Текст книги "Союзник (СИ)"

Автор книги: Дикон Шерола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Глава III

После разговора с Воронцовой Дмитрий почувствовал, как его охватывает призрак давно забытой надежды. Это было даже странно. Обычно он не относил себя к легковерным людям, но сознание буквально вцепилось в слова Эрики о том, что есть препарат, который может усилить способности «иного». Возможно, он был еще не доработан, возможно, и вовсе представлял собой только несовершенную формулу, но это уже было что-то. Подобная сыворотка могла изменить ход войны. Оставалось лишь усовершенствовать ее и найти тех, для кого она предназначалась.

Пока Лесков знал только одного такого «не найденного». Сейчас он находился в детском здании и сидел за партой, записывая что-то в свою тетрадь. Вполне возможно, что этот ребенок даже не подозревал о существовании своих способностей. Он жил так же, как и остальные его ровесники, ничем не выделяясь. Разве что его детский мирок заметно изуродовала война.

Единственный вопрос, который Дмитрий пока что старался себе не задавать, был связан с будущим этого ребенка. А именно, что он, Лесков, будет делать, когда найдет его. Заставит сражаться с «костяными»? Употреблять непроверенный препарат? Убивать… людей?

Словно желая убежать от этих мыслей, Дмитрий покинул свой кабинет и направился в детское здание. Ничего страшного не произойдет, если он просто поговорит с одним из выживших детей. Всего лишь спросит, что произошло в тот роковой день, и что случилось с «костяным», который напал на Ивана.

На долю секунды Лесков предположил, что, быть может, полукровкой является не кто-то из детей, а кто-то из его собственных друзей. Например, тихий и незаметный Рома. Но Дмитрий тут же отбросил от себя эту мысль. Он видел раны на теле Суворова, видел, как кровь сочится из того места, куда угодил осколок, а это означало, что чешуи у Ромы нет. То же самое и с Иваном. К сожалению, эти двое были обычными людьми.

Дмитрий пересек жилой отсек и наконец добрался до детского корпуса. Воспоминания о том, что он когда-то сам ютился в детдоме немедленно напомнили о себе. Да, здешние сильно лицемерили, называя это здание школой или детским общежитием. Это было место, где содержались по большей части те, у кого не было родителей, или которые не могли с ними находиться. Типичный детдом.

«А ведь Иван так старательно пытался уберечь Вику от жизни в подобном учреждении», – подумал Лесков, приблизившись к плану здания. Затем он взглянул на часы, пытаясь предугадать, где в это время может находиться единственный выживший ребенок, которого он хорошо знал лично. Разумеется, Дмитрий решил начать именно с приемной дочери Бехтерева. И в данный момент она скорее всего находилась на уроке, который закончится через…

Дмитрий взглянул на висевшее рядом расписание. Урок русского языка, четыреста пятый кабинет. Закончится через семь минут. Можно и подождать…

Вика вышла из кабинета чуть ли не самой первой. За это время она еще немного подросла, а ее темно-русые волосы уже достигали поясницы. Взглянув на нее, Лесков даже удивился, почему раньше все думали, что она похожа на Ивана? Теперь из общего у них оставался лишь серо-зеленый цвет глаз.

Война меняла даже детей, и эта девочка не стала исключением. От ее кукольного образа не осталось и следа. Одежда, в которую прежде наряжала ее няня, осталась брошенной в квартире, а Вике пришлось носить то, что ей выдавали – огромный мешковатый свитер и джинсы, которые не падали с нее только благодаря ремню. Воспитатели хотели остричь и волосы девочки, мол, некогда с ними возиться, еще вши заведутся. Благо, та успела вовремя пожаловаться своему боевому «не отцу», и длинные косы ребенка удалось спасти. И тем не менее, даже сейчас, несмотря на отсутствие нарядной одежды, Вика обещала вырасти в очень красивую девушку. Часть своей привлекательности она все же унаследовала от своей непутевой матери.

«Интересно, кто ее отец?» – промелькнуло в голове Дмитрия.

Погруженная в свои мысли, Вика не заметила своего гостя, и остановилась только тогда, когда Лесков окликнул ее. В глаза девочки немедленно отразилось неприкрытое удивление, затем она все же попыталась выдавить из себя улыбку, но получилось это как-то неловко.

Приблизившись к Дмитрию, она тихо поприветствовала его и опустила глаза. Казалось, она избегала его взгляда.

На самом деле девочка была рада видеть его. Во всяком случае настолько, насколько ей позволял ее сдержанный характер. Само собой, в момент их встречи никогда не бывало ни объятий, ни звонких поцелуев в щеку. Вика лишь протягивала друзьям Ивана руку для рукопожатия, стараясь в этот миг выглядеть как можно более солидно. Но сейчас Вика предпочла сесть на скамейку рядом с Димой и молча начала теребить ниточку на рукаве своего свитера.

Когда Дмитрий заговорил о случившемся на Адмиралтейской, казалось, она невольно задержала дыхание. Такое поведение девочки показалось Лескову странным, однако виду он решил не показывать. Он задал ей несколько вопросов о ее самочувствии и о том, как она обустроилась на новом месте. Но все ответы содержали в себе одно единственное «нормально».

Вика уткнулась взглядом в обложку учебника, который положила на колени, настороженная и, казалось даже, немного виноватая. Было видно, что ей неуютно находиться рядом с Дмитрием.

Тогда Лесков решил сменить тактику, чтобы немного разговорить свою юную собеседницу.

– Извини, что с того времени я так ни разу тебя не навестил. Сначала я был в госпитале, а потом возникли кое-какие проблемы, и пришлось заниматься ими.

– Я знаю, – тихо отозвалась девочка. – Вы не должны извиняться. Я сама должна.

– За что? – удивился Лесков.

Вика начала теребить ниточку на своем рукаве сильнее, а затем, собравшись духом, выпалила:

– Простите, что просила папу на ходить за вами! Я думала, вы поэтому не хотите больше со мной общаться.

– Если ты имеешь ввиду падение Адмиралтейской, то жаль, что он тебя не послушался. Он не мог мне помочь. Только бы погиб понапрасну.

– Папа говорит, что единственное, что у нас есть – это семья и друзья. И если не ходить за ними, когда они в беде, то за кем тогда ходить? За начальником? За продавцом в магазине? Нельзя бросать друзей. А я своего бросила. И папу хотела заставить бросить вас.

– Ты имеешь ввиду Лосенко? Так он спасся.

– Нет, не его. Моего дракона. Он остался на моей кровати совсем один. А я сбежала и забыла про него.

– Насколько мне не изменяет память, на вас напал «костяной».

– На вас тоже, но папа вас не бросил. А еще папа сказал, что вы тоже пошли за ним. И вы принесли нам лекарство. А я – дура! Никогда себя не прощу!

Вика нахмурилась, чем изрядно позабавила Лескова. Дети всегда казались ему чем-то непонятным. Они могли быть поразительно благородными и жестокими одновременно. В детском доме они дрались, пытаясь защитить своих друзей, и при этом измывались над теми, кто был слабее.

– Я боялась, что он погибнет, – еле слышно добавила Вика. – Кроме него у меня никого нет.

– Я бы на твоем месте тоже отговаривал идти за мной, – Дмитрий провел ладонью по волосам девочки. – И вообще, прекращай страдать. Тебе это не идет. А дракона тебе вернем, ничего с ним не случится. Странно, что я сам не додумался забрать его из твоей комнаты.

– Я спрятала его под подушкой. Вы, наверное, не увидели.

«Извини, милая, но в тот момент моя голова была забита чем угодно, но только не твоими игрушками», – подумал Лесков, но в ответ молча кивнул.

– Думаете, «костяные» его не найдут?

– «Костяные» ищут лишь то, что можно сожрать. Лучше скажи мне вот что… Как вам удалось убить одного из них? Я видел его раздавленное тело в комнате для девочек. Может, ты расскажешь, что там случилось?

– Он напал на папу и умер.

– Это я уже слышал. Но нельзя ведь так просто умереть. И уж тем более оказаться раздавленным. Может, Иван как-то защищался?

– Нет, – Вика отрицательно покачала головой. – Папа ничего не успел сделать. Да и не мог. Его спасло чудо.

Услышав эти слова, Лесков заметно насторожился. Разумеется, Ивана спасло «чудо», вот только кто из присутствующих обладал даром его сотворить.

– О каком чуде ты говоришь? – вкрадчиво спросил он.

– Не знаю, – Вика пожала плечами и внимательно посмотрела на Дмитрия. – Я просто знаю, что оно было. Мы все видели его. Спросите любого.

Дмитрий мысленно чертыхнулся. Это был не тот ответ, который он хотел услышать.

– Может, это все же было какое-то оружие или…

– Ни у кого не было оружия. А оружие папы и Романа было бестолковым. Мне до сих пор непонятно, почему выжившие дети захотели, чтобы в их комнате ночью дежурила воспитательница. Как будто она что-то может сделать…

– А ты разве живешь в другой комнате?

– Конечно! Со «спасскими». Они – дураки, но хотя бы ко мне не лезут.

Дмитрий невольно усмехнулся. Как же ему было понятно это «хотя бы ко мне не лезут»! Лесков тоже сейчас грезил о том, чтобы его оставили в покое. И вроде бы пока что от него отстали. Вот только возвращение Призрака наверняка подпортит его безмятежное существование.

– Рома сказал, что удалось спасти почти двадцать твоих друзей. Ты не говорила с ними об убитом «костяном»? Или о чуде?

– Для начала исправлю вас, – серьезным тоном ответила Вика. – Спасся только один мой друг.

– Рома говорил: ушло восемнадцать детей.

– Остальные мне не друзья. И с ними я не разговариваю.

Честность Вики могла бы сбить с толку любого взрослого, но только не того, кто вырос в детдоме. Дмитрий тихо усмехнулся, и девочка слабо улыбнулась в ответ.

– А среди вас, выживших, есть кто-то, кто кажется тебе каким-то… Ну, не знаю… Особенным или странным. Не таким, как все.

– Я сама странная в их глазах. Мой папа дружит с «процветающим», я дружу с толстым некрасивым мальчиком, и я люблю драконов.

«И Иван – твой ненастоящий отец», – мысленно закончил за нее Лесков.

– И все-таки… Может, есть кто-то такой… необычный?

– Нет, – Вика покачала головой. – Что в них необычного?

– Ну а ты сама?

– А что я? – девочка несколько насторожилась.

– Чем ты не похожа на остальных?

– Всем. Я приемная, мой папа не любит, когда я называю его папой, я обожаю драконов и ненавижу принцев. А остальные девочки все хотят себе принцев. Они говорят, что, когда война закончится, они выйдут замуж на богатых красавцев и будут жить в красивых домах. А ведь эти богатые красавцы как раз устроили войну и разрушили все дома. И после этого я не должна считать их дурами?

Теперь Дима понимал, за что этого ребенка недолюбливают воспитатели и остальные дети. Для учителей она была слишком прямолинейной, за что в будущем по жизни ей будет сильно доставаться. Чтобы нравиться людям, нужно уметь лукавить, сдерживаться, подавлять свои истинные чувства и, быть может, поэтому не нравиться самому себе. Для ровесников же Вика не могла стать другом хотя бы потому, что была умнее и прагматичнее их. Она могла видеть то, что не замечали другие девочки. Вот только это не делало ее «иной» в том смысле, в котором ее хотел видеть Лесков.

Тогда Дмитрий решил задать еще один вопрос, который мог хоть немного прояснить ситуацию. Он даже не стал объяснять столь внезапной смены темы, отчего Вика несколько удивилась.

– Ты вроде ходила на несколько занятий в музыкальную школу? Получалось?

– Нет, это было ужасно, – Вика весело улыбнулась. – Другие могли хоть что-то наиграть, а я… дуб дубом.

– А рисовать или петь… Или…

– Рисую вроде нормально. Пою тоже. Но всё это не то. Вот стрельба – совсем другое дело. Вы бы видели, как круто я стреляю по движущимся мишеням! Лучше папы. Он был так удивлен!

А вот эти слова заставили Дмитрия насторожиться. «Иные» обладали поразительной меткостью. Бранн тоже первым делом повел Лескова в тир, чтобы открыть ему его возможности.

Почувствовав на себе пристальный взгляд, Вика несколько смутилась.

– Я знаю, что хвастаться – это плохо, – пробормотала она. – Но я не хвастаюсь. Я, правда, хорошо стреляю.

– Я верю. Иван говорил мне… У тебя на обложке учебника – картина. Знаешь, кто ее автор?

Девочка опустила голову и посмотрела на учебник. Затем отрицательно покачала головой.

– Иван Иванович Шишкин. Картина называется «Сосна на песке». Красиво, правда?

– Да, – неуверенно ответила Вика.

– Сможешь мне нарисовать такую же?

– Так вы Катю попросите! Она очень красиво рисует такие ёлки.

– Это сосна.

– Ну да, то есть сосны. Она же профессиональная художница!

– А, может, ты все же попробуешь. В знак нашего примирения, – Лесков улыбнулся.

– Ну я не знаю. А вдруг некрасиво получится, – протянула Вика.

– Главное, чтобы ты нарисовала это сама. Чтобы тебе никто не помогал.

– Ладно. А, может, я вам все же лучше дракона нарисую?

– Почему ты так любишь драконов?

Ответить на этот вопрос Вика не успела. Она приоткрыла губы, желая что-то сказать, а затем, заметив кого-то, весело улыбнулась и помахала ему рукой. Дмитрий обернулся и увидел появившуюся в коридоре Катю Белову.

В последний раз они виделись еще тогда, когда Лесков лежал в госпитале. Девушка пришла к нему вместе с Иваном и Ромой, и у них почти не было возможности поговорить друг с другом. Они обменялись какими-то формальными фразами, стараясь выглядеть как можно более непринужденно. Но в душе каждый чувствовал себя и счастливым, и подавленным одновременно. Дмитрий скучал по ней, она скучала по нему, поэтому при встрече их радость не была наигранной. И тем не менее обоим было тяжело. Наличие Ромы и Ивана спасали беседу – Суворов был отличным журналистом, поэтому с легкостью сглаживал любое едва уловимое напряжение вовремя заданным вопросом. Не особо общительный Бехтерев ему помогал своими редкими вставками. А вот сейчас, когда этих двоих не было рядом…

Когда Дмитрий обернулся, Катя невольно замедлила шаг. В ее глазах отразилась неуверенность. Быть может, она даже пожалела, что столкнулась с тем, от кого так долго бежала. Вика была недостаточно прочной стеной, чтобы укрыться за ней от неловких взглядов и натянутых разговоров. И Лесков почувствовал Катино состояние.

Он поднялся и, улыбнувшись девушке, жестом пригласил ее присоединиться к их компании. В свою очередь Вика немедленно бросилась на шею своей подруге.

– Я ждала тебя позже, – воскликнула девочка.

– Позже не получится. Пришлось сейчас, – улыбнувшись, Катя ласково поцеловала Вику в щеку. Затем посмотрела на Лескова и чуть тише добавила:

– Привет, Дим!

– Привет.

И вот она – эта неловкая пауза, какая случается у недавно расставшейся пары. Тогда Белова заставила себя переключиться на Вику и принялась задавать ей вопросы о том, как проходит ее день, и успела ли она выучить стихотворение Пушкина. Девочка отвечала охотно, а Лесков не вмешивался в их диалог. Он уже подумывал о том, чтобы уйти.

– Может, мне оставить вас вдвоем? – внезапно спросила Вика. Ни Катя, ни тем более Дмитрий не могли знать, что даже эта маленькая девочка в курсе сплетни, что якобы Белова путается с «процветающим». Она услышала разговор двух воспитательниц, которые тихонько обсуждали это в школьном коридоре.

От предложения Вики Катя слегка покраснела, а Лесков опешил.

– Останься! – они ответили едва ли не хором, отчего маленькая Бехтерева тихо рассмеялась.

– Так у меня все равно через минуту начнется урок литературы, – ответила она. – Так что еще увидимся. И, Дмитрий, не говорите, пожалуйста, папе, что я называла его папой. Ему это не нравится.

С этими словами девочка махнула своим собеседникам рукой и, прижимая к груди учебник, неспешно направилась обратно в класс. Из-за этих двоих ей так и не удалось повторить стихотворение Пушкина. Дмитрий и Катя молча переглянулись.

– Как твое самочувст…

– Как работа в госп…

Они начали одновременно, пытаясь разбавить неловкую паузу, и так же одновременно прервались. Затем Лесков улыбнулся и уже спокойно спросил:

– Как работа в госпитале?

– Стало чуть полегче, – ответила Катя, улыбнувшись в ответ. – Но все равно раненых очень много. На сон остается всего несколько часов.

– Некоторые из медперсонала уже начали возвращаться на свои станции…

– Да, чтобы сбежать от работы. Якобы все необходимое уже сделано, дальше справляйтесь сами. Я думаю подождать еще как минимум неделю. Потом возьму пару дней выходных, чтобы побыть дома, и обратно сюда.

– Тебя отпустят во второй раз? – Лесков вопросительно вскинул бровь.

– Конечно, «владимирские» поддерживают желание людей помогать друг другу. Да и Стас всё понимает. Он и сам хотел пойти поработать в госпиталь, но руководство посчитало, солдаты должны оставаться на своих местах… Ну а ты как? Как твое самочувствие?

– Хорошо. Я бы даже сказал, лучше не бывает.

– Я приятно удивилась, узнав, что тебя пригласили в совет.

– Я тоже, – Лесков тихо усмехнулся.

Прозвенел звонок, и вскоре в коридоре они остались совсем одни. Катя почувствовала, как ее сердце начинает биться сильнее. Дмитрий что-то рассказывал о своем новом роде деятельности, а она даже толком не могла сконцентрироваться на этом разговоре. Сейчас, наконец оказавшись без посторонних, ей безумно хотелось обнять его и сказать, как сильно она его любит. Хотелось прижаться к его груди, закрыть глаза и стоять так до скончания века. Если бы Лесков только знал, как сильно она по нему скучала.

Находясь на «Владимирской» Катя ловила каждую новость, касательно «процветающего». Со Стасом она играла в идеальную для посторонних глаз семью, но в своих мыслях она все сильнее влюблялась в Лескова. Случившееся с Адмиралтейской страшно поразило ее, и впервые Белова всерьез задумалась о том, что, быть может, находясь со Стасом, она совершает жестокую ошибку. В первую очередь по отношению к Волошину, которого невольно обманывала, мечтая быть с другим. Кому из них троих нужна была эта жертва? Стасу, который прекрасно все понимал и не показывал виду? Дмитрию, который тоже всё понимал, но пытался играть в «дружбу»? Или ей, той, кто пыталась уберечь от боли обоих своих мужчин и тем самым делала им еще больнее?

Узнав, что раненых свозят на «Спасскую, Стас сам предложил Кате поехать туда. Эти слова дались ему тяжело, но еще тяжелее было видеть любимую девушку в том состоянии, в котором она пребывала. Она действительно боялась за своих друзей – не только за Лескова. За Бехтерева, который третировал ее в детском доме, за Суворова, который старался доказать другим солдатам, что он тоже чего-то стоит, за маленькую девочку, которая почему-то очень любила драконов. И Катя была благодарна Стасу за его разрешение. Быть может, он пожалел ее, а, быть может, снова начал доверять. И девушка не могла предать его доверие во второй раз.

Сейчас, рассказывая о том, как ей живется на соседней станции, девушка все чаще произносила имя Волошина, словно лишний раз пыталась напомнить себе о нем. В ее тоне слышались уважение и благодарность по отношению к нему, и Дмитрий все больше убеждался в том, что Катя счастлива. Глупая детская влюбленность, которая вспыхнула в нем, теперь казалась какой-то нелепой и даже постыдной. Лесков зачем– то ворвался в чужую семью и решил, что имеет право ее разрушать. Быть может, он и вовсе всё это выдумал. На фоне избалованных девиц, которые окружали его прежде, Катя показалась ему родственной душой. Конечно же, кто мог понять его лучше чем девушка, с которой он вырос в детдоме.

– Кать, извини за ту сплетню о нас с тобой, – внезапно прервал ее Дмитрий. Его голос прозвучал спокойно, и парень сам поразился этому хладнокровию. Казалось, он наконец смог внушить что-то не только кому-то со стороны, но и себе. И впервые он посмотрел на Катю не как на девушку, которую нужно срочно забрать у конкурента, а как на замученного друга, которому чертовски хотелось покоя, в том числе и в своей личной жизни.

– Ты говоришь так, будто сам ее пустил, – удивилась девушка.

– Нет, это не моя заслуга. Тем не менее все это время я вел себя глупо. Если бы мне не взбрело в голову ворошить детские воспоминания, многих вещей удалось бы избежать.

В этот миг Дмитрий показался девушке каким-то незнакомым, даже чужим. Он словно сделался на несколько лет старше. И Белова не могла понять, чем вызваны такие перемены.

– Но теперь ведь все хорошо? – осторожно спросила она.

Дмитрий улыбнулся.

– Во всяком случае мы перестали наступать на одни и те же грабли…

Глава IV

Все эти две недели, что он провел на больничной койке, показались Призраку самыми тяжелыми в его жизни. И дело было даже не в том, что острая боль вгрызалась в его тело каждый раз, когда проходил наркоз. Дело было в неопределенности. Она давила на него, как многотонная плита, не позволяя ни на секунду расслабиться.

С тех пор, как Эрика доставили на Спасскую, с Дмитрием он больше не виделся. Казалось, Лесков напрочь забыл о его существовании, и Фостеру оставалось лишь гадать, какую участь ему уготовили. Само собой, здесь он был незваным гостем. Это чувствовалось в прохладном тоне Вайнштейна, который заходил к нему, чтобы вколоть очередную дозу обезболивающего. Но еще отчетливее ощущалась жгучая всепоглощающая ненависть во взглядах его охранников. Двое мужчин, сопровождавших Альберта каждый раз, казалось, готовы были собственноручно убить пленника.

Но на них Эрику было откровенно плевать. Их ненависть его ничуть не задевала, даже напротив – вносила хоть какое-то разнообразие в бесцветные больничные будни. Плевать было даже на устройство слежения, которое наемнику закрепили на щиколотке его здоровой ноги в первый же день его прибытия. Он охотно согласился пережить и это неудобство, главное, чтобы Барон оставил его в живых.

Со стороны могло показаться, что все его тревоги надуманы. Зачем бояться за собственную жизнь тому, кому предоставляют еду и оказывают медицинскую помощь? Разве кто-то в здравом уме будет выхаживать приговоренного к смерти?

Тем не менее Эрик боялся. Он помнил, кто являлся негласным наставником Лескова, и вполне допускал мысль, что, как и Бранн Киву, Дмитрий тоже любит «развлекаться». Румын избавлялся от своих врагов изощренно, словно месть для него была еще одним видом искусства. Он мог насаживать людей на крюки, скармливать хищным рыбам, растворять в кислоте… В общем, вовсю проявлял разнообразие. Так почему бы Лескову тоже немного не развлечься? Почему бы не подарить врагу надежду, чтобы затем расправиться с ним с особым наслаждением? Ведь смерть по сути не страшна, если умираешь неожиданно – куда страшнее, когда надеешься еще пожить.

Из мрачных размышлений Фостера вырвал звук открывающейся двери. Парень вздрогнул, и его взгляд немедленно метнулся в сторону вошедшего и впился в него, словно дротик. Несколько секунд он смотрел на лицо уже хорошо знакомого ему солдата, после чего неприятно улыбнулся.

– А, это вы, великие хранители Руси-матушки, – произнес он на русском. – А кто– нибудь еще здесь есть, или я до конца жизни обречен видеть ваши «дружелюбные» лица?

– Война идет, а ты зубы скалишь? – мрачно поинтересовался Тимур. Веселый тон наемника ему откровенно не понравился.

Почувствовав это, Фостер улыбнулся еще шире и произнес:

– А что я такого сказал? Мне всего лишь любопытно: есть ли в этой больнице кроме вас и доктора Эйнштейна еще кто-то? Например, какая-нибудь очаровательная медсестра, которая готова скрасить тяжелые будни умирающего… Если вы понимаете, о чем я…

В тот же миг спутник Тимура переменился в лице.

– Ни одна русская девушка не захочет о тебя мараться, ублюдок! – рявкнул он.

– На что спорим? – Фостер весело сощурился, забавляясь реакцией Максима Чижова.

– Нет, ты слышал, Тимур? Я ему сейчас башку снесу!

– А что, Барон уже дал вам разрешение меня убить? – не унимался Эрик.

– Во-первых, нет у нас здесь никаких баронов, – раздраженно произнес Тимур. – Не знаю, что у вас там за средневековые титулы на Золотом Континенте, а у нас здесь все равны.

– Всегда найдутся те, кто немного равнее, – Фостер снова улыбнулся. – И как же это так, нет баронов? Вы даже не знаете бандитского прозвища своего нынешнего руководителя?

– Заткни пасть! – снова взорвался Максим. Затем он приблизился к Эрику и без лишних предисловий нацепил на него наручники. – Пойдешь с нами. И чтобы без глупостей.

– Еще и наручники? Хромому, больному и убогому? – Фостер с раздражением посмотрел на «браслеты» на своих запястьях. – Неужто русские медведи настолько боятся хилого…

– Заткнись! – рявкнул на него Макс, отчего Эрик поморщился.

«Зачем же так орать?» – подумал он. Но несмотря на приказ солдата, продолжил:

– Куда вы собираетесь меня вести?

– Тебе сказано, заглохни, – теперь уже вмешался Тимур. Он с трудом сдерживался, чтобы не разбить пленнику его смазливую физиономию, и даже слова Лескова о том, что Фостер – в этой войне всего лишь марионетка, не сильно успокаивали его. Мужчина считал, что именно из-за этого молодого ублюдка пала Адмиралтейская, поэтому он должен был получить по заслугам.

– Я имею право знать, куда вы меня тащите? – начал было Эрик, но в тот же миг удар по лицу заставил его прерваться. Макс все же не выдержал и наотмашь заехал наемнику по скуле.

– РОТ ЗАКРОЙ, УРОД! – рявкнул он, глядя в медные глаза Фостера.

«Как только предоставится возможность, будь уверен, я тебе рот закрою, сука!» – подумал Эрик, но больше провоцировать свой конвой не стал. Его схватили под локоть и грубо выволокли из комнаты.

– Полегче, я сам пойду, – произнес он, когда его в очередной раз дернули вперед. – Я не убегу.

– Конечно, не убежишь, – усмехнулся Тимур. – Датчик на твоей ноге реагирует на твое передвижение, поэтому если ты вдруг окажешься не там, где тебе дозволено находится, тебя вырубит током. И, будь уверен, тебе это очень не понравится.

– Что-то вроде невидимого электрического забора для собак? – усмехнулся Эрик.

– Да, вот только ты намного тупее любой собаки, если даже получив по морде, продолжаешь чесать языком…

Они свернули в очередной коридор, и Тимур остановился у двери с табличкой «переговорная».

– Да ладно? – с деланным разочарованием протянул Эрик. – Снова допрашивать? Я же вам уже все рассказал!

– Заходи давай, трепло! – Макс распахнул перед ним дверь и толкнул в спину, заставляя переступить порог. И в тот же миг Фостер увидел сидящего за столом Лескова. Он расположился за столом в удобном кожаном кресле, чем-то напоминая хозяина дома, который пригласил к себе на ужин гостей. Лицо его казалось абсолютно спокойным, однако, когда глаза обоих полукровок встретились, Фостер почувствовал, как по его коже пробежал холодок. Всё желание говорить разом испарилось, а ухмылка немедленно сошла с его губ.

– Присаживайтесь, Эрик, – произнес Лесков, кивнув головой в сторону свободного кресла напротив. Затем Дмитрий поблагодарил обоих солдат и попросил их подождать снаружи.

– Дим, Волков говорил, чтобы ты с ним один не оставался, – начал было Тимур, но в этот миг глаза Лескова окрасились медным, и солдат молча покинул комнату. Следом ушел растерянный Макс. Тогда Фостер молча опустился на предложенное кресло и внимательно посмотрел на Лескова.

– Рад, что вы обо мне не забыли, – с нервным смешком произнес он. – А то я уже было решил, что вам до меня нет никакого дела.

– Вы были недалеки от истины. Мне действительно не было никакого дела до того месива, что мне принесли из тоннелей. Но сейчас вы, похоже, чувствуете себя получше.

– Я же говорил, что мне хватит недели, чтобы залечить свои раны. Моя регенерация выше средних показателей у полукровок.

– Я дал вам две недели, потому что хотел быть уверен, что по истечению этого срока вы наконец будете в состоянии обсудить со мной вашу дальнейшую судьбу.

– А что еще вы хотите обсуждать? – Эрик заметно нервничал. – Я же говорил, что хочу работать на вас.

– Кто знает, может, вы бредили. Или, что еще вероятнее, уже успели передумать. Насколько я помню, в вопросах преданности вы весьма непостоянны.

– Я не передумал! – ответил Эрик. – Я хоть сейчас готов выполнить любое ваше требование. Только давайте сразу договоримся, что я буду работать только на вас. Не на вашу прислугу и уж тем более не на совет этой станции.

– Какая самоуверенность – едва пришли в себя и уже ставите мне условия? – Лесков тихо усмехнулся.

– А что плохого в том, что я знаю, чего я стою? – Эрик с вызовом посмотрел на своего собеседника. – Я – не какой-нибудь идиот вроде ваших телохранителей, от которых нет никакой пользы. Я – полукровка, и я не собираюсь пресмыкаться перед людьми.

– Тем не менее пресмыкались, – заметил Дмитрий.

– За это мне платили. Но сейчас я работаю бесплатно, а, значит, имею право выбрать себе босса. Вам не выгодно со мной ссориться, Барон. Я довольно обидчивый и тяжело переживаю, когда уязвляют мое самолюбие. Подумайте, нужно ли вам заводить себе очередного недоброжелателя, в то время, когда вам предлагают дружбу? Стоит ли превращать возможного союзника во врага, который снова будет искать момент, чтобы вас убить?

– Очаровательно, – Лесков снова усмехнулся. – Допустим, вам повезет, и вы действительно убьете меня, Эрик. Но куда вы пойдете потом?

Заметив, как Фостер меняется в лице, Дмитрий продолжил:

– На поверхность, где вы уже были? Или к «процветающим», откуда вы бежали?

– Значит, мне тем более нужно с вами подружиться. Ну же, придумайте мне задание. Уверен, что никто из ваших людей мне и в под мётлы не годится.

– В подметки, – Лесков не удержался, чтобы не поправить этого самодовольного щенка. Со стороны могло показаться, что Дмитрий забавляется этим разговором, но на самом деле он нервничал не меньше своего собеседника. Хоть Фостер был в наручниках, и на нем был датчик, способный вырубить этого типа, если он сделает лишний шаг, но ощущения безопасности это не добавляло.

– Под мётлы – подметки, какая разница! Вы ведь сейчас только делаете вид, что собираетесь обсуждать мою судьбу. А на самом деле уже давно всё решили.

– Ну хорошо. Я дам вам шанс. Но…, – Дмитрий откинулся на спинку кресла, и, чуть понизив голос, продолжил, – если вы оступитесь, я больше не буду той преградой, отделяющей вас от разъяренной толпы.

– Кстати, о толпе. За что же они успели так меня невзлюбить? Они ненавидят «процветающих», но, когда я пришел убить одного из их врагов, они захотели убить меня. Правду говорят, что русские странные!

– Они считают, что это вы повинны в том, что на Адмиралтейскую попали ваши ящерицы. Вы открыли канализационные люки, по которым они проникли на станцию.

В глазах Эрика промелькнуло неподдельное удивление. Какое-то время он молчал, словно обдумывал свой ответ, после чего задумчиво изрек:

– Я не делаю то, за что мне не платят денег. Моей задачей было – убрать вас.

– Полагают, что таким образом вы планировали уйти со станции.

– Там же кругом камеры, – ответил Эрик. – Нет, я бы возвращался на поверхность точно так же, как пришел. «Владимирская» – единственная станция, которая еще проводит вылазки. Так что, я бы ушел вместе с солдатами, не вызывая никаких подозрений. Это называется «чистая работа».