Текст книги "Погода массового поражения"
Автор книги: Дитмар Дат
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
кейт буш комментирует совсем другое кино:
теперь мой любимый целует меня там, где я бы сама начала себя ласкать, если б так еще продолжалось хотя бы минуту, и лижет осторожным касанием, только кончиком языка, мягко, но жадно, так что меня наполняет легкость с солоноватым жужжаньем, будто я вся состою из пчел, мои бедра описывают круги, зад трепетно бьется, я тихонько постанываю, я круженье и трепет, стоны втайне фальшивы, выдуманы, для него, в качестве благодарности и чтобы он не остыл.
он, вероятно, думает, что я обезумела от страсти и ничего не соображаю, все они любят так думать, я это знаю еще по йенсу и до него по штефану, их с ума сводит, если дать им поверить, будто мы из-за них рассудок теряем, если смотреть томным взглядом или стонать, как агнец божий, это их заведет, и, может быть, будет клево.
при этом я могу думать о чем угодно, о музыке, льющейся для него из моей гортани, об устном экзамене, о штефани, которая еще не вернула мне диски, и все-таки меня неудержимо поднимает все выше и выше, эти волны из сердцевины, дрожание пчел, накал света, до тех пор, пока я сама все больше и больше не становлюсь одной лишь кожей, тонкой под ласками, множеством эх, отражающихся в сердце и в голове, затем в один миг совсем тихо от света – так я делаю выдох; вдох глубже, чем могут вместить в себя легкие, выдох из вен и нервов, я тихо смеюсь, он останавливается и глядит на меня снизу, забавный, с мокрым лицом, смотрит так, будто хотел узнать, как у меня дела, ах дурачок я ж так о да он хотя бы не задает этот дурацкий вопрос, который всегда задавал йене, «уже кончила», конечно, кончила, я уже на свет появилась конченой, придурки, только вот подросла да еще меня пару раз обработали, я тяжело дышу, он приподнимается на руках и спрашивает: «хочешь?..», потому что наверняка думает, я больше не могу, это в нем тоже жутко мило, что он так беспокоится, давай, говорит ему мой воздушный поцелуй, хоть я и, как сказал бы великий знаток женщин йене, кончила, сначала идет самое прекрасное – не траханье, это, конечно, мило и даже непостижимо, но в данный момент мне этого уже совсем не надо, я сейчас немного сверхчувствительна, ну да ладно в порядке, но, спасибо вам ангелы и эльфы, вот он говорит то, что мне надо слышать, из-за чего я здесь, то, что только он говорит во время секса, из-за чего я его хочу, почему он – мой любовник: «клавдия», говорит он, «Клавдия», и потом повторяет все чаще, как будто ему больно говорить, как будто по нему растекается металлический мед: «клавдия клавдия, клавдия клавдия, клавдия клавдия клавдия», как будто так зовется весь мир. тогда я понимаю, он любит безумно, я могла бы слушать это часами, это должно быть всегда со мной и во мне, что меня так бешено любят, как две недели танцев без передышки без
позднее в ванной мне в голову приходит нечто совсем неуместное: как хорошо, что я начиная с йенса принимаю таблетки, даже, ну поздравляю, почти всегда регулярно – сейчас именно это и тревожит, да все равно, елки-моталки, – но если б он тогда между лизаньем и траханьем натянул на себя презерватив, тогда все пошло бы насмарку, потому что они себя при этом всегда так ведут и так смотрят, будто хотят спросить, не против ли, что у них там, к сожалению, член есть, сорри, милашка
снова в гостиной, где он уже успел одеться и, как спящего кролика, держит в руке мой черный чулок, я слышу, как
он дарит мне книгу, увидев которую у него я поразилась – не свой экземпляр, он специально заказал для меня новую, почему мне все сегодня дарят книги? разве я сама не могу их купить? когда мне все это читать? Константин не обрадуется, во-первых, это отнимет у меня время, которое я могла бы посвятить аляске, подготовке к экзаменам и его дебильным классикам из восточного блока – именно в такой последовательности, – и, во-вторых, у него, вероятно, серьезная аллергия на эту специфическую книгу, да блин, ё-моё, это ж клевый жест: мой любовник дарит мне что-то, чего никто другой бы мне в жизни не подарил, если меня знает, теперь мы можем, как это замечательно называется, устроить себе приятный вечер, мне, к сожалению, пора.
нам обоим ясно, что так еще долго продолжаться будет, прежде чем станет лучше, ведь он несвободен, причем это самая безобидная проблема, он еще раз произносит мое имя, а я произношу его. потом валю.
007737
разрабатывают оружие, которым можно сварить людей заживо.
об этом я узнаю из растаможенной книги, она называется: «war х – human extensions in battlespace» [9]9
Война икс – человеческие пределы в военном пространстве (англ).
[Закрыть], написал ее некто по имени тим блэкмор. Константин подчеркнул мне нужное место и порекомендовал книгу, «потому что тебе сначала следует прочесть по-настоящему серьезные вещи, они достаточно мрачны», он имеет в виду, что среди книг про установку на аляске есть и такие, где достоверная информация перемешана с неприкрытой спекуляцией, и наконец такие, где от начала до конца несут сплошную
блэкмор должен, по-видимому, настроить меня на то, что основополагающая идея, которая показалась мне вполне себе научно-фантастической, когда Константин впервые рассказал об этом – использование радио– и микроволн в качестве оружия, – в самом деле присутствует в планах военных, я, конечно, не сомневалась, что итчи не обрадуется, если скретчи запрет его в микроволновке и включит ее. но что там уже и своя номенклатура есть, directed energy weapons (dews) [10]10
Оружие прямого энергетического воздействия (англ).
[Закрыть], active denial weapons (adws) [11]11
Оружие активного отбрасывания (англ).
[Закрыть]и highpower microwave (hpms) [12]12
Высокомощные микроволны (англ).
[Закрыть]и что последние предназначены, прежде всего, для компьютерных сетей, «which are scrambled, crashed, rebooted or destroyed» [13]13
Которые кодируются, взламываются, перезагружаются или разрушаются (англ).
[Закрыть], это может радиолокационные системы выходят из строя, электропитание вырубается, воздушной обороне врага капут, можно эту штуковину и на человека направить, тогда
республиканский сенатор из нью-мексико по имени пит доменичи в 2001 году заверил человечество в том, что нет повода беспокоиться, потому что эти штуки откалиброваны таким образом, что «перманентное причинение ущерба людям исключено», и все сразу успокоились, потому что и дураку ясно, что их могут откалибровать совершенно иначе.
смотрю, какую официальную информацию можно найти в интернете об установке на аляске, то есть не хакерские сайты, а только то, что само руководство допускает к огласке.
у Константина в этой связи обнаруживается паранойя: «не ищи через домашнюю сеть, ищи в школе, из кабинета информатики, лучше всего на перемене или вечером, когда у тебя нет занятий, они могут проследить, кто в какое время был на их сайте, тут надо быть крайне осторожным».
и вот приходится прокрадываться в полвторого, потому что до часу там ученики буркхарда из одиннадцатого и чаще всего они свои компы не выключают, потому что в три работа продолжится – на дополнительных занятиях для старшеклассников, которые тоже
и вот тут я на официальной страничке читаю, что high frequency active aurural research project [14]14
Программа высокочастотных активных авроральных исследований (англ).
[Закрыть], сокращенно haarp, вблизи магнитного северного полюса, служит чисто исследовательским целям, никакой речи о военных – у нас тут всего-навсего построено самое большое в мире антенное устройство, шестьсот пятьдесят металлических стеблей спаржи, которыми можно запускать в ионосферу радиоволны высокой или низкой частоты.
что Константин рассказал мне, будто Пентагон вбухал кучу денег в сооружение этой якобы исследовательской обсерватории, наверняка от чистого воинского сердца и ввиду живой заинтересованности в том, чтобы продвинуть наконец и обычное гражданское исследование, куда ж им в конце концов деньги-то девать, которые им
короче, вот чем занимается какой-нибудь мультимиллионер, сколотивший состояние на сети магазинов электротоваров (семнадцать филиалов), под названием «спутник» [15]15
Распространенная сеть магазинов электротоваров.
[Закрыть], что особенно забавно, если знать, что этот миллионер коммунист, он же, хотя и продал свое предприятие семь лет назад, но по сей день заботится о бывших и теперешних служащих и печалится, что его маленькую империю в скором времени поглотит чужой концерн и даст ей чужое имя, но «так всегда, монополии наводят свой порядок», зато у него будет достаточно времени, чтобы
007748
откуда она берется, эта ярость, настолько бешеная, будто перед глазами ярко-красная тряпка, и одно мгновение душит тебя – даже знать не хочу: вероятно, от Константина досталась, мои родители гораздо сдержанней, можно даже сказать: расхлябанней, и вот я стою, в сортире, как обвиняемая в детоубийстве, которой разрешили на минутку отлучиться из зала суда, и читаю эту хренотень, этот снисходительный лепет, обернутый в омерзительную лесть и, как бантиком, украшенный хорошей оценкой: «твоя работа выходит далеко за рамки ожидаемого изложения мыслей, что особенно радует: доказательства твоей начитанности никогда тщеславно не заслоняют собой предмет твоего рассуждения, но лишь впечатляюще иллюстрируют изложение проблемы, твой вывод – это результат мыслительного процесса, из которого ты ни на миг не выключаешься, таким образом, содержание и форма исключительны, язык – ну да, какой был, нет… все-таки немного прозрачнее».
ведь мы же должны что-то предложить этому ребеночку, этой доченьке музыкального критика, вот откуда это расчудесное маленькое эссе под контрольной, эта пустословная растопырка с небрежным повторением никчемного слова «изложение», потом еще и похвала тому, что выводы всё же, черт возьми, действительно излагаются в результате мыслительного процесса, а не просто так вылились вдруг из малышки, я им тут дырявый пакет молока, что ли?
не вру, мне самой неловко, но у меня там внизу сразу какие-то судороги, ногти впиваются в ладони и губы, вероятно, белее белого – я не могу доказать, но это сексуальное домогательство, правда, чувак меня клеит
в дверь облюбованного мною сортира стучат, «занято!»
«клаша, перестань, что случилось? так промчалась по лестнице, будто меня даже знать не знаешь, и я решила: либо она ширнулась, и тебе тоже нужно как можно скорей, либо ей совсем плохо, так что ты как лучшая подруга должна…»
«да насрать», бурчу я и отдергиваю задвижку.
«ну что там?» напирает она. я протягиваю тетрадь.
«да ну и ладно, подумаешь, вводный курс, какая разница», говорит штефани и буравящим взглядом ликвидирует двух младшеклашек, которые осмелились помешать нам курить, прислонившись к кафелю в нашем официальном сортире, у штефани новая помада цвета мазута, клянусь, она эти штуки сама делает, у себя в лаборатории.
«да ты почитай, что он там пишет, он мне под юбку лезет, штефани!»
«ну и что», отвечает она, читает и перелистывает, я закрываю глаза и – бац, будто наконец подействовал опиум, «вот, тут совсем неплохо», она отыскала другой комментарий и зачитывает вслух: «твое сочинение, обычное с точки зрения изложенных мыслей, но по способу изложения и синтаксическим структурам в значительной степени своенравное – глянь, клаша, своенравное в кавычках, как мило; для духовного развития человека это само по себе – вау, да он тебя просто гнет – является важной предпосылкой, однако имей в виду, что у меня есть старая добрая мошонка, а у тебя нет».
«что-что?» я и правда ведусь, вот дура-то, вырываю у нее из рук тетрадь и, естественно, читаю там нечто еще более ужасное: «однако имей в виду, что сочинение должно быть носителем рационально направленной коммуникации, этой цели ты, в общем, не добиваешься».
почему штефани это кажется смешным, а я могла бы просто взорваться от такой интонации?
«да ну улыбнись ты наконец, клаша», толкает она меня в бок. так вот мы с ней. я хохочу, как резаный хрюндель, и называю его штеффи. штеффи-хрюша-хохотуша, так поди и приживется.
«кроме того, это сейчас модно, ты должна идти в ногу со временем».
«что?» говорю я и ни одним движением даже не выдаю, что слышала зовущего на урок гонга, курс истории у поля, пусть сами слушают, еще несколько месяцев, и я могу забыть, что вообще когда-то была история, штеф-фи-хрюша-хохотуша продолжает балаболить, как ни в чем не бывало: «что они на нас западают, преподы. то есть я, конечно, соображаю, что никто не мечтает о том, чтобы венцель…»
я просто поднимаю руку, хватит, и она перестает живописать. представление о том, что исследователь и основатель теории рационально направленной коммуникации обладает, скажем так, сексуальностью, – идет, как сказал бы Константин, вразрез с программой партии.
«но вот герман, например», она закатывает глаза и облизывает мазут, «он от меня тащится, а мне все время приходится сдерживаться».
я смеюсь, немного резко, и говорю потом: «мечтать не вредно».
«вредно не мечтать», подтверждает она, надувает губки а-ля синэ-франсэ и говорит: «да знаю, наш божественный англичанин – христианин, он бы никогда».
«кроме того у него есть подружка», поучаю я ее и ужасно горжусь собой от того, сколько всего знаю о германе, «соцтетка из католической службы помощи девушкам».
«лучше бы сам о девочках пекся, этот герман», злословит штефани и бросает окурок в раковину, подмигивает мне, зовя за собой: «пойдем, в кафе, сегодня тут больше ловить нечего», она права, как обычно.
008667
«господи исусе, неужели обязательно за столом?» так мама говорит редко, этаким категорическим тоном гувернантки, она явно не в духе, папа опускает книгу, и слабенький разряд тока, как ужас, пронизывает меня, потому что корешок почти весь съехал в соус и ему плохо станет, если
вместо этого он говорит, не поднимая глаз, с большим куском говядины во рту: «уоммэ ввомнимм…» «что-что?», теперь мама кажется скорее веселой, чем уязвленной, так вот быстро у нас снимается напряжение. я с полным спокойствием хлебаю суп; будто меня и нету.
«мне вот», говорит он, демонстративно проглотив кусок мяса, «интересно, как можно ждать, чтобы я всю эту чушь», он тычет грязной вилкой в книгу, «прочел до выходных только потому, что в больших газетах ее уже прочли, он же должен представлять себе», отец имеет в виду своего начальника, «чего можно ожидать от единственного музыкального редактора, который почти все сам рецензирует, это же просто издевательство какое-то, а теперь еще и биографии дирижеров…»
вероятно, он хотел ввернуть что-то покрепче и, по-моему, обложался.
как же все это убого, надо сматываться.
«завтра вечером я у Константина, приготовлю ему что-нибудь», говорю я, чтобы хоть как-то поставить их в известность, и папа тут же шамкает: «вот ему благодать-то, а то бы он одно дерьмо из заморозки хавал на своей вилле», мама сразу начинает выступать из-за слова «дерьмо»: «михаэль! ну прошу тебя!» он подергивает губой, с пренебрежением и говорит: «а разве не так. если б она к нему не ходила, он бы уже давно одичал».
«он твой отец», ну что с ней сегодня такое, она говорит так, будто у нас тут рождество, звучит, как «побойтесь бога»: охрана семьи, приличия и обычая.
«в таком случае он мог бы и о матери моей позаботиться, раз уж он мне отец, а не вышвыривать ее и потом даже не обращать внимания на то… что она умерла», о чем тут вообще речь? вероятно, они опять подсчитали и установили, что им из этой квартиры еще долго не выбраться, мол, типа собственный дом нужен, в то время как Константин в одиночестве и достатке торчит на своей вилле – то есть в простом тихом домике на горе – и, бедняжка, загибается, я ничего не говорю, я беру хлеб, ну так вот: «видишь ли, у больших газет настоящие редакции, с большим штатом, к тому же еще и внештатные сотрудники есть, не понимаю, о чем он думает», «но у них не намного больше времени», звучит как возражение, а на самом деле вполне себе акт примирения, потому что тем самым она остается в его любимой теме, «им же, в отличие от тебя, приходится нести на себе бремя общественной жизни: много звонить, трепаться, появляться на приемах, поддерживать знакомства, расспрашивать посетителей, заполнять анкеты, следить за музыкальным рынком, редактировать чужие интервью, сидеть в жюри, отвечать на вопросы, устраивать конференции, контролировать хит-парады совместно со звукозаписывающими студиями и телевидением, писать предисловия, издавать антологии».
господи исусе, это еще вдруг откуда, этот приступ красноречия?
он лукаво ей подмигивает, охренеть можно, и поздравляет: «всё-то ты знаешь».
«я только хотела сказать», до чего она еще собирается опуститься, мне аж дурно, «у них, вероятно, еще меньше времени на чтение, чем у тебя».
«да, у нас цепочка короче и действенней», какая елейность.
с меня хватит, я тоже слово вставить могу: «ясное дело, гораздо действенней, нельзя же игнорировать волю акционеров».
он сразу узнает цитату, но первым делом вызывающе медленно закрывает книгу, потом смотрит на меня в упор: «ты еще на свет не появилась, клавдия, так давно это было», «выпьешь еще что-нибудь?» подскакивает к нему мама с собачьей преданностью, он кивает в ее сторону, а на нее даже не глядит, она встает и идет за новой бутылкой, в то время как он не спускает с меня глаз: «это было двадцать лет назад», «и ты хочешь мне сказать, что сегодня этого больше нет, да? всех этих… позиций, принципов, акционеров, наблюдательных советов?» я видела листовку, она сохранилась у Константина, «бунте листе» [16]16
Bunte Liste (букв,«яркий список»), левые политические организации Германии, ратующие за демократию, социальную справедливость, защиту прав человека и охрану окружающей среды.
[Закрыть], которая была тогда в муниципалитете, распространила ее, когда ей подсунули протокол: якобы слишком левая ориентация, излишняя поддержка движения в защиту мира и излишняя критика действий полиции во время захвата жилплощади, так что владелец контрольного пакета, продуктовый оптовик из округа, в итоге на это пожаловался, и тогда они даже не пикнули, папочкины коллеги.
«я знаю, откуда у тебя это», говорит он с угрозой.
«он мне ее показал, но без умысла, просто чтобы я чего-нибудь узнала, о твоей свободе прессы».
«без умысла», повторяет папа, будто ему это сперва разжевать надо, «пффф», издает он потом и встает, как раз когда мама возвращается с бутылкой, «я уже сыт», и почти вышел, но возвращается, забирает книгу, смотрит поверх стола как поверх лужи крови на нас обеих, это должно означать: пусть никто даже не думает комментировать, что я забыл свой гроссбух, если мама сейчас спросит, что новенького в школе, я удавлюсь.
008800
Константин протягивает мне статью, вырезанную из «уцэт – социалистическая немецкая газета – газета гкп» от двадцать восьмого мая 2004 года, наиболее значимые места выделены желтым, по желтому и читаем:
«настолько же секретен и haarp (high requency active auroral research project), возникший под руководством Пентагона близ северного магнитного полюса на аляске. при этом речь идет о гигантской передающей станции, которая способна запускать в ионосферу радиоволны как высокой, так и низкой частоты, излучаемая посредством более чем шестисот сорока антенн энергия может пробивать в ионосфере настоящие дыры или электрически заряжать ее так, что она, как рефлектор, будет передавать эту энергию обратно с большей силой, в любую точку земли, по некоторым сведениям, вокруг аналогичных, пусть и не столь мощных установок, произошло изменение погоды, многие ученые опасаются, что haarp используется и для того, чтобы исследовать влияние, оказываемое на человека низкочастотным излучением, исследования преподносятся преимущественно как «гражданские» – однако, административные органы совершенно согласны с тем, что преследуются военные цели, тем не менее, официально никаких подробностей не сообщается. однако просочились сведения о том, что haarp способствует улучшению коммуникации с подводными лодками, идущими на большой глубине, а также манипуляции глобальными погодными условиями. посредством манипуляции ионосферой можно нарушить глобальную коммуникацию, сохранив при этом связь для самого пользователя, кроме того, система якобы способна делать своего рода рентгеновские снимки земли, якобы способна просвечивать земную поверхность на несколько километров вглубь (сейсмическая томография), чтобы нащупывать месторождения нефти и газа, а также размещенные под землей военные устройства»
если это не совершенно бредовый
II
009400
по гигантскому плазменному телевизору, который он купил себе два года назад и который мы вместе, как два вора, затаскивали к нему в дом, показывают восстание, мятеж, нет: «дебош», говорит Константин, да к тому же «в самом центре богатого запада», как он любит повторять, для уточнения этой
слишком высокие двери и слишком большие врата городов: сиэтл Вашингтон генуя Мельбурн квебек прага вавилон хайлигендамм
интонация странной смеси восторга и страха, пока я разбираю купленное, чтобы все это ему приготовить, по рецепту томаса, которого нам обоим недостает с тех пор, как он переехал в свой дурацкий берлин.
все в этом доме закрыто бумагой, заставлено и задекорировано, даже на кухне лежат газеты, хламятся книги, но хламом это не назовешь, хотя папа и утверждает обратное. Константин держит в руках одну из своих левых газет, по поводу которых он вечно злится – некоторые я даже не знаю, – он обмахивается ей и потом зачитывает: «вот, кризис представительства, у них это так называется, и потом взгляни на экран, бланкистская чушь, разрыв сердца можно получить, насколько бесперспективны эти бедолаги, сначала разжечь, ярость
немая, а потом такой вот молокосос тут пишет – взгляни на экран, посмотри на это, а потом просто послушай: “эта молодежь не представляет собой новый революционный субъект, героев, но и действуют они не глупее или не аполитичнее, чем жалующиеся на обостренный ход капитализма профсоюзные работники и редакторы литотделов. было бы вовсе не удивительно, если б их мятежи в итоге затормозили ревальвацию, экономизацию жизни сильнее, чем назревший протест профсоюзов и критически настроенных авторов, иногда кризисы – предвестники катастрофы, но иногда в них проявляется коллективное знание, которое не может выразить того, чего хочет, и тем самым делает возможным развитие, которое имеет к эмансипации гораздо большее отношение, чем политическое просвещение и организация масс через уже осведомленных левых”, что за мерзостное свинство!» я вижу, как в телевизоре горит огонь и спрашиваю: «почему?»
он смотрит на меня, пока я высвобождаю лимоны из сетки, тем самым своим взглядом, который всегда говорит, что он коммунист; ну что мне с того? коммунисты – это для меня, как «старокатолики», я и сама за левых.
с тех пор как мне можно голосовать – уже полтора года, – я дважды голосовала «за зеленых», что ему еще нужно? почему идея о том, что люди должны защищаться, будет иметь силу, только если они состоят в партии? сам-то он вообще еще состоит в какой-нибудь партии, при том что он
«мистика», говорит он, не потому, что повздорить решил, а скорее просто от усталости, «как же тут государству и капиталу впечатлиться, когда бедняки сжигают свое собственное жилье? я помню – ты этого не знаешь, еще слишком маленькой была, – как горело общежитие беженцев, в начале девяностых, в душном таубертале [17]17
В долине Тауберталь (Германия) проводится музыкальный фестиваль на открытом воздухе.
[Закрыть], старая тюрьма, там разместили людей – в тюряге», это слово он произносит громко и подчеркивает, «и однажды ночью она вдруг загорелась, чудо, что никто не погиб, – их всех вывели, я стоял рядом, в толпе зевак, со штайнером, который тогда еще был жив, из гкп [18]18
Германская коммунистическая партия. Основана в Западной Германии в 1968 г. после запрета КПГ.
[Закрыть], он меня туда позвал, мы хотели помочь, пожарка и полиция нас, дохляков – стариков и совсем молодых, с яркими шевелюрами, – не пропустили, и через день в чистенькой газетенке твоего отца было напечатано, что обер-бургомистр разочарован: им от чистого сердца и гостеприимства предоставляют жилье, а они его поджигают, так они думают, так говорят, и какой там толк от знания, которое не может выразить, чего хочет – это же просто… вообще нет ничего, о чем нельзя было бы сказать!»
«а?» недоумеваю я; такого нашествия мысли я еще от него не слышала.
«невыразимое», ворчит он, «старая религия силы, политика слепого нападения, ну вот, пожалуйста, если знаешь что-нибудь невыразимое, то скажи мне, что это такое, я в это не верю!»
я смеюсь: «но если бы я тебе это сказала, то это уже не было бы невыразимым».
«вот именно», говорит он, радуясь своему доказательству как ребенок, мы идем на кухню; откуда благодаря большому проему в стене видно, как бунтари ломают то, что ломает их [19]19
Цитата из песни левой немецкой рок-группы «Топ Steine Scherben».
[Закрыть], и черную тучу гневных
пока мы режем лук кубиками – его глаза почти не слезятся, очки-гиганты, хорошая защита, – Константин продолжает краткий вводный курс: «левые, анархисты и самоуправленцы, эти фетишисты непосредственного восстания, доводят до сведения истории, что партия больше не нужна, что она вообще опасна, и потом называют это кризисом представительства – когда я это слышу, читаю, такую вот склизкую перифразу того, что политика и интеллигенция просто отказываются от целых регионов, целых групп населения, ну ладно, равенство и благосостояние для всех, они были бы возможны, если приложить побольше усилий – такая программа мешает, только если хочешь пристроиться в капитализме, радикальничая от случая к случаю, следовательно, ее переворачивают, ставят с ног на голову и говорят, что эти потерянные больше не чувствуют, что их адекватно представляют, что представляют их плохо, даже незаконно, и вообще всё подстава… они нам всегда пытались приписать это, так называемые недогматичные, паннекоек, и как там их всех звали, что мы с партией якобы самовластно говорим за других, которым лучше бы самим артикулировать свое невыразимое знание и желание, под чем, собственно, подразумевалось, что допустимо лишь столько сопротивления и переворота, сколько может совершить средний деморализованный после стольких-то и стольких-то часов труда, причем не в состоянии полного духовного истощения вследствие увольнения с работы и изгнания из общества, люди сами должны представлять свои интересы, это звучит гордо, но на практике означает лишь одно: никакого планомерного профессионального сопротивления, никаких профреволюционеров, всё оголтело-дилетантски и безнадежно, покорение будущего вкупе с разгоном власть имущих в качестве гражданской инициативы – ясно, пусть люди так называемого третьего мира борются палками и камнями, с одним только суеверием, голодом и гневом за пазухой, вместо того чтобы привилегированные, как этот вот урод – он вытирает руки о ненавистную газету, прилежно комкает ее и бросает в ведро, – систематически предавали свои привилегии и, замещая, да, действительно, замещая власть неимущих, разрабатывали и распространяли концепцию избавления от того, что мучит людей, пропаганда спонтанности, пропаганда непланомерной борьбы, идущей снизу, это только скрытая травля ради статус-кво», как будто бы, ах
мне все это, как обычно, кажется одновременно ясным и чересчур мудреным, каким-то надуманным, но я ничего не говорю, иначе он опять пристанет со своей «диалектикой», которую я понимаю ничуть не лучше и, видимо, благодаря которой Константин всегда прав, моя оборона против всех этих требований к миру в целом, исходящих из его лекций, против этого напора, дескать, я и все должны теперь наконец таки прирасти к его церкви, сегодня беспомощна как никогда: «спасибо за общую картину мира, а теперь дай мне уже делом заняться, ты мешаешь».
он покорно сматывает удочки, мимоходом делает ящик потише, шлепает к своему столу с голубой лампадкой и царапает что-то грозное на какие-то там бумажки.
я сама удивлена, что все получается, как у томаса, что ничего не пригорает или как-то иначе не идет наперекосяк, дурацкое филе индейки, которое я прокляла, пока резала, потому что оно такое скользкое было, теперь совершенно спокойно укладывается под припущенный лучок, а смесь лимона и сметаны придает соусу нужный цвет, хоть я не помню точных пропорций, а просто сыплю на глазок и мешаю, хоп бананы, карри шлёп, даже получается то, что называется потушить, – странно, на кухне Константина получается, дома – нет. готовить можно только там, где хочешь жить, – под конец мне в голову приходит гениальная идея, которую я, возможно, подхватила у штефани: я иду в комнату и достаю из сумочки два пакета орешков, миндаль и кешью, и те, и те соленые – в настоящее время штефани, беттина и я грызем как бешеные, на кухне я сыплю орехи на доску и размельчаю их колотушкой для мяса, потом высыпаю эти крошки в свое варево; понятия не имею, будет ли вкусно.
может, переехать сюда? все равно я уже достаточно часто остаюсь здесь ночевать.
«очень вкусно, – хвалит он меня, – особенно вот это с орешками!» я сперва хочу что-нибудь ляпнуть, поскольку думаю, что это он сейчас издевается надо мной и моими затеями, но потом замечаю, что он и в самом деле постоянно соскребает вилкой ореховый комбикорм с горошком; и я понимаю, это он всерьез, «отнеси в раковину, я сам потом вымою», – говорит он.
когда я возвращаюсь, он уже достал из моей сумки книгу, которую подарил мне мой тайный любовник, потому что сумка стояла открытой с тех пор, как я достала оттуда орехи, толстый корешок с золотым тиснением трудно не заметить.
«эй, это мое», говорю с наигранным возмущением, но он все так же задумчиво листает, поправляет очки, листает дальше и говорит: «а, отлично, алфавитный указатель в конце, толкования, всё как надо».
«а ты, как всегда, в конец заглядываешь, когда читаешь что-нибудь такое, да еще и на английском…» он окидывает меня искренне удивленным взглядом, очки сползли на кончик носа, «зачем это мне? это – образование, это присуще человеку, отсюда все берет начало, критика здесь – он стучит костяшками левой руки по книге, громко захлопывает ее и передает мне, – есть начало всякой критики: она поучает дух».
«но о партии там ни слова», – подтруниваю я над ним. он откашливается: «а ты хочешь почитать о партии?» жму ему руку, даже не знаю зачем, он выглядит опечаленным, я говорю, и так оно и есть: «если найдется что-нибудь небольшое, то с удовольствием, я имею в виду, не “капитал”, его я…»
«ты не дочитала, я знаю, но там и нет ничего о партии…», я перебиваю: «конечно, во всяком случае, не на первых пятнадцати страницах», он цокает, я отпускаю его руку и сажусь со своим апельсиновым чаем на его широкий помятый диван, он идет к письменному столу, открывает ящик и шарит в красных тетрадках, формата а5, брошюрки такие, кажется, у него их сотни, спустя какое-то время он находит две, они небольшие, он возвращается с ними и протягивает мне: серп и молот на обложке, обе из серии «марксистско-ленинистские издания по истории, политике, экономике и философии», одна из них – выпуск второй, и. в. Сталин: «партия», другая – несколько пообъемнее, е. м. ярославский: «чего требует партия от коммуниста», без вопросительного знака, выпуск шестнадцатый, «опубликовано в издательстве иностранных рабочих, москва 1936». я обещаю прочитать, и спрашиваю, могу ли приткнуться у него на ночь, он согласен, когда я звоню домой, трубку, к счастью, снимает мама, которая хоть и не прыгает от радости, когда слышит, что я не приду, но хотя бы оставляет свое мнение при себе, да и обоснование у меня тоже супер: «мне завтра рано в школу, а отсюда на тачке добираться быстрее, сама знаешь», иногда мне кажется, что если б я умерла, то мои родители сразу
