кружок на котором красным фломастером было начертано «Кладбище самородков».

Сложив в уме название романа с выходными данными героя, мне с печалью подумалось, что вещица наверняка фантастическая, а фантастика – единственный жанр, где я не ориентируюсь вовсе. Спасибо третьему Танькиному мужу – отбил всякую охоту погружаться в нереальные миры.

– Извольте, любая ваша просьба – закон, – согласилась Плотная Лиза и посмотрела на меня с вызовом, как сказуемое на подлежащее, – Костер Ветров родился в в одной из секретных лабораторий Курчатовского Института 20 августа 1981 года. Его назвали в честь известного бельгийского писателя, имя которого Шарль Теодор Анри Де Костер…

Договорить фразу Чертопраховой не дали, с шумом открылась входная дверь, я, извинившись и тем самым перебив рассказчицу, поспешил глянуть, кто это нахально вторгается в жилище, даже не позвонив для приличия. В коридоре с двумя сумками в руках суетилась женщина лет тридцати, приятной наружности и спортивного вида. Суетилась, потому что пыталась вытащить ключ из замка, при этом поставить сумки на пол решительно не желала. Поспешив ей на помощь, хотел принять сумки из рук, но мне их не дали, тогда я сосредоточился на замке, встал за ее спиной, невольно обняв женщину, начал крутить ключ в замочной скважине. Совместными усилиями мы выдернули одну железяку из другой. Поразительно, но ее волосы пахли детским мылом, этот запах не спутать ни с чем, он у меня привычно ассоциируется с пеленками. Я почувствовал странную приязнь к незнакомой женщине, что даже не спросил, кто она такая. Незнакомка решительным шагом прошла на кухню поставила сумки на стол, повернулась ко мне и представилась.

– Василиса, точнее Василика, но можно для краткости Вася. А вы Никитин.

– Да, друг Петра Николаевича, – в свою очередь обозначился я и запоздало добавил, не покривив душой. – Очень приятно.

– Он сказал, что вы брат, двоюродный. Поживете несколько дней. Откуда пожаловали?

– Из Сызрани, – соврал я. Сказав правду, можно нарваться на нелицеприятный вопрос – чего москвич в Москве по чужим квартирам ошивается. – Раз Петр Николаевич сказал, что брат, пусть будет брат. Простите ради бога, у меня посетители.

– Ничего, ничего, – охотно согласилась Василика и начала разбирать сумки.

Она приехала из Молдавии, как я позже узнал, работала в небольшом городке учительницей русского языка. Видимо поэтому я не уловил приятного слуху мурлыкающего акцента. Вернувшись в кресло, обратил внимание, что жидкости в бутылке поубавилось, а глаза Плотной Лизы стали похожи на две маслины, источавшие аромат и негу.

– Так на чем мы остановились, – я попытался сосредоточится, но получалось не слишком удачно, из кухни раздавались посторонние звуки, – Ах, да Курчатовский институт. А он что, гомункул?

– Кто? – удивилась Чертопрахова.

– Костер ваш, Ветров, его же в лаборатории произвели, из пробирки.

– С чего вы так решили? – нахмурилась Чертопрахова и плеснула жидкости в стакан.

– А в самом деле, с чего? – в свою очередь изумился я.

– Костер родился от живых папы и мамы, – как идиоту начала втолковывать мне Плотная Лиза, – Нашего героя произвела на свет лаборантка Ветрова. Внезапные схватки, преждевременные роды на рабочем месте, пуповину перерезал профессор Мирошниченко.

– Давайте опустим физиологические подробности, – быстренько предложил я, – а заодно детство и юность, сосредоточившись на том моменте, когда что-то пошло не так.

– Да с самого начала все пошло наперекосяк – Костер при родах получил дозу облучения. Как раз в тот счастливый миг, в институте произошла авария на реакторе, круто изменившая жизнь главного героя – у него развился дар.

– Чеки сверять будете? – раздался с кухни звонкий голос Василики.

Плотная Лиза вздрогнула, как от пощечины, и снова плеснула в стакан. Я опять встал, извинился, прижав руки к груди, быстрым шагом прошел на кухню.

– Какие чеки? – уточнил я у домоправительницы Васи.

– На продукты, – в свою очередь изумилась она, посмотрев на меня, как на дебила, – Петр Николаевич всегда проверяет. И правильно делает.

– Я не Петр Николаевич, поэтому будем считать, что верю вам на слово, – я умоляюще скосил глаза в сторону гостиной, – У меня посетители. Важный разговор.

– Зря, – выдохнула Василика, – порядок должен быть во всем. А в денежных вопросах обе стороны должны придерживаться закона предельной щепетильности.

Испугавшись, что мне сейчас прочитают ликбез по экономике в части товарно-денежных отношений, я замахал на нее руками и ретировался в гостиную. Брат с сестрой пребывали в напряженном ожидании – сестрица нервно комкала платок, братец барабанил пальцами по столу.

– Итак, о чем мы? Ах да, у него развился дар, – поспешил я добавить, хотя мыслями был еще на кухне. – В чем он выражался? Паранормальные способности?

При этих словах Плотная Лиза фыркнула, как нетерпеливая лошадь, а брательник с презрением затушил очередную сигарету в пепельнице, показывая степень моих заблуждений.

– Берите выше, – впервые разлепил губы братец.

– Он обрел возможность путешествия во времени, – с некоторой гордостью за героя отчеканила сестрица.

– Что, прямо так сразу и побежал по шкале времен маленькими розовыми пятками?

– Вы же сами предложили пропустить детские и юношеские годы, но, если настаиваете, – произнесла обиженно Лизавета и прежде чем я успел сказать «нет», приступила к рассказу о периоде взросления героя и становления его удивительного дара. Черт бы меня побрал! Сколько раз корил себя за длинный язык и опять нарвался. Cейчас мне представят в ретроспективе славный путь Костерка Ветрова, начиная с ясельного возраста. Мы успели дойти только до третьего класса, когда выдающийся сынок обычной лаборантки благодаря случайности уяснил, что может двигать предметы взглядом, как с кухни пришло спасение в виде очередного вопроса.

– Расплачиваться будете вы или кто еще? – сквозь шум воды в раковине кричала Василика.

Голос у нее был поставленный, учительский, громкий, так поют песни от всей души, пытаясь перекричать грохочущий водопад. Чертопраховы досадливо переглянулись, я заметил нотку тревоги на лице брата. А Плотная Лиза чуть склонившись посмотрела куда-то позади меня. Я тоже обернулся, на стене в рамке висела большая фотография, где мы вчетвером стояли в обнимку на фоне памятника Пушкина, как из песенки Окуджавы.

Два года назад отмечали тридцатилетие окончания школы, снимала нас Танька, если память не изменяет. По всей видимости, у Елизаветы возникли некоторые сомнения в моей личности и она поспешила сличить настенную копию с оригиналом. Увиденное ее удовлетворило, и Плотная Лиза слегка успокоилась.

Я развел руками со страданием на лице и рванул на кухню.

– Сколько я вам должен? – зашептал я, приблизившись к Василике вплотную в надежде, что она поймет неловкость ситуации.

– Четыре тысячи шестьсот двадцать три рубля, – заорала женщина, не вняв моим бессловесным мольбам.

Я полез в задний карман джинсов, развернул портмоне и протянул ей пятитысячную купюру.

– Сдачи не надо.

Но Василика опять не вняла, мы немного попрепирались, пришлось уступить, и квартиру огласил длительный отсчет причитающихся мне денег, бумажка за бумажкой, монетка за монеткой, нудно, громко и скрупулезно.

Когда покончили с занимательной арифметикой, я услышал, как из соседней комнаты раздался сдвоенный вздох облегчения. До чего ж бестолковые преподаватели русского языка в молдавских селениях, резкие слова уже были готовы сорваться с моих губ, но в этот момент Василика улыбнулась и хитро подмигнула, кивнув в сторону гостиной.

Какой же я дурак! Никакая она не бестолочь. Учительница действовала строго по инструкции, разработанной моим другом, чтобы побыстрей спровадить непрошенных гостей, создав им невыносимые условия пребывания в квартире. Видимо он предупредил ее звонком на полпути и выдал ценные указания. Одного не учел Петруччо, мне уже самому было чрезвычайно интересно, куда отправился на машине времени облученный Костер Ветров. Петька, конечно же, умный мудрила, учительница Вася, моя тезка, замечательная женщина, но и начинающие авторы не сделали мне ничего дурного – по сути, безобидные существа, нервничают только сверх меры. Брат курит без продыху, Лиза в бутылку заглядывает безостановочно, но понять их можно, я бы тоже оробел в такой ситуации.

– Итак, на чем мы остановились… Да, в какое время двинулся лаборант Ветров? – вернувшись в гостиную, спросил я, безжалостно закруглив пору юности.

– Он не лаборант, он доцент, – отозвался молчаливый братец.

– Капитан только что созданных исторических войск Российской Федерации, – уточнила Плотная Лиза.

Если бы она, презентуя род войск, назвала конную авиацию, я бы меньше удивился. Но на то и фантастика, чтобы изумлять читателя. Я не успел спросить про исторические войска, потому что Василика, в точном соответствии с отведенной ей ролью, с грохотом вкатила в гостиную пылесос. Брат с сестрой взволнованно переглянулись.

– Может мы переместимся в кабинет? – осторожно предложил братец, поглядывая как домработница вытягивает шнур из зеленого пластикого чудовища на колесах.

– А Петр Николаевич сегодня приедет? – обернувшись, между делом спросила Василика.

– Так вы не Петр Николаевич? – Плотная Лиза даже привстала с дивана.

Сейчас она схватит полупустую бутылку за горлышко и огреет по башке, как Штирлиц Холтоффа, одним ударом разрушив предсказания черта касательно моей смерти. Спасти меня могло только чудо и оно случилось – из стены на стол выскочили три всадника моего личного Апокалипсиса, без лошадей, в черных прорезиненных плащах, с черными пакетами в руках и масками на головах. У одного болтался шмайссер через плечо.

– Привет Никитин, а вот и мы! – дурашливо заорал Варфаламей, сдергивая с головы лыжную шапку с прорезями.

За спиной раздался стук, учительница Василика шпалой упала в обморок. Чертопраховы вжались в диван, с ужасом глядя, как черт вываливает из пакета содержимое – на стол из разорванных упаковок снегирями летели пятитысячные купюры, смешивая с синицами тысячных. Дунька примостилась около подноса и аккуратно выставляла на поверхность бутылки разного калибра, а Шарик рядышком выкладывал жратву. Бестиарий прибыл в полном составе для продолжения непрекращающегося двухнедельного банкета.

Хоть стой, хоть падай. У кого-нибудь после столь неожиданного захода хватило бы наглости утверждать, что наша жизнь скучна? Я было дернулся в сторону лежащей без сознания Василики, но черт меня перехватил.

– Не спеши, мон ами, с ней все в порядке. Дай человеку отдохнуть.

Варфаламей фигуристом крутанулся по столу, плащ его распустился вниз черным воланом, взметнув со стола несколько купюр. Он повернулся к побледневшим соавторам, мыском кеды небрежно пульнув одну упаковку денег в их сторону. Бабки корабликом скользнули по глади стола и упали точно на колени Плотной Лизы. Та машинально накрыла их пухлыми ладонями.

– Я покупаю ваш роман.

После этих слов, как по команде, лица соавторов окрасились горделивым смущением, а глаза приобрели осмысленное выражение, оживший братец окинул взором разбросанные купюры, пытаясь сосчитать их количество.

– Нам нужны эксклюзивные права на издание, продажу, – пропищала с края стола крыса, – а также на закономерно последующую за изданием экранизацию.

Не надо было ей этого говорить – только вынырнувшую из ступора Плотную Лизу, казалось, хватит удар в связи с неожиданно открывшимися перспективами. Братец Виктор нахально вытянул сигарету из пачки и закурил, что тоже означало крайнюю степень возбуждения. Испортил радужную идиллию желчный гриф, одной фразой похеривший намечавшийся контракт века.

– Вы оба с дуба рухнули. Мы вылетим в трубу, связываясь с графоманами. Меня лично нищая старость не прельщает.

Несмотря на всю нелепость ситуации, обида захлестнула Плотную Лизу, и она бесстрашно кинулась на защиту своего детища.

– Это голословное утверждение. Вы даже не знаете, о чем роман.

Гриф скинул плащ, я обратил внимание, что перья ниже шеи были перепачканы кровью, прошелся бравой походкой по столу, грациозно подхватив недопитую бутылку, опорожнил ее, вытер клюв крылом и вперился змеиным оком на братца с сестрой. Соавторам явно поплохело от его взгляда.

– Представляешь, чего удумали, – Шарик обратился к черту, но невольно призывал в свидетели всех присутствующих, – они отправили Ветрова, капитана исторических войск в 1945 год, чтобы он выкрал Гитлера, за секунду до его самоубийства.

– А что, неплохой пердимонокль, – возразила крыса, не отрываясь от сервировки.

– Ты, Дуня, сыпешь терминами, слабо понимая их значение, – черт подумал и поднял ставку, запулив еще одну пачку денег на колени «Плотной Лизы», – лучше не произноси их вслух.

Варфаламей стоял в задумчивости, покачивая замшевой кедой над очередной стопкой тысячных, напоминая футболиста, который долго примеряется, прежде чем пробить штрафной удар. Начинающие писатели, как завороженные, следили за маятниковыми движениями его ноги. Наконец черт, передумав бить, поставил кеду на стопку, опершись руками на колено, обратился с вопросом не к соавторам, а к грифу, который закусывал, стащив из под носа Дуньки бутерброд.

– А зачем им понадобился Гитлер?

– Чтобы предать его справедливому суду общественности, – опередила грифа Плотная Лиза.

– Нет, не годится. Общественность не бывает справедливой. И потом, суд – прокуроры, защитники – скукотища. А ты что думаешь, мон ами? – Варфаламей повернулся по мне.

Хотелось пожать плечами, у меня не было ответа, но, увидев обращенный ко мне, как к последней инстанции, взгляд Плотной Лизы, решил подыграть брату с сестрой.

– Суд – это всегда интересно, а уж процесс над Гитлером никого не оставит равнодушным, – как можно весомее произнес я, ощутив волну благодарности исходящую от Елизаветы Чертопраховой.

– Гитлер дожен потеряться во времени, – раздался голос Василики. Все посмотрели в другой конец комнаты.

Учительница, скорее всего, давно пришла в себя, но не подавала виду, оставаясь лежать бревном рядом с пылесосом, опасаясь жутких последствий неожиданного появления нечистой силы. Убедившись в мирном течении разговора, не вытерпела, решив вступить в него на правах полноценного участника. Василика села на пол, поправила растрепанные волосы, одернула полосатую блузку, демонстрируя невозмутимость. Вся честная компания внимательно следила за ее медленными, как у сомнамбулы, движениями, ожидая продолжения.

– Он может убежать из под стражи, перескакивая через десятилетия, от Сталина в наше время, включая годы правления Хрущева, Брежнева и всех остальных по сегодняшнее число.

– Во-о-т, – засмеялся Варфаламей, – умница… дай я тебя расцелую.

Василика зарделась, атмосфера полностью разрядилась, посыпались шуточки скабрезного характера относительного возможного альянса Варфаламея с учительницей, зверинец и его невольные обитатели веселились от души.

Мне стало плохо, тошно, зашумело в голове, я перестал понимать, где нахожусь и почему за шесть дней до смерти вынужден слушать пустые размышления о необычайных похождениях Гитлера на просторах нашей многострадальной Родины. Стараясь остаться незамеченым, я вышел из-за стола и побрел в кабинет. Сел в кресло, и силы оставили меня. Последнее, что я услышал, был залихватский крик Дуньки под дружный хохот собравшихся – «А Хрущев Алоизычу кукурузным початком в усатую харю.»

Глава 15. Пять дней до смерти

Ночью мне приснился сон – Плотная Лиза, водрузившись на журнальный стол, медленно раздевалась, покачивая необъятными бедрами под задорные возгласы присутствующих, под потолком аэропланом барражировал гриф, осыпая развратницу дождем из купюр. К ноге грифа была привязана длинная развевающаяся лента с надписью «На Берлин!». Стол выл, изогнутые ножки скрипели, шатаясь под весом полуголой Чертопраховой, перламутровыми конфетти носилась в воздухе Дунькина муха, непорочно размножившись в навозную стаю, черт с Василикой плясали в обнимку, шампанское лилось рекой, трам-пам-пам… Лишь один персонаж не принимал участия в пирушке, в дальнем углу комнаты, скорчившись на ковре, положив голову на зеленый пылесос, в ожидании справедливого суда посапывал рейсфюрер Германии Адольф Гитлер. Лица весельчаков закружились оранжевыми пятнами, слившись воедино в огромное, пылающее хохотом, ослепительное солнце, оно приблизилось вплотную, заслонив горизонт и взорвалось, брызнув лучами – я проснулся. Голова трещала, как старый ржавый будильник опущенный в пустое ведро, похмелье было страшное, и это удивляло – вчера я практически не выпил ни грамма.

Еще одно удивление было связано с тем, что я проснулся не за столом, чьи-то заботливые руки перенесли меня на кровать, раздели и укрыли одеялом, чтоб мне так жить до самой смерти!

А до нее осталось всего ничего, пять денечков, сто двадцать часов чистого времени, если не смыкать глаз перед тем, как закрыть их навсегда. На спинке стула у изголовья лежал коричневый велюровый халат, в него я и облачился, чтобы встретить новый день. Перед дверью невольно зажмурился, представляя какой разгром учинила литературная тусовка ловцов Гитлера, не дай бог, придется убираться. Вопреки ожиданиям, в комнате было прибрано, вычищено, ни одна мелочь не напоминала о вчерашнем разгуле. Спокойная тишина воцарилась в утренней квартире, лишь с кухни раздавались еле различимые слабые шорохи. Еще не веря в счастье, я наслаждался покоем, даже голова стала меньше болеть. На кухне беседовали две дамы – крыса что-то увлеченно нашептывала в ухо Василике, сидя у нее на плече. Я успел разобрать лишь последнюю фразу.

– Я ему такая и говорю – Какой же ты фельдмаршал, если у тебя пипка, как у рядового, – Дунька зашлась блудливым смехом, а Василика прыснула, прикрыв рот ладошкой, чтобы не шуметь. Жаль было нарушать женскую идиллию, но делать нечего, я вежливо кашлянул. Крыса спрыгнула с плеча учительницы, демонстрируя недовольство моим появлением, а Василика начала тряпкой протирать чистый стол.

– Доброе утро. Извиняюсь, что помешал, но очень хочется кофе.

– Тебе бы, Никитин, умыться не мешало бы. На лице следы от подушки, будто тебя трактор переехал, – вместо «здрасьте» сказала крыса.

Я сел за стол, а Дунька перебралась на подоконник и отвернулась к окну, мурлыча незнакомый мотив.

Кофе ударил по мозгам, приведя в чувство, я хлебал обжигающий напиток медленными глотками, а учительница кратенько обрисовала события вчерашнего вечера. Стриптиз Чертопрахова не исполняла, но погуляли знатно, как и положено в большой компании. Соавторы к концу вечера налакались до такой зюзи, что согласились на все переделки, получив аванс в сто тысяч, подмахнули контракт, состряпанный Шариком, не глядя. Гриф услужливо протянул перо из собственного крыла для подписи, преварительно макнув в лужицу крови на столе.

– А кровь-то откуда? – поинтересовался я.

– Так братец Виктор несколько раз лицо в стол ронял, – объяснила Василика.

В районе двенадцати им вызвали такси, они рвались со мной попрощаться, но Чертопраховых ласково уговорили выйти вон и они исчезли в водовороте ночного города. В общем, картина более-менее понятная, осталось только выяснить – кто перенес меня в кровать, раздел и укрыл одеялом?

– Я, – зардевшись, призналась Василика, мельком взглянув на крысу.

Я посмотрел на Дуньку, серая жемчужина очей моих пялилась в окно, в притворной задумчивости скребя коготком по стеклу. Василика, словно почувствовав фальшь в ответе, поспешила перевести стрелки в другую сферу – она сообщила, что мне несколько раз звонила жена, сначала на мобильный, но трубка не отвечала, потом на домашний, и нарвалась на учительницу. Вася постаралась успокоить Наташку, как могла, передав в общих чертах историю с начинающими писателями, опустив некоторые детали.

– Сами понимаете, какие, – доверительно, как сообщнику, уточнила она.

– И Наталья вам поверила?

– Вряд ли, – покачала головой Василика, – я уж и так, и эдак трубку ладонью прикрывала, но она все равно услышала музыку и смех.

– Что еще за музыка?

– Так Евдокия Авдотьевна, молдавский танец «Жок» танцевали на пылесосе, – Василика готова была расплакаться, будто она отвечала за все безобразия, случившиеся накануне.

Я представил себе разговор в лицах и у меня затрещало в голове. Что за жизнь – пьешь, с утра маешься, не пьешь, все равно мучения. Только когда пьешь, в процессе, ничего не болит.

– Водки, случаем не осталось? – схватился я за спасительную соломину.

– Сколько угодно, – радушно ответила крыса, будто только и ждала, когда я спрошу про выпивку.

Василика предложила накрыть в гостиной, я молча кивнул и побрел умываться. В зеркале на меня смотрело помятое лицо в красных пятнах, с трехдневной щетиной, я открыл воду и стал с ожесточенностью тереть физиономию руками, будто пытался смыть налет безразличия к тому, что случится через несколько дней. Пришла мысль – может обмануть черта и покончить со всем разом? Почему-то вспомнилась Наталья, если уж кончать жизнь самоубийством, стоило бы в первую очередь подумать о ней. Какая я б ни был свинья, но она моему уходу точно не обрадуется, поэтому черт пускай перебьется. Надо прослушать эту увертюру до конца, пока музыка звучит.

В гостиной меня поджидали дамы – Василика застыла прилежной горничной, а Дунька приземлилась в кресло, где я вчера сидел, лицом к двери, так что свободным оставалось место на диване напротив.

Я заметил в углу стола аккуратную стопку денег, протянул руку и провел по краю пальцем сверху вниз. Ничего внутри не екнуло при виде внушительной суммы, если раньше я не то что бы голову за них готов был положить, но хотя бы радовался их наличию, то сейчас мне было все равно.

– Сколько здесь, – спросил я, скорее просто чтоб нарушить тишину, чем из интереса.

– Без ста тысяч два миллиона, – ответила Василиса, поджав губы, – замучалась, пока все собрала и уложила.

Она замолчала, ожидая реакции, но ее не последовало.

– Может я пойду? Пожелания будут?

– Пожелайте себе счастья, – только и осталось что ответить мне.

Хлопнула дверь, женщина ушла, оставив меня наедине с крысой. Я налил себе выпить, протянул руку, чтобы чокнуться с Дунькой, но не встретил отклика – Евдокия крутила рюмку, поглядывая вдаль, сквозь меня, будто не заметив движения моей души. Надо же, подумалось мне, крыса, а все замашки сугубо женские.

Могла бы и уйти вместе с Василикой, но нет, осталась специально, будет сидеть, изображая памятник, торчать немым укором перед глазами.

– А где Шарик с Варфаламеем? – я попытался разрядить обстановку.

– Понятия не имею. А за всяких чертей с грифами не ответчик. Шляются где-нибудь. Тебе забыли доложить.

– Ну ладно, – я решил пойти на попятную, – некрасиво я поступил, недостойно, не стоило хаять твой танец.

– А ты мне одолжения не делай, – буркнула с вызовом крыса, – обойдусь как-нибудь, без твоих «ну» и «ладно». Не запряг еще, чтобы нукать и в ладушки мы с тобой не играли.

– Дунь, прости христа ради, был не прав. Хочешь на колени встану, чтоб ты мне поверила?

– Хочу, – тотчас же согласилась крыса.

Выйдя из-за стола, я отошел на несколько метров для лучшего обзора и плюхнулся на колени. Хотел еще было ударится челом об пол для пущего эффекта, но передумал – чрезмерное усердие смазывает картинку искренности. Дунька смотрела на меня сверху вниз, не мигая, будто отсчитывала секунды унижения, потом выхватила платок и уткнулась в него серой мордой. Я стоял на коленях, крыса рыдала, не переставая плакать, она махнула в мою сторону рукой, дескать прощаю, достаточно.

Жаль эту сцену не видел живописец, уж он бы запечатлел ее в красках, я бы вставил картину в рамку и повесил на стену в назидание потомкам – Дети мои, никогда не ссорьтесь с крысами!

– Ты думаешь мне не обидно было, – заверещала Дунька, – я к нему всем сердцем, Никитин то, Никитин се, всю ночь костюм для выступления кроила, пальцы исколола в решето, блестки пришивая. А он мне в ответ – красота в безобразном! Да я к Шамаханской царице летала на консультацию, танец показывала, весь двор к экстазе валялся, челядь замертво упала от моих обворожительных па, а он – безобразие в красоте! Говнюк ты, Никитин, больше никто!

Я помолчал немного для приличия, слушая справедливые упреки Дуньки, но потом стал потихоньку раздражаться, сколько можно виноватить, всему есть предел. Крыса меж тем не унималась, распаляясь все больше.

– В моем присутствии Наполеон сусликом дрожал! – подняв руку с платком вещала раскрасневшаяся Евдокия.

– Насколько я помню, он лошадей боялся и белого цвета, – возразил я, только чтобы прервать фонтан ее красноречия.

– Так я и являлась к нему по ночам в облике белой лошади, – угомонилась крыса, как воришка, пойманный за руку, – Неужели трудно догадаться?

– Дуня, где я, а где Бонапарт? Ты мне лучше скажи, зачем так жестоко с ясновидящей обошлась? Краев не видишь. Собралась мне отомстить, но она-то тут причем? Татуировками ее разукрасила, запугала бедную женщину…

– Ничего себе бедная, живет в особняке за городом, шашни крутит с престарелым генералом, голову ему морочит, к денежкам подбирается, аферистка, людям мозги компостирует, шарлатанка. Да я с ней еще по-доброму обошлась. А наколки на пузе уже исчезли, как только ты передо мной повинился, – Дунька отхлебнула из рюмки. – Странный ты человек, Никитин, мы с тобой знакомы, можно сказать, вечность, пуд соли вместе съели, меня оскорбить у тебя рука не дрогнула, но за шалопутную девку, которую позавчера впервые увидел, у него душа, видите ли, болит, прямо рвется в клочья.

– Насчет пуда соли ты загнула, но зерно в твоих утверждениях есть, – согласился я.

– Кто бы спорил, – Дунька осталась довольна моим уничижением и добавила хитро, – Что же ты не спрашиваешь откуда деньги появились? Я же вижу, тебе интересно.

– Да я вообще-то догадываюсь, откуда дровишки. Новости читал. Попали вы в сводку происшествий.