Текст книги "Танцующая с грозой (СИ)"
Автор книги: Дина Сдобберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 46 страниц)
А моя человечка раздает всем иголок под брюхо, не скупясь. Язва мелкая. Только появилась, а уже, словно пламенем прошла. И сама она, как искра, светится, маленькая, хрупкая, кажется и не стоит ничего загасить ее. А она от любого ветра пожаром вспыхивает.
Отец вкладывал понятие об уважении к жене и будущей матери своих змеенышей под видом тренировки. В какой-то момент я увидел ее, забавная. Сидит на ограде, ногами болтает. А глаза сверкают, как у дикой кошки. Нравится, значит на драки смотреть?
Залюбовался, красоваться начал. За что и поплатился, улетев несколько раз подряд на землю от подсечек отца. Что самое обидное, под улюлюканье моей искорки. Жена моя, а поддерживает моего противника, и все равно, что это мой отец.
– А моя жена, всегда болеет только за меня!
Отец тоже обратил на это внимание.
Однажды, застав брата за измочаливанием очередного бревна, после того как у его жены случилась очередная истерика от встречи с ним, я спросил зачем ему это?
Сайрус ответил, что это дорога через демоновы поля, но угли на этой дороге разложил он сам. Вот и мы, думали, как разобрать то, что наворотили.
Оба брата уже места себе не находили. Раф поделился, что отвел Искорку в свой сад, и в каком восторге она была, и как аккуратно прикасалась к цветам, как мягко срывала яблоки, что ей так понравились, и как была довольна таким скромным подарком. Это о многом говорило, даже я, да даже Сид и Арисса ни разу не были допущены в этот уголок сада. А жену Раф отвел. И сидит теперь довольный.
А Сид… Сид боится спугнуть, оттолкнуть, не дай боги обидеть. Даже напоминать, прося прощения, боится. Наша жена и ее рабыни, к которым она относится, как к сестрам, собрались попытаться вернуть Сиду магию. Если и была какая-то возможность заслужить его бесконечную преданность, то только поняв боль его потери. Кто б сомневался, что Искорка почувствует и разделит. Но она же еще и пытается исправить. За одну эту попытку, которую не предпринял никто из клана, Сид готов порвать любого, кто косо посмотрит или обидит.
И не успели мы с отцом и Рафом вернуться с охоты, где добывали зверя для сегодняшней церемонии, как в купальни ворвался Сид и показал, что его руки искрят. Он чувствовал свою магию. Не до конца, не в полную мощь. Но это в разы больше, чем еще утром.
Перед церемонией я показал парням уже обрабатываемые пещеры, рядом с «норой» нашей жены, надо же было так назвать собственный дом. Из одной большой пещеры были проходы в четыре поменьше и купальни, а так же сейчас доделывалась комната в конце главного коридора, одна из стен которой, была общей с жильем нашей Искорки. Очень всем понравилось, как я стал называть жену и ей, безусловно, подходит.
Все еще голое, грубое, жену сюда, конечно, не приведешь. Но надо по максиму успеть до сезона гроз, что так рано наступает в этом году, плюс запастись едой и сюда и Искорке. Время потерь мы решили провести рядом с женой.
На церемонии, мы, не сговариваясь, старались максимально исправить то, что натворили раньше. Показывали значимость и важность жены в нашей жизни. Да и заслуживала она именно такого обращения. Яркая искорка, с острым язычком и пламенеющим сердцем.
А дальше все пошло кувырком. Мы выматывались на охоте и отделке собственного жилья, ожидая возвращения Марины домой. Арисса вызвала нас в центральный дом, сообщила о вестнике, что прислала мать, мол, все хорошо. Марина опять отличилась, поделившись жизненной силой с женой брата, оттого и задержались, но сейчас уже направляются домой. Мы выпили по бокалу вина из личных запасов Ариссы, что она так щедро преподнесла, и мир вокруг стал двоиться.
Искорка оказалась рядом, извивалась всем телом, сверкая темной чешуей. Но у нашей жены нет же чешуи. У нее вообще нет хвоста, есть ножки с изящными и узкими ступнями. Но она так ласкалась, разве мог я ее обидеть отказав? Только что-то внутри вопило о неправильности происходящего. Две искорки стонали… Две? Да что творится?
Усилием вырываюсь из вязкого тумана и встречаюсь взглядом со своей Искоркой, настоящей, истинной. Рядом с ней брат, что и не скрывает разочарования и презрения. Но не это страшно. Страшен взгляд жены. В котором, приговор. И никак, и ничем не отмыть, не оправдаться. Уда о стену почти не замечаю, настолько больно внутри.
Еще как в тумане вижу появление Ариссы и Нарги. Плохо понимаю речь своей жены. И надо бы подойти и поговорить. Объяснить, разобраться, что и как произошло. Но она смотрит на нас с таким омерзением, словно ей и дышать рядом с нами противно. И от этого так больно внутри. Чешуя прорывается на поверхность, еле сдерживаю боевую ипостась, что видимо тоже хочет схватить, сжать, удержать.
Мне не дают обернуться появившиеся воины храма, которых вызвал брат. Мы идем в пещеры, переходы стационарными порталами. Раф пытается заговорить с женой, но та запрещает даже имя свое произносить.
И начинается наш личный кошмар. Удар матери воспринимаю, как должное. Сам бы себя измордовал. Да и что в том ударе, куда сильнее то, что я вижу в воспоминаниях своей жены. Слышу угрозы от Нарги и ее сыновей, что обещали ад на земле для одной Искорки, пока я и братья-близнецы волдохался с непонятно откуда взявшимися племянницами той же Нарги. Что это, как не предательство? Как еще это расценить? Мы должны были быть рядом, почувствовать беду, а мы в этот момент допустили близость, которая должна была быть только с женой. Правильно она требует избавить ее от нас, только я не отступлюсь. Я ведь буду за ней той самой тенью ползать, но не отпущу.
Боги, спасибо вам за столь любящую и заботливую мать у моей разгневанной девочки! Кем бы она ни была, она заслужила мою благодарность только одной этой защитой. Жалко ли мне сыновей Нарги? Легко отделались твари!
Знакомые моменты воспоминаний проходят, я вижу знакомые ручки на короне из драгоценных камней, цвета грозового неба, слышу голос холодный, аристократический, наши нагини так говорить не умеют. «Корона грозового перевала». Что? Какое отношение имеет моя жена к сокровищам этого проклятого места? Что за девушка в зеркале в платье, каких и не знает никто в нагаате и с короной в волосах? Кто этот мужчина, которого с таким восторгом вспоминает моя женщина? Огромный, мощный, чьей силой и внешней красотой веет даже сквозь воспоминания. Откуда у него такие странные и богато отделанные книги. А последнее воспоминание… Неужели в родичах у моей жены легендарные огненные демоны? Но как? И где они обитают? И почему тогда их дитя попала на отбор простолюдинок?
Старый жрец говорит о личине, преподносит ей бокал со слезами богини, что снимают наведенные проклятия и ложные облики. И весь зал замирает, наблюдая, как меняется моя Искорка. Милостивые боги! Куда ж ее прятать? Хватит ли сил у двух кланов, чтобы ее охранять? Куда там свалил этот шальной медведь, такой боец нам не помешает! Стройная, хрупкая фигурка, укутанная пышным каскадом темно-темно-русых волос, светлая нежная кожа, длинные ножки, изящная шея.
– Да уж, дети точно страшненькими не будут! – Да прибейте вы, наконец, этого изумрудного умника, а то я сам не вижу.
Нет в этом мире, ни у одного народа таких черт. Красива, как демон. Но такой красотой отличались лишь некроманты, носители крови проклятого рода. Говорят, многие наги сами опускали оружие, не в силах справится с замершим в восхищении сердцем.
Глубокий вздох красивой грудью, вид и очертания которой, даже сквозь платье вышибает все мысли напрочь, и мое обиженное сокровище распахивает глазки цвета горького лакомства с далекого юга.
Фамильного цвета рода Лангран.
Глава 39
Тишина. Удивленная, восхищенная, напуганная, задумчивая. Сотни взглядов, любопытных, злобных и, как бы это не удивляло, сочувствующих.
И шелестящий шепот по рядам, на все лады повторяющий «Лангран, Лангран, Лангран». И слышатся в этом эхе сотни эмоций от жгучего интереса до истерического страха.
– «Почему они считают меня Лангран? Я же рождена в другом мире, и кровного родства у нас, к моему сожалению, нет. – Я совсем не была против, считаться Лангран, но хотелось понять подобную реакцию окружающих.
– Мы действительно похожи. Фигурой, формой лица, цветом волос, главное, цветом глаз. Обрати внимание, желтые, серые, зеленые, голубые глаза есть, а карих, больше ни у кого нет. Это фамильная черта нашего рода. Посмотрим, как хорошо они помнят, что такое гнев Лангранов».
Пока все, замерев, судорожно пытались понять, как теперь себя со мной вести, маленький желтый змееныш, на вид даже младше Риса, тихонько подполз ко мне и ткнул пальцем в ногу, посмотрел мне в глаза и, подергав за руку, довольным шустро уполз, видимо в сторону родителей со словами: «Настоящая, правда, настоящая».
Забавный момент, словно оживил атмосферу и разбил то напряжение, в котором застыли наги. Бронзовый откашлялся и каким-то резко охрипшим голосом предложил вину моих мужей оценить после выяснения всех подробностей произошедшего.
На раскаяние и желание «содействовать следствию» со стороны бурых никто не рассчитывал. В центр площадки вышли несколько белых нагов, в том числе и одноглазый. Как оказалось, все вышедшие наги, были отмечены даром менталиста.
Допрос с помощью этих магов действительно страшное зрелище. Никто не церемонился с бурыми, ломая блоки и вытрясая наружу мельчайшие подробности всех воспоминаний. Каверна наполнилась криками болезненной агонии, некоторые наги не выдерживали и падали замертво. Только беспамятство совсем не означало передышки.
С каждым вновь открывающимся эпизодом, атмосфера нагнеталась все больше и больше. Бурые, как ядовитая плесень, заражали все, куда только дотягивались. Интриги, убийства, откровенная, гнусная подлость, предательство, обман, махинации – все это сплеталось настолько плотным клубком, что и представить все эти нити по отдельности, было невозможным.
Мелькали в тех воспоминаниях-показаниях и синие. И нагиня отравительница, которую тут же сковали, и подкупленные лекари, что во время родов Каяны, наносили ей как можно больше повреждений, добиваясь смерти от кровопотери.
Впервые я поняла значение слов «мертвая тишина». Казалось наги забыли, как дышать от ужаса осознания того, что творили их руками бурые «кардиналы». Сколько горя принесла эта кучка отщепенцев. Почти не было такого клана, где бы ни отметились, эти лицемерные сволочи.
И, к сожалению, в большинстве случаев, уже ничего нельзя было исправить. Ну, вот что могло изменить слепое бешенство мужей Каяны, которые обратившись в огромных змеев, накинулись на лекарей клана, таких же синехвостых, но предавших свою родную кровь? Их еле-еле оттянули от испуганных жертв, но это как-то было способно вернуть Каяне возможность забеременеть?
Эту тяжелую, вязкую тишину прервал Наарис, что звонким, детским, но таким по-взрослому решительным голосом потребовал признать на основе этих воспоминаний, что его отцы не обеспечили его маме безопасность даже в момент его рождения. А, следовательно, признать брачную связь между нагами синего клана и его матерью ничтожной и недействительной.
Такого удара от мальчишки никто не ожидал, особенно отцы. Но беда была в том, что оспорить данное утверждение никто не мог. Ни один из мужей Каяны, не смог привести ни одного аргумента, за который наги совета могли бы уцепиться и отказать. Только одноглазый жрец попытался поспорить с Рисом.
– Если связь будет разорвана, то твоя мама останется без поддержки клана. Где она будет жить? Что кушать? Какой клан возьмет на себя ответственность за эту человечку? Что с ней будет, если глава твоего клана, запретит тебе общаться с ней и поддерживать ее? – усталый голос, давал понять, что и менталистам вся эта процедура далась очень нелегко. У многих шла кровь из носа и даже из ушей от перенапряжения.
– Марина, перед которой у меня долг за мою жизнь, предложила маме и мне разделить с ней кров и стол, я сам, сколько себя помню, защищаю маму и добываю пропитание для нас. А сила с каждым днем лишь пребывает. Так что как наг, владеющий магией, я возьму на себя ответственность за благополучие своей матери. – Ошарашил всех совсем недетскими рассуждениями Наарис.
– Не дайте боги мне дожить до того момента, чтобы собственный ребенок посчитал меня недостойным быть рядом с его матерью. – Изумрудный наг был искренне возмущен. – Это что же за отношение такое было к матери, что сопливый малец вынужден был ее защищать?
– Но если ответственность будешь нести за женщину ты, а ты относишься к синим, то твоя мать все равно останется под властью клана. Так какой смысл разрывать связь? – Бронзовый уже второй раз за вечер, делает все, что бы сохранить связь между нагами и женщиной, что хочет прямо противоположного.
– Я еще не закончил. – Нашего Наариса было не так-то легко запутать. – Я требую проведения ритуала отторжения. И как свободный наг, наделенный силой, я имею право образовать свой клан. Это древнее право.
Наги совета переглянулись, явно не зная, что теперь делать.
– Ты знаешь, что ритуал отторжения это вообще-то позорное действо. Род отказывается от нага. – Белый жрец, что поил меня «слезами» разглядывал Риса.
– Позор принадлежать к такому роду. – упрямого змееныша сложно было переубедить, а он для себя уже все решил.
– Но ведь во вреде, причиненном твоей матери, виновата Нарга, целиком и полностью. – Наивный бронзовый, раз верил, что у Риса не найдется ответа и на этот аргумент.
– Клан и мужья матери допустили возможность причинения ей этого вреда. Что-то в результате попытки обидеть беременную женщину в клане черных, Нарга перестала там появляться вообще. Клятва о защите жизни не выполнена, а значит недействительна.
Легкий звон отразился от стен, а с руки Каяны синей лентой опал браслет, что раньше опоясывал ее запястье. С торжествующей улыбкой Рис выхватил нож и, порезав себе руку и кончик хвоста, прошипел непонятный для меня набор звуков. Но видимо очень понятным для остальных, так как уже бывшие мужья Каяны, не сговариваясь, попытались помешать мальчишке. Не успели. Чешуя Риса стремительно темнела, превращаясь в темно-серую.
Дикий, безумный, разрывающий крик заставил вздрогнуть, наверное, всех. Кричал старший муж Каяны, которого я как то застала за разговором с Каяной. Два брата, еле удерживали его на месте. А мне хотелось его еще и добить.
– Кричать надо было, когда позволяли какой-то посторонней бабе издеваться над своей беременной женой. Вот тогда было в самый раз. – Судя по взгляду, этот наг с этого момента будет ненавидеть ни априори всех Лангранов, а конкретно меня. – Сейчас-то хоть оборитесь, что изменится?
Однако все произошедшее позволила совету вспомнить из-за чего собственно, начались разборы полетов. Все вернулись к синему клану. И теперь менталисты взялись уже за синих. Но как оказалось, кроме нескольких откровенно подлых змеев, что за услуги или иную «благодарность», предавали интересы клана, ничего значимого не нашли. По сравнению с бурыми, даже все скромно и скучно. А природная дурость и внушаемость Ариссы, хоть и сыграла на руку Нарге. но злым умыслом не являлась.
Арисса все пыталась объяснить и как могла доказать, что Нарга ее оболгала, и никакого вреда мне причинять она не хотела. Просила жрецов показать мне ее воспоминания, что бы я сама, лично увидела и услышала клятву, что она взяла с Нарги.
– А что ты скажешь об этом, Тень? Тебе ведь есть что сказать? – Одноглазый наг смотрел четко на Зубейра, плечи которого опускались, словно под неимоверной тяжестью, а взгляд метался по моему лицу.
– Прости, – глухой, безжизненный голос и опущенная голова нага.
Что? Какое отношение ко всей этой мерзости имеет моя Тень? Нет, он не мог предать! Как же клятва? Или…
Глава 40
Ощущение надвигающейся беды сдавило горло, смотрю, вспоминаю. Анализирую мельчайшие эпизоды, судорожно пытаюсь найти, что я пропустила. Нет, не может он предать, что-то в словах белого я, наверное, поняла не так. Я же не принуждала, не звала, он сам пришел. И эта клятва была для меня неожиданностью, я в принципе не понимала ее сути. Если он собирался причинить мне вред, то зачем такие сложности?
Сквозь туман паники и уверенности, что принесенная клятва, гарантирует мою безопасность, вдруг вспоминается вечер церемонии. И то, что в тот вечер наг был раздражен и замкнут, что даже ночевать остался за порогом. А на утро… «Чтобы не произошло в твоей жизни, помни, что я всегда буду рядом»! Так он мне сказал на пороге дома Каяны.
Я задаю вопрос, но сама боюсь получить на него ответ. Понимаю, что, скорее всего, подтвердятся самые мрачные мои предположения. Но одно дело понимать самой, другое получить доказательства.
– Зубейр, что произошло в вечер церемонии моего представления? – боги, только бы я ошибалась.
Наг долго молчит, сжимает кулаки так, что наверняка его ногти впиваются в кожу его же ладоней. И в тяжелой тишине раздается его глухой голос. Каждое слово, раскаленным металлом жжет кожу, выжигает воздух в легких, тугим ошейником ложится на горло.
– На церемонии, я заметил уходящую почти сразу после вас с Ариссой, Наргу и последовал за ней. – Ответ змея перебила истеричным смехом Нарга, что даже допрос менталистами выдержала с высоко поднятой головой. Но тот, быстро продолжил. – Я застал почти конец разговора. Но слышал, как Нарга уговаривала мать подложить под твоих мужей своих племянниц, пока тебя якобы похитят, чтобы ты не узнала. Слышал, как они думали, куда б тебя отправить, что бы это похищение организовать, но тут им судьба шанс предоставила. Мать действительно взяла с Нарги клятву, что та не причинит тебе вреда. И Нарга действительно давала клятву, что лично она тебя и пальцем не тронет, как легко, оказалось, обойти эту клятву, ты знаешь сама. Мать и правда не собиралась подвергать тебя опасности и, тем более, отдавать тебя для развлечений в клан бурых. Это ложь. Хотя об этом и так все уже знают…
Я стояла, ни жива, ни мертва. Казалось, в этом зале враз исчез весь воздух. Легко обойти оказалось не только клятву, что давала Нарга, но и ритуальную клятву Тени. А наг тем временем продолжал свои вынужденные откровения, каждым новым словом о своих мыслях гася в душе понимание, сострадание, желание помочь, тем, кто слабее или просто в беде. И веру. Выжигая каленым железом веру в чужое благородство и преданность, не оставляя ни капли внутри.
– Я был уверен, что с нападающими я справлюсь, «зеленые» никогда не были сильны, да и воинское искусство презирали. А зная, где тебя искать, именно я бы тебя и вытащил. Я и не представлял, что Нарга желает тебя уничтожить. А насилие… Насилие, даже самое жестокое, можно пережить, забыть, затереть воспоминания. Если есть рядом тот, кто готов отогреть после пережитого и заслонить собой от всех воспоминаний…
– Серьезно? Ты действительно говоришь, то, что думаешь? Всего лишь насилие? – я ушам своим не могла поверить. Слова слышала, а понимать, мой разум отказывался.
– Я просто люблю тебя, и мне, казалось, выпал шанс остаться рядом с тобой не просто тем, кого ты пожалела. – Голос нага то дрожал, то хрипел
Любит. Любит! Любит? Как можно настолько извратить, изгадить такое сильное, такое светлое чувство? Как можно оправдать откровенную низкую подлость любовью?
– Ты… Ты знал, что готовят для меня твои родственники, и молчал? – Огненный комок боли от осознания предательства мешал дышать полной грудью. – Посмотри на меня! Ответь, глядя в глаза, как в тот момент, когда клялся жить для меня.
– Знал… – Быстрый взгляд на меня, одно движения сильного тела, и наг опускается на колени, утыкаясь лицом в каменные плиты пола в позе смирения и раскаяния в паре сантиметров от моих ног. Той самой позе, что требовала от него неизвестная нагиня, когда он был готов пойти на страшную и позорную смерть, но не смириться. – Надеялся, что тогда твои мужья не смирятся с тем, через что прошла их жена, и откажутся от брачной связи. И ты примешь меня. Прости…
Прочь. Бегом. Отсюда. Бежала, чудом уворачиваясь от рук и хвостов, пытающихся удержать меня мужей. На выход. Туда, где небо уже разрывали огненные плети молний.
Как я угадываю повороты в этих чертовых, бесконечных переходах? Не знаю. Чутьем, механической памятью, на удачу. Слышу за спиной шорох быстрых движений, голоса, знакомые и нет, что просят остановиться, успокоиться, вернуться. А я бегу, не чувствуя прикосновений холодных плит пола к ступням. Мне душно, мне не хватает воздуха, я задыхаюсь.
Большая арка центрального входа мелькает смазанным силуэтом, отмечаю лишь боковым зрением. На свободе! Несколько быстрых шагов, и из под ног сыпется мелкая крошка камней в бездонную пропасть. Меня останавливает только сильный порыв ветра, что не бьет, а удерживает, не дает сорваться.
В небе клубятся почти черные тучи, сырой, насквозь пропитанный запахов влаги воздух. А я чувствую, как губы растягиваются в безумной улыбке. И то ли мне кажется, то ли еще действует заклинание Риса, что показывает мои воспоминания, но я слышу звучание скрипичного трио. Узнаю бессмертные ноты любимого в прошлой жизни Вивальди. С восторгом встречаю буйство стихии, замираю на самом краю обрыва, под хлесткими струями, под сверкающей яростной плетью молнии, слышу бой барабанов и грохот литавр, в знаменитом сонатном аллегро.
Не боюсь, доверяю, безумно смеюсь, и плевать на зовущие голоса. Широко, словно крылья, развожу свои руки, открытой грудью встречаю очередной шквал грозового ливня, растворяюсь в объятиях игривого ветра, что путается в волосах и бьется в мокром подоле платья.
Вскидываю руки к небу, вытягиваюсь скрипичной струной, что звучит сейчас чистым надрывом, разворот по оси, прогибаюсь назад в позвоночнике, волосами касаюсь земли. Резко распрямляюсь, схлопываю руки над головой, нога идет вверх, резкий сгиб и рывок в колене, повтор, выход на шпагат. Как давно я не стояла у балетного станка, а тело прекрасно помнит.
Почти не контролирую себя, на автомате отмечаю выполнение антраша, слишком резкий и высокий жете, разворот, арабеск. Не боюсь сорваться, не думаю ни о чем. Есть только я и гроза, что наполняет собой мою кровь, мое сердце и душу. Страха нет, границ нет, нет ни времени, ни пространства. Есть безумие в сердце и безумие в небе, что так созвучны, так легко отражают друг друга. Я словно пытаюсь предугадать, опередить очередную вспышку. И молния словно поддается, играется, дает себя поймать на мгновение и вторит раскатом грома, что закладывает уши.
Крепкая хватка на талии, чье-то тело дрожит, но прижимается к ногам в крепком объятии. Опускаю глаза, с трудом выныриваю в реальность и вижу испуганные глаза Риса. Осматриваюсь, ненадолго приходя в себя. Почти весь склон занят вышедшими из пещер нагами. Трясущиеся, боящиеся, откровенно напуганные и такие жалкие. Ждут, что сию секунду начнут падать замертво, выпитые грозой.
– Марина, пойдем, пойдем в пещеры. Нельзя под грозу, вернемся – быстро шепчет малыш. Не побоялся, значит, пойти за мной, увести от опасности.
– Не бойся! Идем со мной! – подхватываю мальчишку на руки, и раскручиваю вокруг собственной оси.
И мы уже вдвоем смеемся под струями воды и искрящимися белыми молниями.
Возвращаюсь в реальность от жжения на руке. Смотрю на Риса и не могу удержать улыбки.
– Ты тут, говорят, новый клан организовал? А как будешь называть? – наги же именуются по цветам. Рис задумался и с шальной улыбкой выдал:
– Грозовой! Мы будем грозовой клан! – Словно подтверждая его слова, небо раскалывается под ударом десятка молний одновременно. И под громовою волну на граффитово-серой чешуе Наариса проявляются снежно белые, изломанные линии молний.
А с моей руки с тихим звоном опадают брачные браслеты, грязными разводами размывается браслет Тени. В сложенные ладони птицей слетает молния, превращаясь в давно знакомый пламенный шар, задерживается на секунду, словно приветствуя, и взмывает в светлеющее небо.
Я свободна! Слышу испуганный шепот змеев. Смотрю на сиротливо валяющийся брачный браслет медведя. И забираю. Единственное, что забираю на память о своем замужестве. Протягиваю руки Каяне и Рису, что без страха, вкладывают свои ладони, и обращаюсь к самому родному в мире человеку.
– Я хочу домой, мама!
Тихий, счастливый смех, нежное тепло, что окутало с ног до головы и мягкий, нежный голос, что я слышу, стоя на пороге охотничьего домика Лангранов.
– С возвращением, дочь!
