Текст книги "Дурная Слава"

Автор книги: Дино Динаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

34

Бен лежал на диванчике для посетителей. На голове тряпка, смоченная холодной водой, наложенная сердобольной Зиночкой. Сама она с сочувствующим выражением лица стояла рядом. Ерепов протягивал стакан воды. Были еще какие-то люди.

Вездесущая Прелова тщилась рассмотреть сорванную с петли дверь: оценивала ущерб.

Не было только Полины. Остальные все были в сборе.

– Как же вы так, батюшка? – сочувствия в голосе Ерепова было не больше, чем тепла в айсберге, но положение обязывало: не каждый день сотрудник с ума сходил.

Бен дотронулся до повязки, в голове не замедлило стрельнуть болью. Как обидное было, что не случилось ничего героического, как можно было предположить.

Проклятая дверь! После того как он превратно истолковал Зиночкин взгляд и отчего-то решил, что звонок был из кабинета напротив, Бен собрал всю свою решимость в кулак и ринулся через приемную. За десять сантиметров до двери, она сама распахнулась навстречу, словно от пинка. Надо признать, Ерепов всегда так дверь открывал. И Бен со всей накопившейся дури протаранил ее.

Дальнейшее припоминалось плохо. В себя он пришел на диване.

Как выяснилось, его не собирались пригвоздить позором за порчу оборудования, в голосах сквозила ярко выраженная сочувственная нота. Дескать, ну и двери делают.

Некоторые вспоминали аналогичные случаи, когда сотрудники получали травмы, падая с некачественных стульев и получавшие удары током из незаземленных чайников.

Воспользовавшись случаем, Бен сразу отпросился домой и был незамедлительно Ереповым отпущен. Лишь Прелова осталась недовольной разрешением ситуации и высказала бредовое предположение, что Бен хотел поменять двери местами. На резонное возражение, что двери абсолютно одинаковые, она заявила, что в Беновской двери замок заедает. На довод, что в таком случае достаточно поменять замки, Прелова заявила, что Магерамов вечно что-то придумает, и у него все не по-людски.

И вообще, она идет писать докладную, чтобы у него вычли стоимость сломанной двери. Бен облегчением сказал, чтобы она писала хоть роман, и выкатился в коридор. Когда на него обратили внимание, он вспомнил, что не снял с головы полотенца. Зайдя в туалет, умылся, рассматривая лиловую шишку и стараясь прикрыть ее челкой.

Машина стояла у самой стены. В просвете кто-то солидно похаживал, негромко покашливая. Бен на всякий случай отошел и заглянул. Именно то, что он оставил дистанцию, и не позволило сразу начаться истерике. Между стеной и машиной стоял трепет.

Он был такой белый, что казался одетым. Половые признаки, как и волосяной покрой отсутствовали. Руки как плети. На крохотных пальчиках фиолетовые коготки. На тонких ножках выделяются бугры колен. Ступни несоразмерно большие. И огромная голова с отверстиями на месте носа, глаза без век, белесые, подернутые слизью.

– Ты чего вылез, нечисть? – крикнул Бен. – Ступай себе под землю!

Он шагнул к машине, трепет поднял ручку и погрозил пальчиком.

– Не понял, – изумился Бен. – Это моя машина!

Он обошел машину, трепет повторил маневр, снова оказавшись у него на пути. Он явно не хотел пускать Бена за руль. Бен выругался, в запале схватил с земли камень и метнул в трепета. Не попал.

Последующее заставило отнестись к трепету более серьезно. Трепет потянулся к габаритной лампе машины, он не выломал, не выдернул ее, а легко вынул, оставив на металле вздутие с дырой посредине. А потом так приложил Бена по лбу, что при ударе фонарь рассыпался на тысячу соколков. Бен вытерся и увидел на рукаве кровь.

Это взбесило его. В горячке он быстро сократил расстояние и размашисто пнул.

Трепет, растопырив руки, отлетел на несколько метров и опрокинулся.

– Сильный, но легкий! – констатировал Бен.

Заведя машину, он не смог сразу тронуться, трепет стоял прямо перед капотом.

Ругнувшись и кляня, на чем свет стоит, новое наваждение, Бен дал задний ход. Не мог он давить, хоть и тварь, но живая. И едва не поплатился за свою доброту.

Трепет просунул нежные пальчики в канализационный колодец и легко высвободил из него чугунный люк. Он бросил его без замаха, единственное, что спасло Бена, трепет не знал веса болванки и не рассчитал усилия.

Бена накрыло мгновенной тенью, и люк летающей тарелкой пронесся над машиной, врезавшись в турникет на входе в здание. Вертушка подпрыгнула, освобождаясь от гнета земли, юлой прокрутилась по земле и скатилась с крыльца. По счастливой случайности никого не было рядом, пока на шум не выбежал Веткин. Увидев и оценив погром, он яростно заревел на трепета. Трепет и ему погрозил пальчиком.

– Я те покажу, как грозиться! – возмутился Веткин.

Второй летящий люк он даже сумел поймать и зафиксировать, после чего сила инерции унесла отважного вахтера внутрь фойе, откуда донесся шум падения и яростный мат.

Воспользовавшись, что трепет отвлекся, Бен дал газу и вырулил в арку. Трепет бежал следом с прижатыми к бокам ручками и смешно подпрыгивал на негнущихся, словно у робота ножках. Бен не заблуждался, что сделает смешной уродец, если машина не дай Бог заглохнет. Он притопил газку и успокоился только в километрах тридцати от города.

Через час он был в Сабаре, переехал через реку Сабарку и вскоре показался Новоапрельск. Всю дорогу Бен ломал голову, что нужно было твари. И почему тварь так обнаглела. По всему выходило, что трепет добивался того же, что и Бич: не хотел, чтобы он ехал в Новоапрельск. А что если Бичу каким-то образом удалось договориться с трепетами? Афинодор же договорился. Кстати, он говорил, что твари куда-то исчезли. Врал?

С другой стороны, если бы Бич хотел его убить, убил бы легко и просто. Он же профессионал. Зашел бы вместе с Беном в лифт, а вышел уже один. Убивать он его не хотел, хотел предупредить. Стало быть, он еще нужен ему живым.

– Черт! – Бен вжал тормоз и торопливо набрал номер Вагнецова.

Длинные гудки. Обычно он всегда носил трубку с собой. Бен почувствовал себя неуютно, по всему выходило, его обложили по всем правилам, лишили поддержки, и теперь он может рассчитывать только на себя.

Новоапрельск встретил туманом. Опять случилась утечка на нефтепроводе "Дружба".

Ориентируясь на стадион «Химик», Бен нашел Южный поселок и улицу Октябрьскую. Он был так рад, что туман не редеет, что на радостях едва не въехал в корму припаркованному автомобилю. Он не верил глазам. «Москвич-412»! Тот самый, в который палил Петька Кривоногов. Видно, он с тех пор оставался на вечном приколе.

В ржавом корпусе не осталось ни одного стекла, колеса "увели".

За воротами не слышалось никаких звуков. Бен открыл их так же, как в первый раз, просунутым в щель прутом. Осторожно ступая, попытался заглянуть в окна, но безрезультатно, изнутри они были заклеены газетами.

Бен обошел наглухо запертый дом кругом и увидел в стене на уровне земли небольшое отверстие, в которое могла пролезть разве что кошка. Он наклонился и с проклятиями отскочил. Из дыры несло несусветной вонью испражнений и тухлятины.

Так как дом состоял из двух половин, рассчитанных на двух хозяев, Бен решил зайти к соседям и расспросить хозяев о Кривоногове. Он перелез через забор, разделявший участки, и сразу понял, что разговаривать ему будет не с кем. Окна были закрыты ставнями и заколочены крест на крест. Двери также были когда-то забиты, но потом воришки отодрали доски. Это облегчало задачу, и позволяло обойтись без контакта с хозяевами, на который они могли и не пойти. Не та Петька Кривоногов фигура, чтобы с удовольствием о нем распыляться.

Бен вошел внутрь. Везде царил погром. Видно хозяева оставили кое-какую старую мебель, все было разломано и загажено, кругом бутылки, пустые консервные банки, высохшие фекалии, но пахло не отсюда. Бен бегло исследовал комнаты и скоро нашел то, что искал. В спальне, примыкавшей к стене, разделявшей обе половины дома, в полу имелся люк.

Бен спустился вниз и оказался на земле. В подполе была тьма кромешная. Между полом и землей оставался лишь небольшой зазор. Чтобы двигаться, надо было опуститься на четвереньки. Он определился с общим направлением и пополз. Земля была ледяная, и ощущение оказалось не из приятных. Бен скоро почувствовал себя так, что находится под землей несколько часов.

При разделении дома строители не удосужились возводить преграду под землей, так что Бен беспрепятственно оказался под половиной дома, принадлежавшим Кривоногову.

Он медленно полз, ощупывая землю перед собой и ориентируясь исключительно по запаху. Амбре усиливалось, словно недалеко располагалась отхожее место.

Металлическое звяканье застало Бена врасплох. Он так уверовал, что находится под землей один, что посторонний звук парализовал его на месте. Еще никогда ему не было так страшно. В голову сразу полезли упаднические мысли. Что он никогда не увидит дневной свет, что его прикончат, что тварь какая-нибудь заразная укусит.

В полной тишине продолжало раздаваться тихое застенчивое звяканье. В темноте кто-то возился, шуршал, обыденно зевнул, потом донеслось хныканье. Обычно так хнычут и ворчат щенки. Там собака со щенками, понял Бен. Она и цапнуть может. Он осторожно попятился задом вперед. Общее направление он помнил, да и не надо быть спелеологом, чтобы убраться от странных звуков подальше. Бен проклял свою безумную затею. А если бы он в яму свалился? Он успел развернуться и отползти на пару метров и очень вовремя. Над ним загрохотало, и возникла колкая световая линия: люк открывали! Угораздило же его оказаться прямо под ним. Если бы он не стал вовремя пятиться, то открывавший непременно бы его засек. Бен едва успел убраться в темноту и замер, успокаивая рвущееся из груди дыхание. Люк с тяжелым стуком был откинут, и вниз упал сноп света.

Вниз неряшливо свалилась пара ног, одетые в ватные штаны и дырявые шерстяные носки с одним пальцем. Кривоногов, сопя слез, в результате чего Бен чуть не погорел. Петька держал керосиновую лампу, и свет достал до спрятавшегося. Однако Петьке не было никакого дела до Бена. Опустившись на корточки, он пополз вглубь подпола.

Бен последовал за ним, едва справляясь с тошнотой. Кривоногов шумно играл газами и, судя по ним, ел сильнодействующие продукты типа чеснока и кислой капусты.

Снова раздалось звяканье. Петька остановился и сказал:

– Чего шумишь, тварь? Соскучилась?

В ответ раздалось поскуливание. Он закрывал обзор, и Бен быстро пополз вбок, при этом явно поторопился, руки потеряли опору, и, несмотря на все усилия, ему не удалось удержать равновесия. Шум привлек внимание Кривоногова, с криком "Кто здесь?" он направил фонарь назад. Бен оказался в яме, скорее всего вырытой под хранение овощей, а потом благополучно забытой. Он вжался в дно, стараясь не дышать. Луч прошел над ним и Кривоногов ничего не заметил.

– Крысы, твари! – ругнулся он. – Чего не ловишь? Чем не еда?

Опять стало темно. Бен осторожно высунул голову, и ему показалось, что он видит нечто ненатуральное, некую сцену из авангардистского спектакля с сумасшедшими актерами. Ощущение усиливало неестественное освещение, выхватывающее из мрака дикую мизансцену.

Кривоногов с поднятой над головой лампой застыл на краю ямы размером метра три на два. На дне ямы дрожала старуха с космами седых волос до пят, голая и худющая как скелет. Толстая собачья цепь приковывала старуху к крюку, вбитому в землю.

На шее старухи был металлический ошейник.

– Пить! – жалобно протянула старуха.

– Это можно, – благодушно согласился Кривоногов.

Он расстегнул ватные штаны и стал шумно, словно лошадь мочиться на пленницу.

Старуха ловила единственно доступную ей влагу жадно открытым ртом, в котором не уцелело ни одного зуба. "Это же Вера Хан"! – внезапно понял Бен. Вот оно жутчайшее продолжение всей истории. Он уже ничего не соображал от гнева. Поэтому когда Петька засмеялся над мечущейся внизу женщиной, Бен вылетел из своей ямы и врезался извергу в спину.

Кривоногов сказался скользким типом в прямом смысле. Спасаясь от нападения, он инстинктивно пригнулся, Бен проскользил по промасленному ватнику, воняющему тухлой овчиной, и едва не пролетел мимо, но успел ухватиться за края одежды мучителя, увлекая всей массой вниз.

Они оба сверзились в яму. Кривоногов, скотина, упал сверху, но не надолго. Он был намного легче Бена, посему Бен его сбросил и с ненавистью ударил кулаком в глаз. Петька взвыл, Бен поднял его за шкирку и воткнул лицом в земляную стенку, забив сырой землей рот.

Помощь извергу пришла, откуда не ждали. Вера кинулась на Бена сзади. Он легко сбросил ее невесомые ручки, но при этом цепь захлестнула шею. Поэтому когда старуха упала, она потянула Бена за собой. Он всхрапнул, задыхаясь, и повалился на старушку, едва не придавив несчастную.

Кривоногов воспользовался моментом и, растопырив выпачканные в земле руки, полетел на него словно сокол подземный, намереваясь по лагерной привычке выдавить глаза обидчику. Бен с наслаждение ударил его ногой в лицо. Кривоногов, подвывая, словно дьякон, ползал кругами по земле.

Бен приподнялся, чтобы освободить старушку. Та в ужасе вжалась в угол, тряслась и выла в голос. Напрасно Бен старался успокоить ее. Из-за шума Бен и опростоволосился. Краем глаза он уловил движение в темноте и поднял руки, намереваясь защититься, но до конца осуществить маневр не успел.

Словно весь дом обрушился на него. В голове зазвенело на все лады. Ему чудилось, что он все же успел закрыться от удара. Он возликовал, насколько он силен и ловок, единственно чего он не понимал, почему земля больно давит на лицо, ведь он же стоит, выпрямившись во весь рост, вокруг светло, а рядом на цепи сидит не старуха, а роскошная девушка с льняными волосами, это Вера Хан.

– Сейчас я вас освобожу, – сказал Бен и потерял сознание окончательно и бесповоротно.

Он очнулся от заунывного пения, которое живо напомнило ему причитания гоголевского дьякона, обнаружил себя в церкви и расстроился, поняв что, по-прежнему пребывает в беспамятстве. Предположение перевел в разряд утверждения находившийся рядом плотник Жора.

– Чем это меня и главное кто? – поинтересовался Бен.

– Ты совсем забыл про старуху Кривоногову. Вот она и подкралась со спины.

– Она жива? Действительно, совсем забыл, – грустно сказал Бен. – Меня убьют?

– Не обязательно. Веру ведь они не убили.

– Спасибо, успокоил. Единственное, можно надеяться, что эти идиоты долго не протянут и сдохнут от старости.

– Я бы на это не очень рассчитывал. Если они сдохнут от старости, то ты умрешь от голода. Дом этот на фиг никому не нужен, искать тебя там никто не будет.

Бен вздохнул и сказал:

– Хорошо дьяк поет. Экие трели выводит.

– Вообще-то он не поет, а молится. К тому же плохо. Слишком сладко. У нас было не так.

– Что же мне делать? Мне нельзя просто так погибать. Мне надо обязательно вернуться. Где же справедливость, о которой ты так долго говорил? Не так они молились! А что– нибудь вы делали так? Что ты сделал, чтобы этого не допустить?

Он бы еще долго орал на безответный призрак, если бы не пришел в себя.

– Лучше бы я умер! – закричал он в запале.

Он был голый, на шее блестел металлический ошейник, прикованный к крюку, вбитому в землю. Он кинулся его вытаскивать, кряхтел, пыхтел, уже зная, что это бесполезно. Крюк был забит намертво, и не для того его забивали, чтобы вот так легко можно было вытащить. В темноте раздалось хихиканье сумасшедшей старухи.

– Ты пробовала отсюда сбежать? – спросил Бен, не особенно надеясь на ответ.

Но ответ последовал. Голос звучал гундосо, старушка не проговаривала слова, оно и понятно, с кем ей разговаривать.

– Пробовала, как же не пробовать, – прошамкала Вера. – Первые пять лет.

– Петька говорил, что ты в психолечебнице лечилась?

– Там недолго. Меназином искололи всю. Ничего не помню, как туда попала. Потом пришел Петька, сказался родственником, бумаги поддельные привез и забрал меня. С тех пор тут и сижу.

– Столько лет! – ужаснулся Бен.

– Сейчас ничего, старая и хворая Петьке не нужна. А по первости в день по одиннадцать разов спускался, естествовал как хотел, издевался, заставлял фекалии есть. Ничем окромя не кормил. Я 8 разов родила. Как рожала, Петька забирал ребеночка и уходил. Больше я его не видела. А сейчас что, он меня и не мучает совсем. Придет, посмеется и уйдет.

– Видел, как он смеется, – пробормотал Бен. – Как его земля носит? А мать что же?

– А что она? Мать же. Заодно они. Она по первости тоже часто спускалась. Посидит-посмотрит, как ее дитенок развлекается, потом своим железным посохом отходит меня по бокам.

Ругается, что я ее сына мучаю. Говорила, что жениться он из-за меня не может.

Называла меня собакой, лаять заставляла.

– Господи, что за семейка уродов, – потер Бен пылающее лицо.

Теперь он знал, чем огрела его старуха – посохом своим, по словам Веры, железным.

– Зачем они сейчас тебя держат? Отпустили бы, сняли грех с души.

– Они без меня не могут. Я же как член семьи. Они привыкли ко мне. Да и куда я пойду? Я, выпрямившись, никогда не стояла. Ноги мои никогда не ходили по земле, а глаза давно ослепли, света не видючи. Собака я, правильно они говорят, куды ж я денусь.

– Вера, не говори так! Не поддавайся! – оборвал старуху Бен, а сам подумал, легко советы давать, а ты просиди вот так, годами под землей.

Впрочем, шанс познать ее состояние у него имелся неплохой. Сколько еще протянет Кривоногов– год, пять лет, пока не сдохнет по пьянке. Но это так же означает и их с Верой верную смерть. Правильно плотник призрачный говорил.

Загрохотал люк, вниз воткнулся столб света, показавшийся ослепительным, это оказалось совсем не так далеко, как ему показалось вначале, а ведь он решил, что полз метров тридцать. Вниз головой просунулся Петька, крикнул по-хозяйски:

– Пить хотите, собаки?

– Нет, нет, не хотим! – поторопился отказаться Бен.

– Ишь, ты, собаки человечьим голосом заговорили? – притворно удивился Петька. – Но я подожду, пока захотите. Умолять еще будете, чтобы я вас окропил, а ты чертов сын, который нос мне сломал, еще умолять будешь, на колени передо мной станешь, но не для того, чтобы молиться, а чтобы кое-что у меня взять.

Бен, не стесняясь старухи, послал его.

– Ничего, я подожду, – терпеливо пообещал Кривоногов.

Люк загрохотал, возвращаясь на место. Опять все погрузилось во тьму. Через сколько нелюдь вернется? Через час? Сутки? У твари времени хоть отбавляй. Пойдет сейчас на улицу, попьет портвейна, бабам на ноги будет смотреть, на лавке посиживая. Его опасения подкрепила Вера.

– Он правду говорит. Я сначала тоже недотрогу из себя корчила. Он пять дней не приходил. Я почти умерла, когда он пришел. В руке у него был кусок хлеба. А воду он мне за годы так ни разу и не принес.

Еще немного, и я сойду с ума, подумал Бен. Он не стал спрашивать, за что ему это.

Он знал за что.

– Вера, тут нет ничего острого? – спросил он.

– Когда я еще молодая была, красивая, Петька мне гребешок подарил. Он любит меня.

Они в темноте нашарили руки друг друга, и Бен нечаянно коснулся старухи. Теперь он знал, как выглядит смерть на ощупь. Кожа, никогда не видевшая солнца была рыхлой и сухой, словно толстая изъеденная молью портьера. И холодной она была как у лягушки.

Гребешок оказался совсем небольшим, едва торчал из кулака. Бен нашарил крюк и стал его окапывать. Поначалу земля подавалась легко: была сырая и прелая, Бен старался не представлять воочию, почему это так. Короткая цепь не позволял старушке выбираться из ямы для естественных нужд. С запахом Бен давно свыкся, как будто месяц тут просидел. Грунт пропитался в глубину почти на полметра, дальше грунт стал тверже и наращивал твердость. Можно было бы сказать на глазах, если бы хоть что-нибудь было видно. Бен какое-то время ковырялся на одном месте.

Скреб гребешком и вдоль и поперек. Все безрезультатно. От отчаяния он надавил сильнее, и гребешок лопнул у него в руках. Бен ощупал внизу и понял, что земли там нет. Это был камень, и крюк был вбит в него по самое не могу.

– Гребешок сломал, мой единственный подарок, – старушка залилась горючими слезами.

35

Бен задремал и проснулся от яркого света. Он видел продолжение дурного сна: на краю ямы застыло нечто бесформенное. Это была старуха Кривоногова в телогрейке и шали. Она водила крючковатым носом из стороны в сторону, явно наслаждаясь доносящимся снизу амбре, и свет керосиновой лампы недобро отражался в ее глазах.

– Пригрелись голубки, – прокряхтела старуха. – Вам хорошо. Все то у вас есть.

Голова не болит, а я почитай тридцать годков на таблетках, – она пихнула палкой Веру в бок. – Ты слушаешь меня?

Та закивала головой быстро-быстро. Похоже, старуху она боялась больше сына.

– Как я велела себя называть? – вскричала старуха в негодовании.

– Я слушаю, Елизавета Засипаторовна, – прошамкала пленница. – Крепкого вам здоровьица.

– Я не велела тебе разговаривать, негодница! – закричала старуха.

Она наработанными с годами движениями пиханулась еще пару раз железной палкой.

Вера молча переваливалась, словно была неодушевленным предметов и не чувствовала боли, но это было не так. Она сцепила губы и со страхом смотрела на Кривоногову как на бога, который принесет еще более сильные мучения, если она вздумает застонать.

– Прекратите издеваться! – не выдержал Бен, дернулся на цепи и только сейчас понял, насколько она коротка, не позволяла даже высунуться из ямы.

– А это что за мешок с дерьмом заговорил? – притворно удивилась Кривоногова. – Разговоры разговаривать? Вот я тебе отучу.

Она сунула пару раз, и как Бен не отмахивался, оба раза достигли цели, отозвавшись острой болью в ребрах. Даже когда мучительница убрала палку, создалось полное ощущение, что она осталась между ребер, мешая дышать.

Вера тихо коснулась его руки и прошептала:

– Не надо, будет еще больнее.

Кривоногова услышала:

– Что ты там бормочешь, мерзавка?

Она замахнулась до самого потолка, грозя обрушить железную палку на бедную женщину. В глазах Веры вспыхнул ужас, она обречено опустила руки, и в этот момент палка пошла вниз. В последний момент она угодила в раскрытую ладонь Бена.

Сжав ладонь, он удерживал орудие. Некоторое время они со старухой боролись. «Больная» старуха оказалась сильнее взрослого мужчины и выдернула палку, едва не переломав ему пальцы. Он успокаивал совесть тем, что неправильно взялся. Все это отмазки, как сказала бы Полина.

Кривоногова по инерции опрокинулась на объемистый зад и запричитала:

– Угробил, мерзавец. Напрасно мы тебя пожалели, надо было сразу придушить.

И она стала звать:

– Петя! Сынок, они угробили твою мамулю!

Сынок не спешил, крикнул издалека и сверху, оттуда, где был свет и чистый воздух, от которого не слезились глаза:

– Мама, вылазьте оттуда, мне некогда.

– Верка молодая была, так по одиннадцать разов спускался, – попеняла старуха. – Любовь крутил.

В подвале показалась голова Кривоногова.

– Я вот чего думаю. Может, мне новую жену привезти и в яму посадить? У соседей мне дочка нравится, и я можно сказать ее даже полюбил. Чем не пара?

– Окстись, ей всего 12 лет.

– Ну и что, на дольше хватит. А то Верка уже через пару годков всю красоту растеряла.

Кривоногова задумчиво посмотрела на Бена:

– Я вот что думаю, а что если?

– Даже не думайте, – быстро сказал Бен и получил бабушкиной палкой по хребту.

– Не нравится он мне, больно волосатый, – не согласился Петька.

Старуха глумливо хихикнула и ткнула Бена опять.

– А то смотри, какой он гладкий и откормленный.

– Не люб он мне, – стоял на своем Петька.

Старуха вздохнула, задула лампу и поползла по направлению к свету. Кряхтя, поднялась, и крышка с тяжелым нутряным ударом упала на место, отсекая свет.

Темень после хоть и слабого света показалась невыносимой.

– Господи, сколько же еще терпеть? – возопил Бен.

– Трудно первые пять лет, а потом привыкаешь, – прошелестела старуха из угла.

Бен застонал.

В яме можно было только дремать. Цепь не позволяла двигаться, отсутствие света – смотреть. Бену очень скоро стало казаться, что он все время находится в подвешенном состоянии: между сном и явью. Он дремал, клевал носом, просыпался и видел одну и ту же картинку-полную темень и слушал бормотанье полубезумной Веры Хан. Очень скоро он выспится, и что делать тогда. Сидеть как истукан с широко открытыми в темень глазами. Насколько хватит его рассудка? Он попытался представить, что испытала пленница не за годы, за десятилетия заточения и ему становилось плохо. Это только представить, а жить. Изо дня в день, из месяца в месяц. От тоскливых мыслей его отвлек шорох.

– Что это? – спросил он шепотом у старухи.

– Крысы, – так же шепотом ответила она. – Они у меня пальцы на ноге отъели, когда я зимой заболела. Холодно тут зимой.

– Они что не давали тебе никогда одежды?

– Я забыла, что это такое.

Он кинул камнем в темноту. Раздался возмущенный писк, топот лапок, потом твари сшиблись. Там их было много. Крысы еще побаловались, то ли игрались, то ли дрались всерьез и удалились. Почти сразу шорох раздался с другой стороны. Бен подобрал камень побольше и кинул туда. В ответ в темноте кто-то ойкнул.

– Кто здесь? – спросил Бен. – Отвечай, иначе кирпичом получишь!

– Бен, ты? – раздалось в ответ.

– Я, – изумленно признался Бен. – А ты кто? Откуда меня знаешь?

Мрак шевельнулся, сгустился уже ближе.

– Осторожно, тут яма! – предупредил Бен.

Раздалось металлическое позвякивание, потом щелчок и свет затопил яму. Над ними на корточках сидела Полина и палила зажигалку. Даже сквозь темные очки Бен увидел, как при виде его голого и выпачканного в земле, округлились ее глаза.

– А это кто? – кивнула она на старуху.

– Вера Хан.

Она не смогла сдержать изумленный стон.

– Ты как здесь оказалась? – спросил Бен восторженно.

Она рассказала, что не застала его в офисе буквально пару минут, но успела увидеть, как он уезжает со двора. Разузнав, что Бен взял отгул, она сразу поняла, куда он мог направляться. Конечно, в Новоапрельск. Уговорить Жоржика Кузькина свозить на его старой таратайке в соседний город, не составило никакого труда.

В городе она сразу велела ехать на Октябрьскую. А потом она увидела его машину.

Она нашла щель в окне, и увидела, как Кривоноговы раз за разом спускались в подпол. В дальнейшем она повторила путь Бена: обошла дом и залезла в подпол из соседней половины дома.

– Соображаешь, у тебя мужской склад ума, – похвалил Бен, а она почему-то обиделась.

– А у тебя женский. Я к нему со всей душой, а он камнем.

Однако надо было думать, как выбираться. Бен спросил у девушки нож.

– Очень редко ношу собой, – призналась девушка. – Магерамов, у тебя, что крыша поехала, ты б еще домкрат спросил!

Бена как молнией пронзило. В машине должны были быть инструменты. Бен попросил девушку быть осторожной, мучители могли вернуться в любой момент. Не хватало, чтобы и Полина угодила в силки. Когда девушка ушла, и все снова погрузилось во мрак, Бена едва не охватила истерика, он представлял, что она никогда не вернется, что ее поймают, а Кузькина захватили еще раньше, и теперь устроили ловушку девушке. В общем, мания преследования в цветущей форме. Если выпутаюсь, напишу диссертацию, как люди сходят с ума, прикинул Бен.

Полина вернулась очень быстро и кинула ему тяжелую сумку. Там оказался автокомплект «Ниагары». И о чудо, в нем обнаружились гидравлические ножницы.

Счастлив тот, о ком позаботились буржуи. Они даже предусмотрели возможность, что придется освобождать водителя, зажатого в покореженной машине. Хоть аварии и не случилось, но чтобы снять с цепи двух голых людей тоже сгодится.

Перекусить цепи на себе и Вере оказалось самой легкой задачей. Труднее оказалось другое: старушка наотрез отказалась выбираться из ямы.

– Я там умру, – повторяла она.

Потеряв терпение, Бен хотел вытащить ее силой, тогда она оцарапала его до крови.

Никогда не стриженные, все в изломах, с черной каймой, у нее оказались не ногти, а когти. Бен ругался вполголоса.

– Нельзя так, это же человек, женщина, – попеняла Полина и стала ворковать. – Верочка, дорогая, пойдем, там цветочки, солнышко, Бенчик тебе букетик подарит.

Только женщины умеют по-настоящему уговаривать. В голосе Полины появились неведомо откуда материнские нотки. Причем, Бен вспомнил свою, и нежный голосок девушки напомнил ему колыбельную, у него даже глаза стали слипаться.

– Не спи, Магерамов! – привел его в себя яростный шепот.

Вера уже вылезала. Бен выбрался следом и, поддерживая несчастную с двух сторон, они двинулись. Зажигалку погасили. Старушка стонала и кряхтела и сразу выбилась из сил. Мышцы были атрофированы, и она самостоятельно смогла сделать лишь пару шагов, которые делала в яме, чтобы отойти в угол по нужде. Несчастная затихла, потом вдруг задергалась.

– Полина, скорее, ей плохо! – поторопил Бен.

Полина выбралась первой, Бен подал ей старушку. Она оказалась настолько невесома, что слабых сил девушки хватило, чтобы вытащить несчастную.

– Она не реагирует на свет! – воскликнула Полина. – Скорее на воздух!

Бен вынес и положил на крыльцо сухонькое тельце.

– Вы свободны! – сказал Бен. – Что с вами? Вам плохо?

– Я вижу солнце, – прошептала Вера.

– Господи, она ослепла! Нельзя было так резко ее выносить, – расстроилась Полина.

Бен послушал грудь, поднялся. Она была мертва. Полина разрыдалась и никак не хотела оставлять умершую, хоть Бен и убеждал, что теперь ей все равно. Покойницу занесли в дом и приперли дверь колодой.

Они вышли через давно не пользуемую калитку. В доме Кривоноговых не горело ни огонька.

– Сволочи! Кроты поганые! – сжала Полина кулачки.

– Ничего, мы им устроим! – пообещал Бен.

В «Ниагаре» нашелся рабочий комбинезон, но ключи от машины остались в одежде, отобранной Кривоноговыми.

– Машину оставим, заблокируем все дверцы, ничего ей не сделается. Потом заберем.

Где твой Кузькин?

– Ты что, ничего не хочешь сделать с этими уродами? – возмутилась Полина. – Милицию вызвать надо!

Трудно было объяснить, почему Бену не нужны были долгие объяснения с милицией.

Действовать надо было быстро. К тому же у него были свои соображения насчет Кривоноговых, но Полине он их не раскрыл, как бы она не просила.

Через пару дворов они нашли машину Жоржика. В салоне тихо играло "Морское радио", самого парня не было видно.

– Жоржик, ты где? – крикнула она.

Он зажал ей рот. Она вырвалась и долго отплевывалась. Бен поднял с земли самокрутку.

– По-моему твой кавалер пук не только пьет, но и курит.

Жоржик, которого они нашли в кустах, с трудом сфокусировал на них взгляд.

– Я вас видел, вы трахались, животные, ты мне изменила, – палец на Полину, потом палец на Бена. – Ты бегал голый, чертов извращенец.

Под ногами валялись деньги и права. После безрезультатных поисков стало ясно, что ключи Жоржик потерял. Девушка дала ему пощечину, впрочем, он ее не почувствовал.