Текст книги "Дурная Слава"

Автор книги: Дино Динаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

– И я любила такого урода. Он рыжий к тому же. Неврастеник и истерик. Накурился, видишь ли, из-за того, что я ему изменила. Да у тебя табаку не хватит, щенок!

Отчаяние охватило Бена, когда он понял, что они застряли здесь надолго. По крайней мере, до того момента, пока Жоржик очнется. Он сунул руки в карман и почувствовал помеху. Нечто круглое и гладкое, теплое на ощупь. Он вытащил на свет овальный брелок.

– Чего ты удивляешься? Костюм от предыдущего владельца остался, – пожала плечами Полина. – Пошли в машину спать.

Бена охватил суеверный восторг.

– Но предыдущим владельцем был Базилевский!

Василий Пантелеевич Афинодор был близок к решению проблемы как никогда. По матанализу у него было «отлично», так что, заменив уравнения из темпоральной физики на чистую алгебру, он вскоре свел все к единственному уравнению, где все ему стало ясно, кроме единственной же переменной. Ему понадобилось исписать километровыми формулами две общие тетрадки, пока он не понял, что математика для понимания этих процессов не годится и надо возвращаться к физике. Он представил адский труд по обратному переводу, и у него случилось сердцебиение. Он заставил себя успокоиться.

Время шло к полуночи. В пустующем коридоре ОПП лишь Гена Сухоносов неподвижно сидел за своим столиком. Афинодор прозондировал почву, не замечал ли тот что-либо подозрительное. Парень спокойно отвечал, что нет. Временами он и самого Пантелеича не видел. Знал он такой грешок за трепетами, они могли отводить глаза.

Это облегчало их сотрудничество, но чертовски нервировало. В любой момент они могли исчезнуть. Афинодор, считавший себя ученым до мозга костей, мог бы теоретически обосновать сей оптический эффект, даже начертить пару формул, но все равно это не позволяло чувствовать себя менее зависимым от карликов.

Когда трепеты исчезли, он почувствовал облегчение. Он сидел в полночь в своем кабинете глубоко под землей, не имея никакого желания выбираться наружу, ведь ему предстоял большой объем работы, который надо было завершить до утра, пил чай с творожным печеньем и чувствовал себя свободным.

Но стоило ему опустить глаза, как благодушие растворилось без следа. Внизу на полу стоял трепет: белый и строгий.

– Чего тебе надо? – строго спросил Афинодор. – Кушать хочешь? Я вам дал картошки.

Судя по реакции, карлик все понял. Посему отрицательно покачал головой и указал тонким длинным пальцем, похожим на белесый травяной отросток, выросший на упомянутом картофеле, на общую тетрадку с последними расчетами и неподдающейся переменной. Афинодор торопливо схватил тетрадку.

– Зачем тебе? Это моя нобелевская!

Тогда трепет взял со стола стакан с кипятком, Афинодор наивно решил, что карлик захотел пить, но тот без задержки вылил его содержимое ученому на колени.

Афинодор с воплем вскочил на ноги, а так как тварь подпрыгивала, намереваясь завладеть конспектом, то взобрался на стол. Видели бы меня мои подчиненные, подумал старик.

Трепет поманил его пальцем, Афинодор отрицательно замотал головой. Карлик позаимствовал со стола чудовищно дорогой микроскоп фирмы «Комука-спервей» и легко и непринужденно расправился с двумястами тысячами евриков, пустив его с руки в голову Пантелеича. Тот проявил не по годам увертливость и, спрыгнув со стола, опрометью кинулся в дверь. Трепет косолапо бежал за ним, слегка покрякивая словно утка.

– Ты видишь его? – крикнул Афинодор Сухоносову, но охранник и ухом не повел, похоже, не видя не только карлика, но даже и самого ученого.

Проносясь мимо, Афинодор в сердцах смахнул со стола учетную книгу.

– Сквозняк, – констатировал охранник.

Ученый добежал до лифта, но карлик не стал его преследовать. Остановившись рядом с комнатой «Кончитты», он указал на нее, после чего отрицательно покачал атрофированным пальчиком.

– Нельзя? – понял Афинодор. – Что вы из меня, уроды, нервы тянете? Сначала можно было, даже из лаборатории не выпускали, а теперь наоборот.

Карлик, пропуская его тираду мимо ушей, опять покачал пальчиком.

– Немая скотина! – ругнулся Афинодор, не имея возможности что-либо предпринять, похоже, трепет не собирался сходить с места.

Трепету нельзя было отказать в логике. Если ему доверили сорвать работу, то он мастерски с ней справился. И из лаборатории выгнал, и от «Кончитты» изолировал.

Неожиданно Афинодор почувствовал некоторый дискомфорт: будто некто пытался засунуть ему иголки в уши. Он рефлекторно заткнул их, но легче не стало. Видно воздействие передавалось на слишком высокой частоте, и ладони не могли стать достаточно надежным барьером.

Неладное почувствовал и трепет. Он оглянулся, словно его позвали. Когда трепет никого не обнаружил, на его сморщенном личике возникло выражение, которое с натяжкой можно было назвать недоумением. Круглые глазки моргнули.

Не долго думая, карлик распахнул дверь, которую охранял. Тут уж Афинодор закричал в голос. Раньше, очень давно он работал в одном жутко секретном ящике по созданию новых видов взрывчатых веществ. При испытаниях никогда не знали точно, как громко рванет, и очень часто глохли, а вот если орать в голос, то это нехитрое действие помогало спасти ушные перепонки.

Из комнаты выплеснулась волна ультразвукового воя, борт «Кончитты» дергался, словно машина собиралась родить. Вдали в коридоре катался Сухоносов, пытаясь спрятаться под плинтуса.

Люк «Кончитты» распахнулся, едва не оторвавшись. Кабина была полна трепетов, набившихся в нее словно сельди в банку. Их было так много, что они стояли в несколько ярусов, на головах друг друга. Даже вылезти они смогли не сразу.

Потом словно прорвало плотину, и трепеты сплошным потоком хлынули наружу.

Афинодор никогда не видел их столько за один раз. Трепеты очумело выбегали в коридор и бежали к лифту, прыгая вниз, в люк. По пути они перебегали через распростертого охранника как по афинскому мосту.

– Что-то я совсем ослаб, – посетовал Сухоносов, не имея возможности наблюдать, что ежемоментно несет на спине до десяти, а то и больше карликов.

Афинодор оценил мужество трепета, пожертвовавшего собой ради спасения остальных.

Он срывал работу по открытию люка «Кончитты», намеренно подставляя себя под удар и давая возможность улететь остальным. Афинодор хотел осмотреть машину и оценить ее состояние после долготерпения трепетов, но осуществить задуманное было не суждено. Пульт ожил и, несмотря на отсутствие пилота, на кресло опустились вертикальные оси обеспечения безопасности. Машину запускали дистанционно! Люк с чмоканьем втянулся в паз. Стена обрела былую монументальность, но температура скачком выросла, о чем тревожно стали зудеть датчики. Сенсоры, установленные на люке, сигнализировали, что машина исчезла. «Кончитта» снова была в полете.

Брелок напоминал пульт управления автосигнализацией. Сходство усиливали три кнопки, одна из которых была больше остальных. Желая проверить работоспособность, Бен нажал ее первой.

– Я здесь!

– Что ты сказал? Что ты сказала? – они одновременно повернулись друг к другу.

Бен нажал еще раз и услышал повторно "Я здесь!". Только на этот раз, уловив направление, судя по всему, источник голоса находился в районе парка, за прудами.

Бен почувствовал безумную надежду, боясь ее озвучить и сглазить все дело. Он нажал вторую кнопку.

– Люк разблокирован. Объект избавляется от балласта, – бесстрастно констатировал тот же голос.

В ответ на нажатие крайней кнопки он услышал как песню, что машина к полету готова.

– Пускай хмырь отдыхает, мы на другой тачке поедем! – заявил он.

Он увидел в глазах девушки насторожившее его чувство. Полина помотала головой.

Бен ничего не понимал, по инерции говорил какие-то слова, убеждал, пока не остановил словоизвержение. Они столько всего перенесли вместе, столько раз ходили по краю, и он был уверен, что пойдут до конца, по иному и быть не могло.

Но он совсем забыл об одном: его партнером была женщина-существо не предсказуемое и не логичное. С другой стороны, возможно, что наоборот чрезвычайно логичное и рассудочное. С чего она должна рисковать собой и своим будущим потомством? Она была с ним до той самой точки, когда мать-природа скомандовала ей "Стоп!". Далее смертельный риск.

– Конечно, ты права, – согласился он, но разочарования скрыть не смог.

Она уловила перемену настроения природным датчиком чуткости и бросилась его успокаивать.

– Не обижайся, Бенчик! Я, конечно, пошла бы с тобой, но ведь я буду только мешаться. Ты такой ловкий, такой сильный.

Обычная женская уловка: называть сильным и бесстрашным перед тем, как оставить.

Сколько Бен не убеждал себя не обижаться, но все равно обиделся. Можно сказать, он ушел обиженным, хотя много чего наобещал девушке на прощанье, вплоть до того, что они могли бы подумать о дальнейшей совместной жизни. Полина отнеслась к обещанью без энтузиазма, видно у нее были другие планы. Когда Бен обернулся, чтобы помахать рукой на прощанье, то девушка, повернувшись спиной, копалась в замке машины.

В сумрачном парке скелетами торчали деревья с голыми ветками. В застывшем бешенстве скалили зубы карусельные кони. Бен несколько раз прошел парк из конца в конец, хода не нашел, пока не догадался нажать большую кнопку вновь. Голос раздался из покосившейся с облупившейся краской деревянной эстрады. Лестница пряталась в будке суфлера.

Когда спустился на рампу, кислотный дождь не шел. И здесь перебои! В глубине труб угрожающе урчало. Бен постарался быстрее миновать опасный участок, но не успел. Появившийся на потолочной эстакаде человек в зеленом прорезиненном балахоне химической защиты стал рубить пилоны, удерживающие трубы на весу.

– Не надо этого делать! – завопил Бен на бегу, зная, что его не послушают.

Едва успел миновать опасный участок, как труба наклонилась и вылила содержимое буквально в паре метров. Верхний слой бетона сделался пористым. Бен ругнулся.

В насосной сердце Бена зашлось от суеверного восхищения. Хоть он и ожидал увидеть нечто подобное, но вид мирно стоявшей с открытой дверцей «Кончитты» на некоторое время лишил его возможности мыслить рационально. Он обошел машину со всех сторон, не решился разве что похлопать по бокам, теперь хорошо представляя из каких «материалов» она была построена.

Бен занял место согласно штатного расписания и зафиксировался осями безопасности.

Дверь с чмоканьем втянулась внутрь. Стало темно, темень прорезали огоньки светодиодов. Машину сотрясла дрожь: был задействован реактор. Бену стало не по себе, машина разгонялась и выбирала курс совершенно самостоятельно. Настало время разрубить один туго накрученный узел. Узел Базилевского.

36

Машина находилась в ответственной фазе, предшествующей непосредственно полету, когда снаружи донесся удар. Нельзя сказать, что он потряс «Кончитту» до основания. В борт словно вонзили зуб, пробуя на вкус неаппетитную оболочку.

Нападавшему удар не угодил, зуб он вынул, но лишь затем, чтобы всадить по новой.

Удар получился лучше. Нечто вошло в борт гораздо глубже и основательнее.

С протяжным длинным скрежетом «зуб» пополз по борту от хвоста по направлению к носу. Оболочка затрещала и поползла по швам. Бен в раздражении ударил по пульту кулаком, желая ускорить затянувшийся старт. В мозгу крутилась мысль, что апостолы нашли машину, и что если сейчас он не взлетит, то не взлетит никогда.

В ответ на громко завывшие турбины нападавший окончательно распоясался и стал бессистемно рубить и крошить борт. «Кончитта» наконец словно опомнилась и ринулась в полет.

Сразу стало ясно, что с машиной что-то не то. Незнакомцу не удалось вывести ее из строя полностью, но разрушенная оболочка явно не способствовала полету. «Кончитта» судорожно дергалась, норовя запрокинуться на бок и перевернуться. Кабину затопила тьма, а вместо пения ангелов ее потряс тяжелый рок. Певцы орали на неизвестном языке, грохотали бас гитары, и все это звучало на полушаге от того, чтобы превратиться в бесформенную какофонию.

Бен сжал уши, но звук проходил сквозь руки и тело, просвечивая словно рентгеном.

Нестерпимый жар слился с невыносимым холодом, расхотелось жить и сопротивляться.

Полное безразличие. На безвольное тело обрушились перегрузки, наверняка убившие бы Бена, если бы не оси безопасности, не давшие костям сложиться.

Полет оборвался, едва начавшись. Бен повалился, стоило осям безопасности прекратить давление. Люк неожиданно легко распахнулся, и Бен выпал наружу.

"Кончитта" замерла в комнате с причудливыми обоями, изображавшими переплетения людей и животных. Стены, имевшие синюшный цвет, иногда переходящий в зеленый, светились изнутри. Пахло змеиной кожей. Присутствовало явственное ощущение, что все это сооружение больного шизофренией дизайнера сокрыто глубоко под землей. «Кончитта» лежала у грубой деревянной двери с натертой до блеска медной ручкой, сложной формой напоминающей шахматного ферзя.

Бок машины на протяжении пары метров зиял жутким разрезом. Края кожи разошлись в стороны, обнажив жесткий корпус, обуглившийся под воздействием среды. Еще несколько минут полета, и «Кончитта» сгорела бы как свеча. Без ремонта оболочки нечего было думать о новых полетах.

Бену ничего не говорило новое пристанище. Он не узнал его. Скорее всего, лишенную защиты машину выбросило в первой же точке, где был возможен выход из состояния полета. Бен перерыл кабину в поисках инструмента, пока не убедился, что зип не предусмотрен, и надо идти искать.

Дверь оказалась не заперта. За ней скрывалась комната – копия первой. С той лишь разницей, что все пространство занимали носилки на колесиках, оставляя свободным узкий коридор от двери до двери. Не найдя интересующего его инструмента, Бен продолжил движение и прошел через пятнадцать комнат, заставленных носилками. От удушливой змеиной вони слезились глаза, и кружилась голова.

Странное место производило гнетущее впечатление. Никакой мебели и обслуживающего персонала. Бен никогда не жаловался на клаустрофобию, но ему не хватало воздуха, стены давили.

Заметив небольшой стенной шкаф, Бен далеко не сразу смог до него добраться, и вынужден был идти по плотно стоящим носилкам. Брезент прогнулся, но выдержал.

Шкафчик оказался заперт на защелку, основательно прихваченную ржавчиной. Тот, кто ее закрывал, не потрудился вымыть рук и оставил на замке ворох влажного мусора, со временем высохшего. Бен сломал ноготь, пока его открывал.

Изнутри пахнуло отвратительной вонью. Бену показалось, что именно вонь, а не увиденное заставило его отпрянуть. Внутри находились хирургические инструменты: не мытые, покрытые заскорузлой коркой, поверх которой налипли пышные черные волосы. Бен отшагнул назад, нога попала в центр носилок. Брезент затрещал, и Бен провалился по бедро.

Он ворочался словно медведь, не имея возможности сразу выбраться, и вдруг за его спиной кто-то молча прошел. Бен так испугался, что даже не сразу смог обернуться.

По коридору от одной двери к другой двигалась старуха. Она была голая и высохшая словно скелет.

Бен прочистил горло и обратился к ней, намереваясь узнать, кто она такая, и где они находятся, однако старуха никак не отреагировала на его вопросы и исчезла за дверью. Бен, кое-как выдернув ногу, кинулся за ней и почти добежал до двери, за которой скрылась мерзкая старуха, когда оттуда донесся леденящий душу вопль. Бен окаменел, вынужденный слушать непрерывные крики на протяжении долгой минуты, после чего наступила мертвая тишина.

Бен в ужасе полез под носилки, внизу была паутина толщиной в палец и грязь, из-за которой не просматривались полы, но Бену место показалось раем. Он едва не умер во второй раз, когда дверь снова распахнулась, не сразу уразумев, что это другая дверь: та, в которую сначала вошел он сам, а потом старуха.

В комнате появилась молодая девушка с распущенными волосами, тоже голая. Бен сразу узнал ее, это была людиш по имени Петра, та самая, что помогала ему выбираться из Сотового мира. Бен обрадовано полез обратно, назвав девушку по имени. Он не сразу понял, что с нею что-то не то. Петра никак не отреагировала на его появление, глаза ее оставались оловянными, когда она молча направилась вслед за старухой. Бен высунулся из укрытия и схватил ее за руку. Нестерпимый холод обжег ладонь, и она рефлекторно разжалась. Все невысказанные слова застряли у него в горле, он понял, что с ней было не так. На роскошных волосах девушки лежал, не тая иней. Стоило девушке войти в дверь, как та с треском захлопнулась за ней, и тотчас раздались ужасающие крики. Бен закрыл уши руками, но опять звук свободно проходил сквозь ладони, череп, высвечивая, словно рентгеном его собственный страх.

Бен собрал всю свою волю в кулак и полез в шкафчик за инструментом. За это время за его спиной прошли, по крайней мере, десять человек, и крики не прекращались ни на минуту. Все было так физиологично голо, явственно, никто не собирался скрывать от него жуткий безостановочный конвейер. Нормальный человек не должен был здесь появляться. Не был предусмотрен природой.

Бен взял толстую с мизинец иголку и шовный материал. Налипшие на иголке волосы высохли и кололись, и он счистил их о край ящика. Занятый приготовлениями, он едва не пропустил опасность. Некоторое время люди не могли войти в дверь и скоро заняли весь проход.

Они молча теснились и смотрели на Бена, оставив у самой двери крохотный просвет.

Бен помотал головой и, прижав к груди инструменты, кинулся обратно. Носилки скрипели и разъезжались. Пару раз он едва не свернул себе шею, но все – таки преодолел последний ряд носилок. Растолкав стоящих, он нырнул в дверь, но когда попытался закрыть за собой, то не смог. В проем высунулись многочисленные скользкие руки.

Бен надавил всем телом, ударил ногой, чудесно понимая, что если люди вырвутся, то им ничего не стоит затащить его в проклятую комнату. Внезапно давление прекратилось. Бен осторожно приоткрыл дверь и увидел пустую комнату, словно в ней никого и не было. Лишь открытый шкафчик указывал на то, что это все-таки была та самая комната.

Однако стоило ему захлопнуть дверь, как уже из-за нее раздался вопль, переходящий в бессвязные причитания. Бен попятился и сразу уткнулся спиной в препятствие. Вся комната как по мановению злобного колдуна оказалась забита голыми людьми, теснящими его обратно.

Бен по-борцовски наклонил голову и вбурился в толпу. Люди пытались его схватить, все в абсолютном молчании, но страх придал ему силы и, где, обходя препятствие по носилкам, а где и идя напролом, он добрался до выхода.

Распахнув дверь, он увидел продолжение кошмара. Свободное от носилок пространство было забито плотно стоящими людьми. Сколько их было? Десятки, сотни?

Бен лез сквозь молчаливо наседающую толпу, попадая из комнаты в комнату. В душе было только отчаяние. Они были вместе, а он один. Они словно говорили ему:

– Присоединяйся к нам. Нас большинство, и ты никогда больше не будешь одинок.

Они бы, в конце концов, сломили его волю своим молчаливым единением, если бы в каждой покинутой комнате не начинали раздаваться страшные звуки, свидетельствующие, что по пятам за ним движется сама смерть.

Он не чаял увидеть «Кончитту», ему казалось, что он заблудился и прошел гораздо большее число комнат, чем должен был. Поэтому когда увидел искореженный корпус, закричал от переполнявших чувств. Подперев дверь носилками, он приступил к работе. Сначала в дверь ломились, потом раздались крики, исторгаемые из множества глоток, оборвавшиеся синхронно на высокой ноте. Наступила напряженная тишина.

Бен торопливо сшивал края разреза. Иголка, заскорузлая от чужой крови, несущая на себе миллионы неизвестных бацилл, норовила выскользнуть и пронзить пальцы до кости, но Бен не снижал темпа. Не нравилась ему наступившая вязкая тишина, и это место не нравилось.

На теле «Кончитты» при более детально осмотре обнаружилось два разреза. Зашив грубыми стежками один и, откусив нитку, Бен приступил ко второму.

Ему мешали, толкали в спину и под руку. Он не оборачивался, а когда в коридоре стало тесно, пихался в ответ, стараясь отвоевать у голых жизненное пространство.

Громкий хруст заставил его обернуться. Вокруг теснилась безмолвная толпа.

Застывшие лица, неподвижные глаза, обреченность в опущенных плечах. Дверь и прилегающие стены быстро покрывались инеем. Белая волна прокатилась под толпой, приклеив подошвы к полу. Бен отлепил их, а голые не пошевелились, они не чувствовали боли. Стена набухала, выгибая косяки. Ветхая дверь, не выдержав давления, затрещала по всем швам и распалась на щепки.

В открывшейся для обзора комнате противоположной стены более не существовало.

Поначалу казалось, что ее скрыл серый занавес с причудливым узором. Только это был не занавес.

В "Жуке в муравейнике" Стругацкие описывали небольшую улочку, по которой прошли при экстренной эвакуации миллионы человек. То, что они роняли, не успевали поднять, все это затаптывалось, утрамбовывалось в одну сплошную нерасчленимую массу, и так слой за слоем. Нечто подобное наблюдалось со стеной. Она представляла собой тысячи людских тел, утрамбованных так плотно, что между ними нельзя было просунуть руки. Искривленные сомкнувшиеся тела составляли жуткий единый барельеф.

Стена подавляла своей бесконечностью и обреченностью, засасывала, звала, гасила любую попытку к сопротивлению. В голове сделалось безмятежно пусто, и Бен точно опьянел. Остался маленький трус Веничка, плакавший в 11 лет ночами под одеялом, когда понял, что и он когда-нибудь умрет. Столько всего произошло, и вроде бы не первой молодости, а страх смерти остался, только сделался более острым, контрастным, болезненным.

На ватных ногах Бен полез в кабину. Ему было все равно, что работа не доделана, остался только маленький Веничка и страх. Когда на него опустились оси безопасности, в руках по-прежнему оставались нитки и иголка. Бен смотрел на буквы, не имея возможности их прочитать. Что означает "Накачка генератора 90 %"?

Или скажем "Нарушение защитного слоя! Опасно!" Какая впрямь ерунда. Он нажал кнопку пуска.

"Кончитта" возмущенно дернулась. Бена вдавило в кресло, а после начались такие скачки, что только по недоразумению он не был пронзен насквозь осями безопасности.

Люк оторвался и улетел. Машина висела над толпой беснующихся голых людей. Стоило страшной стене начать движение, как голые, нарушив обет безмолвия, стали кричать от ужаса. Они словно поняли, что теперь у них нет никакой надежды и единственный шанс избежать неминуемого, это «Кончитта». Голые словно звери скалили зубы, в перекошенных лицах ничего человеческого, только жажда допрыгнуть, выволочь пилота из кабины и занять его место.

Пробежавший по головам мужчина подпрыгнул и повис. Бен бил его по пальцам, пока он не сорвался. «Кончитту» мотнула от стены до стены. Голые бежали по носилкам, по головам, висли гроздьями. Бен тянул на себя штурвал, но «Кончитта» не могла поднять облепивших ее людей, вихляясь и проваливаясь еще ниже. Ком людей нарастал, и настал такой момент, когда двигатели «Кончитты» не выдержали нагрузки, и машина рухнула вниз.

На долю секунды она стряхнула с себя преследователей и взмыла вверх. Сразу загорелась надпись "Накачка генератора 100 %". «Кончитта» стартанула с оторванным люком. В отверстие хлынул нестерпимо яркий свет. Бен увидел себя насквозь, и вид бьющегося сердца унес с собой в бессознательное состояние.

– Дорогу акуму!

Бен уже привык к подобным крикам. Апостолы веселились. Двое шли спереди, двое сзади. Они скрыли свои татуировки под вполне цивильными серыми болоньевыми плащами и при большом стечении народа старались не орать. Но стоило стать посвободнее, сразу звучало "Дорогу акуму!" И издевательский гогот, мало похожий на смех, больше на реготанье обдолбанного нарка. Они не стеснялись только старушек – божьих одуванчиков, вопили им прямо в уши, заставляя испуганно подскакивать на месте. Бен чувствовал свое полное бессилие.

Апостолы окружили «Кончитту» сразу по прибытии, словно заранее знали место вынужденной посадки. Чем черт не шутит, может, и знали, речь то идет о давно минувшем. Против ожидания они не кинулись на него, а изрыгали ругань на расстоянии. Осмеливались иногда плеваться и бросать камни, а когда Бен выбрался, то взяли его в коробочку, хотя могли бы сразу прирезать.

Машина лежала у кафе «Север», расположенном на самой окраине Новоапрельска.

Топать предстояло через весь город, но Бен не был уверен, что удастся преодолеть путь целиком. Когда он хотел войти в кафе, передние апостолы развернулись, и он ткнулся в них как в стену, почувствовав припрятанные под плащами ножи.

Не имея выбора, он больше не делал попыток привлечь внимания окружающих, медленно плетясь в направлении южного поселка, где жил Базилевский. Только один вопрос мучил его: как далеко ему позволят пройти? Они знали о цели его визита.

Это отражалось на их довольных рожах, когда они со значительными минами кивали друг другу.

– Плотник! – неожиданно крикнул Бен, указывая за их спину.

Апостолы, разом замолкнув, по козлиному скакнули, сбиваясь в ощетинившуюся ножами кучку. Поняв, что их обманули, вернулись на исходную, пригрозив, что еще одна такая шутка и его порвут на бинты. Не имея возможности приблизиться к киоску, Бен на расстоянии рассмотрел дату свежих газет. Это было число, когда Кривоногов должен был встретиться с Верой Хан и погубить девчонку. Нагнавшие апостолы подтолкнули, сказали, чтобы двигал. Куда они гнали его? Зачем? Почему не убили сразу? Это Бен понял позже.

Он понемногу пришел в себя, и хотя не представлял, как можно избавиться от назойливого эскорта, стал осматриваться в поисках подходящей диспозиции. То свернет не туда, то из ботинка начнет вытряхивать несуществующий камешек.

– Что-то наш акум перестает мне нравиться, Петро, – подозрительно заметил один. – Он что-то задумал.

– Брось, Фома, он же не дурак, чтобы так подставляться, – зло заметил тот, кого он назвал Петром. – Высшее образование имеет, большим начальником работает, вон на какой страхолюдине прилетел. Не хочет же он прямо так умереть на улице с перерезанным горлом?

У Бена мороз пошел по коже от угрозы, одновременно в душе возник азарт, знакомый ему по временам в «Кайсаре». Именно такое нездоровое возбуждение охватывало, когда он воровал. Ни к чему хорошему это не привело, но с другой стороны, ему нечего терять. Как говаривал древнеримский генерал Максимус перед последней атакой:

– Солдаты, оставьте свой страх. Вы все уже покойники и герои в одном лице!

Апостолы, осмелев, кричали уже при свидетелях:

– Дорогу акуму! Великий муж идет совершать благородное деяние!

И в голос хохотали, хотя давно не хотели смеяться.

Завидев то, что ему надо, Бен решительно остановился. Задние апостолы напирали, больно пихаясь, он стоял на своем.

– Хочу пить!

– Акум, у тебя разве есть деньги? – делано удивился Петр.

Бен наклонился и поднял с асфальта раритетную монетку достоинством в 3 копейки от 1961 года. Насколько себя помнит, все монеты всегда были с 61 года, даже совсем новенькие, муха не сидела.

– Пока не попью, не пойду, – уперся Бен. – В горле пересохло.

– В горле, которое скоро тебе перережут.

– Все апостолы такие злые? Никогда бы не подумал.

Петр больно толкнул в плечо.

– Иди, пей, акун. В последний раз.

Бен вошел в узкое пеналообразное помещение с надписью «Буфет». Ну-да, кафе тогда только появились, и до Новоапрельска новшество дошло не сразу. За прилавком с двумя герметичными цилиндрами, напоминающими миниатюрный нефтеперегонный завод, стояла толстая тетка с круглым шиньоном на голове. Казалось, что у нее две головы. Мода.

Бен рассчитывал, что пара охранников останется на улице, но не угадал, вошли все.

Продавщица хмуро уставилась на них. Бен отвык, чтобы продавщицы были такими старыми.

– Что надо? – неприветливо спросила тетка.

– Морковного сока! – хохотнул апостол.

– Шутки шутить вздумал! А ну вали отсюда, пока милицию не позвала!

Едва Бен успел подумать, что это мог бы быть выход, но сметливый Петр уже тут как тут.

– Не советую, зачем нам мертвые милиционеры? Они то чем виноваты? Мы полгорода вырежем, если надо, так и знай.

Витрина заслонилась подъехавшим хлебным фургоном.

– Что это с ними? Мне хлеб только вчера утром привезли, – недоумевала продавщица.

Бен с изумлением узнал в подъехавшей машине "губчатого энцефалита". В буфет с деловым видом зашли Винипеникс и Шпрехен-Шухер, озадаченно посмотрели на часы.

– Рано приехали, – констатировал Винипеникс. – Может, Мама ошиблась?

Шпрехен-Шухер пошуршал бумагами, и «успокоил», что ошибки нет и должно быть два трупа. Бен судорожно сглотнул. Не хотелось верить, но по всему выходило, что один из них будет принадлежать ему.

– Так будете заказывать или нет? – взъярилась тетка. – Что за день сегодня?

Бен подошел и положил на прилавок раритетную монетку. Тетка помыла в фонтанчике стакан, вспрыснула сироп и разбавила газировкой. Бен взял сверкающий стакан. Он иногда видел такой в ностальгических снах и мечтал вновь почувствовать на губах вкус божественного любимого с детства напитка. Резко обернувшись, Бен запустил полным стаканом в лицо ближайшему апостолу. Как и было задумано, стакан раскололся, а апостол на непродолжительное время ослеп, потеряв возможность активно действовать. Он оказался на пути остальных, чем отрезал их от Бена.

Не теряя времени, Бен полез через прилавок.

– Куда в ботинках! – завизжала тетка.

Напротив прилавка на стене была прибита незатейливая деревянная полка с единственным продуктом: трехлитровыми банками с маринованными огурцами и луком.

Бен успел взять и швырнуть одну, но лезший через прилавок Петр успел увернуться.

Времени, чтобы схватить следующую, не было. Бен ухватился за полку обеими руками, согнул ноги в упор и резко распрямил их навстречу лезущему через прилавок мурлу.

Руки апостола соскользнули с прилавка и перед тем как улететь навстречу полу, он застыл в воздухе, словно распятый на невидимом распятии. Фома лез сбоку. Дорогу ему преградила негодующая тетка, которой он не сразу смог с маху приложить из-за обнаружившихся роскошных форм последней. Зато Бен схватил еще одну банку и дал ему по куполу. Банка разбилась чересчур быстро и без заметного урона для противоборствующей стороны. В руке осталось горловина с торчащими стеклами. Бен отважно ткнул им Фому. Хотел в глаз, но смелости не хватило, рука дрогнула, скользнула ниже. Фома ухватился за горло и, опустившись на корточки, приник к стене, на которой с каждым толчком крови возникал очередной бутон.

Петр уже оклемался и снова озверело лез на прилавок.

– Плотник! – крикнул Бен.

– Врешь, твои шутки больше не пройдут! – ухмыльнулся Петр.

Он успел взгромоздиться на прилавок, когда две крупные руки обхватили ему ноги и дернули назад. Петр со всего маху приложился о сиропный агрегат лицом. На лице его возникло изумление, и он захрюкал, пытаясь выбить возникшую в носе пробку из собственной крови. Потуги он продолжил уже на полу.