Текст книги "Погода массового поражения"

Автор книги: Дитмар Дат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

он просто задумчиво смотрит в свой грог, потом мне в глаза, он бледнее обычного, я вижу голубые жилки и покрасневшие глаза, кожа вокруг носа и на подбородке отливает молочно-белым, почти воском.

«это нужно прекратить, плевать, что будет, что ты станешь делать или не станешь, но ты должна ясно дать понять, что все кончено, без угроз, без мелодрам, четко и ясно».

«но ведь это не только его вина, все это, я к нему сама лезла вначале, практически соблазнила».

«меня не интересует, с чего началась эта глупость, меня волнует, что ты вытворяешь со своей юной жизнью», он встает и идет на кухню за особым шнапсом, я неуклюже плетусь за ним, как утенок, он позволяет обнять себя и порыдать навзрыд, когда я снова могу говорить, то признаю его правоту; он знает, что я действительно так думаю, как трудно действовать после этого, намного труднее, чем во всех прочих катастрофах последней недели, тошнота, страх, ненависть, не говорю Константину, потому что

012067

открывает дверь, забирается внутрь.

«привет».

«привет».

«куда едем, клавдия»?

«к плотине».

«о’кей», но выжидающе, недоверчиво, с привкусом учительского порицания, которого я еще никогда за ним не замечала, молчим, всё едем и едем, мучительно скрипят дворники, когда становится ясно, что дождя не будет, я их выключаю, возле ив над плотиной останавливаюсь, отстегиваюсь, он даже не пристегнулся, да мне все равно, он может

поворачиваюсь к нему

«слушай, правда, йоханнес, честно, господи исусе, такого слабого спектакля, даже от тебя не ожидала, ты уже исповедался?»

он не выходит из себя, не начинает ныть, а просто смотрит сначала в окно, потом на меня и говорит: «когда ты позже обо всем этом вспомнишь, ты поймешь…» «эээ, нет, нет, нет, нет, со мной это не пройдет, йоханнес, ради моего собственного блага, вся эта хрень. если будешь лезть с этой ерундой», и естественно, со стороны кажется, что я сопли жую, а я просто вскипаю от гнева, «то можешь самостоятельно топать обратно домой, ты уже исповедался, я тебя спросила».

«я ангелике ничего… мы все равно расстаемся».

«в музее искусств, перед всеми? большое шоу намечается, мне пригласить ребят с курса?»

«я это не из-за тебя говорю, я не хочу удерживать тебя, или возвращать, или…»

я фыркаю, он явно гонит: «тогда расскажи это хотя бы своему священнику, а то тебя это однажды вконец порвет».

он открывает рот, я это каким-то образом чувствую, снова хочет произнести мое имя, а ему это нельзя, он не должен, так что я говорю: «если ты хочешь еще раз поцеловать меня когда-нибудь, ты, трус, то делай это сейчас».

и он правда целует меня, чуть не вывихнув себе при этом плечо.

впечатление такое, будто это – правда, а вся болтовня, предательство и страдание – просто театр, но я к этому чувству готовилась, я знаю, что это сладкий самообман. он проводит рукой по моим волосам, нежно убирает прядь, целует шею, я влажная, я хочу его. он хочет что-то сказать, я прижимаю палец к его губам и шепчу: «шшшш, закрой рот», потом мы опускаем сиденья и раздеваем друг друга, как получится, сами себя – он думает, мне хочется быть снизу, но он ошибается, я показываю, как надо, опускаюсь на сиденье на колени, изгибаю спину, лицом вплотную к заднему стеклу, окно запотевает от дыхания, у него проблемы, поворачиваюсь, притягиваю его к себе, обхватив руками за зад, и беру в рот его член, впервые, он мягче, чем в руке, странно, совершенно легкий, проблема скоро исчезает, и чтобы все тут же не закончилось, я щиплю его за ногу, потом перекатываюсь обратно в прежнее положение, он с трудом забирается на мою спину, ближе ко мне, это лучше чем

он прижимается ко мне сзади животом, и я становлюсь неосмотрительной становлюсь быстрее становлюсь громкой я наверху, на таком плато, но еще не всё, еще не совсем, не катит, как-то не загорается, хотя все и полыхает огнем, вся машина в разорванном полыме, и тогда он кончает раньше меня, впервые, и я сразу же отстраняюсь, так нет так никогда ничего мы

нам нужно много времени, чтобы привести себя в порядок.

я сразу завожу машину, еду и говорю, когда мы сворачиваем обратно на освещенную дорогу: «и это было в последний раз. не звони мне, не пиши, или я пойду к ректору и к родителям – я хоть и совершеннолетняя, но все равно не порадуются ни папа римский ни ангелика. ты еще увидишь меня в школе и на выпускном, а после максимум на улице, оба письма можешь оставить себе и подрочить на них», он косится в окно, не плачет, но я знаю, что задела его. я подбрасываю его до квартиры, он молча выходит, потом еще раз хватается рукой за дверь, наклоняется, смотрит на меня и говорит: «клавдия, ты… чудесная, умная и… сильная».

не сказать, какая я дура, но я улыбаюсь, наклоняюсь к его руке и целую ее. он вопросительно смотрит на меня, не понимает, я говорю, все еще улыбаясь: «а теперь вали давай», это значит, что он мне все еще нравится, так мне больно, он кивает, выпрямляется, расправляет плечи, захлопывает дверь и исчезает, не обернувшись.

«все же я молодец, мне кажется», говорю зеркалу, и мне сладко и гадко, как если бы слишком много сахарной ваты лучше, если я все это расскажу штефани лет через десять.

012070

что же меня так гложет, спрашивает Константин, естественно, вся эта канитель с контролем мыслей, нарушением мозговых волн.

он говорит: «дитер кауфман. история волн, этот параноик». я не знаю, кто это, и он снова вправе повздыхать, потому что я так

IV

013001

«ёпты!» горланит Йенс и оборачивается ко мне, ожидая аплодисментов, замахивается своим мутным джек дениэлсом, как дубинкой, и думает, это прикольно, в то время как элен швёрер, которой мы все благодарны за эту вечеринку в подвале какбыэтосказать господского дома ее гипермилого отца, клянчит у меня уже седьмую «сигаретку дашь?», постепенно возникает слово «сигареткудаш», а потом и «сигрекудыш». я ржу, потею и думаю, что не следовало приходить, но элен права: если мы хотим выдержать этот туполобый выпускной, со всеми учителями, родителями, у которых «шило в заднице» (штефани, в настоящий момент перед музыкальным центром выделывает ламбаду под бильярдным кием, который держат бернд шабс и наш дорогой свен с семинаров по физике), то тогда нам нужно «как можно чаще праздновать самим» (элен). но что мы празднуем? я ложусь на один из матрасов, рядом с тиной кёнигер и еще одной с немецкого, которая, наверно, восхищается мной, моими сочинениями и тем, как я порой высказываю свое мнение преподу, мечтающему сделать из меня писательницу, досадно как-то, что я не знаю, как ее звать, тина кёнигер сразу начинает меня тискать, потому что напилась в зюзю, и я еще сильнее ржу, тискаю ее в ответ и говорю: «ты мне еще диск не вернула, лесбочка», это правда: диск мадонны, который она хотела скопировать.

моя безымянная фанатка смотрит на меня с тоской, а мне приходится отрывать от себя сотни рук тины, потому что это уже не по мне, уже чересчур, я шарю в поисках штефани глазами-прожекторами супергероини, но нахожу только отца элен и сразу инстинктивно оправляю топик, здесь же это моветон.

ввязалась в забаву, предложенную Йенсом, и теперь смотрю мимо него на скромную безымянку, которая раскуривает косячок, прислонившись к тине, слушает музыку, биф нейкед, отрадно депрессивная тяжелая штучка с ритмичными басами, самое то для отключки, я делаю ей знак рукой, что тоже хочу немного из ее пакетика, она встает и протягивает его мне. пьяный йене переводит взгляд с нее на меня, с меня на нее и молниеносно теряет всяческий интерес, он валится назад, между своих друзей и фанатов, старого хахаля нет. я стою, рука на ее бедре, ее рука на моем, пару минут со скромницей у стены, пропуская басы через собственный живот, потом она отрывается от меня, в глазах искорки, и идет на так сказать танцплощадку, где трется о парня, которого я тоже откуда-то знаю и сегодня вечером в любом случае частенько уже видела с этой скромницей, что она теперь пытается мне иду в туалет и хочу там освежиться, но не тут-то было, потому что в этой маленькой незапертой комнатке штефани и, упс, не кто иной, как тот якобы второсортный и вонючий ральф интенсивно лижутся, нет, спасибо, хоть убейте, не понимаю, как у других людей чувства так быстро меняются, перерождаются. у меня это затяжные, тихонько горящие себе воспаления. мне всегда приходится от них избавляться, как топят в озере щенят и котят, или как тупо рычат рамштайны: «хочешь сбросить что-то с плеееееч, то придется это сжееееееччь!»

не понимаю я; но то, что все остальные от меня отличаются, мне нравится, если б мир был полон таких, как я, был бы сплошной кошмар.

013030

когда кройдер на истории рассказал про этого доктора криппена, которого арестовали в 1910-м, вместе с его подружкой, после того как он отравил жену и смылся в канаду. схватили его на пароходе перед Квебеком – одно из самых знаменитых убийств, говорит кройдер, сотни книг, фильмов, статей, потому что это был первый случай, когда использовали беспроводной телеграф, чтобы расследовать уголовное дело: капитан узнал беглую парочку по рисункам из газеты, это было примерно через три часа после того, как судно вышло из антверпена, и оповестил по радио скотленд-ярд. шкипер потом рассказывал репортерам, что во время плавания криппен все время сидел на палубе и пялился на телеграфный столб, он был заворожен треском и шипением устройства, с помощью которого его поймали, и бормотал про себя: «what a wonderful invention it is» [43]43
  Какое чудесное изобретение (англ).


[Закрыть].

то есть, короче, поступать мне на физику или нет?

013042

«что за изложением истинных или предполагаемых, а иногда и надуманных обстоятельств и оснований почти всегда следуют поразительно реалистичные, пусть даже очень смелые предложения конкретных политических действий».

порывшись в книжках, я поняла, что он имеет в виду, к примеру у бегича и мэннинг: «авторы предлагают людям, обеспокоенным haarp, связаться с законодательными властями и протестовать, а также настаивать на том, чтобы больше государственных средств уходило на финансирование биологических наук, а не на такие проекты… надеемся, что независимые ученые вступят в диалог – не только по интернету – касательно вопросов, связанных с haarp. срочно необходим международный симпозиум, филантропы могут оплатить стоимость поездок и исследований, потому что у независимых мыслителей чаще всего нет высокооплачиваемой работы, так, стесненные финансовыми трудностями консультанты по защите окружающей среды не могут даже внести ежегодные взносы, необходимые для доступа к данным наса в национальном управлении океанических и атмосферных исследований», звучит и правда сравнительно прагматично – интерес к данным измерений, к примеру, который намечен в последнем предложении, скорее всего, нельзя обнаружить у людей, которые хотят верить в мировой заговор евреев, даже самый чокнутый противник haarp, некий джерри смит, чья книга о haarp – судя по каталогу (атлантида, антитяготение, индуистская техника для нло) – вышла в повернутом на эзотерике издательстве «адвенчэз анлимитэд», добавляет к своим догадкам и тревогам реально ангажированный постскрипт: «даже если вы после всего этого думаете, что haarp следует осуществлять и продвигать, можете выразить свое одобрение тем, что поратуете за проведение мероприятий по соблюдению правил безопасности, в настоящий момент haarp финансируется конгрессом, так что начинать следует оттуда» – далее идет имя уполномоченного депутата конгресса в комитете по обороне и длинный список государственных и полугосударственных заведений, союзов, комитетов, на которые можно воздействовать «письмами, факсами, мейлами и личным контактом», начиная от национальной администрации по телекоммуникациям и информатике, от воздушных войск, через ассоциацию по делам американских индейцев – естественно, крупные технические проекты в более или менее свободной природе сша сразу же задевают права аборигенов – и ведомство по рыбному промыслу вплоть до нефтяной компании «алиеска» и бюро национального парка, я прилежно все просматриваю, читаю, выписываю самые интересные места и только потом спрашиваю Константина, что обо всем этом думать, – просто он сильно раздражается, если об этом спросить, не прочитав заданный текст, «думай своей головой», я спрашиваю, хорошо это или плохо, этот призыв «пишите письма», потому что помню, что он как-то бушевал против гражданских инициатив, ответ оказывается на удивление уравновешенным: «видишь ли, это как посмотреть, гражданские инициативы – так сказать, нестабильное агрегатное состояние, выражаясь физическим термином, ради твоей научной карьеры, политического то есть: они нечто вроде оппозиции, которая не может долго оставаться оппозицией – рано или поздно ей придется стать революцией либо частью другой общины, иначе она погибнет, с гражданскими инициативами дело обстоит так: они – промежуточные стадии, прикрепленные к партии или нет», ах, ну вот она наконец-то, наша партиечка.

«со времен Ленина все мы видим… в этом смысле исторически самой крупной и успешной гражданской инициативой является профсоюз: шлюз, это значит, тот, кто задействован, ну, если и не в профсоюзе, то все-таки, как это сегодня называют, в гражданской инициативе, тот исторически последние тридцать– сорок лет всегда стремится» – тоже чудненько, что такую декаду можно прихлопнуть одним щелчком, если тебе уже за шестьдесят – «либо из партии выйти, либо в партию вступить, инициатива – это предварительный этап или продукт распада, это прекрасно видно по так называемым новым социальным движениям». когда эго было и что это такое?

«в конце семидесятых, начале восьмидесятых…» «хочешь сказать», говорю немного колко, «незадолго до моего рождения, откуда мне знать, да?» он пропускает это мимо ушей: «против атомных электростанций, против запрета на профессию, против автобанов, взлетных полос и за гражданское право голоса – в общем, преимущественно маленькие кружки, демократия, гражданские права, защита окружающей среды, в целом те же цели и те же методы, что и в литературе по haarp. петиции, демонстрации, гражданское или, как говорили раньше, мирное восстание, сидячие блокады». «как в случае с касторами?» [44]44
  CASTOR (cask for storage and transport of radioactive material) (англ) – контейнер для хранения и транспортировки радиоактивных материалов, а также название фирмы-изготовителя. Сомнения в безопасности «Касторов» и опасность утечки радиации часто становятся причиной демонстраций и акций протеста, особенно со стороны «антиатомного сопротивления», левых и защитников окружающей среды.


[Закрыть]«типа того, да», «а партия…» «м-да, эти группки были продуктами распада к-групп и преддверием “бунте листе”, позже зеленых».

«к-группы», повторяю я, чтоб он понял, что и это надо объяснять, он об этом уже как-то говорил, что-то там с Китаем, но он не ворчит, а охотно вставляет: «когда сснс [45]45
  Социалистический союз немецких студентов в Западной Германии.


[Закрыть]– скажем так, головная организация студенческого движения, шестьдесят восьмой, как говорят сегодня, хотя самое важное случилось в шестьдесят седьмом, – когда сснс распался, более радикально настроенные просекли, что необходима партия, коммунистическая партия – по все тем же причинам, что у Ленина и Сталина», закатываю глаза: нельзя ли помедленнее, я записываю

«итак, основали, да, этакие гражданские инициативы – маленькие протопартии, они тогда, собственно, и назывались не партией, а так как они выполняли роль ячеек, – союзом или группой или стройорганизацией, в общем “с” в “кс” или “ксв“, две самые крупные к-группы, „к“ расшифровывается как коммунистический, „с“ означает союз, а „со“ в „гпксо“ значит стройорганизация – что они там собирались строить, что все эти союзы хотели подготовить, было лишь новой версией того, чем в веймарское время [46]46
  Т. е. с 1919 по 1933 г., когда Германия неофициально называлась Веймарской республикой.


[Закрыть]была запрещенная в 1956-м гпк».

«в которой ты сам состоял».

«не в веймаре, но: да. пока она существовала, и из этих к-групп в итоге… ну, репрессии стерли их в порошок– главным образом, с помощью запрета на профессию, потому что большинство студентов стремилось-таки не на предприятия, а на госслужбу, в социал-демократическое время это было, как бы это сказать… это была игра на повышение…»

«бум».

«как угодно, учиться означало, во всяком случае для левых, – хотеть стать госслужащим, наука, преподавание, управление, и если им потом, я имею в виду организованных, запрещали стать, например, учителем…»

«был специальный закон? из-за гпк?»

«нет, это было нечто новое, постановление о радикальных элементах, до этого додумалась сдпг во главе с вилли брандтом, никому нельзя было на общественную службу – то есть даже письма разносить и что-нибудь в таком духе – кто, как говорится, не давал гарантий выступить в любое время за демократический строй общества…»

«но ведь вилли брандт был левым? восточные договоры и все такое?»

«троцкист, лицемер и предатель», дальше лучше не буду спрашивать, а то слышно, как у него растет давление.

«а потом – раз, и все они перебежали из коммунизма в мелочный приватизм, им бы перезимовать – миграция жаб [47]47
  В рамках одной из гражданских инициатив строились туннели для мигрирующих жаб.


[Закрыть], протест против атомных станций, ирония истории между тем заключается в том, что именно эти новые социальные движения и инициативы стали центром кристаллизации новой партии, то есть предварительно сферментировали то, на чем провалились к-группы».

«зеленых».

«точно».

просекла фишку, аргумент, о котором шла речь, когда он сказал мне перечитать политическую часть в деле о haarp: «самое интересное в этих людях вокруг haarp – то, могут ли все эти истории быть подобной начальной фазой, выйдет ли из этого что-нибудь…»

«что срочно требуется этому времени: да, фундаментально-оппозиционная организация не где-то с краю или в третьем мире, а в центре империализма, исходя из борьбы с его чудовищным, предпринятым на собственной территории злодеянием, наносить удар и бороться там, где прогресс, в добре и зле».

он говорит мне это так, будто хочет сказать: очень хорошо, клавдия, садись, в устном коммунизме я дока.

013044

пока людям не приспичило прожигать дыры в ионосфере, пока они, как пишут в учебнике, не подчинили себе время автомобилем, велосипедом, самолетом, еще до фордизма и тейлоризма, до нефти, электричества и ядерной энергии, до паровоза и парохода, до химической промышленности и текстильной, до часов, до автоматов и калькуляторов, до горных дел и металлургий, до транспорта, до стремян и пистолетов, водоснабжения акведуками и отопления, до обработки камня, меди, бронзы, до земледелия и скотоводства в больших масштабах, людям впервые приспичило восстать против Вас, против Вашего святого имени и против всего святого, и все присутствовали при этом, один и тот же план касался всех.

когда пришли они с востока, сверху вниз, из страны израильской в вавилон, то сказали друг другу, место для этого подходящее; возможность сделать себе имя, и что мы заберем снизу, все в этом месте может сгодиться в употребление, потому что когда наступит судный день, устоит это место, и из этого места, центра справедливого правления людей людьми, остальной мир будет получать благодеяния и питание, потому что те не могут снизойти с неба, слишком оно далеко, на него никто не посмеет надеяться, кроме того, что касается неба, мы в итоге и туда прорвемся и вступим в битву, чтоб не излился на нас с него потоп.

и Вы посмотрели на этих людей и сказали: вот, один народ и единый у всех язык, поскольку все вместе стоят, то намерение их удастся. Мы должны всех их рассеять, разогнать по всем направлениям.

почему же язык их был рассеян, разбит, искажен – потому что все они говорили на святом наречии и язык им этот помог? ведь акт говорения непременно служит тому, чтобы достичь общей цели, этой единой волей и этим инструментом укрепляли они строение, которое надеялись воздвигнуть, поэтому, говорю я, разрушили Вы их язык, чтобы они

013051

трубят и вопят мне, «эй, эй глянь, милашка», один свистит, обе девчонки делают вид, что им пофиг, парни стоят кольцом человек в восемь-десять, как в фильмах про американский футбол, девчонки повизгивают в центре, вообще у нашей хип-хоп-тусни всё очень по-американски, и я стою там как пригвожденная, в новой беленькой курточке, внештатная летчица секретных вооруженных сил. «эй, эй, милашка!» кричит опять один, я не двигаюсь, руки в карманах, и сосредоточенно смотрю на вход в стеклянную башню, на верхнем этаже которой светится и сияет дурацкий «лаунж», где по-прежнему отрывается штефани и – цитата: «уплясывается», но скоро уже, надеюсь, спустится наконец.

что я делаю в одиннадцать вечера на вокзале, посреди недели? официальная версия для Константина: купить хлеб для тостов – у него закончился, кладовка и холодильник пребывают в печальном состоянии, а завтра утром надо что-нибудь есть, теперь, когда булочная на его улице закрылась, можно только заранее закупаться, в супермаркете или вот здесь; на самом же деле мне пришлось выйти, потому что позвонила штефани и попросила отвезти ее домой – одна она уже не рискует ездить на трамвае, который идет в ее якобы не самый спокойный квартал, – боится она с тех самых пор, как случилась эта история с молодой русской, но я думаю, она просто хочет ненадолго со мной увидеться, приступ сентиментальности, который мне нравится, голос-то у нее был довольно веселенький, кто знает, как

девушки уже до известной степени обуздали своих рэперов, когда я в следующий раз бросаю взгляд в их сторону, только один все еще чего-то мне вякает, потом они снова делят сигареты – тот, который в берете и белом шарфе, раздает, он денди и денежный туз компании – и наконец двигаются дальше; они, вероятно, обсудили, могут ли позволить себе лаунж, и в итоге решили, что нет.

«клаша? эй!» так я и думала, она не одна, а повисла на руке ральфа. он кивает мне, как обычно немой, и я чувствую маленький сердитый укол в селезенке или где-то там: почему же он-то не провожает ее домой – ох, ясно все: потому что он возвращается назад.

«ты же знаешь, я там работаю», извиняется он, и я решаю на досуге подивиться тому, что абитуриент работает в последнюю учебную неделю, когда у него и так скоро гигантские каникулы, на которых он может заработать столько

«мне еще в магазин надо, штефани».

«зачем это?» она упоенно улыбается, в полном угаре, «хлеба купить», она находит в этом что-то забавное и разжевывает слово: «хлеба, хлеебааа. клево, клево. клево», мне не катит, лучше б она была потрезвее, поэтому говорю ей на эскалаторе: «скажи-ка честно, штефани, чего это он пашет, перед самым окончанием школы?» «потомушт хочт попутешествать с приятелями, Скандинавия, и фее такое, будет, чертовски. дорогое, декадетство, хлееебааааахихихи». «штефани, хватит, достала уже».

«блин, клаша, ты знаешь, я думала, он зануда тупой, так вот, это совсем не так. он просто много наркоты принимает, вообще диииико мнооооуугаааааааа!» два охранника перед магазином пялятся на нас, как истуканы с острова пасхи, очень рада, что штефани прекрасно знает, как обратить на себя внимание, одна бы я так круто не смогла, несмотря на новую курточку террористки-смертницы.

при входе смело беру синюю корзинку из стопки, над которой от руки написано «во избежание недоразумений возьмите, пожалуйста, корзинку для покупок», сонный толстяк за кассой выглядит так, будто он не в состоянии прочесть эту табличку, я кладу хлеб в корзинку, и мне стыдно, что штефани во все горло пытается подбить меня купить дурацкий сувенирный шнапс, который воодушевляюще называется «капли бух» – на этикетке парочка в постели, она с кислой миной, он храпит, и надо всем этим слоган на вес золота – штефани весело его скандирует: «приму я эти капельки, и бух в постель».

декадетство, как оно есть, вот недавно, к примеру, когда она на перемене во дворе, так, что два препода слышали, непременно хотела обсудить со мной чрезвычайно важный вопрос, пишется ли «хирня» через «и» или через «е». она это делает потому, что думает, будто меня это шокирует, а на самом деле меня это просто злит, хотя, с другой стороны, есть под этим, вероятно, еще один слой, в котором

плачу за хлеб и толкаю, несу, пихаю штефани на подземную стоянку и в машину.

она тут же утыкается головой в оконное стекло и засыпает – и слава богу, потому что у меня сейчас опасный период: теперь, когда мой тайный любовник тю-тю и даже следов для посторонних почти не осталось, теперь, когда я кому-то об этом рассказала, как-то меньше стало барьера, чтобы посвятить в это больше людей, штефани может быть или томаса – Константин смирился с тем, что «все кончено», как я ему сказала, но его смирение кажется мне неубедительным, я бы хотела более драматичной реакции, соответствующей тому, что все еще бурлит во мне и бросает меня то в жар, то в холод, то живот крутит, то голову мутит, что я стараюсь никогда не показывать, хорошо, что штефани дрыхнет, пока мы не доезжаем до ее дома, потому что иначе я бы

«приехали, большое спасибо, что выбрали нашу авиакомпанию». конечно, она не совсем спала, просто была в полудреме, а теперь широко распахивает глаза, громко чмокает меня в щеку и говорит: «я всех вас люблю на супер гипер теплом хлеейееииеэээбеэээуух!», перед тем как скорее выпасть, чем выйти из машины и заковылять к дому, открыть дверь и зажечь свет, только когда дверь закрывается и она исчезает наверху, я уезжаю, я все-таки ответственна за то, что она

013055

смею ли я попросить у Вас ангела, в свежевыстиранном одеянии, с широким мечом, вокруг лезвия которого танцуют огни, который стоял бы на моем пороге и охранял меня, пока я не решу, кем хочу стать? добрый парень не выдал гостей своих [48]48
  См. Быт. 19.


[Закрыть], а вот меня предки пихают всюду, в свои мечты pi планы, для них я должна учиться или стать коммунисткой, а я бы лучше просто была сучкой, чьи желания нельзя игнорировать. можете ли Вы меня туда отвести, может ли один из ангелов Ваших сопроводить меня туда или, знаете, просто меня охранять, пока я не пойму, что мне нужно, где то место, куда стоило бы отправиться самой?

013060

дом прибран, свет не горит, ни плитка не включена, ни что другое, почему бы ему и не выйти днем, может, к нему снова заявился этот чудной доктор или еще какой бравый советский агент, после часа чтения короля якова [49]49
  Библия короля Якова.


[Закрыть], а потом лютеровской библии из собрания Константина– она стоит рядом с какими-то чудовищными философскими талмудами, которые носят совершенно ничего не говорящие мне благородные имена типа «пьер бейль» и «генри сиджвик», – я даю себе волю и включаю вечерние ток-шоу. агга агга фук пук ноч дроч вонюч канюч гагги багги вубби. там как раз не очень умно пережевывают последние сопли из

после худшего из того, что может предложить телевидение, время уже полшестого, а хозяина все нет. в таких вот случаях замечаешь, какая все-таки досада, что у предков нет сотового или что они не всегда берут его с собой, – мобильник отца чаще всего лежит у него на столе, даже когда он в редакции; он его только иногда по субботам в «эдэке» [50]50
  Сеть распространенных в германии супермаркетов.


[Закрыть]выгуливает.

я не знаю, где торчит Константин, и у меня появляется ощущение скуки, потом замешательства и в итоге – аники: он что, записку не мог оставить? он делал так перед каждой прогулкой, после того как у меня случилась крупная перебранка с отцом и я жила у него три дня подряд, но три, нет, уже четыре часа, их просто так не убьешь в этом районе, значит, он, скорее всего, на машине уехал или на общественном транспорте, ладно, блин, машины у него нет, автобусы и трамваи он не любит, что же могло столь безотлагательно

он же прекрасно знал, что я буду в два, самое позднее в три! брожу по квартире тигром, оглушенно стою перед его рабочей нишей, ставлю на место библию и даже достаю мсье бейля – его наиважнейшую книженцию по античности: «исторический и критический словарь», листаю его и читаю: «ксенофан, греческий философ, род. в колофоне, согласно некоторым источникам был учеником архелая».

ага, согласно некоторым источникам, интересно, каким же это. и колофон, я думала, это знак препинания такой – водружаю бейля обратно на полку и начинаю всерьез беспокоиться, потому что я теперь совершенно не знаю, чем еще заняться, чтобы моя тревога

то есть что Константин не только стар, но и однажды покинет нас, попросту говоря – умрет, и ведь не через тридцать лет, но, весьма вероятно, еще до того, как у меня появятся дети, мысль такая гладкая, что я даже схватить ее не могу, к тому же мне кажется, я бы порезалась, если бы попыталась, но the sun ain’t gonna

я уже совсем, что ли? мчусь наверх, в ванной светлее, там окно больше, чем внизу.

«клавдия? это ты?» – совершенно нормально, громко, без малейшей дрожи или намека на смерть, все в полном порядке. Сталин присмотрел за ним.

«ну да, как известно, бывают эти времена года – зимой то ли постоянно темно, то ли светло, точно не знаю, и если ночью надо маску для сна надевать, то я не против, я и так мало сплю, но если бы постоянно стояла тьма-тьмущая, то это, естественно, сгубило бы всю цель экспедиции, посещение этого преступного позора».

«и ты об этом только сейчас подумал, незадолго до отъезда?»

«старею потихоньку, что на ужин?»

«упреки».

неужели я не заслужила ответа, но вот я замечаю, что он уже дал его мне, а теперь вынужден повторить, потому что в первый раз я не расслышла: «на кладбище был».

013066

кто я, собственно говоря, если не просто портрет, который томас

013069

тина кёнигер под лестницей, не замечая меня, слушает ipod и напевает одну из своих японских песенок, звучит примерно так:

 
hey my baby wakatte ita no yo mae kara
hiki tometai no kokoro
you’re my special you’re my bad boy
muo ichido sou mitsume naoshite hoshii
 

и вдруг мне начинает нравиться тина, скверная, придурковатая, так отвратительно преданная штефани, просто потому, что эта тина есть и не хочет ни во что влезать, а может в своем мыльном пузырике мечтать о том, как это оно – быть принцессой японской попсы.

я ведь неслучайно спустилась сюда по пути к испанцу, во время урока (якобы в туалет), нет, есть некий смысл в том, что тина (нет занятий? прогуливает?) торчит здесь и не замечает меня, это маленькое представление, устроенное Вами, правильно? чтобы я поняла, что другие самобытны не меньше меня, что надо вглядываться сквозь пошлое и коварное, чтобы не потерять человека, что каждая душа заслуживает спасения и

013071

чернее тучи иду по коридору в поисках ее палаты

все не так, как надо, мир выжил из ума: почему она лежит не в городской клинике, что это еще за захолустная больница елизаветы и как она вообще умудряется: сначала ральф, потом эта фигня, зачем она это делает, чтобы задеть меня или просто от безрассудства?

она лежит одна в палате и улыбается так жалостливо, что мне хочется пасть на колени, подползти и по-собачьи лизать ей руку: «штефани», говорю я совсем робко, «что это еще за дерьмо такое?»

«я – дитя дикого и неистового поколения или что-то вроде того», говорит она, явно радуясь моему приходу. я наклоняюсь и целую ее в лоб, потом пододвигаю себе стул и морщу лоб, потому что мне не нравится, как она тут же напускает на себя смирение, с таким угасающим туберкулезным голосом, уличающим слова во лжи: «всё вовсе… не так плохо, я просто… я же таблетки пью, сама знаешь…» верно, из-за каких-то там «душевных проблем», как с важностью сказал ее тупой папаша, один из трех-четырех литературных оборотов, которые он за всю жизнь произнес, – она пьет их с четырнадцати, с тех пор как однажды на рождество пересобачилась со своей семейкой и что-то там сломала или кого-то ранила, мне как-то было всегда неудобно об этом спрашивать, зато я помню, какая свистопляска случилась года четыре назад в лагере, когда вожатые, как обычно, обшаривали наши комнаты и нашли ее лекарства: мол, что за наркота такая, а у нее, естественно, не было рецепта, и она отказывалась давать рабочие телефоны родителей, потому что те всегда жутко злились, если их беспокоили, – до вечера они заперли штефани в комнате рядом со столовой, потом ее мать наконец-то вернулась домой и все объяснила