Текст книги "Последний рубеж (СИ)"

Автор книги: Дикон Шерола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

– Так что, я уже бывал в России, – улыбнулся Лунатик. – И даже пробовал блины со сметаной и красной икрой. Возможно, у вас есть еще что-то вкусное, но мне запомнилось именно это блюдо.

– Не люблю икру. Лучше жареную картошку, – ответила Вика, с интересом глядя на своего собеседника. Она больше не вспоминала того изможденного мальчика, которого впервые встретила в больнице. Этот Адэн, который сейчас сидел перед ней, был классным. Веселым, но не таким противным, как Фостер, и при этом тоже красивым.

– Когда война закончится, и ты поправишься, я покажу тебе свою любимую кафешку, – продолжила Вика. – Если она снова будет работать, можем поесть эклеров. Обожаю с фисташками.

Но вот девочка прервалась, после чего еле слышно спросила:

– Как думаешь, мы победим?

Адэн не ответил. Он молча опустил глаза, словно искал на полу какие-то правильные слова, и это молчание поразительно больно задело Вику.

– Я ненавижу эту войну! – воскликнула она. – Зачем люди это делают? Почему нельзя просто жить? Было ведь так классно!

– Потому что это их природа, – ответил Адэн, и в его голосе послышалась сталь.

– Они уничтожают все, до чего добираются, потому что им вечно мало. Даже веру в Бога, якобы самое лучшее и чистое, что может бьть у людей, они умудряются использовать для наживы и убийства.

– Есть и хорошие люди…

– Нет. Хороших людей нет. Они все отравлены жадностью, завистью и эгоизмом. Вокруг меня было так много людей, но я до сих не увидел ни одного нормально.

– Мой папа нормальный, – заметила Вика.

Адэн не стал говорить, что скорее всего Иван так же отравлен, как и все остальные. И уж тем более не стал напоминать девочке, что этот мужчина – ей не родной. Он лишь кивнул и тепло улыбнулся, отчего собеседница улыбнулась ему в ответ.

– Я хочу, чтобы война закончилась, – прошептала она. – Мой папа постоянно в больнице из-за ран. Все боятся, плачут, умирают родители моих одноклассников. А мы беспомощны… Как можно победить врага, который сидит так далеко, и до него не добраться? Можно было бы попытаться разломать их роботов, но Дима не берет меня наверх. Меня считают слабым глупым ребенком. А это не так! Я гораздо сильнее доктора Альберта и даже Димы. Они ведь не могут ломать роботов взглядом, а я могу! Но зато гонят на поверхность папу, который только и может, что стрелять. Не понимаю!

– Они оберегают тебя. Тебе только кажется, что все так просто. Ты должна быть очень сильной, чтобы ломать роботов, удерживать защитный купол и, например, останавливать пули, летящие в твоих друзей. Это почти невозможно. Даже очень сильные полукровки годами тренируются, чтобы достичь такого уровня концентрации.

– Я могу перебирать крупу!

– А ты попробуй достать из воды растаявшую соль. Тогда и поговорим.

– Такое возможно?

– Да. Попробуй расщепить на молекулы стул или карандаш, чтобы от него осталась только деревянная стружка. А настоящие кайрамы вообще могут стереть с лица земли, и не останется даже намека на существование этого предмета. Только энергетика.

– А что могут делать, такие как ты? Самые сильные?

– Я не знаю, но поговаривают, что «блуждающие» могут замедлять время и даже возвращать его на несколько минут назад. Проникать в сны давно умерших людей, отправляясь в прошлое. Или в будущее. Вот это истинные «блуждающие». А мы с тобой так, мелкая рыбешка.

– Ну а «шепчущие»? Дима Лесков считается очень сильным?

– В лаборатории были и посильнее. Истинные «шепчущие» так вообще могут влиять на целые города и на себя в том числе. Сомневаюсь, что Барон на это способен.

– А Эрик?

– Ты единственная, кроме меня и Барона, кто здесь называет его по имени, – улыбнулся Адэн. – Не боишься его?

– Нет, он классный. Хоть и ведет себя, как придурок… Ну рассказывай!

– А что там рассказывать? «Теневые» оттого и называются теневыми, что либо становятся тенями, либо полностью исчезают. Они умеют стирать, изменять и прятать энергетику. Но это могут истинные кайрамы. Эрик не такой крутой. Вы не видите его не потому, что он прозрачный или бестелесный, а потому, что не обращаете на него внимания. Как на пылинку или крупицу песка…

– А «энергетические»?

– Они самые распространенные. Даже люди бывают немного «энергетическими»

– им может становиться плохо в местах массовых убийств или, наоборот, хорошо в какой-нибудь намоленной церквушке. Говорят, что истинные «энергетические» по одному прикосновению могут определить даже количество кальция в твоем организме. Они – ходячий рентген. И чаще всего именно поэтому становятся врачами. Или полицейскими.

– А ты когда-нибудь видел их настоящую форму?

– Нет. Ни одного «истинного» не было в лаборатории. Людишки просто не могут их поймать! – в голосе Адэна послышалось злорадство.

– Но если они такие крутые, то почему до сих пор не вмешались в войну и не остановили «процветающих»? – воскликнула Вика.

– Наверное, потому что это не их планета. Ты же тоже не вмешиваешься в ссоры муравьев.

– Тогда кайрамы ничем не лучше людей, – фыркнула девочка. – Нельзя отворачиваться от тех, кому нужна твоя помощь. Кстати, это не ты должен извиняться, что напугал меня, а я. И… я собиралась прийти к тебе завтра еще раз. И приду.

– Честно? – в серых глазах Адэна промелькнула тень удивления, и он почувствовал, как непривычное тепло начало разливаться в его груди. И когда Вика кивнула, его губы тронула счастливая улыбка.

Глава XIII

На следующий день было проведено собрание. Главы станций все же решили сообщить людям о том, что напасть в виде «костяных» им больше не угрожает. На поверхности вовсю свирепствовала зима, заметая город хлопьями снега, и под этим белым покрывалом покоились трупы ящеров, населявших Петербург. Холод пришел на эти земли раньше положенного, словно не мог больше смотреть на детищ очередной войны – монстров, хаос и смрад. Метель бродила по улицам, засыпая все несовершенства, точно испытывая отвращение за сотворенное людьми. Она столько раз пыталась «отбелить» пролитую кровь, но человечество все никак не могло успокоиться. Оно требовало все новых жертв, словно какой-то ненасытный гнилой рот, который поглощал и поглощал. Глава совета Спасской собрал людей у входа в правительственное здание и сообщил, что сама природа пришла им на помощь, как приходила уже не раз. Большинство «костяных» погибло, но были и те, что сбежали на запад, пытаясь укрыться от холодов. В свою очередь «процветающие» почему-то не торопились вводить в Россию новую армию роботов. Они затаились, словно чего-то выжидая, и даже их беспилотники больше не появлялись на территории Петербурга.

– Я не хочу радоваться раньше времени, – произнес Александр, – но, быть может, «процветающие» наконец угомонились, решив, что уже достаточно истребили людей. Они боялись из-за нехватки ресурсов, но сейчас, когда погибло почти девяносто процентов населения, им больше незачем нас убивать. Наши солдаты уже несколько раз поднимались на поверхность, и в их последнюю вылазку они вообще не обнаружили ни намека на присутствие врага. Возможно, «процветающие» решили взять передышку в связи с приходом зимы, и это нам только на руку – мы успеем подготовиться.

Он устало улыбнулся, глядя на то, как взволнованные люди принялись обсуждать услышанную новость. Площадь ожила, наполнилась гулом и сомнениями. Измученные войной обитатели станции с трудом верили, что враг наконец отступил. Это хрупкая надежда, воцарившаяся в подземельях Спасской, была не прочнее снежинки, но сейчас выжившие хватались за нее обеими руками. Им нужно было немного передышки.

– Ну хоть Новый Год реальный забацаем! – выкрикнул Георгий Лосенко, довольно улыбаясь. И, наверное, впервые за все это время несчастные люди задумались о том, что действительно до Нового Года осталось чуть больше месяца. Каких-то тридцать шесть дней, которые пролетят так же незаметно, как все остальные.

Когда первые эмоции немного поутихли, Александр перешел к другим темам, теперь уже касательно управления станцией и проделанной работы. Он подводил итоги месяца, благодарил людей за их старание и мужественность, а так же упомянул про яд, созданный доктором Вайнштейном и его командой ученых, чтобы очистить город от «костяных».

Услышав эти слова, стоявший подле Эрики Альберт с досадой поморщился. Для

него это была больная тема, которая злила и раздражала одновременно. Это же надо было угробить столько сил на то, что в итоге никому не понадобилось!

– Мог бы и не говорить, – пробормотал он, после чего невольно обернулся на Фостера. Этот тип будто нарочно маячил где-то поблизости, и сейчас при виде его смеющейся морды, Вайнштейн почувствовал себя еще хуже. Наемник откровенно ржал над «своевременным» изобретением ученого, отчего Альберту остро захотелось проверить свой яд на практике, причем далеко не на «костяном».

– Когда ты перестанешь на него вестись, он от тебя отстанет, – с улыбкой заметила Воронцова, тоже обернувшись на Эрика. – Дима говорит, что в общение наедине он вполне сносный.

– Сносный? Я – уважаемый врач, и не подписывался сражаться с этим шутом! – сердито выплюнул Вайнштейн. – Не для того я получал несколько высших образований, чтобы терпеть ухмылки со стороны какого-то… Ай, черт с ним!

Желая отвлечься, Альберт снова посмотрел на трибуну и, к своему удивлению, обнаружил, что Александр уже ушел. Погруженный в свои эмоции врач толком не услышал, как глава совета объявил имя нового выступающего, причем настолько неожиданного, что на площади разом воцарилась напряженная тишина. Перед народом стоял никто иной, как Дмитрий Лесков.

Что-что, а выступления Димы всегда сопровождались острыми эмоциями и нелестными комментариями, поэтому видеть его сейчас в роли оратора было особенно странно. К тому же Лесков сам не раз признавался, что ненавидит говорить на публику, отчего его желание высказаться озадачивало еще больше. Альберт буквально кожей чувствовал, как изменилась энергетика в зале, становясь колючей и настороженной. Десятки глаз устремились на молодого мужчину, неспешно подошедшему к трибуне и оглядевшему зал. Он казался удивительно спокойным, почти равнодушным, и, Альберту невольно вспомнился другой полукровка, который вел себя схожим образом. Вайнштейн увидел в нем Бранна Киву.

Тем временем Лесков дождался, когда стихнет последний шепот, после чего уверенно обратился к присутствующим:

– Как бывший «процветающий» я советую не слишком радоваться временному затишью. Скорее всего, Золотой Континент просто меняет свою стратегию: быть может, желает заменить устаревшие модели роботов на более новые. Например, на те, что я видел в Вашингтоне. Небольшие, юркие, и далеко не такие уязвимые, как прежние…

В толпе пронесся ропот, и Дмитрию пришлось замолчать до тех пор, пока все снова не затихнут. Он не собирался перекрикивать толпу, и подобное поведение заставляло с ним считаться. В глазах людей он больше не был тем «демоном», которым его назначили в первые месяцы войны. Но и любви, которая была у Алексея Ермакова, Лескову все еще не досталось. Несмотря на его последние заслуги, он все еще был спонсором самого страшного преступления перед человечеством.

– Я не советую вам радоваться затишью слишком сильно, – повторил Лесков, ровно и безэмоционально, словно констатируя факт. – Но и не советую впадать в апатию. Шансов выжить в этой войне у нас немного, но они есть. И даже сейчас, пока мы находимся в этом подземелье, жизнь продолжается. Пускай и не такая, как прежде, однако мы еще способны мыслить, надеяться и, главное, чувствовать. Быть может, куда острее, чем прежде. Ведь… Когда еще так сильно хочется жить, если не на самом краю?

На миг Лесков замолчал, словно желал в последний раз обдумать свои слова. Он понимал, что его последние фразы озадачили присутствующих, а точнее, они испытывали настороженность – все, даже его друзья, как будто чувствовали какой-то подвох. При этой мысли губы Лескова тронула тень улыбки, и он продолжил:

– Лично я буду цепляться за привычную мне жизнь до конца. Поздравлять друзей с днем рождения, праздновать Рождество, говорить своей женщине, что люблю ее…

Дмитрий задержал взгляд на удивленной Эрике, после чего добавил:

– И сегодня я хочу сделать ей предложение выйти за меня замуж. Эрика Воронцова, я прошу тебя стать моей женой.

Эти слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Дмитрий чувствовал, как на него смотрят его ошарашенные друзья. Карие глаза Ромы расширились от изумления, после чего он что-то быстро прошептал стоявшему подле него Ивану. Бехтерев не ответил: казалось, он вообще не услышал обращенного к нему вопроса: «Ты знал???» Конечно же, не знал. У Лескова уже давно выработалась привычка сообщать о своих свадьбах-помолвках-нужное подчеркнуть именно в день торжества. Нет, Иван был в курсе, что Димка спит с Воронцовой, тот сам ему в этом признался, но чтобы жениться… Да еще и объявлять об этом на всю станцию?

Что касается Альберта, то он перевел вопрошающий взгляд на Эрику, мол, это было запланировано? Заявление Лескова немало удивило его, но в то же время и обрадовало. Сплетни в адрес Воронцовой доносились и до него, поэтому врач оценил поступок Дмитрия не иначе как попытку защитить свою женщину от нападок. Но было в этом что-то еще. Энергетика Лескова была теплой, что указывало на его искренность, а вот Эрика была потрясена не меньше самого врача. Она замерла на месте, словно громом пораженная, и только тихий шепот Вайнштейна несколько отрезвил ее.

– Неплохо бы что-то ему ответить, – с улыбкой подсказал врач.

«Ответить…» – пронеслось в голове девушки. Вот только все слова разом куда– то разбежались, словно тараканы, на которых направили луч света. Сегодня на собрании Эрика была готова услышать что угодно, но только не предложение выйти замуж. Теперь ей стало понятно, что означала эта покладистая задумчивость в голосе Лескова: как скажешь, милая, я не буду разговаривать с твоим отцом, просто объявлю на всю станцию, что женюсь на его дочери, и гори оно всё синим пламенем!

Тем временем Дима внимательно смотрел на Эрику, терпеливо дожидаясь ее реакции, а вместе с его взглядом на девушку устремились десятки других. Перешегтываясь, люди оборачивались на нее, все еще не понимая, как воспринимать услышанное. Шла война, и с одной стороны, это предложение жениться звучало, как вызов – люди оплакивают мертвых, а эти жениться собрались. Но с другой стороны, жизнь действительно продолжалась. И Дмитрий был далеко не единственным, кто чувствовал себя похожим образом. Среди солдат были парни, которые тоже хотели жениться на своих девушках, зная, что завтрашний день может уже не наступить.

Под всеобщим вниманием Эрика сделала первый шаг к трибуне, и губы Лескова тронула едва заметная улыбка. Его взгляд придал ей решимости, и растерянность наконец отступила. Ее сменила волна жаркого опьяняющего счастья, граничащего чуть ли не со злорадством: люди, считавшие ее одноразовой потаскушкой, наконец заткнутся. Диме не нужно было доказывать ей свои чувства этим дурацким предложением – Эрика относилась к тем женщинам, кто приравнивал свадьбу к похсду в домоуправление. Но своим поступком он буквально защитил ее от злых сплетен. И в первую очередь от той боли, которую причинил ей собственный отец. Она знала, что Полковник находится где-то на площади и сейчас смотрит на нее вместе с остальными.

На негнущихся ногах Воронцова поднялась на трибуну. Впервые она так нервничала, защищая докторскую, но те эмоции были несравнимы с нынешними. Поначалу девушка хотела обратиться к толпе, мол, я согласна, но от волнения слова застряли где-то в горле. Сердце словно увеличилось вдвое и теперь бешено колотилось в груди. Эрика бросила лихорадочный взгляд на микрофон, а затем молча обняла Диму за шею и прижалась губами к его губам.

– Нежданчик! Реально нежданчик! – шепотом вырвалось у Георгия, который наконец обрел дар речи, и, желая хоть как-то выплеснуть свои эмоции, от души пихнул Рому локтем в бок. – Че он, на эту стервозину реально запал?

Не верил в происходящее и Полковник. Он и его сын, Юрий, смотрели на целующуюся пару, испытывая и досаду, и шок одновременно. Для Николая Степановича увиденное было подобно плевку в лицо.

Да, с одной стороны Лесков публично заявил о серьезности своих отношений к Эрике, но Полковник воспринимал это не иначе как вызов. Как еще одну попытку Дмитрия поглумиться над ним, используя его дочь. До этой минуты Николай Степанович был уверен, что Эрика все же одумается и бросит этого недочеловека, но вместо этого она публично сосется с ним, имитируя подобие свадьбы.

Что касается Юрия, то он был откровенно растерян. Отец рассказал ему о ссоре с Эрикой, и он тоже считал, что сестра совершает ошибку, путаясь с Дмитрием. Но просьба отца прервать с девушкой контакт показалась Юрию слишком радикальной. Он далеко не в первый раз оказывался между двух огней: его отец и старшая сестра нередко ссорились. Но то было в мирное время, а теперь за порогом бродит война. И, быть может, говоря сейчас все эти слова, Лесков не так уж и сильно притворялся?

Юрий хотел было обратиться к отцу, но тот уже направился прочь, и парню ничего не оставалось, как уйти следом за ним.

Кате тоже хотелось уйти. Сейчас, стоя рядом со Стасом, она с трудом сдерживалась, чтобы не показать своих эмоций. Грудь словно что-то сдавило, не позволяя толком вздохнуть. Она не слышала того, что говорят остальные, потому что в мыслях звучал один единственный вопрос: «Почему именно Воронцова?» Дима не должен был объяснять ей, что встречается с другой женщиной – это его жизнь, и она, Катя, не имела права в нее вмешиваться. Но, возможно, если бы он предпочел Оксану, Катя не чувствовала бы себя настолько плохо. Не было бы так больно. Но Дима выбрал именно ту, кто сильнее всего напоминала ей Милану. Те же темные волосы, тот же уничтожающий взгляд, то же ощущение собственного превосходства.

Эрика ласкала губы Димы поцелуем, а, она, Катя, должна была за этим наблюдать, не имея права даже отвернуться. Она ведь считалась его другом и должна радоваться за него, поддерживать его выбор. Но радоваться не получалось. Катю душило отчаяние – хотелось забиться в какой-нибудь угол, подальше от людей и уж тем более от Стаса, чей взгляд сейчас был прикован исключительно к ней. Волошин не проронил ни слова, в его глазах не было ни злорадства, ни насмешки, но от его взгляда Белова чувствовала себя еще хуже.

Услышав заявление Лескова, Стас сперва почувствовал, как его охватывает радость. Наконец-то его конкурент отступил, решил жениться, и быть может, Катя наконец потеряет к нему интерес. Но, взглянув на нее, Волошин понял, насколько сильно заблуждается. Белова пыталась скрыть свои эмоции и тем самым еще больше выставляла их на показ. Ей было больно, и понимание этого окатило Стаса, словно ледяная вода. Впервые он так четко осознал, что Катя ему больше не принадлежит. И, быть может, никогда по-настоящему не принадлежала.

Тем временем Воронцова прервала поцелуй, и Дима достал из кармана две тоненькие гайки, из тех, которые использовали при сборки телепортационной арки. Они были диаметром с человеческий палец, одна поменьше, другая побольше. И Эрика невольно улыбнулась, наблюдая за тем, как Лесков надевает на ее руку «кольцо».

– Потом принесу тебе с поверхности нормальное, – еле слышно прошептал Дима, все еще пытаясь удержать на своем лице маску спокойствия. Он не знал, что сейчас забавляет его больше – гробовая тишина, царящая на площади, или это странное представление, придуманное буквально за полчаса до начала собрания.

В голове до сих пор стояло сердитое ворчание Рудольфа, который первым поздравил жениха недовольным: «Дурью какой-то маются! Так никаких деталей не напасешься! Сказал всем, что женишься, и хватит! Нет же, гайки ему подавай! Гайки не для того делались, чтобы их на пальцы напяливать!»

А еще Дмитрий чувствовал себя счастливым. Счастливым потому, что Эрика не отказала ему, хотя он и допускал такую возможность. Эта девушка была слишком непредсказуемой – с тем же успехом вместо поцелуя он мог получить пощечину. Она ведь просила его не разговаривать с отцом и вообще оставить все как есть. А он в который раз принял решение, проигнорировав ее слова. И все же при любом раскладе его поступок защищал Эрику от назойливых сплетен и, главное, от упреков отца. Больше никто не посмеет назвать ее одноразовой подстилкой «процветающего».

Тем временем Эрика приняла из рук Димы второе «кольцо» и надела его ему на палец.

– А мне эти нравятся, – с улыбкой шепнула она, рассматривая гайку. – Правда, мое немного велико.

– Главное, что не мало, – так же тихо отозвался Лесков. – Потом подберем тебе подходящее, чтобы могла носить.

– Мог бы и предупредить… Померила бы заранее. А вообще, не обольщайся: я вышла сюда только потому, чтобы не опозорить тебя, – Воронцова уже с откровенным трудом сдерживала смех. – Замуж я не планировала.

– Я понял и оценил, – нарочито серьезным тоном прошептал Дима, после чего снова обратился к залу. Люди по-прежнему пребывали в растерянности, и, наверное, надо было им еще что-нибудь сказать. Но ни одна подходящая фраза не приходила на ум, поэтому он произнес лишь краткое «Благодарю за внимание!»

Однако, едва он успел договорить, как из толпы раздались жидкие аплодисменты:. Хлопал кто-то один, но так старательно и энергично, что еще несколько человек невольно повторили его действие, скорее автоматически, нежели действительно разделяя триумф этой странной свадьбы.

Аплодировал непосредственно Фостер. Так приторно и театрально, что стоявшей подле него Оксане безумно захотелось его треснуть, чтобы хоть на минуту стереть с его лица эту идиотскую улыбку. Лицо проклятого наемника буквально светилось от наигранного счастья, вызывая в девушке одно отвращение.

Почувствовав ее ненавидящий взгляд, Эрик улыбнулся еще шире и радостно воскликнул:

– Обожаю счастливые свадьбы! Они – такая красивая пара! Как считаешь?

Оксана не ответила. Сейчас она чувствовала себя не лучше Кати, правда, в отличие от Беловой, ей хотелось не просто убраться с этой площади, но еще и хорошенько напиться. Она не была примерной девочкой, которая будет тихонько плакать в платочек, но сейчас слезы действительно душили ее. Слезы обиды, досады и ярости от того, что Дима, ее Дима, женился на какой-то пустой самодовольной суке, которую она, Оксана, ненавидела всей душой.

Чувствуя, что больше не может совладать со своими эмоциями, она поспешила поскорее исчезнуть с площади.

– Куда же ты, моя птичка? – с издевкой окликнул ее Эрик, когда Оксана начала протискиваться сквозь толпу. А затем, захлопав еще сильнее, громко закричал:

– Горько! Горько!

Новоиспеченные молодожены проигнорировали радостные вопли наемника и поспешили уйти от трибуны. Оба скрылись в правительственном здании, и только тогда Эрика позволила себе от души расхохотаться. Этим смехом она пыталась скрыть дурацкие чувства, которые обычно испытывают счастливые невесты. Дима весело улыбнулся в ответ, после чего притянул девушку к себе и снова поцеловал. Он не знал, изменится ли что-то между ними после «свадьбы», но губы его «женушки» были по-прежнему притягательны.

Постепенно площадь опустела. Люди расходились кто куда задумчивые, удивленные, а кое-кто – с острым желанием повторить нечто подобное. В свадьбе Лескова и Воронцовой прослеживался вызов, но были и те, кто тоже хотел пожениться. На Спасской был священник, который вполне мог обвенчать новобрачных, и, наверняка, в подземельях найдутся еще несколько гаек-колец.

Тем временем Иван, Рома и Георгий вернулись в казармы, и теперь, сидя на кроватях, пытались переварить полученную новость. Все трое молчали, не зная, как толком прокомментировать очередной закидон их общего друга.

– Хоть бы посоветовался! – первым не выдержал Рома. – Я понимаю, что о них сплетничали, но это не повод превращать легкую интрижку в такое представление. Тем более на глазах у Оксаны. И Кати! Они же обе переживают. Вот объясните мне, недалекому, как можно было из всех здешних девушек выбрать Воронцову? Она же использует его. Сначала пристроилась к Альберту, теперь к Диме. У нее на лбу написано: тщеславная.

– Реально подстава! – согласился Георгий. – Может, она ему в его лекарства что-то добавила? Ну типа приворожила, но как-то по-научному. Я читал, что бабы– лепилы так делают. Лепилы вообще хитрые, им на бабло развести, как два пальца. А эта злая ходила, бычила на всех не по-детски, никто на ней не женился. Оленька с ней работала, говорит, трындец, вообще баба поехавшая. Попал Димон, короче… Не знаю, мужики, что тут сделать… Впрягаться как-то не комильфо. Может, он ее гипнозом если только… Чтобы хотя бы заткнулась!

– Может, вы оба заткнетесь? – внезапно разозлился Иван. В памяти возник его

разговор с Димой, и хоть он не одобрял его выбор, но сплетничать о друге за спиной не собирался. – Что раскудахтались, как бабы? Тогда валите из казарм к ним, в столовую, и чешите языками. Что вы тут забыли? Прежде чем гнать на кого-то, пойдите и сами пообщайтесь с этим человеком. Димка сам разберется, кто ему нужен. Он – не дебил. В отличие от вас.

– А о чем с ней разговаривать, если она так к людям относится? – неожиданно резко спросил Суворов. – Да, она помогала Альберту, но это не значит, что можно обо всех ноги вытирать.

– Пусть базар фильтрует! – подхватил Лосенко.

– Сами фильтруйте, или фильтр засорился? – огрызнулся Иван. – Димка – наш друг. Если еще вы на него тявкать будете, на кой хрен тогда вообще общаться? Оксанка да, нормальная, но не она с нами росла в детдоме.

– Да, с нами росла Катя, – Рома понизил голос.

– И что теперь? – примирительный тон друга, казалось, еще больше разозлил Бехтерева. – Она сама решила мутить с Волошиным, так что не надо теперь долбать Димку каждый раз! Три здоровых мужика, а какую-то херню обсуждаем. Друг женился, лучше бы подумали, что ему подарить. Я с поверхности вискарь принес. Есть еще идеи?

– Блин, – вырвалось у Лося. – А вот это уже реально тема! Позитивчик какой-то замутить надо! Знали бы раньше, мальчишник бы сбацали! Ну типа, телок бы позвали… Правда, с телками накладка. Где тут раздобудешь стриптизершу? Даже если какая-нибудь выжила, так не признается ведь… Если только Вайнштейн найдет, он же умеет.

– У него уже был мальчишник с Фостером и Лунатиком в Вашинтоне, – с раздражением ответил Иван. – Три недели валялся с огнестрелами. Думаю, с него достаточно.

– Я с поверхности шоколад принес, – признался Рома. – Думал, на Новый Год оставить… Но можно Эрике подарить.

Услышав, что Суворов впервые назвал Воронцову по имени, Берхтерев примирительно кивнул.

– А у меня водочка есть, – воскликнул Лось. – Наша, русская! Ща достану! Галяк, упаковать не получится.

– В лихтин упакуем, – усмехнулся Иван. – Ладно, я к мелкой загляну. Пусть открытку нарисует.

С этими словами он скрылся за дверью. И в тот же миг столкнулся с Оксаной. Девушка буквально налетела на него, и блондин с трудом успел удержать ее, чтобы она не потеряла равновесие.

– Извини, – рассеянно произнесла она. – Кима не видел?

– Видел. Он вроде за чаем вышел… А ты… ты как, нормально?

Иван не мог не заметить, что она расстроена.

– А почему должно быть ненормально? – усмехнулась девушка. – Ладно, потом поболтаем.

Она подмигнула Бехтереву и, выскользнув из его рук, поспешила на поиски Кима. Оксана знала, что только у него можно без лишних объяснений добыть что– нибудь крепкое, чтобы хоть немного забыться. Этот мужчина никогда не задавал вопросов, а, она, в свою очередь знала, что он принес с поверхности несколько бутылок виски. Их пятиминутный забег по разрушенному торговому центру вылился в неплохой улов, благо, Ермаков-младший не стал конфисковывать у ребят «сувениры».

Получив то, в чем она больше всего сейчас нуждалась, Оксана поспешила вернуться к себе, чтобы поскорее укрыться от сочувствующих взглядов. Многие на станции знали о ее чувствах к Диме, так как она, дура набитая, не додумалась это скрывать. Ей казалось, что искренность куда лучше располагает мужчину, нежели вечные игры. Но на деле все оказалось иначе. Лесков хоть и неофициально, но женился на Воронцовой, а она, Оксана, побоку. И теперь девушка не знала, что унижает ее больше: выбор Дмитрия, злорадство Эрики или жалость в глазах окружающих.

Забравшись с ногами в кресло, девушка открыла бутылку и сделала несколько поспешных глотков. Дешевый виски немедленно обжег горло и разлился теплом в районе груди. Тем самым теплом, которое Оксана так долго желала получить от Лескова. При мысли о нем, девушка почувствовала, как по щекам потекли слезы, и она поспешила сделать еще несколько жадных глотков. Сейчас ей хотелось только одного – напиться. Напиться так сильно, чтобы ни одна мысль больше не рождалась в мозгу хотя бы до следующего дня. Когда умер отец, столь уродливое средство, как алкоголь, все же помогло ей немного забыться. А на следующий день она снова стала прежней Алюминиевой Королевой, сильной, мужественной, готовой бороться дальше…

Оксана не знала, сколько времени прошло, но, если ориентироваться на бутылку, то в ней оставалось чуть меньше половины. В голове уже поселился туман, и теперь девушка уже скорее машинально размазывала по щекам слезы. Первая волна отчаяния немного отступила, оставляя после себя какую-то отупляющую пустоту. На минуту Оксана закрыла глаза, а, когда приоткрыла их вновь, внезапно различила звук неспешно приближающихся шагов.

– Ландыш, что сохнет по моему боссу, решил полить себя виски? – раздался уже хорошо знакомый ей манерный голос. – На твоем месте я бы не стал пить это дешевое пойло… Ничего кроме адского похмелья тебе не светит.

– Я тебя не приглашала, – сухо ответила девушка, взглянув на стоявшего в дверях Фостера. – Пошел вон отсюда.

Губы наемника тронула ироничная улыбка.

– Я бы и рад, – протянул он. – Но как я могу уйти после того, как застал тебя здесь в таком состоянии? Было бы неблагородно с моей стороны повернуться к тебе спиной.

– Что ты знаешь о благородстве, Фостер? В тебе его – ноль целых, ноль десятых.

– Может и так, но я хотя бы умею проигрывать, – с этими словами Эрик неспешно приблизился к Оксане и, улыбнувшись, добавил:

– И, сейчас, глядя на тебя, я вижу кого угодно, но только не Алюминиевую Королеву.

– Заткнись, – с раздражением ответила девушка.

– Та женщина никогда бы не заливала свое горе дерьмовым виски… Она бы не рыдала, забытая всеми, а проводила эту ночь точно так же, как сейчас проводит ее конкурентка. В объятиях мужчины.

С этими словами Эрик с легкостью выхватил бутылку из пальцев девушки, провоцируя ее на то, чтобы подняться с кресла. Уловка сработала. Разгневанная и отуманенная алкоголем, Оксана повелась и немедленно бросилась отнимать бутылку.