Текст книги "Погода массового поражения"

Автор книги: Дитмар Дат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

в 1988-м американская федеральная комиссия по связи изучила этот сигнал – анализ данных установил временной промежуток между ударами в примерно 90 минут, спектр частот между 7 и 19 мгц, ширина полосы частот от 0,22 до 0,8 мгц и время передачи около 7 минут у каждого, в конце концов, ко всеобщему удовлетворению якобы выяснилось, что речь шла о радарной системе, которая вопреки кривизне поверхности земного шара могла через горизонт прощупывать изменения в ионосфере, которые в силу ионного следа от ракетных двигателей

командные пункты находились в гомеле, на территории сегодняшней белоруссии, и в комсомольске-на-амуре в сибири; надеюсь, мурун в рамках своего высокотехнологического шпионажа не соберется когда-нибудь еще и

правильно, сама виновата, я могла бы тем же путем отправиться назад в номер, которым я оттуда пришла, – чего я хотела, винную карту изучить? но так оно бывает, с витающим любопытством, беспутным переутомлением, плохим настроением, когда идешь на поводу у таких вещей, то непременно нарываешься на что-то, чего лучше бы никогда и не знал.

вон он сидит, за обитой медью стойкой, мой старый агент, а рядом с ним, хорошо, что эти двое меня не видят, жестикулирует в радостном возбуждении, в то время как оба налегают на пиво, чертов доктор, который меня тогда напрочь обоял своим шармом – тот же самый длиннющий шарф висит у него на шее, и каштановые брюки у меня тоже всплывают в памяти, только норвежский свитер у него новый, хоть с шарфом и ни в какие ворота не лезет, да какая разница: я делаю осторожный шаг назад, водой обтекаю угол – сердце стучит молотом, ускоренный русский дятел: всё обман, всё капкан, потому-то я и хочу просто взглянуть на эту махину, паломничество к великому технокапиталистическому свинству, разок побывать журналисткой-ищейкой – все оговорено, уже, может, годы назад, здесь замешаны тайные намерения и – да, может, и правда – саботаж? гнусно, собственно говоря, не то, что он меня в это втягивает, думаю я в лифте, исходя пеной от гнева и стыда, а то, что он нисколько мне не доверяет, что я для него? прикрытие – в случае, если террористическая диверсия, или что он там задумал, пойдет насмарку, он тогда укажет на меня костлявым перстом и скажет: сжалься, дорогой военный трибунал, у меня же внучка с собой, которая ни о чем

я принимаю душ, переодеваюсь, хожу из угла в угол, курю, правда с открытым окном – надо ведь принимать во внимание, что номер для некурящих, – но зато сразу две сигареты, одну за другой, барабаню пальцами по подоконнику, пусть только поднимется, засранец-заговорщик, я бы сейчас и правда просто взяла да отчалила обратно, это действительно своего рода нарушение доверия, которое уже не

чего это он вдруг стучится? вежливость, угрызения совести?

да пошел ты, старикан, но барабанят настойчиво, и потом, мне кажется, что я слышу голос, правда, нечетко, как будто в ковер покашляли, но голос женский, то есть значит это не изменник, я иду к двери, открываю, там стоит, со странной прической – волосы волнистые вместо гладких, темнее обычного, – с очень красивыми серьгами, чересчур ярко накрашенными губами, в довольно узком черном платье и дорогущих сандалиях на шнуровке, клавдия старик, она улыбается, потом оглядывается в коридор, снова смотрит мне в глаза и говорит: «would you let me in, please? just for a moment, we don’t have much time, we should [81]81
  Разреши, пожалуйста, войти. Только на минутку, у нас мало времени, нам надо (англ).


[Закрыть]… нам надо поговорить, пока он не вернулся».

VIII

013191

«искать все труднее, в то время как сны инфицируют реальность, в то время как у иллюзий появляются последствия и мотивы фракций попадают в кадр, чтобы гак же быстро… снова… из него… исчезнуть», она улыбается злобно и скользит пальцем по краю черного комода, на котором стоит выключенный телевизор, свет за окном уже не охряный, а пурпурный, он льстит ее лбу и щекам, она говорит загадками, уже без сильного американского акцента, как недавно, но меняет языковые оттенки – только что был аристократичный немецкий севера, теперь же что-то французящее: «я думаю, сила тяготения говорит о том, что мир хотел бы умереть…»

«мир?»

«да, мир».

она красива как раз настолько, насколько я себе иногда, в исключительно хорошие, то есть редкие, дни позволяю казаться красивой: будто бы я сотворила себя и ее, и тогда я понимаю, какой я должна казаться ей: скисшим, подавленным подобием, с поникшими плечами, неженственным придатком живота от дешевой жрачки, студенистыми глазами всмятку, пересохшими губами.

«что ж, мы ведь откуда-то еще, не только отсюда, но было… как там говорят? было неизбежно, что мы», теперь ее слова яснее, и когда она полностью открывает

шторы перед полуфабрикатом города, лежащего у наших ног, то смотрит на меня почти печально, «когда-нибудь появимся здесь, корделия. свобода воли… мы свободны, ибо смертны, если б мы были бессмертны, то нас однажды настигли бы последствия всего, что мы творим, тогда у ответственности не было бы пути отступления, и свобода пропала бы. но поскольку мы можем творить вещи, результаты которых нас переживут, мы свободны».

«я не понимаю тебя, и что ты вообще существуешь, тоже, э-э… бредовая мысль… и зовут меня не корделия».

она поводит правым плечом, что можно так аристократично сделать то, что любой дурак умеет, когда хочет сказать тебе, что плевать ему на твое возражение, мне тоже никогда не

«well, duh. i mean, sure you don’t [82]82
  Ну да, то есть, конечно, тебя не так зовут (англ).


[Закрыть], тебя зовут», сладкие губки танцуют, «клавдия старик, но я это в плане, эх, м-м, как же это там, филологическом, типа, в том смысле, что ты самая драгоценная дочь короля, yeah, а мы остальные две – гонерилья и регана. but it’s all coming apart anyway [83]83
  Хотя, так или иначе, все прахом пойдет (англ).


[Закрыть], я хочу сказать, мир долго не протянет, если выпускницы немецких гимназий больше не читают “лира”».

«короче, что… как там тебя, гонделья, рейган… и что ты…»

она подходит ближе, останавливается вызывающе близко и говорит: «можешь звать меня… наниди. yeah, nanidi will do it» [84]84
  Да, Наниди сойдет (англ).


[Закрыть].

это имя, которое я – «это имя, о котором ты в твоем, how shall i put it? [85]85
  Как бы это сказать? (англ)


[Закрыть]сегодняшнем состоянии можешь знать лишь то, что ты его однажды уже знала и потом забыла, другая форма… более длинная, может быть…» наниди.

типа я поборола ее своей тупостью и вместе с тем обидела, типа она разочарована несостоявшимся поцелуем, она отворачивается, вытягивает левую руку, кладет ее на экран телевизора, аппарат включается.

снег, пепел и муравьи кружатся за стеклом, маленькие динамики молчат, «у старого короля три дочери, он зовет их к себе», говорит наниди, звучит так, будто она во сне разговаривает, «потому что хочет, как он говорит, переложить ярмо забот со своих дряхлых плеч на молодые, – он спрашивает дочерей, так как он ныне отрекается от правления, земель и дел государственных, какая из них любит его больше остальных, чтобы принести ей самый щедрый дар».

откуда-то я это знаю, сказка, что ли? я ничего не говорю, мне, собственно, стыдно, она растопыривает пальцы, лежащие на снежном экране, и говорит: «регана и гонерилья дают тактически верные ответы, корделия, самая драгоценная, слишком скромна, кротка, слишком… ah, the heck with it» [86]86
  Ах, черт с ним (англ).


[Закрыть], она медленно перемещает ладонь из центра в правый верхний угол экрана, потом в левый нижний, я слежу за движением и метелью электронов как загипнотизированная: как это возможно? кончики ее пальцев рисуют линии в этом урагане, волнистые, округлые, будто они окунулись в сугроб частиц, в катодно-лучевую трубку заэкранья.

«заструги», говорит наниди и пытливо смотрит на меня из-под тяжелых век, может, мне если не «лир», то хоть это о чем-нибудь скажет, я же только облизываю нижнюю губу, совершенно сконфуженная, она продолжает расчесывать виртуальные хлопья тонкими пальцами – у меня тоже такие красивые? я спрашиваю: «кто это, заструги?»

«не кто. что. снег… когда сходятся ветер и стужа, когда возникают рифленые пласты, на поверхности, в пороше… как здесь».

«линии тока, борозды».

«верно», говорит она и сжимает нежную ладонь в кулак. экран гаснет.

«чего ты… зачем ты здесь?»

«я хочу предостеречь тебя», говорит она и плывет мимо меня к двери, мне хочется остановить ее, но непонятная робость сковывает движение моей руки, так что она без труда ускользает.

«от чего?»

«от того, чтобы ты… don’t think that [87]87
  Не думай, что… (англ).


[Закрыть]… ты не должна, э-э…? доверяться? передаваться? своему дедушке, ну ты знаешь…»

я издаю хриплый короткий смешок: «ну здорово, я знаю… да я вообще ничего не знаю, только это и понятно».

«ты просто не хочешь знать, ты хочешь забыть, это было давно, но… он только посланец, он только… он твой провожатый, примерно так, а не ты его провожатая. you shouldn’t… [88]88
  ебе не надо… (англ)


[Закрыть]подожди, скоро сама увидишь, будь осторожна».

«мне не доверять Константину?»

«не доверяй ему больше, чем генерал доверяет солдату. он тебе не указ».

«сорри, но эти твои прорицания…»

«со временем ты все поймешь, когда будешь готова», говорит она, и молниеносно наклонившись вперед, целует меня в щеку.

я стою как поглощенная вакуумом, она кладет руку, которой еще недавно колдовала, на дверную ручку, я говорю: «этот… лир, отец этих… это Константин,

да?»

теперь смеется наниди: «oh boy, oh dear, no. твой… наш отец был… у него были яйца из стали, в мошонке из железа».

«кто…»

«мне надо идти, до скорого, и прошу, stop your… перестань, короче».

«что перестать?» «обманывать саму себя».

она закрывает тяжелую дверь совсем тихо, снаружи, так что ни одна живая душа на этаже

надеюсь, она мне привиделась.

013204

не хочу называть это тоской по дому, но господи исусе, как еще себя чувствовать, когда на небе всю неделю висят одни и те же перистые лохмотья, с одной стороны, постоянное заточение на 5th street 939 anchorage АК99501, где я уже каждую оконную ручку ненавижу, каждый сигнал в лифте, когда приезжаешь на этаж, и каждый унитаз – вечно они до краев наполнены ароматизированным средством, эти американские унитазы, и вечно рядом висит эта отвратная мягкая туалетная бумага, которую едва ли

ну хоть никакого ветродуя по имени кондиционер, а милый классицистический вентилятор на потолке, чтобы хамфри богарт, когда он, весь черно-белый сойдет с экрана (застругов) в эту комнату

на дух больше не переношу этот лифт, из-за чего частенько на абсолютно голом, откровенно говоря, страшном лестничном пролете, где батарея издает жуткие, утробные бульканья, радуюсь тому, что здесь – ведь никто же не поднимается по лестнице – можно ощутить все блага городского

или с другой стороны бесцельно шатаясь между башнями коноко филипс, карр готштайн, унокал 76, пешком (in the interest of public safety all skateboards, roller blades, roller skates and bicycles are prohibited in this parking lot [89]89
  В интересах общественной безопасности все скейтборды, роликовые коньки и велосипеды запрещены на этой стоянке (англ).


[Закрыть]) или в оранжевых такси, мы ж богатые, вечно мимо банкомата ки-банка перед «хилтоном», в вечном сиянии утра, а вчера я посреди ночи видела радугу, на краю своего оконного мира, где мне грозят большие клинья с ледниками цвета зубной эмали, так мое беспокойство гонит меня в большой злой

может, ввести новое неписаное правило, не на основании обоюдного доверия, а такое же серое, как стены в «novel point of view», потому что мы тут друг с другом и друг от друга зависим, таким образом, я ему рассказываю не все, что внушает мне моя съехавшая крыша – могло ли это быть на самом деле, наниди, заструги? – и не жду от него, что он будет меня во все посвящать, поскольку я, может, была бы, если б знала, что там у них творится, абсолютно согласна с ним в том, что меня это не касается, что мне лучше в темноте

но как-то все же пробиться и не потерять совсем дара речи, оглушить друг друга, потому что тогда мы с ним оба скоро не сможем говорить по-немецки, или ровно столько, сколько берт брехт поднесет нам милостыней на тонкой печатной бумаге

книжный магазин кишит пророчествами, библиями, апокалипсисами, вознесениями – мурун: «интерес людей к этим вещам зиждется на осознании того, что так больше продолжаться не может, при одновременном недостатке воли, нежелании занять позицию по отношению к тому, что так продолжаться не должно, откровение иоанна – ревтеория для ленивых».

and there came one of the seven angels which had the seven vials, and talked with me, saying unto me, come hither; i will show unto thee the judgement of the great whore that sitteth upon many waters: with whom the kings of the earth have committed fornication, and the inhabitants of the earth have been made drunk with the wine of her fornication [90]90
  И пришел один из семи ангелов, имеющих семь чаш, и, говоря со мною, сказал мне: подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих; с нею блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле (англ).См. Откр. 17, 1–2.


[Закрыть].

но так упрощать опять же нельзя; красные линии его собственной идеологической критики воспрещают ему это: вопрос не в том, освобождают ли пророчества тех, кто в них верит, от какой-либо работы над изменением мира, а прежде всего в том, сбудутся ли они, насколько надежен источник и так далее – ян научил меня, что неограниченные полномочия на знание пророчеств и предскасссссс

езекия и исаия: не вавилон, а Иегова – твоя надежнейшая защита, царь мой, не надо было тебе показывать им богатство свое, ничего не останется, и четыре года спустя так оно и стало, иеремия, Даниил, и, конечно, приход машиаха.

перед очами нашими: народ восстает против народа, царство против царства, голод, землетрясения, цунами, эпидемии, введение евро и проповедование

как только другие станут думать о нас, что мы что-то знаем, мы действительно будет знать больше, люди составлены из других людей, мнения людей из мнений других людей, кто я сама по себе? только что школу закончила, а уже почти забыла французский, потому что я его никогда

the wine of her fornication

мурун: «правые не умеют думать, делать выводы, аргументировать, левым не хватает воображения, так оно всегда, ужас».

oh ye hypocrites, ye can discern the face of the sky: but can ye not discern the signs of the times [91]91
  Лицемеры! различать лице неба вы умеете, а знамений времен не можете (англ).См. Мф. 16, 3.


[Закрыть].

так будет всегда, говорит панорамный вид из гостиничного окна, потому что я вижу нефтяные танкеры, в резком, скабрезном, гнусном румянце света, и обеспокоенность климатическими изменениями выльется в упреки и панику, а не в причитания и не в план спасения, даже в самом далеком будущем, через миллиарды лет, когда солнце станет большим алым раздутым богом светлого дня, который заполнит собой все небо, а мир – бесплодной пустыней, и последняя малость воды в тихоокеанском чане – да, там, по ту сторону – будет маленьким, убывающим уплывающим умира

неправильно: кроме перистых, есть еще и рулончатые завесы перисто-слоистых облаков над изображением кита перед карготстейн-билдинг (гигант на рынке недвижимости, хоть для офисов, хоть для жилья, он всегда тут как тут), и иногда что-то скользит там в этих рулонах, будто землетрясение, в небесах.

стало быть, завтра встреча с озабоченными цивилистами, а сегодня у меня, невоспринятой всерьез, еще один выгул, ах, если б он знал, но все уже бесполезно, наши лица смотрят друг через друга в ничто, от сосуществования холодно, родственная близость все равно что столбняк, от его возраста кисло, разговоры сократились до односложных вопросов-ответов, я два дня ходила вокруг него, скажет ли он наконец, что тот самый доктор здесь и что это значит, но ничего подобного, хорошо, давай-давай, тогда и от меня ни звука, ни о наниди, ни о каком другом смерт

тащу своего старого лжепророка в молл, в «ла стайл» и ритейл-сентер, потому что это самый крупный на аляске центр розничной торговли, а мне для завтрашнего выхода в свет нужна пара красивых штучек. свое начатое было ворчание – «клавдия, вряд ли кого-то будет особенно интересовать, как ты разодета» – он гасит еще в зародыше, когда понимает, что мне это надо для психогигиены, иначе я осерчаю и одичаю еще до того, как мы отправимся в глушь аляски. но что молл какой-то уродский: причесанно-прилизанная семейка уродов топчется у входа в салон красоты, и папаша-клетчатый-пиджак гудит: «so did we get something for the mother in law» [92]92
  Теперь и теще кое-что перепадет (англ).


[Закрыть], и при этом он так гадливо ударяет первый слог, mother, что это на шпицрутены

старика и внучку сразу берут в оборот, типа мы ж тут не на выставке, чтоб просто так глазеть: «you guys need anything special?» [93]93
  Вам, ребята, что-нибудь особенное? (англ)


[Закрыть]

ну, константин-то, скорее, нет, а я бы не отказалась от черной туши и приличной помады, на кассе статный чернокожий просвещает озадаченного умника: «did you know that the number of people with thinning hair will increase faster than the overall population» [94]94
  А вы знаете, что количество людей с выпадающими волосами будет расти быстрее, чем численность населения (англ).


[Закрыть], на слух не отличить от врачующей интонации рекламы, с которой местное телевидение норовит впарить все – от шоколадного батончика до добровольного страхования, как будто речь идет, во-первых, о самой распоследней из распродаж, а во-вторых, о предотвращении чумы или

просто среди всех помад единственной, которую я хотела бы попробовать, и в помине нет. у них у всех клевые названия: «контрол», «бьюти», «фэшн» – какой же цвет мне нравится? к дорогущей туши от «kiss me», 25 долларов как-никак, подошло бы нечто максимально эксклюзивное как ээм – «really bright?» [95]95
  Что-нибудь поярче? (англ)


[Закрыть]напускаю я на себя усталости; она прицепляется: «like red bright, or pink bright?» [96]96
  Поярче красная или поярче розовая? (англ)


[Закрыть]

«э-э pink, yeah», и так вот мне достается не «бьюти», не «контрол», а «фан» [97]97
  Забава (англ).


[Закрыть], ну, такая я и есть, пятнадцать долларов девяносто, большое спасибо, итого сорок долларов и девяносто центов в целом, вот и опять я здорово потратилась. Константин, который только наблюдал, сам в таком шоке, что даже нехарактерным образом не хочет сегодня ни в какой скромный ресторанчик, ни даже в гостиничный, а по собственной инициативе предлагает пятый этаж.

наниди, которая мне приснилась, имела в виду это? ему все чаще хочется того же, что и мне.

013215

«что думаешь?» наконец-то снова поправляет очки, похотливый блеск в глазах, потому что он знает, я образцовая ученица, – итак, что же я думаю об этом аппарате на синем бархате, за стеклом?

«что это… очень эстетично… очень привлекательно, приборчик этот».

«хммм», удовлетворенно извергает Константин и обменивается заговорщицким взглядом с мадам хеннеке, которая ставит поднос с чаем и своими вездесущими кексиками с корицей на стол, пока мы, два немца, восторгаемся фигней на книжной полке, даже виноград они предлагают, в столь страстно гофрированной чаше, что от одного взгляда на нее голова кругом

совершенные сферы, блеск латуни, болты, резьба, трубки, кольца сатурна, возникает впечатление чего-то музыкального, все вместе не больше косметички: «я бы сказала, музыкальный инструмент?»

«нет», он знающе улыбается.

«ну ладно, тогда… трубки, это… я бы сказала, это может быть чем-то пневматическим или гидравлическим, но как это работает и чему служит, если это не особая металлическая волынка… нет, не угадаю».

«может быть, мотор», он осторожно гладит меня по руке, мы отступаем на шаг в сторону и наклоняемся вперед, чтобы лучше рассмотреть, как трубки уходят в сферы.

«мотор с… как им пользоваться?»

«с любовью, с чувством… с небесным трали-вали и божественным фокусом-покусом», говорит Константин, и я даже не сразу могу что-то возразить, поскольку какая-то толчея у дверей – приходят остальные – отвлекает меня.

«изобретатель был… находчивым менеджером своих идей, ему удалось, не только рудольфа штайнера и теософшу елену блаватскую, но и состоятельных инвесторов…»

«шарлатан», перебиваю я его, потому что вдруг думаю, что это и есть то, чего он от меня хочет: бодрость и скепсис, но я заблуждаюсь: «нет, шарлатан… скорее художник, творение которого не совсем достигло совершенства стоящей за ним идеи, его машины… они и правда работали, но только когда ими управлял он сам. перед публикой, перед очевидцами, когда он умер – несчастный случай, и вправду нелепая история, – то в его мастерской вскрыли пол и нашли под ним разного рода энергопроизводящие и энергопередающие…» «тайный механизм за всем этим надувательством».

он откашливается, выпрямляется: «ну, значительно упрощая, без сомнения, так и есть, но идея, понимаешь – техника, которая покорна лишь своему изобретателю и владельцу в его индивидуальной добротной, созидающей, чувственной деятельности, область его…»

«we haven’t met before, have we?» [98]98
  Мы раньше не встречались, не так ли? (англ)


[Закрыть]молодой человек мог бы вполне быть внуком мадам хеннеке. но лихость, конский хвостик, потертый синий свитер и оптимистичные искорки во взгляде говорят, что ничей он не внук, а сам себя сотворил и в силу этого властного совершенства требует, чтобы его немедленно мне

«this is our dear friend ryan. he’s something of a hothead, really, a physicist at the university, you will have much to discuss – your grandfather tells me you’re about to study the subject yourself [99]99
  Это наш дорогой друг Райан. Горячая голова. Университетский физик, у вас будет что обсудить – твой дедушка сказал мне, что ты и сама собираешься изучать физику (англ).


[Закрыть]», мадам хеннеке похлопывает меня по плечу и поворачивается к своему супругу, которого я до этого лишь однажды видела, когда второй раз была в книжном, быкоподобный тип, широкая спина, низкий таз, стрижка ежиком и лицо красное, будто вот-вот лопнет.

конек райана – электричество: не дожидаясь, как я отреагирую на его заигрывания и заинтересуюсь ли его доцентскими знаниями, он встает между муруном и мной и раскрывает, что сомнительный мотор – «the keely engine» [100]100
  Мотор Кили (англ).


[Закрыть], так он называется – долгое время выставлялся в филадельфийском институте бенджамина франклина. «you know about ben franklin?» [101]101
  Ты же знаешь о Бене Франклине? (англ)


[Закрыть]крайне раздраженно и холодно я заверяю его, что имя изобретателя громоотвода мне небезызвестно, но от этого волчий ухмыл, почти что оскал, становится еще шире, а интонация яростней, «they had it pegged», он смеется, сухо и неприятно, «as some kind of perpetual motion machine» [102]102
  Его отнесли… к классу вечных двигателей (англ).


[Закрыть].

мурун замечает, что я вот-вот начну дерзить физику, и пытается спасти ситуацию старейшей техникой ликвидирования конфликтов из свода правил хорошего тона: не хотим ли мы потихоньку присесть, ведь почти все в сборе – приятная эскимоска лет сорока, папа и мама хеннеке, а также девочка, что серая, как мышь, и смелая, как медсестричка, сидит под рвущимися из горшков оконными фуксиями, уже и правда опустились на припыленные псевдостарофранцузские стульчики, – но райан-затейник все усерднее очаровывает меня своими анекдотами про гибридного джона эрнста уоррелла кили и его патент на чудо-мотор, выданный в 1872 году, «they filed it with ‘motors, hydropneumatic’» [103]103
  Его зарегистрировали как «двигатели, гидропневматические» (англ).


[Закрыть], and the blah blah blah blah blah

хоть он в итоге и забивает себе лихо стул рядом со мной и даже садится, но не поддерживает попытку муруна направить разговор в русло, которое позволило бы и другим принять в нем участие, «early electrophysicists», начинает мурун, «in the age of enlightenment» [104]104
  Ранние электрофизики… в эпоху Просвещения (англ).


[Закрыть]могли бы ведь в своих экспериментах с лейденской банкой

«ah, there he is, now we can start» [105]105
  А, вот и он, теперь можем начинать (англ).


[Закрыть], и под эти слова не кто иной, как доктор

о стране чудес, магнитном северном полюсе например (недалеко от места, где стоит haarp), и aurora borealis – наверно, единственное, что я сама мечтаю здесь увидеть: что разумеете Вы под этим, северным сиянием? aurora, думаю я, есть лишь навес, туман, занавес в храме свободной природы, который рвется, когда умирает мессия, и ответил Господь из

ушла в себя от сплошного облегчения: значит, мурун все-таки играл нечестно, но только чтобы не подвергать меня опасности до начала опасной стадии предприятия – если бы на паспортном контроле нас по какой-либо причине поточнее расспросили о цели нашего визита, я бы без зазрения совести сказала, что не знаю, зачем мы приперлись, просто хотим ворваться на территорию haarp и задокументировать перенастройки антенн, а также уличить все официальные декларации в их

райан ставит свой напиток рядом со мной, я только теперь замечаю его на столике – он осмелился принести в гостеприимный дом бумажный стаканчик, обвязанный салфеткой: предупреждение, горячий напиток, верно, такие и в «старбаксе» есть, и патентный номер на нем стоит, да уж, дух изобретательства, джон эрнст уоррел райан юрген ян томас something something

потешно чудаковатая команда: например, медсестричка-летчица, она работает в магазине авиации на карл-брэди-драйв, ассистенткой тамошнего менеджера и наряду с этим гринпис-активистка, тоже знакомая господина бегича, написавшего вместе с одной журналисткой, приятельницей райана, хорошо знакомую мне книгу «angels don’t play this haarp». они с райаном совершат отвлекающий маневр – подлетят как можно ближе к территории и дадут себя перехватить, а это так свяжет и парализует всю оборону территории, что мурун и я вместе с эскимоской, которая подоспеет к нам на самолете, прорвемся через то место в ограждении, которое известно среди воинствующих противников haarp как исключительно слабое и плохо охраняемое по сравнению с

каску, которую райан сконструировал для муруна и сбацал вместе со студентами своего факультета, камеру, пару примитивных электрических измерительных приборов

доктор, чье имя, если оно у него вообще есть, очевидно, нельзя произносить в этом кругу и который все время, словно назначенный старостой майский жучок, вертится на своем стульчике, раздает похвалы и упреки, прославляет «our german friends» [106]106
  Наши немецкие друзья (англ).


[Закрыть], он же явно и исследователь климата, а также мозг всей атаки на прекрасно охраняемую

я просто рада, действительно будто камень с души свалился, что Константин не стал проворачивать все дело за моей спиной как параллельную операцию, и с улыбкой смотрю сквозь людей, которые принимают участие в этом секретном обсуждении и обмениваются между собой сложнейшими оперативными данными: как быстро передавать информацию, как задержаться на территории подол ше и черт знает что еще, будто все это меня, простую водителььицу старого разведчика, не касается – я смотрю на фуксии, белые и красные пестики, сиреневые цветочки, белые и зеленые листочки, нащупываю пальцами электронный ключ милой моему сердцу гигантской тачки и снова счастливо смотрю на муруна, у которого лицо застигнутого врасплох домовенка, просящего понимания и прощения

они абсолютно уверены: событие будет крупное, операция, которую они собираются провернуть, будет носить характер демократический, но громкий – «rather like terrorism minus the victims» [107]107
  Почти как терроризм, но без жертв (англ).


[Закрыть], как шутит доктор, стало быть, все рассчитано на большой резонанс, как в случае абу-грейба, или фаллуджи, или милая [108]108
  Абу-Грейб – город в Ираке, где находится тюрьма, в которой американцы пытали, насиловали и издевались над мужчинами, женщинами и подростками, обвиняемыми в причастности к террористическим действиям. Фаллуджа– древний иракский город, пострадавший от американцев во время операции «Буря в пустыне» в 1991 г., а также после вторжения войск международной коалиции. Милай – деревенская община в Южном Вьетнаме, в 1968 г. американские солдаты совершили массовое убийство гражданского населения нескольких деревень, входивших в состав общины.


[Закрыть], или

потом черед Константина, и его слова заставляют меня окончательно полюбить его – так же, как до шока от его тайной встречи с доктором в баре отеля: «first of all, there is something we have to discuss that i’m not proud of» [109]109
  Прежде всего нам надо обсудить то, что не вызывает у меня гордости (англ).


[Закрыть], а именно: он до сего момента так и не поговорил со своей внучкой с глазу на глаз о том, что здесь вообще происходит, и негласно принятую большинством присутствующих – он бросает короткий взгляд на доктора, для которого эти новости, очевидно, не новы, – убежденность в том, что я, клавдия, во все посвященная соучастница, следует теперь развеять как заблуждение; тут у райана сходит с лица замаячившая было ухмылка, хотя Константин, продолжает он, и придерживается мнения, что на меня можно положиться, и я, вероятно, сама хотела бы помогать, надо отдавать себе отчет в том, «that she thought she would help an old man» [110]110
  Что она думала, будто поможет старому человеку (англ).


[Закрыть]просто осуществить его персональное желание увидеть своими собственными глазами опасную, известную ему только по репортажам военную

что ж, «that’s not entirely wrong, you see» [111]111
  Это не совсем неверно, как видите (англ).


[Закрыть], включается тут с веселой любезностью доктор, потому что изначально план якобы предусматривает, что Константин кое на что посмотрит, только вот он вместе с тем еще глаза мира, свидетель – у меня сразу же всплывает Иегова и его совершенно иначе действующие свидетели, – и единственное, что в этих проясняющихся в гостиной папаши и мамаши хеннеке планах могло бы показаться затруднительным в плане меня, так это только то обстоятельство, что речь здесь идет не о личной причуде ее дедушки, но о смелой, дороговатой, правда, но наилучшим образом снабженной и подготовленной инициативе отдельных, обеспокоенных ситуацией людей из европы и америки, проводимой для документирования подлежащей немедленному разоблачению

«and by the way, i saw you in the mirror» [112]112
  И кстати, я видел тебя в зеркале (англ).


[Закрыть], говорит вожак, когда собрание распустили – как, в зеркале бара, той ночью, в отеле? да, именно там. Константин ошеломлен, доктор ему ничего об этом не рассказывал. «значит ли это», спрашивает он по-немецки, «что ты держала в секрете, что…» «я злилась», говорю я, «и эээ хотела для начала выждать и посмотреть, во что все это выльется», «всякое бывает, не правда ли», любезничает доктор, тоже на немецком, без акцента.

он выдает мне, как видно обрадовавшись, что я после того, как мурун излил душу, быстро изъявила свою полную готовность пойти на это безумие, маленькую пластиковую карточку, на которой я поначалу ничего не вижу, кроме своего лица в правом верхнем углу и совершенно незнакомого мне имени «Мишель эдвинс», а также «date of birth [113]113
  Дата рождения (англ).


[Закрыть]: 05-23-1983». «you made me… вы сделали меня старше, чем я есть? что…»

«поддельные водительские права, паспорт будет завтра. это для того, чтобы… на случай, если по дороге в гакону или на обратном пути нас остановят», объясняет мурун, с непривычным беспокойством, чуть ли не с робостью, «типа все схвачено?» колко говорю я, он не должен заметить, как здорово меня это торкает, вся эта смехотворная заварушка в стиле агента 007 с райан отчаливает первым и, конечно, даже не пытается скрыть, насколько огорчен тем, что я ему не

«понимаешь, я всегда боялся, что весь мой труд», мягко говорит Константин, «похож на изобретения кили, мои статьи, которые я писал под именем муруна бухстанзангура, мое, ну, скажем так, бесконечное марксистское формирование мнения в качестве наблюдателя эпохи».

«как у кили…»

«в смысле износа, что все это исчезнет вместе со мной, как его аппараты были моторами, только пока он жил и мог их завести, я всегда хотел сделать что-то, последствия чего…»

«переживут тебя», говорю я, думаю о словах наниди касательно свободы воли и стыжусь: найду ли я в себе смелость ответить ему на его откровение своим? точно не здесь, не в этом домишке, в крайнем случае по дороге в отель, «говорите о кили?» присоединяется к нам доктор, и хоть это вообще-то акт проявления невежливости, отсутствия дистанции, уже почти напоминающей тупицу райана, но любезно харизматическое je ne sais quoi [114]114
  Не знаю что (фр).


[Закрыть], сияющее вокруг головы этого человека, как нимб или отблеск приключений, способствует тому, что нас с Константином это нисколько не напрягает, а скорее, наоборот, чествует нашу

«его нельзя понять, если игнорировать его собственное творчество: сочинения», говорит доктор, и я на миг зарываюсь взглядом в его каштановые кудри, сколько ему, собственно говоря, лет? пятьдесят? пять тысяч? «ах верно», благодарно подхватывает мурун, «теории двигателей – это самое прекрасное», доктор кивает и говорит: «причудливейшая физика, чистая поэзия, сюрреализм – теорию, которую нельзя применить и которую не понимает никто, кроме самого теоретика, любой дурак может выдумать, но техническую практику, которой присуще все то же самое, может осуществить только такой гений, как кили».