Текст книги "Ось ординат"

Автор книги: Дмитрий Алейников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

В общем, шустрил Лещ. И ничего, не гнушался, потому что знал: многие начинали с шестнадцатого номера. Сам Дуболом на малолетке чуть не парашником ходил, однако ж не опустился ниже шконки, выжил, а потом и поднялся, прибившись к правильным людям. Между прочим, некоторые пацаны даже завидовали Лещу, признавали, что тот встал пусть на нижнюю, но на твердую ступеньку в уголовной иерархии. Только Катька Леща доставала, обращаясь не иначе, как «шестой номер»:

– Эй, шестой номер! Подгони мне пепельницу! – Эй, шестой номер! Закажи мне Алсу у халдея! – Эй, шестой номер! А ты чего за общий стол пристраиваешься?

Самое обидное, что и возразить ей было стремно: ну как попрет эта тварь на принцип, наскулит Мише или просто попросит Дуболома сменить свиту?

Терпел Лещ. Терпел до сегодняшнего дня. А сегодня он стоит над Катей рядом с большими пацанами и ждет, пока замесится раствор, чтобы выплеснуть его на ухоженную, без единого прыщика Катину спину и заодно сделать свой первый шаг вверх, подняться на вторую ступеньку, такую же твердую и прочную, как шесть кубов застывшего цемента.

– Может, дернуть ее напоследок? – спросил, усмехнувшись, Руслан и посмотрел на Дуболома.

Боря не ответил. А чего зря болтать? Никто не решился бы трахнуть Мишину подругу, пусть даже приговоренную. Собственность Миши Ленивца оставалась за ним даже в опалубке бензоколонки. Один лишний звук, один намек или неосторожное слово, и Миша мог заставить когтями выкапывать труп, чтобы убедиться в сохранности своего имущества.

Боря не ответил, и Руслан, не дождавшись ответа, сплюнул в приготовленную под заливку яму и повернулся к Кренделю:

– Как там?

– Еще минут десять! – сообщил Крендель, только что не щелкнув каблуками.

– Ладно, пойдем прогуляемся. Чего тут пылью дышать?

Все медленно двинулись следом, по очереди оглянувшись на Катьку и по очереди подумав, что никуда она не денется. Попробует встать – просто опрокинется в яму и добавит себе удовольствия, поломавшись о доски.

Пошел и Лещ.

– Лещ, а ты постой тут! – строго сказал ему Руслан, прежде чем перепрыгнуть с развороченной площадки на зеленую травку. – Присмотри!

Лещ замер с поднятой ногой. Ни разу еще Руслан не обращался к нему по имени. В смысле, по кличке. Обычно он просто давал распоряжение или использовал для обращения безликое «эй, ты», которое в его исполнении звучало как «Эо, таы»:

– Эо, таы, метнись к машине, – говорил он, оглядываясь через плечо. – Пошарь там под седушкой, я, кажется, огниво выронил.

Лещ для него всегда был просто одним из многих шустрил, крутящихся под ногами в ожидании неизвестно чего. А сегодня Лещ не просто поехал на серьезное дело; второй в бригаде человек знал, кто он, как его погонялово. Это все равно как если бы мальчишке, подающему улетевший с поля мячик, вдруг выдали бы клубную футболку не просто с номером, а с его фамилией на спине. Это все равно как если бы Джо Коккер, поднимаясь на сцену «Лужников», вдруг остановился, пошарил взглядом по переполненному залу, махнул рукой и прохрипел в микрофон: «Хэллоу, Лещ!»

Конечно же, Лещ замер на месте, словно ноги его приросли к площадке, зацементировались намертво. Он застыл, как британский часовой, преданно глядя в спины старших товарищей, и испытывал натуральный восторг от произошедшего.

Руслан, Дуболом и Крендель неспешным шагом отправились в направлении двух спиленных деревьев и расположились там, рассевшись на широком стволе. Руслан и Дуболом сели рядом, Крендель тактично пристроился чуть в стороне.

Лещ постоял еще немного, наблюдая за ними. Никто не смотрел в его сторону, а если бы посмотрел, то удивился бы: чего этот дурачок замер там, как чучело пингвина? Надо было шевелиться, выполнять распоряжение присматривать.

Лещ медленно повернулся и, пройдя неуверенным шагом до того места, где недавно стоял Руслан, остановился. Присмотреть десять минут за тщательно связанной девчонкой не казалось парню сложным делом. Возможности проявить себя тоже не предвиделось. Лещ рад бы стараться, заслужить еще и похвалу, но не приходило в голову, что полезного можно сделать в подобной ситуации.

Минуту или больше парень просто смотрел на выгнутую спину пленницы. Мало интересного: бежать у Катьки не было шанса, а эротических фантазий ее спина почему-то не вызывала. Возможно потому, что перед мысленным взором нет-нет да и вырисовывались потоки тяжелой смеси, которые вскоре выльются на эту спину и погребут заживо. Не самое романтичное будет зрелище.

А ведь было несколько моментов, когда Вадик очень ясно, очень детально рисовал себе сцены их возможной близости…

Спина дважды дрогнула, вздыбившись ребрами, и снова опустилась. Должно быть, Катька всхлипнула, но из-за гула бетономешалки ничего не было слышно.

Катька поелозила на стуле, качнулась вперед-назад, напрягая икры, попыталась поднять голову.

Лещ беспокойно оглянулся в сторону сидящих на дереве.

Глупо беспокоиться из-за того, что связанная пленница немного пошевелилась. Тем паче глупо беспокоить этой новостью людей, только что оказавших ему доверие. Лещ должен присматривать, и, чтобы ни произошло, он справится с поставленной задачей. Было бы даже здорово, сумей Катька, например, высвободить руку. Нет, серьезно. Тогда ситуация резко обострилась бы, потребовала решительных действий, и он, Лещ, бросился бы на пленницу, схватил эту руку, заломил бы за спину, удерживая до подхода остальных. Вот был бы сюжет!

Только Лещ никогда не заламывал никому рук. Справится ли он? Одно дело – возня на перемене в школьных коридорах, и совсем другое – схватка на смерть, пусть даже и с девушкой, пусть даже со связанной.

Лещ представил себе эту сцену. Он бросается к пленнице, пытается поймать ее запястье, а та вырывается, норовя оцарапать его лицо, влажная от жары и напряжения кожа скользит в руках неумелого гангстера, а Катька дергается, крутится на стуле, высвобождая вторую руку, потом ногу. Вот уже силы равны, а вот уже инициатива переходит к отчаянно сопротивляющейся смертнице…

Парень снова посмотрел в направлении спиленного дерева, немного успокоился. Боря свое дело знает. Никакой Гудини не рискнет доверить ему свои запястья, а если и доверит, то так и останется в гробу или сундуке, смотря что там по программе.

Было бы здорово освоить какое-нибудь дело так же хорошо, как Дуболом изучил веревки. Нет, в самом деле, лучше Дуболома никого нет! И потому, отчасти потому, Дуболом имеет авторитет и уважение. Руслан хорош, если нужно разобраться с кем-то. Убить или просто избить, выкрасть или надавить психологически – никаких проблем! Руслан всегда подберет нужных людей, выберет оптимальный метод воздействия и проведет мероприятие по высшему разряду. Так выходило по рассказам людей бывалых. Сам Лещ, конечно, не был еще свидетелем ни одной операции Руслана. Ну, если не считать сегодняшней, которая не в счет, потому что Катька сама села к нему в машину и не возражала против поездки, пока не поняла, во что вляпалась.

Итак, Дуболом – спец по веревкам, узлам и петлям, Руслан – по части силовых акций. Есть в бригаде боевики, ломщики, кидалы, медвежатники, каталы, гонщики, менты. Есть, говорят, снайпер из бывших комитетчиков. Есть даже химик, специалист по драгоценным металлам. И каждый из этих людей играет свою роль, занимает свое место в команде, каждый из них нужен и потому имеет свой авторитет и долю.

Хорошо бы найти себе дело, которое еще не освоено никем из братвы. Или потому, что слишком сложно, или потому, что требует особого таланта. Или просто потому, что никто не додумался до подобного. Если ты умеешь что-то полезное, да еще и такое, чего не умеет никто – твое место за столом. А если ты просто пацан в драных кроссовках – тогда бегай на посылках, пока не прорвешь подошвы.

Лещ давно уже усвоил эту простую истину и буквально поломал голову, придумывая, чем бы таким заняться. Пока он не придумал ничего другого, как научиться кидать ножи. Не Бог весть что, конечно, потому как люди сегодня не в индейцев играют, а в более серьезные игры, но все-таки может пригодиться умение бесшумно послать перо на расстояние. Есть, конечно, глушитель и всякая другая техника, но если пальнуть через глушитель, то враз набегут всякие баллистические эксперты и запарят ваш ствол по полной программе. Опять же гильза. Опять же ношение огнестрельного оружия.

В общем, есть, есть ситуации, когда стоит применить нечто нестандартное. Так что Лещ за неимением лучшего уже начал потихоньку отрабатывать броски по купленному недавно самоучителю с многообещающим названием «Теория и практика Буси-до». Тренировался парень усердно, в точности выполняя все предписания авторов, но прошло уже четыре месяца, а похвастать нечем. Возможно, дело в ноже. Таких кузнечных шедевров, какими пользовались самураи, достать пока не удалось, а лезвие кухонного ножа со специально утяжеленной ручкой никак не желало вонзаться в разделочную доску, норовя повернуться ребром или плашмя…

От размышлений Леща отвлекло новое движение, произошедшее на табурете. Лохматая Катькина голова приподнялась и повернулась, выставив вверх круглое ушко. Тряхнув рассыпавшимися по лицу прядями, девушка задвигалась, пытаясь то ли освободиться, то ли просто повернуть табурет. А может, у нее затекли руки. Смешно звучит: затекли руки на краю могилы. Однако если руки затекут по-настоящему, до рези, поверьте, вам будет наплевать на могилу. Наверное, чтобы забыть об открывающихся под ногами перспективах достаточно и такой мелочи, как зуд в носу.

Но Катька не чесалась и не разминала мышцы. Она что-то говорила Лещу, только слов не было слышно из-за гула машины.

Лещ сделал вид, что смотрит в другую сторону. Не хотелось ему разговаривать с Катькой, что бы та ни говорила. Да и что она может сказать? Руслана можно было умолять о пощаде. Дуболома просить поговорить с Русланом или просто облегчить страдания. А Лещ – никто, так что просить его нет резона. Все, что Катька могла ему сказать – так это обругать напоследок, наворотить новую порцию гадостей. Дудки! Лещ не намерен это выслушивать. Наслушался уже.

Катька проявляла настойчивость. Наверное, вполне нормально, что люди проявляют известную настойчивость, оказываясь у края своей могилы. Настойчивость и изобретательность: попить, помолиться, написать последнее письмо, выкурить последнюю сигарету, погладить галстук. Лишь бы оттянуть неприятный момент, выгадать пару минут. И Катька не была исключением. Она трясла головой, елозила на потертом сидении, и настойчиво раскачивала табурет, рискуя завалиться. Черт бы с ней, пусть падает, но Лещу велено присмотреть. Пришлось подойти.

– Чего тебе?

– Веревка! – всхлипнула девушка. – Веревка режет! Сдвинь, пожалуйста!

Еще чего! Лещ не собирался ни поправлять веревки, ни чесать ей нос, ни бегать за водой. Он даже оскорбился такой просьбой. Он даже встал в оскорбленную позу, по-индюшачьи выпятив грудь и эффектно отставив ногу, но не успел придумать достойный ответ.

– Вадик, ну, пожалуйста!

Лещ остолбенел второй раз за сегодняшний день. Никак не ожидал он, что девушка Миши Ленивца знает его имя. Не кличку даже, а имя! Имя-то, небось, ни Руслан, ни Дуболом не знали.

– Пожалуйста, под левой коленкой! – продолжала просить Катька.

Парень машинально опустил взгляд и нашел указанное место. Белоснежный шнур обвивал округлую коленку и, судя по цвету кожи, довольно сильно врезался в мышцу. Пожалуй, если немного сдвинуть его вниз, то беды не будет, а вот…

Лещ вовремя опомнился и отогнал крамольную мысль помочь приговоренной. Парень даже обернулся в сторону спиленных деревьев, словно расположившееся мужики могли разгадать его мысли.

– Вадик! – голос девушки дрогнул. – Ну, Вадик!

Прежде Лещ не единожды мечтал о том, чтобы заносчивая девица оказалась в его власти, чтобы отплатить ей за все издевательства. И вот, поди ж ты, судьба предоставила шанс. И всего-то и нужно делать, что ничего не делать. Не помогать. Не делать пустякового движения, способного облегчить страдания жертвы. Оставалось стоять, сунув руки в карманы, слушать жалобные стоны и причитания, да наслаждаться этой изощренной местью.

Но ни радости, ни злорадства парень не испытывал. Скорее, оказавшаяся в его руках власть тяготила, и каждый новый возглас действовал на нервы. Он уже не был рад своему участию в этих похоронах, но и жалости к девушке не испытывал. В конце концов хорошо смеется тот, кто смеется последним. Скорее бы заканчивался этот перекур! Вывалить на эту дуру раствор и свалить по домам!

Катька передохнула с полминуты, а потом заговорила снова:

– Вадик, ну ты же нормальный парень. Ты же не такой урод, как они!

– Очень интересно! – вырвалось у Леща.

Катька не стала развивать эту тему.

– Ну, сдвинь ты эту веревку! – потребовала она уже со злостью. – Что ты, как сучонок задрипанный, боишься пальцем шевельнуть! Не убьют они тебя.

Лещ заколебался. Конечно, девушка самым примитивным образом пыталась взять его на «слабо», но оставаться трусом не хотелось, тем более, что доказать обратное было так просто: всего лишь сдвинуть веревку. Если по уму, то не стоило возиться: что бы Катька ни думала о Леще, ее мнение скоро окажется внутри бетонной опоры. Зато была возможность потренировать силу воли. Но можно и рисонуться напоследок, шевельнуть пальцем и заткнуть девочке рот, чтобы она напоследок убедилась, что Вадик Лещинский – не просто так козявка, не шестой номер, а кое-что поглавней. Всегда, даже в самом пустяшном споре, соблазнительно оставить за собой последнее слово.

Соблазн был велик, и парню стоило усилий не поддаться.

– Да потерпи уж немного! – сказал он, осклабившись, имея в виду скорую экзекуцию. Этой жестокой шуткой парень подбадривал свою непоколебимость.

– Глупый ты совсем еще… – произнесла Катька так тихо, что едва можно было расслышать. – Зеленый.

И голова ее безвольно упала.

– Сама больно умная! – пробурчал Лещ. – Сидит тут… и умничает. Небось, умных в цемент не замуровывают!

– Много ты знаешь об умных! – огрызнулась Катька. – Ты умных только по телевизору и видел. Да и то не знаешь, кто из них умный, потому что у самого две извилины, как у ежа!

Лещ никогда не славился быстротой ответов. Замешкался он и теперь, досадуя, что его извилины извиваются предательски неторопливо.

– Да, я умная, – продолжала Катька уже иным тоном. Таким тоном с Лещом говорил только директор школы, когда объяснял, что восьми классов Лещу хватит на всю оставшуюся жизнь, а в колонию его примут безо всяких вступительных экзаменов.

– Я умная. Потому что я год назад знала, что окажусь в таком дерьме. А ты не представляешь себе даже то, где окажешься вечером. Потому что у тебя две извилины, как у ежа.

– Зато я точно знаю, где ты окажешься сегодня вечером! – Лещ не смог сдержать нервный смешок.

Небольшая пауза свидетельствовала о том, что замечание задело умную девушку за живое. Пока живое, потому что через несколько минут все изменится. Эта умная девушка совсем скоро сгинет, и ни ее хваленый ум, ни спесь, ни смазливая рожица не помогут выбраться на поверхность. Еще несколько минут и ее плавно поднимут за плечи и неласково кинут в квадратную яму.

Если разобраться, она уже не совсем сидит на табурете. Она уже постепенно, постепенно опускается в эту яму, как пересыпается песок в часах. Одной ногой в могиле? Нет, ноги здесь ни при чем, ноги ее при ней. А вот желудок можно считать уже отмершим, потому что воспользоваться им ей уже не придется никогда. Она никогда уже ничего не проглотит. И не выпьет. И не напьется до поросячьего визга. И много чего она уже не сможет делать: в солярии загорать, жвачку жевать, рекламу смотреть, трахаться, чесаться, болтать вздор и говорить всякие гадости про Леща или кого-то еще.

– Ты обо мне не беспокойся, – наконец процедила Катька сквозь зубы. – На мою судьбу ты никак повлиять не сможешь. Как ни тужься. О себе подумай.

– А чего мне? – Лещ постарался возможно небрежнее передернуть плечами, не сообразив сразу, что собеседница смотрит в землю, и никаких его телодвижений видеть не может. – У меня все в порядке.

– В порядке? – последовал смешок.

– Да уж! Мне не светит купаться в растворе!

Конечно, не светит. Кому понадобится городить такой огород из-за такой ерунды, как Вадик Лещинский? Тебя просто выбросят на свалку и слегка припорошат мусором. А кому вообще понадобится тебя убивать? Только руки пачкать. Если ты надоешь или начнешь раздражать, просто получишь пинка под зад. Так ведь? Таких мальчиков по подворотням ошивается море. Найдут другого.

Лещ продолжал не успевать за этим монологом и успел взрастить только один вопрос:

– А ты откуда знаешь мое имя?

– Откуда? – Катька помолчала. – Поправь веревку – скажу!

– Обойдусь, – фыркнул Лещ. – Не хочешь – не говори.

– Из досье, – неожиданно ответила девушка.

– Чего?

– Из твоего досье, дурачок!

– Какого досье?

– Обычного досье, какое составляют у нас на всех бандитов и уголовников. На тебя тоже заведено дело. Совсем тоненькая папочка. Тоньше всех. Даже смешно брать ее в руки. Там всего-то два листочка, на одном твои анкетные данные, а на втором написано большим буквами: ДУРАК.

Лещу показалось, что Катька от страха спятила: какие-то папочки, досье, анкетные данные. Пургу какую-то метет. И вообще она странно ведет себя: не плачет, не просит пощады, не пытается вырваться. Еще и рассуждает, кто умней. Так себя ведут перед смертью только голливудские супермены и советские партизаны. Лещ бы на ее месте очень даже испугался и героя корчить не стал. На фиг надо! Лучше поплакать, пустить слюни до шнурков, признать себя козлом и гадом, но пожить потом. «Пять минут позора…». Лещ не помнил, откуда эта фраза и чем она заканчивается, но точно помнил, что ее смысл как раз в том, что нечего выпендриваться, если тебя держат клещами за гланды.

– Но ты не расстраивайся, – смеясь почти в голос, продолжала девушка. – На этот раз тебе подфартило, потому что за тобой ничего нет. Если будешь давать показания, то отделаешься легким испугом.

– Чего ты тут мутишь? Какие досье? Какие показания?

– На следствии, дурачок. Я внедренный агент особого отдела. У меня в лифчике передатчик, который записывает все, что здесь происходит. Примерно в двухстах метрах отсюда находится опергруппа, которая внимательно все это слушает и записывает. Через несколько минут они появятся со стороны города и повяжут вас всех, как сбежавших из зоопарка мартышек. Дальше – следствие, и вся ваша шайка-лейка уже обеспечила себе срок. За исключением тебя. Если ты будешь вести себя хорошо и будешь оказывать следствию посильную помощь, если ты дашь показания в суде, если ты…

Она говорила, и каждое слово било по темечку, как медная колотушка; в голове у Леща гудело, как в трансформаторной будке, в животе забурлило, колени задрожали и только чудом не сложились.

Как ни сложно складывались взаимоотношения Леща с головой, он умудрился сопоставить кое-какие факты.

Примерно месяц назад он краем уха услышал о двух проколах и аресте двух уважаемых и нескольких малоуважаемых членов бригады. Тогда же прозвучало зловещее словцо «утечка». А Катьку захватили и привезли сюда без каких-то особых комментариев, лишь Руслан обронил расплывчатое «ссучилась она» и напел мотивчик «Мурки». Историю Мурки все помнят, но Лещ не сразу просек этот прозрачный намек.

А теперь все сходилось! Аресты, «утечка», «Мурка». И то, что Катьку так капитально закрывали, хотя любую другую шалаву просто прогнали бы с глаз долой. И то, что на выполнение несложного дела Ленивец отрядил двух своих лучших людей да еще с помощниками. Теперь Лещ сообразил, почем в Багдаде опята. Выходит, Катька – стукачка, и за это ее отправляют в расход. Дело справедливое, только, по словам Катьки, нарисовалась совсем неожиданная картинка. Ситуация выглядела шиворот-навыворот и ни единым клыком не улыбалась присутствующим. Оказывается, ситуацию контролирует отнюдь не присматривающий Лещ и не командующий парадом Руслан, а скрюченная на стуле Катька. И не доверять ей нет причин, потому что олимпийское спокойствие этой твари – лучшее доказательство ее радужного настроения. Ей теперь небось медаль дадут…

Рискуя просесть на подгибающихся коленях, Лещ повернулся туда, где трепались о чем-то ничего не подозревающие Руслан и Дуболом.

Закричать? Броситься к ним с предупреждением? Глупо. Передатчик доставит его крики раньше, чем они долетят до ушей Руслана. Да и что толку в таком предупреждении? Все пропало. Пропало! Может, подумать о своей шкуре? Спасти хоть ее?

Лещ посмотрел на торчащие позвонки, подумал о передатчике, о допросе, о тонкой папке с двумя листочками. Ведь он и впрямь ничего не сделал. Бегать за пивом и куревом для бандитов не криминал. Его не за что осудить. Его не за что наказывать. И он совсем не хочет в тюрьму. Ни капельки не хочет. Но сотрудничать со следствием? Давать показания? Его найдут и прикончат. С цементом мудрить, наверное, не станут, но глотку порвут элементарно.

А что если взять Катьку в заложники и потребовать гарантий?..

Мысль увяла, не успев расцвести. Какие заложники? Какие гарантии? У Леща не было оружия, он не представлял себе, как общаться с операми. Ему вырвут руки, подобьют все глаза и намотают такой срок, что Лещ станет похож на трансформаторную катушку. За заложника не похвалят…

– Чего затих? – подала голос Катька. – Какаешь?

– Сама ты! – огрызнулся Лещ.

– Не груби. А то получишь дополнительные пятнадцать суток. А теперь давай-ка, развяжи меня, и я замолвлю за тебя словечко. Ну?!

Как во сне Лещ шагнул к ней, неуверенно протянул руку к замысловатому узлу с кисточкой. И как же его развязывать? И зачем?

– А зачем развязывать, если?..

Он не договорил, потому что его осенило. И осенение это бросило Леща из холода в пламя. Или наоборот. Но бросило здорово.

– А зачем тебя развязывать, если сейчас примчится твоя группа и освободит тебя? Они и развяжут тогда.

Позвонки на Катькиной спине аж заострились и чудом не пропороли кожу.

– А ты соображаешь… – прошипела она со злостью. – Соображаешь…

Колени Леща с хрустом распрямились. Пот хлынул от макушки вниз, мгновенно промочив рубаху. Он только что едва не повелся на полное фуфло, которое толкала ему эта подлая баба. Еще немного, и Лещ сам начал бы развязывать на ней веревку, которая запросто намоталась бы на его шею. Но ведь не повелся! Не повелся!

Парню захотелось пнуть Катьку в бок, чтобы эта стерва кувыркнулась в яму. От мысли, что парни могли увидеть, как он освобождает приговоренную, прибежать и примотать его до кучи к этому табурету, у Леща потемнело в глазах. Он сделал шаг вперед, сжал кулаки и застыл над девушкой, яростно борясь с соблазном прибить ее, не дожидаясь Дуболома.

– Ладно, не злись, – Катька будто прочла его мысли. – Все равно ничего бы ты не успел сделать. Просто обидно вот так умирать… во цвете, так сказать.

– Ты же знала, что так получится, – напомнил Лещ не без ехидства.

– Знала. А все равно страшно. Думаешь, охота мне нырять в эту яму?

Лещ пожал плечами, снова упустив из виду, что собеседница не может его видеть.

– А если знала, если неохота, то чего же ты… Ну?..

– Что ну? – Катька тряхнула головой. – У меня что, выбор был? Я что, могла сказать этому жирному ублюдку, чтобы он отстал от меня?

– Не знаю, – Лещ поежился от сознания того, что участвует в разговоре, где самого Мишу Ленивца называют жирным ублюдком. Страшная крамола! Конечно, сам он ничего подобного не говорил и не думал, но ведь он понял, о ком идет речь. И не одернул, не затолкал поганые слова обратно в произнесшую их пасть.

– Зато я знаю. Знаю и могу точно тебе сказать, что отделаться от этой сволочи нереально. Это как уродство. Как отпечатки пальцев. Как СПИД: подхватить легко, а избавиться – хренушки!

– Так я не понял: что у тебя с микрофоном?

– Микрофоном? – пауза в две секунды. – Да какой микрофон?! Кто мне его даст?

– Ну ты же… Это… Из ментуры?

Последовал хриплый смешок:

– Какой ментуры? Вадик, да неужели ты веришь в эту байку? Это же синий помидор, ухо от шленя! Они прокололись на каком-то крупном деле, Ленивец осерчал, и все начали искать крайнего. Кого же им найти, кроме того, кто не может за себя постоять? Кроме меня им и искать-то было некого. Но если кто-то из них и стучит, то кто-то из основных: Дуболом, Гашек или даже сам Руслан. Но я так думаю, что никто у них не стучит. Просто идиоты они все. Гнилые недоноски, нарвались на серьезных людей и получили по губам. Недоноски, ты слышишь меня? Эти гады, под которыми ты шестеришь, ничего не стоят…

– Неужели ничего не стоят? – перебил ее Лещ.

– Представь себе, ничего! Я понимаю, ты считаешь их крутыми парнями, серьезной бригадой. Но они – фуфло, шпана из подворотни, не представляющая себе, что такое настоящие деньги и настоящий авторитет. Они и живы до сих пор только потому, что никому не нужен их блошиный бизнес. Окажись у них в руках хоть что-то серьезное – им кранты…

Лещ слушал эту проповедь без удовольствия, беспокойно поглядывая на Руслана, который, кажется, совершенно позабыл о времени. А ведь прошло никак не меньше обозначенных десяти минут. Стыдно сказать, но у Леща даже часов не было. Вернее, были древние тикалки «Слава» на потертом ремешке, но парень предпочитал вовсе обходиться без часов, чем позориться с таким антиквариатом.

– …их прихлопнут, как клопов. Черт, я ведь только на это и надеялась! Что их разгонят по углам, и я спокойно смотаюсь. Немного не хватило. Совсем немного. Вот ведь обидно! – вдруг интонации ее разительно переменились. – Вадик? Вадик, слышишь? Слушай, ты ведь хороший парень. Ты хороший парень, да? Я ведь знаю.

– Помнится, кто-то называл меня шестеркой и шавкой, – припомнил Лещ.

– Забудь! Забудь это все и прости меня, если можешь. Если хочешь. Если хочешь, можешь и не прощать, сейчас не это важно. Но у меня к тебе просьба. Очень важная просьба. Ты ведь выполнишь последнюю волю умирающего? Это ведь святое. Выполнишь? – она не дождалась ответа и продолжала, произнося слова все быстрее, потому что понимала, как мало времени у нее осталось. – Вадик, слушай! Там валяется моя сумочка, видишь?

Лещ видел эту сумочку. Как не увидеть то, что лежит буквально под ногами? Маленькая аккуратная сумочка, собранная из трех видов кожи. Дуболом пощипал ее и, не найдя ничего интересного, бросил в направлении ямы. Сумка чуть-чуть не долетела и упала на самом краю котлована.

– Вадик, возьми ее, пожалуйста. Там, под днищем… – тут Катька вроде передумала рассказывать, но потом поняла, что уже сказала слишком много. – Там под днищем – деньги и кольцо. Кольцо ничего не стоит, а деньги… Ну, сам понимаешь, что такое деньги. Вадик, милый мой, возьми их и передай моей матери. Она без меня… Я понимаю, что ты не курьер. Возьми себе половину, а? Вадик? Возьми, если хочешь, две трети, но остальное отдай маме, ладно? И колечко. Оно, честное слово, ничего не стоит, можешь проверить в ювелирном. Это просто память. Отдашь? Вадик? Вадик?

При первых же Катькиных словах Лещ насторожился. А при упоминании денег у парня начала обильно выделяться слюна. Деньги. Он почти уже забыл, какие они на ощупь, эти разрисованные бумажки. Но хорошо помнил, что деньги – это вкусно. Деньги – это тепло. Деньги – это хорошие сны и легкие пробуждения. Две трети? Это очень справедливо, разделить сумму на три части. Потому что половину своей доли – как раз треть – Лещ отдаст матери. Своей матери. Мама – это святое. Кстати, Катькина мама тоже получит свою долю. И получит столько же – одну треть. И это очень справедливо и трогательно символично.

Лещ еще раз взглянул на сумочку: достать ее ничего не стоило. Он оглянулся по сторонам: никто не смотрит; Руслан с Дуболомом затеяли какую-то возню и, как нарочно, повернулись спиной к площадке. Если они заметят его маневр или пронюхают про деньги, то в самом лучшем случае заберут все себе. Понятно, почему Катька сказала про деньги ему одному: так у нее будет хоть какой-то шанс помочь матери.

– Вадик? – блеяла Катька.

– Да тихо ты! – шикнул на нее Лещ, как будто их могли услышать. Он сделал два медленных шага вдоль котлована, подцепил носком ботинка крокодиловый клапан и подтянул к себе. Еще раз обернувшись, он быстро поднял сумку и, прикрыв ее корпусом, запустил туда руку.

В какое-то мгновение парню пришла мысль, что сумка – это новая ловушка, в которую заманила его девушка. Ведь он только что едва не освободил ее, поверив в легенду о несуществующем микрофоне и могучем прикрытии. Мысль ледяной каплей пробежала по позвоночнику, но в этот миг пальцы Леща коснулись продолговатого свертка. Он стиснул его, ощущая, как складываются и шуршат друг о друга купюры, и вытянул добычу.

Деньги были перехвачены резинкой и небрежно обернуты бумажкой, не закрывавшей уголок пачки. Как ни стремительно Лещ запихал пачку в карман, он успел разглядеть, что держит в руках пачку стодолларовых купюр. Листов пятьдесят, никак не меньше.

Рука, сжимающая бумажки, вспотела и прилипла к подкладке; пришлось поелозить, чтобы высвободить ее. Сумка упала на прежнее место. Досадно, что Лещ не запомнил, как она лежала, но вряд ли кто-то еще обратил внимание на такую мелочь.

Внешне все выглядело, как десять минут назад: Лещ стоял над связанной Катькой, тупо созерцая ее голую спину. Молодые люди молчали, как заговорщики, только что заложившие бомбу под государев экипаж и опустошенные только что пережитым волнением. Они молчали, как любовники, только-только оторвавшиеся друг от друга. Молчали, как две рыбы, выпущенные из садка в пруд: только что они терлись чешуей и хлопали друг друга жабрами, а теперь расплываются в разные стороны, подыскивая надежное укрытие каждая для себя.

Внешне ничего не изменилось за эти десять минут, и повернувший голову Руслан никогда бы не догадался, что эти двое на площадке связаны теперь одной общей тайной. Никогда бы не догадался без чьей-нибудь подсказки.

Новая неприятная мысль вспыхнула электрической дугой меж разбросанных под черепным сводом Леща извилин. Что, если сама же Катька сейчас и выдаст его? Скажет Руслану про доллары в кармане Леща? Вот будет сцена! Зачем ей это? Да элементарно: эта росомаха не просто расскажет про бабки, а наплетет Руслану с три короба. Начнется разбор, что к чему. Пока бузина в огороде да дядька в Киеве, их с Катькой могут опять отвезти к Ленивцу. Вопросы-расспросы, то да се. По меньшей мере Катька выгадает несколько дней жизни. А за несколько дней что угодно может случиться. Не ровен час и впрямь навалятся на Ленивца более крутые ребята, и станет ему не до внутренних разборок. Вот и получится, что Катька ни за грош – за потерянные уже бабки – купит себе сколько-нибудь жизни. Прямо как в игре!