Текст книги "Погода массового поражения"
Автор книги: Дитмар Дат
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
«светлая ему память», продолжает исполненным достоинства рокотом доктор и берет с полки две книги, одну фиолетовую, одну белую: «вот они, теории кили – оно того стоит, заглянуть сюда вечерком – is it alright if i» [115]115
Ничего, если я… (англ).
[Закрыть], он вопросительно кивает матушке хеннеке, та понимает, чего он хочет: дать почитать мне эти книги, она согласна, с крайним удовольствием беру я эти сумасшедшие опусы и чуть ли не намереваюсь осесть в придворном реверансе перед
«поезжай уже», потому что поздно, а муруну еще надо кое-что обсудить с главным чародеем, на меня бы это, дескать, тоску навело – охотно верю; с сегодняшнего вечера я верю ему, как и неделю назад, медсестра ушла, папаша хеннеке устало тащится спать, по-мужски пожимает мне руку, так что раздавливает мне все сухожилия, его жена облапливает меня как крестная-перекрестная, доктор позволяет себе еще пару быстрокрылых шуток; я обнимаю муруна и ухожу.
возвращаюсь в затяжных сумерках: не знаю даже, может, здесь все-таки красиво.
домики-гномики на арктик драйв такие своеобразные, в их радости есть что-то от своего, личного, избушкинского, а внушительные постройки монополий можно, раз они такие огромные, просто выбросить из поля зрения.
«miss! sorry, miss!» он догоняет меня, в руках посылка в коричневой бумаге.
«miss uh starik? someone err left a, a, a parcel for you», «who was it?»
«a young man, he… i think he was just a messenger», «alright, thank you» [116]116
«Мисс! Простите, мисс!., мисс, э-э, Старик? Кто-то оставил… посылку для вас». – «Кто это был?» – «Молодой человек, он… думаю, это был просто посыльный». – «Хорошо, спасибо» (англ).
[Закрыть], бумагу я разрываю еще в лифте—
кажется, сегодня все дают и дарят мне книги: под мышкой жмутся оба томика кили, а вот это, однозначно от наниди, «драмы Шекспира, подготовлены для слушателей и читателей, а также частично переработаны карлом краусом» [117]117
Карл Краус (1874–1936) – знаменитый австрийский писатель и публицист.
[Закрыть], первая пьеса, естественно: «король лир».
013220
не без сочувствия и этакого апатичного доброжелательства еще раз по этому катастрофическому городу, даже позволила Константину сфотографировать себя перед домом с газоном на крыше, вдоль по planet walk до dangerous waters и mud flats, над которыми эти успокоительно свежие тихоокеанские встречные ветра бросаются туда-сюда по стоячей воде, что с восторгом глядит на них зелеными переливами, и жужжащий трансформатор, окруженный тончайшим папоротником, в придорожных травинках желто-голубое копошение пчел, старые рельсы, мой анкоридж твой анкоридж больше не анкоридж
залила полный бак, изучаю водительские права: на оборотной стороне ультрасовременно дан интернет-адрес соответствующего ведомства www.state.ak.us/dmv, указание, что в случае смены места жительства я обязана сообщить об этом в течение тридцати дней и что applicable restrictions и endorsements [118]118
Ограничения и особые отметки (англ).
[Закрыть]у меня «попе», спереди мой адрес на имя мисс эдвинс, точнее, абонентский ящик – хорошая идея, потому что любой другой адрес можно было бы легко проверить, но, с другой стороны, подозрительно: можно ли такое указывать на водительских правах? хотя Константин меня уверяет, что аляскинцы, или как их тут, очень мобильный народец, и если, к примеру, живешь в таком вот кемпинге для фургонов, то абонентский ящик вовсе не такая уж плохая вещь, чтобы и это называется не «driver’s license», как я учила в гимназии, а без апострофа и «s»: driver license, моя действительна до 23.05.2011, «и это ничего», считает мурун, «до 2012 года ездить можно, а там в любом случае настанет конец света», прекрасно сказано, только вот
но в свой последний вечер здесь я бы все-таки с удовольствием посмотрела закат, прощания ради, чтобы засвидетельствовать свое
завтра едем.
IX
013230
на восток, на север, в другую погоду
на последней автобусной остановке в черте города в одиннадцать часов утра отдельные солдаты, провожающие нас взглядами без всякой зависти, они остаются здесь с удовольствием, потому что все еще идет military appreciation week [119]119
Неделя поддержки армии (англ).
[Закрыть]торговой палаты анкориджа, и пока она идет, рядовой служащий вооруженных сил может ездить на автобусе дешевле.
но куда она рвется, эта пехота? на конце 5-й стрит об этом оповещает выцветший рекламный щит: шоугёрлз с большими титьками, мы сворачиваем направо.
to the east, my brother, to the east [120]120
На восток, брат мой, на восток (англ).
[Закрыть], очень чистая магистраль, но извилистая и холмистая, затем долгий плавный подъем, посреди густого леса, мы молчим и ползем вверх, капли дождя величиною с головку булавки, затем безрадостный стук
ржаво-красные паучьи антенны, с крашеными шарами на проводах, пестроцветная коллекция крыш у мемориальной весовой станции имени солдата ханса роэлле, все грузовики просим вперед на объезд, на специально для этого
что некая вселенная из пыли и пламени была бы мне милее, чем эта залитая дождем, замерзшая скользкая, в которую мы едем, чтобы громить там эти дьявольские антенны и разгонять военную облачность и
лучше жить в растопленном камине или действующем вулкане, чем в этом замороженном боло
почему мы еще смотрим на мир? потому что мы потеряли пульт управления.
вычищенный и монотонно засаженный кемпинг близлежащего исправительного центра, здесь они работали в кандалах, даже под такими ливнями, мягкий водяной шарф змеится в направлении чугиака под дымовой завесой дыхания богов, которая скрывает вершины гор, «смотри!», лось в канаве, его, наверно, три пикапа подряд насмерть передавили, в любом случае они там все стоят и озираются, включая изумленных полицейских, и как нельзя кстати тут же висит щит с призывом тормозить перед дикими животными и статистикой: этой зимой убито 207 лосей, теперь уже, пардон, 208, то есть зима прошла, зимушка з-з-з
«куда едем?»
толковой карты не было, чтобы сложить-скомкать, как у нас дома, так что мы выложили 19 баксов 95 центов за «alaska atlas & gazetteer» фирмы делорм, упругий альбом формата аЗ с подробными топографическими картами, outdoor recreation, places to go, things to do, allpurpose reference [121]121
Досуг вне дома, куда пойти, что сделать, справочник на все случаи жизни (англ).
[Закрыть], сакраментально лежит на слабых коленях саботажника, который бормочет «пальмер, эммм гленаллен, да, нам надо» и так при этом сливает все слова в одну кашу, что мне в итоге приходится самой додумываться, какой выезд
печальное скопление магазинов в открытом лесополе, «business district», а на самом деле пара безрадостных бараков, в том числе «макдоналдс», а также «каррс», вылупившийся суррогат города для отшельников, которые один раз за бабье лето приезжают сюда, и принюхиваются, и ногу подымают, и метят
жилые домишки, наоборот, как-то поживее, поярче, все из дерева, но тут меньше украшательств, чем вдоль тихоокеанской дороги, – и ведь это называется морем мира, морем согласия, об этом тоже не стоит
потому что все здесь крупнее и непонятнее, кое о чем еще даже нигде не упоминается, потому что щиты предупреждают о камнепаде и о животных, потому что за перевалом дорога резко уходит вправо, и гигантское плоское русло реки в каменно-сером нигде
«а как вы собираетесь поддерживать связь?»
«ты что, не слушала?», с искренним удивлением вместо раздражения, на это могу ответить только правдой: «честно говоря, нет. я была так… я никогда не подозревала, что ты за моей спиной…»
«прости, я…»
«да все в порядке, но я просто подумала, когда заметила – того типа в анкоридже и так далее, – что ты все это будешь держать от меня в тайне, до тех пор пока все не будет сделано, понимаешь? а чтобы… что примут так, как бы это сказать, официально, так, что меня практически посвятят перед всеми людьми… мне сначала надо было переварить это состояние, я поначалу просто не могла прийти в себя, да и, может, я не все тогда поняла, что касается логистики или, эм-м, боевого порядка…»
на удивление ловкими пальцами он открывает один из многочисленных кармашков своей арктической экспедиционной куртки, достает маленький черный сотик и держит его справа от моего лица, как мертвую рыбку: «это мне доктор дал. я включу его завтра вечером, тогда будем общаться через… как это говорят? смс?» «ха, это называется, вас, стариканов, ничему научить нельзя».
«а ты не радуйся, как только все кончится, я брошу эту штуку в первый попавшийся медвежий капкан или в пропасть, я, как и раньше, придерживаюсь мнения, что такое гнусное изобретение…»
«хватит уже, пожалуйста!», он испуганно убирает телефон назад, потому что я закусываю нижнюю губу, борюсь с автоматикой и рулем: потихоньку серпантин поддается, всё, справилась, «надо было… самолетом было бы лучше, или как?»
«ну, я думаю, наш друг райан сделает именно так, и он…»
«ах да, крутой мегафизик».
«знаю-знаю, ты его невзлюбила».
«чтобы невзлюбить его, мне надо было бы сначала познакомиться с ним поближе, а это мне на фиг не надо».
возможно, gps, сетка к нему есть и в «atlas & gazetteer», как и все микромелко начерканные начесанные топографические контуры, в которых сплющенные между горами зеленые долины и просторные вечно белые
каждый раз это отстранение, исчезновение в самом себе, когда становится щекотливо и как-то прямолинейно в наших разговорах, будто Константин боится слишком ко мне приблизиться, будто балансирует на самом краю, а предпосылки для разговора могут просто кануть в лету – если я их вдруг у него отниму. это не имеет никакого отношения к доверию или опасности нашей, ха-ха, не могу удержаться от смеха: миссии, но просто к тому, что я – молодая женщина, некогда девушка, а значит, как оно работает в голове у парней? девушка становится женщиной, и когда она уже является таковой, то тогда парню как-то вроде и проще уже, потому что тогда ее место в мире – то, которое мужчины ей приготовили, придумали, выдумали и обустроили, но кем б она стала, если бы могла сама выбирать? существовали бы тогда вообще женщины, если б девушки сами могли определять, хочется ли им становиться женщинами?
если я – муза Константина или моего любовника, то кто тогда моя муза; в силах ли сила воображения вообразить себе связи иного характера, кроме как между тем, кто любит, и тем, кто любим? кто есть кто, кто может стать кем для кого, сколько голов у цербера, все это темная книга с едва разборчивыми
предупреждения, указатели: внимание, красивое место для съемки, на убогих фермерских муляжах самореклама: здесь можно купить сено, уступи дорогу лосю
я чувствую, что Константин раздражен, потому что я, как только сзади нас возникает автомобиль, съезжаю на одну из этих обочин и пропускаю вперед – всё, или сейчас появится еще какой-нибудь хрен, сорри, не выношу, если кто-то у меня на хвосте среди этой дикой природы, здесь я за рулем, мне решать, а если мы из-за этого теряем время, то мне на это плевать – как только передо мной опять зазмеится дорога, я буду рада, что сзади никто не
кто бросит мусор в эту могучую природу, с того, гласит табличка, штраф в тысячу долларов, и в один миг, одна только эта табличка укокошила иллюзию, что эта природа велика, превосходна, могущественнее нас. нет, фигушки, раз нам приходится облагать себя таким чувствительным наказанием, чтобы не изуродовать ее, не разрушить, то нити в наших руках, и одно упразднение социальной угрозы могло бы тут искоренить все раз и навсегда, так что даже мысль, будто есть-таки где-то что-то, в конце одной из этих дорог, хотя бы кусочек земли, с которой тебя не может вышвырнуть твой арендодатель, где меньшим не приходится продавать большим то немногое, что у них есть, и где тошнотворное дыхание
взмыв высоко вверх над зеленым деревянным домиком, потом снижается, в благороднейшем парении, орел с герба этого государства, с белой головой и широкими крыльями, он рискует, в то время как слоисто-дождевой груз неба придавливает наши рожденные ползать души к земле, с высоты птичьего полета глядит на принадлежащий ему мир, в котором его органы чувств
утесы, осыпи, выжженная земля, по гнутому, ломаному дорожному барьеру видно, что здесь уже понаслучалось. грузовики обязаны ехать на низкой скорости, и о действительно габаритных автомобилях заранее оповещают мелкие рыбешки: oversize, красный транспарант на капоте, одно getting there [122]122
Добраться туда (англ).
[Закрыть]опасно: осыпающаяся скала, лавина, опрокидывающийся oversize
почтовый ящик и табличка с именем, но дорога к дому теряется в зарослях, девушки, что стоят под дождем в желто-оранжевых спецовках и караулят дорожную работу, выглядят так, будто как можно скорее хотят смыться отсюда, с выступа скалы через грязно-коричневую реку, за которой на бесконечно длинном леднике лежит ширма тумана, проломленная отвесным, красно-коричневым ужасом скалы, богатой минералами и гладко вылизанной, а кое-где поросшей мхом, панорама головной боли, и мы уже три часа в пути и ни разу еще за все время не
«Константин, извини, я знаю, мы хотели без остановок доехать, но я не могу, мне надо выйти, передохнуть..»
«… подкраситься».
«прекрати… правда, мне надо выйти из тачки».
«и где хочет наша неуравновешенная…» «ну ведь должен еще встретиться какой-нибудь магазин или лавка с резными трубками и всякой хренью на ближайших шести милях или где там?»
«хорошо, так и сделаем, чашечку кофе я переживу», он кашляет и недоверчиво смотрит на елки за окном, солдаты на расстоянии одного-трех метров друг от друга, будто иначе им негде развернуться, уфф, хамагамапффрр, как же дико я устала, за всем только белизна, пустота, и если с нами что-нибудь случится, то никто и пальцем не пошевелит: только об этом и ни о чем другом не говорит это место, «совершенно бессодержательное, равнодушное величие творения, по которому приходится заключить о столь же равнодушном творце» (Константин).
уже и не знаю, несколько дней, недель, месяцев, эпох не видели мы никаких торговых сетей никакого «Макдоналдса» никакой пиццерии никакого пятого этажа никакого молла. наконец справа из мороси возникает деревянный монстр с двумя миллионами оленьих рогов на крыше, мемориальный привал для поминок, но мне, пардон, надо срочно отлить
мурун говорит со звероловом, который тут всем заправляет, а я после облегчения пытаюсь влажными салфетками вернуть тесту своего лица немного цвета и свежести, тупо пялюсь в стеклянную лужу на стене, и меня там вдруг сразу две – за моей спиной, слева, то есть справа, девушка, на этот раз в скромной желтой футболке, говорит: «эмиш гетен».
я почти что жду, что она растворится, когда я обернусь, но она стоит там же, в слишком легкой маечке, хотя линялые голубые джинсы кажутся достаточно теплыми, и сапожки из беличьего меха.
«что? что опять за…» глаза очумело круглятся, брови в панике скачут вверх, мой двойник поднимает правую руку, машет ей, как ребенок, будто хочет сказать, бога ради, тихо, никто не должен знать, что я здесь.
я вздыхаю: «наниди…»
«no, no! мехиеме наниди, эхнехэм мара».
она за нами следила? я всех пропускала вперед, назло
Константину, а последние полчаса не было
подходит, наклоняется, обнимает, обхватывает меня, будто боится, что упадет на пыльный деревянный пол и ее утянут в
еще один взмах рукой, испуганные глаза, непонятные слова: «эмиш гетен, гетен». я трясу головой, она грустно на меня смотрит, потом кивает вправо, в сторону двери, туда?
«выйти? уйти? и ты не наниди?» большое искушение показать на себя саму и, как тарзан, сказать «клавдия», чтобы она раскрыла мне и свое имя, но, словно читая мои мысли (а откуда мне знать, что и вторая тоже-клавдия, которая на этой неделе перебегает мне дорогу, этого не умеет), она кладет свою собственную руку на грудь и шепчет: «тага. тага».
«о’кей, мара, сорри, но э…» опять машет, хочет спугнуть, к двери, я улыбаюсь, выглядит это, вероятно, страдальчески: «полагаю, что муруну… Константину… моему дедушке я об этом опять ни слова…» она набирает в грудь воздуха, как люди в рекламе леденцов с ментолом, один прыжок к туалету, шмыгает внутрь, запирается, стучат во вторую дверь, внешнюю, к уборным: «клавдия? все в порядке?»
«конечно, да. хэм. я немного освежусь, ок?»
«гм-гм».
осторожно стучусь в укрытие мары: «э? мара?» «иша?», лишь дуновение.
я трясу головой: «да, эмм, хорошей… хорошего дня. привет, эм-м, наниди, или кому там или чему», я уже не слушаю, что она отвечает, а слежу за собой, чтобы когда мы с Константином выходим из лачужки на вязкую парковку у булькающего ручейка, чтобы продолжить поездку, дождь превращается в снег, плотный мокрый сочный песочный хрустящий сахаристый косматый снег, и мне кажется, будто я вдруг знаю, что «gethen» может означать лишь одно, хотя сейчас и конец августа: зима.
013232
равнина, вздох облегчения, ширь, бесконечность, и рассеченный край мира тянется ввысь, все деревья-солдаты в белых шинелях, подъездной путь нас манит, зовет, так что я чуть ли не хочу затормозить или лучше всего развернуться и уехать отсюда, взгляд в зеркало заднего вида, в котором все больше, чем кажется, вздох, я покоряюсь, мы прибыли в наше жилище. снег – это вода, которая еще размышляет, стоит ли ей становиться льдом
бледное, пустое место обрамляют заправка «тексако», высокое здание амбарного типа, которое возведено не из стройматериалов узнаваемой формы, а скорее только из своих цветов, грязно-красного и страхо-желтого, и большого металлического котла, наконец, туалет и запущенный, но уютный магазинчик, который называется «gakona stop’n’shop». туда?
«да, там нам дадут ключи», кратко, точно генерал перед битвой, тонкий рот, нахмуренные брови, но ведь плохо же не будет, никогда не бывает, если Константин боится чего-то общественного.
недурно: основательно конченая мамаша с синей шиной на руке, пропахшая шнапсом и несчастьем, дает нам ключи и наставляет своего дидятто, абсолютно искусанного – сплошные красные шишечки на лбу и на ручках, платьице грязное, глазки печальные, мамочка берет его на руки и говорит, надо нажать на «enter», чтобы заявленная нами трансакция состоялась, дитятя находит кнопочку на клавиатуре, и мы узнаем, что запланированные две ночи стоят по 55 долларов с носа – больше, чем договаривались, ну-ну, «а что нам делать, дальше ехать? она явно знает, что у нее в округе никакой конкуренции нет».
«it’s the oysterblue building», устрично-синий, тоже красивый цвет, «between the bam and the gas tank», как уютно, магазин, говорит она, закрывается в шесть и открывается в восемь, там можно выпить свой первый кофе, «if you need anything after the store closes» [123]123
Это устрично-синее здание… между амбаром и заправкой… если вам что-то понадобится, после закрытия магазина… (англ)
[Закрыть], well, то ключ висит на окне, на полке за дверью лежат туристические буклеты, карты, реклама, путеводители для рыбаков, пол сырой, но не от мытья, хозяйка, хи-хи, вострит ухо к существу, что слева от нее в темной кладовке за облупленной стеной упорно что-то скребет и шебуршит – там, вероятно, засаливают остальных детей, потом она нагло на меня таращится, поскольку знает, что Константина меньше моего трогает состояние этого заведения, вечно ведь одни только бабы обращают внимание на декор, но все наоборот: мне наплевать, я еще только вчера абитуриенткой была, а сегодня я рыжая зора из остросюжетного детектива, меня уже ничто не шокирует, она еще раз взглядывает на меня, теперь мне кажется, пока мурун заполняет какие-то бумажки, что она меня, скорее, осматривает, проверяет, сколько я вешу, чего стою, от этого мне – ничего странного – срочно хочется покурить, я уже хочу выйти без ответа и привета, когда слышу, как она шуршащему, лопочащему нечто, которое как раз прогорланило «wassup, уа need nything?», хрипло цедит в ответ: «уа won’t believe it, harry, there’s another one» [124]124
Чего такое, те чё-то надо?. Ты не поверишь, Гарри. Тут у нас еще один/одна/одно {англ).
[Закрыть].
мурун отрывается от свой писанины, его взгляд встречается с моим, мне следовало бы отвернуться или, как хотела, выйти попыхтеть – что он знает? что я знаю? о чем говорит эта женщина: еще одно, еще один, еще одна? наниди, мара, пропавшие дочери лира, я точно с катушек съехала, если б он знал, что я вижу себя в разных образах, с различными именами, рисующей заструги и мурун снова берется за ручку и говорит мне: «гм, клавдия, ты, случайно, не знаешь мой индекс?» то есть он не от замечания ксантиппы насторожился, а просто затрял на графе, которую не мог заполнить? я говорю ему его индекс, как можно медленнее, и дрожащими онемевшими пальцами высвобождаю сигареты из пальтишка, выхожу из барака, вдох, выдох, сигарету в рот, зажигалку из брюк, сапожочки, цок-цок, вниз по деревянному крылечку.
передо мной на парапете сидит чернозобик, ну, не совсем, конечно – что это за птичка, я определить не могу, в любом случае беженец: уставился на меня малюсенькими глазками, сверкающими в коричневой перьевой оправе, и опускает клювик, чтоб я знала, ничего дурного он мне не хочет, беженец: у него явно было гнездо, его отняли, теперь он изгнан из своих краев, ни документов нет, ни индекса, обдаю его сигаретным дымом, он думает, что бы это значило, ничего не придумывает, улетает.
мурун стоит рядом со мной: «пошли, возьмем чемоданы».
«ты свой сотовый террориста уже включил?»
«завтра утром, клавдия», гонит он меня с места, «только завтра утром».
снег перестал, он лежит жалким тонким слоем на замерзшей земле, на навесе бензоколонки и ядовито-зеленом газоне, куда податься с нашим хламом? мимо вони и сарая, значит, на край опушки, или даже промеж солдат-деревьев? было бы мрачно, тесно, удручающе. за углом сарая всё, однако, подчистили; «один из тех редких случаев», радуется мой безумный лучший друг, «когда то, что видишь за фасадом, выглядит отраднее, чем…»
«чем стоп-н-шоп и сортирчик на улице», радостно соглашаюсь я.
в каждой хижине уместилось бы по семье, чистый газон защищен барьером, рядом торчит флагшток, на нем висят, нет, с поднимающимся сейчас с горы ветром развеваются звезды и полосы.
мурун заказал для каждого из нас по отдельной комнате, то есть нам принадлежит вся синяя хижина, между дверями стоит деревянный лось, это ящик для цветов, в котором прочно зиждется кучка поистине выносливых гераней, я стою, пока Константин
москитная сетка в окне, картина с эскимосами и спортивным мероприятием под названием «идитарод» на стенах, абстрактная скатерть, побеленные стены из круглых бревен – цвет подходит, думаю я, именно так я себя и чувствую: мое сердце все белым-бело от продолжительного страха, который я только сейчас замечаю, забавно, можно бояться так, что тебя не парализует, не подгоняет, а ты просто механически продолжаешь делать свое дело, телефона нет, зато есть телик со спутниковым тв. заструги: если я его потом еще и включу, значит, я уже совсем в осадке, нет, лучше почитать, давай, содержимое тайника моей сумки, поведай мне что-нибудь…
корделия
но, государь мой, если мой позор
лишь в том, что я не льщу из лицемерья,
что на ветер я не бросаю слов
и делаю добро без обещаний,
прошу вас, сами объясните всем,
что не убийство, не пятно порока,
не нравственная грязь, не подлый шаг
меня так уронили в вашем мненье,
о то как раз, что я в себе ценю:
отсутствие умильности во взоре
и льстивости в устах: что мне в вину
меняется не промах, а заслуга.
король французский
лучше про себя почитать? или вслух подекламировать? нет: лучше в душ. горячий.
дверь туалета не закрывается, сиденье унитаза холодное, как мрамор в ночи, душ – смешная кабинка со специальным выключателем для проветривания рядом со светом, вечно здесь, где людей раз-два и обчелся, напрягают неестественно естественные звуки: скрипнет половица, стукнет по кровле, Константин наверняка опять облегчает себе жизнь берушами, и курить мне внутри тоже нельзя: на потолке висит детектор. дубак жуткий, но у второй постели возле окна зашуганно съежился крайне прогрессивный обогреватель: можно ставить на up или на down, он у нас с программным управлением, зовется «laser 30», обладает энергосберегателем и таймером, выпущен японской фирмой под названием «тоётоми», и стоит ему хоть немного подуть, как у меня начинают глаза болеть.
мурун стучится, он там, видимо, уже достаточно наобустраивался.
я переоделась во все новое, он это замечает: «шикарно! куда-то собралась?»
«не мели ерунды, просто я не могу ходить в этих замусоленных дорожных тряпках», он машет рукой, ладно-ладно. ни слова о своих мыслях (немедленно вон отсюда и еще пару косячков выкурить), а спрашиваю бодрячком: «и что дальше?»
праздник, день рожденья, первый поцелуй: такой же вот болезненной судорогой, охватывает меня оно, как детское счастье, желание Константина: поехать в гаконскую долину и совместить там первую разведку с настоящей едой, потому что за рекой и мостом, но перед автострадой, ведущей к haarp, стоит исторический домик, кулинарное искусство которого получило лучшую оценку у всех проезжавших гурманов, – yes, давай пронюхаем местность и слопаем что-нибудь этакое.
сначала, однако, надо заправиться, «стоп-н-шоп» еще не закрылся, но женщина с ребенком исчезли, вместо этого в гнилом магазинчике потерянно ошивается пушистая бабуся, почти такая же крепкая, как пэт хеннеке, она объясняет мне, где достать бензин, ой-ой, так сложно? итак, выйти, туда где Константин прислонился к воротам, засунув руки в карманы, как молодой ковбой, круто, он даже курит за меня – ах нет, это дыхание.
итак, пожалста: надо взять шланг, снять с колонки, за баком: металлическая пластинка, потянуть вверх, зафиксировать, показания бензоколонки – серебряный шарик, он движется вверх, нажать на насадку, немного погодя потечет, у нас по-другому: всунул, и все. сорок три доллара за примерно восемьдесят пять литров: не поворчишь, чашку кофе я тоже почему-то наливаю, хотя в комнате у меня кофеварка стоит, и я могла бы купить себе здесь молотый, возвращаюсь к муруну, который уже торчит в машине и напирает: «я с той женщиной… с молодой, до этого проштудировал дорожную карту, того ток-хайвея, на одиннадцатой миле которого, согласно официальному сайту haarp, должны находиться антенны, похоже, вообще не существует – есть только объездная дорога, по которой мы едем с анкориджа»,
«даже с адресом наврали», говорю я и гляжу соответственно люто, когда мы из грязи перед нашим домиком выезжаем обратно на упомянутую магистраль.
ребенок сидит на запачканной снегом лужайке, зад на колготках промок, он машет нам и смеется, «поедем глянем? эту штуковину haarp, я имею в виду», «не думаю, что это хорошая идея, что, если у них там камеры, и если они передадут машину и номера по компьютеру, и…»
«думаешь, они твой индекс быстрее тебя выяснят?» «ага. или еще что похуже».
«тогда будем ходить, как коты вокруг бьющей током сметаны, пока твой сотовый завтра утром…»
«поедим в окрестностях, а потом, может быть, вниз по параллельной улице за haarp, то есть в сторону от официального входа».
«потому что там нет камер?»
«потому что никому, кто там проезжает, нельзя навязать никакого разведывательного мотива – в конце концов, эта другая трасса не упоминается в публикациях, ее можно увидеть, только если…»
«ехать как мы только что до гаконы-джанкшн, смотреть не только направо и вперед, то есть на эту, как ее? объездную дорогу с одной стороны и наши хижины с другой, но еще и налево».
«молодец, внимательна».
«да, спасибо».
какой же сумрак в этом доме у дороги, снаружи чуть ли не ночь могла бы быть, но я знаю, что это не так. с потолка свисает старое колесо люстры с псевдокеросиновыми лампами, которые на самом деле электрические. скатерти кроваво-красные: на нас можно есть стейк, палас ворсится по-домашнему, по-европейски. к сожалению, объясняет милая обслуга, лосося нет, год выдался скверный, половодье, фрикадельки песен кантри убаюкивают нас, чтобы мы не прочитали меню слишком быстро, но да, я думаю, я возьму и апельсиновый сок из старых банок для повидла, все столики заняты городскими любителями природы, некоторые даже из других штатов сша прикатили – на парковке я заметила две машины из калифорнии, и мне это показалось бредом, пока Константин не объяснил мне, как они сюда попадают, потому что я не могла себе представить, что кто-то только ради отпуска попрется в такую даль – «никто этого и не делает, их джипы сюда по воздуху доставляют», и потом человечество удивляется климатической катастрофе: бензиновые машины, доставленные другими бензиновыми машинами туда, где еще недостаточно бензиновых машин
никто не смог бы сидеть здесь так, как штефани обычно восседает в ресторанах: тайская принцесса, сейчас мне ее вдруг жутко не хватает, вообще меня начинает мучить мысль, что я, возможно, больше не вернусь в германию, даже если здесь не случится ничего, что, скажем так, сократит мне жизнь, просто потому что все это внезапно ощущается как долговременная смена места, прелюдия к длительному бегству во все более отдаленные
владельцы джипов, черт его знает почему, разбираются в провинциальной гастрономии – «looks like we picked the best spot», доносится от компании в дровосековых рубахах, «and the only spot» [126]126
Похоже, мы выбрали лучшее место… и единственное (англ).
[Закрыть], и это в пределах слышимости официантов, ведь встречается же такая деревенщина среди городских, что представительнице цивилизации подавиться можно
вообще-то и правда хорошо, само распределение места – слева гостиница, справа от нее, вольно расположившись на рукаве речки или чего-то журчащего, подходящая к этому разгильдяйская мотоциклетная пивнушка – «трэпперс ден тэверн» – и совсем справа «кэрридж хауз», в котором я сейчас как раз поглощаю свою куриную грудку, деликатно обжаренную поданную на свежем малиновом пюре, в то время как Константин поедает целую гору говядины с валунами картофеля и
ремингтон: since 1816, america’s oldest gun dealer [127]127
С 1816 г., старейший американский поставщик оружия (англ).
[Закрыть], «думаешь, из этого оружия на стене когда-нибудь стреляли?»
«вполне возможно, но не в людей».
«как это?»
«здесь раньше никого не было».
так зверски сыто и довольно в машину
«все еще хочешь, эм-м, следопытить в эту…»
«да, вот, смотри, после моста на перекрестке: въезд справа, номер четыре – видишь? – вверх, в сторону фэрбенкса. я бы сказал, еще двадцать миль вглубь», ясно, куда он клонит: глаза пошире, может, сзади мелькнет пара антенн или что-нибудь.
много частных подъездных дорог, огороженных самого выпроваживающего вида щитами, озерцо, на нем два новехоньких, осо-пчело-желто-черных гидросамолета, салазки которых обрызганы чем-то черным, липким, немного позже металлико-сине-красная башня скелетом, на ней багровый мигающий сигнал оком саурона
и толстые барабаны на краю дороги, запломбированные, могли бы быть нераспакованными прожекторами, что думает по этому поводу мой следопыт?
«не знаю, хватит, едем назад».
в постели с книгами от мамаши хеннеке: загадки кили, круглые астрологические графы, полные отсылок, м-да, к чему, собственно? много наполовину верного из простейшей акустики, о вибрирующем воздухе, о рефракции, простых движениях волн, распространении, частоте и амплитуде, бородатое учение о цветах: red is the color of the planet mars, and corresponds to the first note in the musical scale, in early Christianity it signified the suffering and death of christ, and was the color of war, strife and sacrifice [128]128
Красный – цвет планеты Марс и соответствует первой ноте музыкальной гаммы. В раннем христианстве он обозначал страдания и смерть Христа и был цветом войны, раздора и жертвы (англ).
[Закрыть]
